Оправдание. Глава 6

За окном был тусклый март, а в душе Майлза — знакомая тоска. Головная боль не отступала, мысли путались, превращаясь в клубок. Сидя за рабочим столом, офицер тщетно пытался привести их в порядок и взяться за документы, которые сейчас казались ему бессмысленными и ненужными бумажками.

И, как всегда не вовремя, в зале появился Родригес. Его штатский костюм цвета выдержанного табака сидел на хорошо сложенной мускулистой фигуре идеально, а острый взгляд лейтенанта будто оставлял невидимые царапины на всем, чего касался. Дневной свет отбрасывал тени на смуглое лицо Родригеса, делая его еще более суровым.

«Опять этот ублюдок!» — выругавшись про себя, Седрик драматично закатил глаза к потолку.

— Вы что творите в моем отделе?! — начал лейтенант без предисловий.

— Лейтенант, — бросил Седрик, не глядя на Родригеса, — ваши люди лезут не в свое дело!

Родригес подошел ближе, его тень упала на стол.

— Я не намерен прекращать расследование!

Речь шла о деле, которое касалось одного из людей Джорджа Морриса, главного подручного Билла Уайатта. Майлз не мог допустить, чтобы человека Морриса посадили.

Седрик резко поднял голову:

— Вы не хуже меня знаете правила, лейтенант Родригес.

Лейтенант выдержал его взгляд:

— Я подчиняюсь только приказам своего начальства!

Седрик впился ногтями в ладони сквозь перчатки, борясь с желанием врезать этому самоуверенному наглецу.

— Смотрите, чтобы из-за ваших принципов кто-нибудь не пострадал, — процедил он сквозь зубы.

Родригес лишь усмехнулся, положив руки на стол Седрика:

— Угрозы таких, как вы, меня не впечатляют!

— Это не мои угрозы. Я просто передаю вам слова очень серьезных людей... Или вы их тоже не боитесь?

Майлз торжествующе оскалился, будто хищник, одержавший победу над своим противником. Он ощутил вкус абсолютной безнаказанности, словно кровь врага на губах.

Родригес напряг руки, однако сохранил спокойное выражение лица. Он знал теперь несомненно, что офицер не шутит, но страха не проявлял. В этот момент один из детективов окликнул его, Родригес обернулся и, прежде чем уйти, бросил:

— Мы еще поговорим, офицер. И не думайте, что вы неприкасаемый!

Задержав на нем суровый взгляд, он развернулся и медленно ушел. А Седрик в ярости швырнул на стол документы, которые разлетелись в разные стороны веером.

— Вот же гад! — вырвалось у него.

Через секунду зазвонил телефон. Пытаясь унять разбушевавшиеся эмоции, Седрик шумно выдохнул и снял трубку.

Звонил человек Билла Уайатта. Он сообщил адрес, по которому Майлз должен был явиться для участия в очередном «воспитательном мероприятии».

***

Вечером он прибыл на место и спустился в небольшой подвал с узким прямоугольным окошком под потолком, где даже тени казались влажными, а промозглый воздух вязкой субстанцией заполнял легкие. Билл часто использовал такие помещения для своих дел. Сырость и плесень никого не смущали, зато здесь можно было делать все что угодно, не привлекая внимания.

Стянув с себя пальто и фуражку, Седрик бросил их в общую кучу одежды на столе. Несмотря на тесноту, места в подвале хватило всем подручным Билла, включая Чарльза Нилтона. Тот, сняв с пояса гангстерскую цепь, привычным движением наматывал ее на кулак, готовясь к делу.

Седрик подошел к Уайатту.

— Что натворил этот тип? — кивнул он в сторону привязанного к стулу мужчину, чье лицо от страха приобрело цвет сгнившей бумаги.

— Да его надо расколоть, — небрежно бросил Уайатт, не глядя на бедолагу и доставая из кармана пиджака зажигалку. — У меня насчет Боба серьезные подозрения.

— Только подозрения?

