Сумочка Львовой

Я уже писал о том, что какое-то время работал в одном отделе вместе с Ольгой Андреевной Львовой. В 1977 году у нее так сложились обстоятельства, что она не могла больше в нашем коллективе работать над диссертацией. Начальник лаборатории стал, мягко выражаясь, вставлять ей палки в колеса. Ольга Андреевна была человеком честолюбивым и настойчивым, привыкла добиваться поставленных целей. Поэтому ей пришлось уволиться из 30-го института и перейти в ту организацию в Москве, где работал ее научный руководитель. Примерно через год после увольнения, когда основная работа над диссертацией подходила к концу, началась нудная оформительская работа. В частности, нужно было уточнить и отредактировать список научных работ. Для этого нужен был личный визит в 30-й институт. В принципе, сотрудник одной режимной организации может свободно посетить другую подобную организацию, для этого нужно всего лишь, чтобы эти организации совместно участвовали в одной научно-исследовательской работе. То есть у них должна быть, как говорили в научных кругах, общая тема.

Когда возникла такая потребность, Ольга Андреевна по старой памяти позвонила мне и попросила организовать эту поездку. Она назвала несколько тем, которые могут оказаться совместно выполняемыми, и с этим списком я пошел к начальнику службы режима. У него был толстенный фолиант, где были перечислены все темы, выполняемые в институте в текущем году. Я назвал ему одну тему, он посмотрел и сказал: «Не подходит». Я назвал следующую тему, эта подошла. Я обсудил с режимщиком все нюансы, все согласовал и довольный пошел к себе в отдел звонить Ольге Андреевне, что можно заказывать пропуск.

Казалось бы, совершенно тривиальная задача — проехать час на электричке, прибыть в организацию, в которой ты проработала более десяти лет и знаешь каждый поворот коридора, составить справочку и спокойно поехать домой. Но на практике события развивались совсем не так просто.

Здесь я должен сделать военно-лирическое отступление. Я уже рассказывал о том, что Ольга Андреевна была генеральской дочкой. Ее отец входил в руководство Летно-испытательного института ВВС. По занимаемой должности он в составе официальной делегации СССР посещал каждый Международный авиасалон в аэропорту Ле-Бурже, недалеко от Парижа. Так вот, Андрей Арсенович очень любил свою единственную дочку и из каждой зарубежной поездки привозил ей какое-нибудь произведение французских кутюрье. На сей раз он привез ей дамскую сумочку, стилизованную под портфель дипломат. Возьмите мужской серьезный дипломат и уменьшите его в два раза по всем измерениям и вы получите это. Сумочка была сделана под шкуру леопарда - яркие коричневые пятна на более светлом фоне. Действительно, вещь была очень красивая, думаю, ни одна женщина в тогдашнем СССР не устояла бы против такой.

Ольга Андреевна приехала на Чкаловскую именно с этой сумочкой, зашла в наше бюро пропусков, ей выписали разовый пропуск. Она прошла по дорожке до главного входа, перед которым лежали свирепые каменные львы. Нужно было зайти в здание и предъявить пропуск контролеру КПП. В роли этих контролеров у нас выступали женщины пенсионного возраста, некоторые далеко пенсионного (их мы ласково называли за глаза вахрушками). При маленькой пенсии для них эта работа была вопросом выживания, чтобы иметь на столе что-то еще кроме куска черного хлеба. Поэтому к исполнению своих обязанностей они относились крайне щепетильно, боялись, что их могут уволить за какую-то провинность. Они подчинялись непосредственно начальнику службы режима. Естественно, если бы он решил уволить какую-то из контролеров, то в отделе кадров института никто не посмел бы ему перечить.

Ольга Андреевна подошла к загородке, за которой сидела вахрушка, поздоровалась и подала ей паспорт и разовый пропуск. Та внимательно все эти документы изучила, но перед тем, как вернуть их, сказала: «С портфелем не положено, его надо сдать в камеру хранения». Ольга Андреевна очень удивилась, подняла это нечто, похожее на игрушечный портфельчик, поближе к глазам вахрушки: «Это женская сумочка, сейчас мода такая».

