Февраль

   ­…Устала зима. Выдохлась. В середине февраля почти выйдя утром на улицу, вдохнув воздух и почувствуйте – все, кончилась наша зимушка. Скончалась, злющая.
Весной запахло отчаянно. Я, ведь, это точно знал еще дня три назад. Когда услышал треск птичий вдруг морозным, вроде, утром. Собрались неперелетные птицы и спели приход весны! Э, нет, когда еще журавли вернутся, а эти всегда рядом, под боком, родные. И где только лютые морозы пережили? Мы же о них не заботимся. Только с удивлением вижу, как колченогий голубь с отмороженными лапами по помойке шастает, не пугаясь бомжей. Один, без нас, зиму переждавший голубь. Доковылял, слава, те, Господи. А мы все грачей ждем и трогаемся тем, что они прилетели.

    Сугробы вдруг почернели враз. Это значит, что бьют соки земные нутряные, горячие. И пусть еще долго таять тем сугробам, с трудом вываленным на обочины, но только можно уже надеть туфли пижонские на тонкой подошве и голову высунуть из шарфа. Но главное – запах. Ноздри не обманешь. Расширились они в предчувствие гона.

    Зальет всю землю соками невиданными весной ранней. Зальет так, что поле не перейти. Земля будет растягивать свое удовольствие в питие, как горький пьяница. Похмеляясь и ухмыляясь, упившийся. А тогда уже, размякшая, отдастся ножам пахотным всем ненасытным телом, похотливо выворачиваясь, примет в себя семя и забеременеет тяжелыми колосьями изнутри сразу. В снах своих летних, жарких…
И почти сразу падут пшеницы и ржи головами. Отлетят зерна от плевел, и истина единственная откроется человеку – хлеб.

    …А потом, в который раз опять, зачавкают поля осенние соками непроходимыми. То уже небо будет посылать свое благословение затяжными дождями, не бросая нас в беде нашей внутренней и необъяснимой, так особенно острой, после июльского зноя. Октябрь. Ноябрь. Декабрь. Январь. Февраль...