— Ты же знаешь, Майлз, — с укором усмехнулся Билл. — В нашем деле дыма без огня не бывает!

Седрик не стал больше ни о чем не спрашивать. Так легче — не нужно задумываться о смысле происходящего.

— Говорят, если отрезать мизинец, человек кричит громче всего, — вставил Нилтон с нескрываемым энтузиазмом. — Проверим?

Боб не просто побледнел — он стал серым, как пепельница, переполненная окурками, и издал отчаянный вопль:

— Нет, Билл, не надо! — он забился в панике, пытаясь освободиться.

Из всего окружения Билла только Седрика при словах о пальцах передернуло. Несмотря на новоприобретенную жестокость, он пока еще не успел привыкнуть к некоторым повадкам представителей преступного мира. Майлз решил не давать Нилтону возможности исполнить жуткое намерение и произнес:

— Может, отдубасить сначала?

— Ну раз ты сам предложил, — ухватился за эту мысль Уайатт, — валяй!

— Что ты делаешь? — вскрикнул связанный, вцепившись в Седрика взглядом. — Ты же полицейский!

Седрик не ответил ему, но про себя произнес: «Да что ты вообще знаешь о полиции!» Вспышка адреналина — и его кулак врезался в челюсть жертвы. На миг перед глазами мелькнуло лицо Родригеса, и Седрик испытал настоящее наслаждение, как будто таким образом выплеснул свою злость на ищейку.

Однако Боб не спешил выкладывать информацию. Тогда один из бандитов с кастетом на пальцах приблизился и с размаху врезал ему в нос. Вопль Боба сорвался в хрип.

А затем каждый из людей Уайатта по очереди подходил к связанному и наносил удар любой, какой хотел, силы в то место, куда считал нужным. А Майлз стоял в углу помещения, прислонившись к стене там, где не было плесени, и с привычным болезненным любопытством наблюдал за истязанием. Наверное, со стороны он в своей почти черной форме выглядел как жестокий надзиратель в какой-нибудь печально известной тюрьме.

— Майлз, давай еще раз! — приказал Уайатт, приходя в ярость оттого, что Боб отказывался говорить.

Седрик подошел к Бобу и снова нанес ему хорошо рассчитанный удар в челюсть, стараясь не испачкать свою перчатку кровью.

— Сильнее, Майлз! — снова скомандовал Билл. — Что ты бьешь, как девчонка?

Седрик сцепил зубы, широко размахнулся и ударил Боба так сильно, что тот накренился в сторону и с грохотом упал на пол вместе со стулом, издав приглушенный стон. Седрик присел рядом и вынул из кармана пиджака выкидной нож.

— Тебе лучше сказать всю правду! — злобно процедил он, нажимая на кнопку. — Не то действительно останешься без пальцев!

Седрик скорее предупреждал Боба, чем угрожал. Но тот, увидев хорошо заточенное лезвие, прорезавшее воздух прямо у себя перед разбитым носом, в ужасе округлил глаза.

— Ты же полицейский! — жалобно повторил он. Алые брызги изо рта окропили его трясущийся подбородок. — Проклятый полицейский!..

— Да что ты знаешь о полицейских? — огрызнулся Майлз. — Ты думаешь, они все доблестные рыцари?! Нет, среди копов полно ублюдков!

Седрик ловко прокрутил нож между пальцами и убрал в карман. Он не собирался воплощать идею Нилтона в жизнь. Что-то не давало ему это сделать. Не совесть, а скорее поблекшее воспоминание о ней. Поднявшись, он снова отошел к стене и стал наблюдать за происходящим со стороны.

Избиение и пытки продолжались еще четверть часа, но Боб молчал. Внезапно Седрик почувствовал, как под черепом у него что-то щелкнуло, уже знакомый гул заполнил голову, и боль растеклась по мозговым извилинам. Уайатт что-то говорил, но смысл его слов доходил до Майлза с опозданием. Нарастающая мигрень вынудила его попросить у Билла разрешения уйти. Тот согласился и дал ему новое задание: Седрику предстояло навестить одного из должников Билла и добиться, чтобы тот вернул боссу все деньги до последнего цента.

