Диалоги в невесомости

Космос не имел начала во времени — он всегда существовал в изменчивости, подчинённый ритмам Души.

Глава 1.
Истории… LZ

Он, почти забывший, кем именно был на КП, сидел, облокотившись на кофейный столик перед открытой тетрадью. Планета животных перерождений сверкала весенними красками.

— Что же это такое? — начал он воодушевленно писать. — Я почти забыл… — сказал рыжий кот. — Напомни мне. Столько времени прошло с тех пор, как я был там, и моя память о незначительном почти исчезла. Ничто с Клопунпая не кажется мне важным, и ничто уже не было мной, даже если когда-то было.

— Неужели твоя память так коротка?

— Поздно просить осенний лист, взмывший в небо, рассказать о том, как он жил на дереве. Лежал ли он под снегом, был ли подхвачен прохожим и засунут между книжных страниц, или просто истлел в куче с другими листьями — теперь это неважно. Теперь он как репатриант, который наконец вернулся на родину и знает, что не может умереть. Сколько раз тебе повторять:

А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придём,
По лестнице метаморфоз свершаем наш подъём.
Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным — тайна тайн в чередованье том!
И вот теперь ты человек, ты знаньем наделён,
Твой облик глина приняла — о, как непрочен он!
Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землёй, а с горней вышиной.

Рыжий кот внимательно посмотрел на него и отпил дымящийся кофе из фарфоровой чашки. Он заметил, что чем дальше они отлетали от Клопунпая, тем чаще менялась посуда у кота.

— Это потому, — объяснил кот, ехидно прищурившись, — что реальность здесь тоньше. Чем дальше от центра, тем меньше правил. А чашки… они просто отражают то, что мне нравится в данный момент. Или то, что нравится Вселенной, что, впрочем, одно и то же.


Глава 2.
Лист Андрей.

Со стола неожиданно упала салфетка… Наверное, мимо пробежал кто-то из заморозки, — подумал он. На корабле им не давали ни тел, ни скафандров, потому что они были душами с низших уровней. Но сталкивать стаканы и салфетки никто не запрещал.

Он вспомнил про Андрея, которому, судя по всему, наконец удалось вырваться из бесконечного круга листообразования и улететь в небо. Он даже не представлял, сколько для этого потребовалось усилий — ведь самадхи не приходит просто так.

— Да уж, — хмыкнул рядом недовольный говорятор.

Он посмотрел на него тем же взглядом, каким обычно смотрел кот.

Планета лиственных перерождений… — подумал он с горечью, глядя на своих собратьев, вяло свисавших внизу. Он больше не испытывал гордости от того, что был листом. Ему стало неинтересно. Несмотря на связь с деревом, он чувствовал себя отдельно — от собратьев, от дерева, даже от времени года…

— Поэтому ты и страдаешь, — говорили старшие братья. — Тебе пора примкнуть — либо туда, либо сюда. Но ты застрял посередине, так что ты не мудрец, но всё ещё дурак…

Впрочем, их слова не имели значения. Каждый день его колыхал ветер, светило солнце, и это казалось ему предельным знанием о мире. Включая его собственные мысли, желания и те узоры, что он рисовал светом на соседних листьях — узоры, которые показывали прошлое и будущее, если бы…

Каждая его жизнь была посвящена неизвестно чему, потому что, умирая, он так и не понимал всего, что знал на словах. Знания прибавлялись по крупицам, но сон разума преодолеть не удавалось. Иногда ему казалось, что он просыпается, и ветер становился свежее. А иногда он засыпал так глубоко, что не знал, проснётся ли.

И каждый раз к его узору добавлялась ещё одна линия — и ничего больше. Ничего не менялось в этом замкнутом мире…

— Что ж, — сказал рыжий кот, — я помню Андрея. Кажется, мы были знакомы в одной из прошлых жизней. Однолетней мошке не расскажешь о снеге — она ограничена временем своей жизни. Летящему вниз листу нет дела до вечности: он даже не знает, жив он или мёртв.

И кот рассказал притчу о последнем листе:

На самой высокой ветке старого дуба рос лист. Он был не похож на других: пока собратья радовались солнцу и шептались с ветром, он всё думал.

— Зачем мы живём? — спрашивал он у дерева.
— Чтобы расти, — отвечало дерево.
— А потом?
— Потом — падать.
— А потом?
— Потом — снова расти.

Лист не понимал. Он вглядывался в прожилки, ловил отблески звёзд в каплях дождя и пытался запомнить каждый миг, будто в этом был смысл.

— Ты слишком много думаешь, — шелестели другие листья. — Просто качайся на ветру и светись, пока есть свет.

Но он не мог.

Когда пришла осень, все листья покорно опустили ветки. Только он один сжался от страха, цепляясь за кору.

— Я ещё не понял! — кричал он в пустоту.

Но ветер сорвал его последним.

И тогда, падая, он вдруг увидел дерево целиком — впервые. Увидел, как прекрасны его ветви, как гармоничен танец листьев в полёте.

— Ах, вот оно… — прошелестел он.