Отвлекусь. За время работы в 30-м институте я много раз бывал на режимных предприятиях различных министерств. Везде процедура была практически одинаковая — на стене за спиной вахрушки висел большой плакат «Правила проноса на охраняемую территорию ручной клади». Был нарисован в натуральную величину контур, женская сумочка прикладывалась к этому плакату. Если она помещалась в контур - , пожалуйста, проходите на охраняемую территорию, если больше, то идите в камеру хранения. Никаких конфликтов быть не может, все однозначно. У нас же в институте на проходной таких плакатов не было. Сказала вахрушка, что это портфель, оспорить ее решение невозможно, нужно идти в камеру хранения. Это как в старом военном анекдоте: «Командир сказал люминий, значит люминий!»

Я прекрасно понимаю возмущение Ольги Андреевны, этот аксессуар действительно являлся для нее женской сумочкой, там лежали губная помада и другие принадлежности, без которых современная женщина не может показаться в обществе. Беда была в том, что у нее была не только русская, но и кавказская кровь, благодаря отцу. Она посчитала ниже своего достоинства идти в камеру хранения и начала возмущаться. Своим скандалом она ничего не добилась, только сильнее настроила против себя вахрушку. Поняв через некоторое время, что криком здесь ничего не добьешься, она решила действовать хитростью. Ольга Андреевна пошла якобы в камеру хранения, которая располагалась здесь же в пятнадцати шагах по коридору, но не оставила там яблоко раздора, вместо этого она позвонила мне по внутреннему телефону и спросила, есть ли у меня в пропуске штамп «Портфель».

Здесь надо сделать второе военно-лирическое отступление. Весь личный состав института можно было разделить на две категории, если можно так выразиться — белая кость и черная кость. У первой категории в пропуске был штамп «Портфель», и они могли проносить на служебную территорию те предметы, которые непрозрачные и наглухо закрываются: папка на молнии, дипломат, портфель и т. д. У второй категории такого штампа не было, соответственно, все вышеназванное они должны были оставлять в камере хранения. Здесь был именно тот случай, который весьма часто можно было наблюдать в Советском Союзе. Конкретного перечня должностей или воинских званий «опортфеленных», утвержденного приказом некого высокого начальника, не было. Получалось, вот этому человеку за некие заслуги мы штампик «портфель» поставим, а вот этот человек чем-то неугоден, мы ему штампик «портфель» не поставим.

В наиболее неприятном положении оказывались сотрудники, которые по состоянию здоровья не могли питаться в военторговской столовой. Им приходилось идти по пути, который назывался в Советском Союзе «а ты докажи, что ты не верблюд». То есть, им приходилось писать специальный рапорт, затем с ним обращаться к начмеду, который должен был подтвердить, что податель рапорта нуждается в специальном диетическом питании. Только после этого рапорт проходил все ступени бюрократической лестницы и попадал на стол к режимщику, который накладывал разрешительную визу и направлял страждущего в бюро пропусков для постановки штампика «портфель».

По моим наблюдениям, начальникам отдела и начальникам лаборатории это право предоставляли всем. Офицерам, занимавшим более низкие должности, разрешение доставалось крайне редко. Из этого правила было одно исключение. Редко, может раз в десять лет, проводилась всеобщая замена пропусков в связи с их, так сказать, физическим обветшанием. В этом случае режимщик по причине загруженности мог и пропустить фамилию «недостойного» проносить портфель в списке. Вот именно таким образом и я в свое время получил штампик «портфель» в пропуске.

Сейчас, с высоты своего жизненного опыта я вижу и третий возможный вариант действий. Сергея Ивановича, отставника, который занимал должность начальника службы режима, я достаточно хорошо знал. До выхода на пенсию он работал начальником секретного отдела у нас в институте, в свое время я с ним плотно общался, так как в первый же год по приходу в институт два месяца работал в комиссии по проверке секретного отдела. Это был абсолютно вменяемый, не заносчивый человек, с которым можно было договориться. Вместо того, чтобы скандалить, Ольге Андреевне нужно было пойти к нему в кабинет и поставить сумочку перед ним на стол, открыть ее и показать содержимое, а потом смиренно попросить пропустить ее с этим девайсом в институт. Я думаю, что она не получила бы отказа.