Выйдя на безлюдную улицу, Седрик остановился и глубоко втянул в себя сладковатый вечерний холод. Кожу на лице покалывало, но офицер не торопился уходить. Он надеялся, что легкий весенний морозец вытравит из него остатки адреналина. Завтрашний день маячил на горизонте новыми проблемами, но сейчас, в эту короткую паузу между заданиями, требовалась хотя бы небольшая передышка.

Квартира встретила его запахом пыли и одиночества. Он автоматически закинул в рот две таблетки аспирина, запив их колой. Сладковатый сироп смешался с горечью на языке. Есть не хотелось, и Майлз сразу же заснул, как только упал на кровать.

На следующий день он отправился выполнять задание Уайатта. По совпадению дом этого незадачливого должника находился недалеко от района, где зимой Родригес отчитывал Седрика и Нэйтана.

Стоило Седрику вспомнить о лейтенанте, как его охватило странное чувство: ему казалось, что Родригес каким-то образом вмешается в это дело. Но, заставив себя отбросить ни на чем не основанные предположения, он подъехал к двухэтажному дому в обычном тихом районе города, где жил некий Эндрю.

Майлз громко постучал в дверь, и вскоре за ней послышались приближавшиеся шаги. Дверь отворилась, и на пороге возник человек примерно тридцати лет с взлохмаченными темными кудрявыми волосами и глазами цвета нефтяной лужи. Одет он был в простую голубую рубашку и светлые брюки. Держался хозяин дома несколько самоуверенно. 

— Чем могу помочь, офицер? — спросил он нагловатым тоном.

Седрик недовольно хмыкнул и, не спрашивая разрешения, шагнул внутрь, оттеснив его плечом в сторону.

***

Последующие события всплывали в памяти Седрика обрывками. Он выскочил из дома Эндрю с трясущимися в конвульсивной дрожи руками. «Что делать? Что делать?» — стучало в висках навязчивым рефреном. Сердце колотилось с бешеной частотой, тело сотрясалось в лихорадке, будто пытаясь избавиться от чего-то ужасного.

Морозный воздух обжигал горло. Каждый вдох ранил легкие, и чем глубже Седрик пытался вдохнуть, тем яростнее воздушные клинки впивались в грудь. Пространство колебалось, сознание плыло, растворяя границы реальности. Желая позвать на помощь, он метал взглядом по дневной улице. Но она застыла в мертвенной тишине, будто пригородное кладбище.

«Надо вызвать Уоллеса и Фицджеральда!» — внезапно сообразил Седрик и бросился к телефону-автомату. Распахнув дверь кабинки, он схватил телефонную трубку… Его взгляд упал на перчатки: пятна крови пропитали кожу позорными клеймами. Он судорожно стал тереть бурые разводы пальцами, но те расплывались и становились только шире, словно насмехаясь над его попытками. Стук в висках усилился, а в сознании пульсировала мысль: «Нет, только не это!..»

Кровь никогда не лгала. Она оставалась на его руках немым обвинением, напоминанием о каждом деле. Вчерашний Седрик лишь презрительно фыркнул бы, заметив эти пятна. Но сейчас в нем что-то сломалось — кровавые узоры будто жгли кожу под перчатками. Где-то в глубине, под слоем цинизма, проснулось то, что казалось давно похороненным: разъедающий душу страх и жгучий стыд, как в тот первый раз в офисе Уайатта.

В памяти замелькали кадры: сдавленный хрип связанного человека, тупой звук ударов, окровавленные руки Майлза, движущиеся словно сами по себе… Он прижался спиной к стенке будки, стараясь заглушить рвущуюся наружу панику.

Непослушными пальцами он набрал номер Центрального участка но, услышав в трубке голос Фицджеральда, не сразу смог объяснить ему, что случилось. Когда подручные наконец приехали, Майлз, едва не упав, бросился к их машине и стал сумбурно рассказывать, что произошло, путаясь в словах, как в охотничьих сетях.