Но было уже поздно. Земля приняла его молча.

А весной на той же ветке раскрылся новый лист — зелёный, наивный и полный тех же вопросов.

Дерево вздохнуло. Круг повторился.

Он рассмеялся, узнав себя в этой притче. Ведь при каждом возвращении в криокамеру он в ужасе кричал, думая, что умер.

— Ты в своих путешествиях напоминаешь кота Шрёдингера, — услышал он. — Одновременно и жив, и мёртв, пока не откроется ящик Пандоры и не останется только надежда.


Глава 3.
Они продолжали пить кофе.

Где-то далеко внизу, на старой планетке, он переживал из-за отсутствия свободы выбора. Ему вечно приходилось что-то делать, и в итоге он забывался, снова и снова воплощаясь истинным клопунпайцем. Иногда ему казалось, что несколько перевоплощений удавалось прожить в рамках одной жизни.

— Это как? — равнодушно спросил кот.

— Это я о своём…

— А, ну как обычно, — вздохнул кот. — Я и не ожидал, что ты скажешь что-то стоящее. Такое бывает редко. Твоё вечное желание кем-то стать заслуживает лишь порицания. Ты как ребёнок, который не знает, чего хочет, и поэтому страдает.

— Но душа на Клопунпае рождена страдать и мучиться вопросом: «Почему мне так плохо?»

— На КП идёт жуткая, животная эволюция. Всё в ней — страсти, эгоцентризм. В прошлый раз мы едва не дожили до ядерной войны. Твой говорятор обманывал тебя из-за твоего же тщеславия: «Вот на Клопунпае всё страшно, а я перестану думать — и стану богатым и знаменитым». Многие стали добычей своих говоряторов и лжеучителей, потому что последние на КП хорошо устраиваются и сытно едят.

Он вспомнил клопунпайских проповедников с их бутербродами под двойным слоем красной икры. Они словно говорили: «Смотри, и ты так сможешь», смакуя каждый кусок. Они лишь раздували эго учеников, а те оставались довольны.

Кот продолжал:

— Конечно, всё идёт своим путём ради эволюции. И жуткие страсти, и эгоцентризм, и неизбежные бутерброды с икрой. Твоё эго обманывало тебя: «Вот мир страшен, а я просветлею — и стану богатым». Многие на это ведутся.

Наступило молчание. Кот выразительно посмотрел на него. Он от смущения жадно глотнул кофе. На морде кота отразилась насмешка.

— Ограниченный ум не способен принять что-то большее. Просто не доходит. Все твои попытки записаться в космофлот или в ангелы — лишь от тщеславия, глупости и жажды внимания. Как у большинства.

Ему стало смешно. Он ждал, когда кот выдаст финальную ноту, после которой можно будет валяться от хохота, осознавая собственную глупость.

— Ну ладно, — сказал кот. — Кто-то заводит собак и кошек от одиночества на Клопунпае, а я завёл тебя. Почему бы и нет?

И они оба покатились со смеху, оставив бокалы с элитным кофе на столе.


Глава 4.
Рыжий кот снова переходит к Вселенной.

За многие циклы на КП он пытался меняться, был недоволен собой, но так ничего и не понял. Хотя казалось, что он почти готов… но к чему? Наверное, даже к смерти не был готов.

Он устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Перед ним замелькал привычный клопунпайский сон: чужие голоса, суета, бесцельное блуждание. Этого он здесь не хотел.

Тем временем кота понесло на поэзию:

— Ты видел когда-нибудь, как начинается космический рассвет? Как новые вселенные рождаются в чреве Бога и расползаются в разные стороны, чтобы миллиардам душ было куда разбежаться?

Может, их путешествие длится дольше, чем кажется смертным. Может, они общаются так, что люди никогда об этом не узнают. Вернее, узнают — после триллионов циклов…

Он попытался представить миллиарды вселенных, миллионы рождений и смертей — и понял, что плохо получается.

Кот, видя его замешательство, спустился ниже в пространстве и времени:

— В этой вселенной, где находится Клопунпай (хотя сам КП, конечно, не планета), триллионы солнц, а вокруг них — планеты. На многих есть жизнь. Формы, подобные нам.

Они переглянулись и дико ухмыльнулись.

— Но к какой форме жизни отношусь я? — спросил он.

— Ты промежуточная форма. Ни на небе, ни на земле — в этом твоя проблема. Ещё не ангел, но уже не человек.

Он понял, что кот старается подбирать достойные эпитеты…

— Речь идёт о существе, которое искренне стремилось к Истинному Я, поставив Бога и Реальность на первое место. Которое отпустило бессмыслицу, глупость и всё, что тревожит большинство. Которое отказалось от страхов, желаний, привязанностей.

— Куда идёт человек, зависит от его кармы. Такое существо попадёт на продвинутую планету — гораздо более развитую, чем Земля. Там нет войн, нет бесчеловечности. И там, в назначенный срок, оно станет свободным.

Он посмотрел на своё отражение в зеркальной панели кофемашины и понял, что это существо — пока ещё не он.