Но события развивались так, как развивались. Мы договорились, как действовать. Я пошел на выход с пустыми руками, мы встретились за углом коридора, где нас не могла видеть вахрушка. Ольга Андреевна оставила мне сумочку, а сама пошла на проходную, держа в руках только паспорт и пропуск. Подождав несколько минут, я двинулся следом за ней. Показал вахрушке пропуск, она прекрасно видела, что я несу в руках, но и глазом не повела, и я пошел по коридору в сторону своего отдела. В моей комнате мы встретились, Ольга Андреевна дала мне списочек отчетов по НИР, в которых она участвовала. Вместе мы посмотрели список исполнителей в каждом из этих отчетов, она уточнила то , что ей требовалось. Оформили документы, которые требовалось заполнять приехавшим из другой организации, и можно было отправляться в обратный путь. Преодоление проходной таким же способом прошло без замечаний, и Ольга Андреевна отправилась в обратный путь, к себе домой в Жуковский.

Но мы рано радовались тому, что, как мы думали, перехитрили службу режима. Когда Ольга Андреевна сделала вид, что пошла в сторону камеры хранения, вахрушка нажала тревожную кнопку, и к ней вышел режимщик. Она ему все рассказала и получила инструктаж, если сумочку Львовой будет проносить через КПП кто-то из наших офицеров, ему не препятствовать, а потом доложить начальнику.

Проходит минут двадцать, я сижу за столом и занимаюсь рутинными делами, когда раздается телефонная трель. Звонит мой непосредственный начальник, Комягин: «Арбичев, срочно зайди ко мне». Его резкая интонация не предвещает ничего хорошего. Убираю секретный чемодан в сейф и иду в кабинет к начальнику. Захожу и что же я вижу, у Комягина и лицо, и уши, и даже шея за ушами насыщенного багрового цвета. Таким я его никогда не видел. Сделав несколько шагов вперед, остановился перед письменным столом начальника, смотрю прямо ему в глаза. Без каких-либо вводных фраз он рявкнул на меня: «Дай пропуск!» Я спокойно залез в правый карман брюк, достал пропуск и протянул Комягину.

Он резким, нервным движением руки взял пропуск, вытащил его из суперобложки, развернул, положил на стол нужной стороной. Затем он схватил лежавшую на столе шариковую авторучку и стал сладострастно зачеркивать слово «портфель». Он делал это с таким усилием, что прорвал бумагу, из которой сделана внутренняя сторона пропуска. Вымарав все, что можно было вымарать, он протянул пропуск мне со словами: «Ты ничего не хочешь мне сказать?» Я взял пропуск, взял со стола суперобложку и голосом, в котором сквозило легкое недоумение, произнес: «А чего мне говорить? Вы начальник, вы и говорите». Как сейчас помню, почему-то у меня не было никакого страха перед возможным наказанием. То, что случилось, уже случилось, и отыграть назад ничего было нельзя. Оставалось постараться сохранить лицо. Комягин махнул на меня рукой (в буквальном смысле) с выражением лица: «Уйди с глаз моих, видеть тебя не могу!»

Я вернулся в свою комнату, сел за стол и уставился в окно, за которым по небу проплывали кучевые облака. Как ни странно, в этот момент я был спокоен, хотя по характеру я человек эмоциональный, и меня достаточно легко вывести из себя. В голове роились мысли, нужно было как-то обдумать, проанализировать то, что сейчас произошло. Получается, что после того, как Львова уехала, вахрушка еще раз позвонила режимщику и все доложила. Он позвонил в наше управление старшему инженеру по планированию и выяснил у него, из какого отдела Арбичев и кто у него непосредственный начальник. Получив нужную информацию, он позвонил Комягину и сказал тому все, что обо мне думает. Комягин был человек весьма честолюбивый, стремился к тому, чтобы его лаборатория была лучшей во всем, а тут такая подлянка. Понятно, что он вышел из себя.

В армии существует такой принцип, что любой командир не заинтересован в том, чтобы выносить сор из избы. Я пришел к выводу, что скорее всего, кроме лишения штампа в пропуске еще какое-то наказание мне не грозит. С этим я примирился: «Ходил четыре года на службу без портфеля, и еще похожу, меня не убудет». По некотором размышлении я пришел к следующему философскому выводу: «Не только в романах, но и жизни бывают такие ситуации, когда мужчина, а тем более офицер, должен проявить рыцарство по отношению к женщине». И еще такой момент, я выше уже писал, что последнее время перед ее увольнением Комягин стал прижимать Ольгу Андреевну. А тем, что я оказал Львовой хоть небольшую, но помощь, я поступил как бы в пику своему начальнику.

22 июля 2025 года