Совесть. Не бойтесь

И показали мне длинный, узкий овраг. Он — будто складка земная, словно кошелёк, который вот-вот схлопнется. Но всё никак не застёгивается. А потому, что переполнен: там — люди, битком.

И так они скомканы, так искарёжены, что формы отдельно взятого человека и не разглядеть.
А вот головы и лица — у каждого чётко проявлены. Ни одного похожего нет: всяк индивидуален. Не стёрты неповторимые черты, каждый — наособицу.

Сначала шли лица вроде и не страшные.
Но чем дальше вдоль этой земной складки я иду, тем страшнее черты.
А потом я начала замечать: в индивидуальность вкрались пороки — и они, тоже, у каждого разные.
Вот и видна мне вся разнообразная палитра искажений человеческих выраженных форм.

И стало мне тревожно за это месиво тел.
И начала я Бога молить — за них, за всех, да со слезами…

Потом я уловила: одни — принимают моления,
А прочим — всё уже безразлично.
Глухи совсем.
В безнадёжности вплыли и тела, и разум, и воля.

Но ведь осознают они все: над ними висит приговор — полное невероятие спасения.
И даже взглядом не молят, не просят, ничего не ждут.
Ничего хорошего — себе.

Взглянула я на этих последних и поняла:
они уяснили — остался только порок, а воли своей уже не имеют.
То есть не сопротивляются совсем.
Принимают на себя всё несовершенство — в самом гнусном виде.
И где-то внутри согласны: и жить им не надо.

И в этом я увидела совесть.
И молилась — и за таких.
За тех, кто признал полностью своё несовершенство.
И всё вопрошала Того, кто справа от меня:
А как же эти? Куда?
Не может быть, что и за них у Господа просить нельзя?

Вспомнила я Бога индийского, на коне скачущего.
И там — в тени его, в тени коня его, в тени плаща его —
прятались все пороки.

И если по детскому своему недоразвитию я боялась этого,
и, осуждая, думала:
Зачем ты, Бог индийский, прячешь их, если они все плохие? —
то теперь перестала я бояться этих распоследних
и поняла: как Бог милосерд к несчастным.

И предела его милосердия мы и понять не можем.
А только возмущаемся — все вокруг.
И жаждем уничтожения всего нами неприемлемого.

И поклонилась я Богу милосердному.
И плакала — о них, уродливых и прокажённых.

Не можем мы, молясь и прося себе милости и защиты,
быть властью над тем, что не в силах понять и принять.
А может это — один лишь только Бог.
Тот, кто прячет в тени своего плаща стесняющихся себя тварей.
Потому что и у них — есть совесть.

А когда я плакала над ними,
глядели они на меня — не понимая:
Как это я пытаюсь о них плакать, когда за них уже нельзя просить?..

И тут я снова увидела совесть.

Мы, пытаясь определить границы добра и зла,
упускаем многое —
потому что жаждем совершенства для себя самих.

Не умеем сохранить в себе дитя.
И пытаемся — через суд над другим —
стать в своих глазах хорошими,
считая себя достойнее прочих.

Поэтому:
Каким судом другого судите, таким и судимы.

Наш суд — прямое свидетельство того, что мы не понимаем.

Придётся пройти урок непонятого.

07.08.24