Его Алмазом кличут. Глава 9. Утро со стариком

Открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь. Залитая солнцем комната, низкие окна с кружевными занавесками и какой-то треск. Я привстал. Увидел стол со стулом и лавку у стены, покрытую, связанным вручную, половиком. Такие же коврики вязала огромным деревянным крючком моя бабушка из длинных тканевых полосок, а точнее – из старых изрезанных тряпок. Откуда-то прибежала чёрная кошка и запрыгнула ко мне на колени. Я слегка отстранился, и кошка, почувствовав моё недовольство, переместилась на сундук в углу. Он был очень старый. Если приглядеться, то можно было заметить на его поверхности незамысловатые узоры и самобытную роспись. Но время стёрло почти все изображения. Сундук имел и замок – старый, из тонкого и заржавевшего железа. Но он не был закрыт, а болтался без надобности. На стенах висели небольшие веники и снопы из засушенных разнообразных трав, названий которых я не знал. Тем утром, когда в доме стало совсем светло, я мог уже как следует рассмотреть всё это. Также и фотографии в большой раме на стене стали мне отчетливо видны и понятны. Так делала и моя бабушка – в большую застекленную раму она вставляла множество маленьких фотографий. Помню, мне это никогда не нравилось, поскольку глаза разбегались, прыгая с одной карточки на другую, и ничего нельзя было посмотреть по-хорошему. Алмаз – человек того же поколения. Я стал вглядываться в каждую фотографию. Они были коричневыми или серыми и очень мутными. Вот он ещё молодой в старой потрепанной куртке и меховой шапке… А вот вся его семья в сборе, дети, внуки… А это фотография, похоже, сделана не так давно. Качество её совсем иное, гораздо лучше. Фотография цветная и яркая. Я подумал, что его снимали внуки со своей «мыльницы». На ней он уже преклонного возраста и сидящий в обнимку рядом с милой бабушкой, вероятно, своей женой.

В комнате никого не было. Я решил, что пора бы уже и вставать, оделся и направился к двери. И тут вошел Григорий Матвеевич. В руках он держал несколько поленьев. Теперь-то я понял, что трещит – это старик топил печь. Я быстро встал и кинулся помочь ему. Выхватил дрова и уложил на полу возле печи.
– Что же вы сами такие тяжести таскаете? Неужели у вас столько силы? – удивился я.
– Да таскать силы-то хоть сколь есть пока, а вот дрова колоть уж не смогаю. Еще ведь в прошлое лето мог, а нынче нет… Нет силы теперь… – рассуждал старик, присаживаясь на лавку.
– Прошлым летом? – удивился я.

Старик ничего не ответил, а только, погрустнев, махнул рукой.
«Ну и чудные же эти долгожители!» – подумал я.
– Ладно, что с меня взять… старый уж… А вот вы, городские, спать-то любите… Век бы и спали, кабы вам волю дали, – улыбаясь, сказал Алмаз. – Мне вот спать тошно. Кабы я опять молодой сделался, как вы, я бы… ух! Я бы всё! Да так и было, не сиделось мне на месте, всегда что-то делал, сколько жизни было во мне! – старик сел за стол и склонил голову, подпирая ее рукой.

– А откуда вы знаете, что мы из города?
– Так товарищ твой всё уж рассказал мне.
– То есть вы знаете, кто мы и зачем приехали?
– Нет, этого не знаю… А вот про «дома до неба», это да… Максюша всё утро мне про них… уж так старался, так старался, объяснял, кхи-кхи… - старик засмеялся так тихо, как бы сам с собой, – словно не жил я в городе-то, кхи-кхи…

Этот его смех казался мне таким причудливым! Никогда раньше я не слышал, чтобы так кто-нибудь смеялся. Старик так растягивал последний звук «и», что это становилось похоже на комариный писк. И старику нравилось так протяжно смеяться, было видно, что он делает это нарочно и сам получает удовольствие от своей причуды. Одновременно с этим он сильно прищуривал глаза, и выражение лица его становилось как будто хитрым. Это выглядело так, словно он смеётся, а сам наблюдает, как на это реагируют другие, смотрят ли на него, любуются ли им. Мне нравилось, когда он смеялся, я даже ждал этого. И когда Григорий Матвеевич вновь начинал издавать свои протяжные звуки, я старался быстрее уловить их, чтобы как следует прочувствовать, так это было забавно и мило.
– А где он, кстати, мой дружок? – спросил я про Максима.
– А вон де, курей фотографирует.
«Ну, да… – подумал я, – что от него ещё можно ожидать? А ведь меня предупреждали».

Григорий Матвеевич переключил своё внимание с меня и начал закидывать дрова в печь. Я сладостно потянулся, оделся и вышел на улицу.