— Не бойся, Сед, — Уоллес успокаивающе положил руку ему на плечо. — Мы с этим разберемся!

Оставив помощников на месте преступления, Седрик побежал к своей машине, желая лишь одного — как можно скорее уехать от этого дома, который теперь казался ему обителью ада. Он залез в автомобиль, достал из бардачка тряпку и наспех обтер ею перчатки. Всю дорогу его преследовал тошнотворный терпко-сладкий запах крови — мучительное навязчивое напоминание о только что совершенном преступлении.

Ночью заснуть не получилось. Перед глазами мелькали сцены прошедшего дня. Все произошло так быстро, что Седрик не успел пережить и осознать события. Теперь же, на грани сна и бодрствования, из подсознания стали всплывать страшные картины.

Седрик видел себя в доме Эндрю. Тот пытался ему что-то объяснить, о чем-то просил. Эту картинку сменила следующая, которая была настолько жуткой, что Седрик оказался не в состоянии ее воспринять и сразу увидел другую: он выбегает из дома в окровавленных перчатках. Он не мог вспомнить, что случилось. Как и раньше, мозг блокировал шокирующие детали, но они прорывались в виде странных образов и бессвязных видений. Последнее, что ему явилось, это семейная фотография, которую он, должно быть, видел где-то в доме Эндрю. На ней были запечатлены девочка-подросток и мужчина лет сорока пяти, образ которого почему-то вызывал у Майлза настоящий ужас.

Он пытался понять, что из всего этого является воспоминанием реально произошедшего, а что просто плод фантазии воспаленного разума. Фотография, кровь на перчатках, телефонная будка... И что-то еще, какая-то ускользающая деталь, которую он никак не мог выудить из памяти.

Вконец обессилев, Седрик зарылся лицом в подушку, пытаясь спрятаться от навязчивых видений, но они не оставляли его до самого утра. На службу он отправился невыспавшимся и весь день провел в прострации, плохо соображая, что и как делает. Он боялся узнать правду, будто она могла полностью уничтожить его. Поэтому так и не спросил у своих подручных, куда они дели труп Эндрю.

***

Вечером он, как всегда, заехал за Нэйтаном, и тот сразу заметил, что друг не в себе. Седрик рассказал ему то, что смог, сам страшась своих слов.

— Так ты не помнишь всего, что там случилось? — спросил Уайатт-младший, пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Нет, — помотал головой Седрик.

Глухая, стеклянная пустота наполняла сейчас его душу и все пространство вокруг.

— Эти Уоллес и Фицджеральд, должно быть, избавились от тела?

— Должно быть, — машинально кивнул Майлз и закрыл лицо руками.

— Успокойся, приятель. Никто тебе за это ничего не сделает. Я поговорю с отцом и попрошу тебя не наказывать.

— Да не в этом дело! — взорвался Седрик, убирая руки от лица и наконец решившись прямо взглянуть на Уайатта.

Нэйтан пару секунд внимательно изучал его.

— А-а-а… — протянул он, догадавшись, в чем дело. — Так ты раньше никого не убивал!

Седрик смотрел на него глазами, влажными от подступивших слез.

— М-да… Что я могу тебе сказать? — как всегда философски начал Нэйтан. — Точно не то, что это пройдет. Это, мой друг, порог, переступив который, назад уже не вернуться. Остается только научиться жить с этим. Но, если ты и вправду так сильно раскаиваешься, то тебе придется туго...

Позже Седрик не раз возвращался к этим словам Уайатта. Вопрос об участии Нэйтана в делах отца всегда оставался для него слепой зоной. Намеренно размытой, словно вид сквозь запотевшее стекло. Ему было удобно верить, что сын не унаследовал пороков родителя, хотя нарочитое спокойствие друга будто намекало: возможно, этот человек уже давно переступил ту самую черту.

Седрику не давали покоя мысли о долге полицейского и вине преступника, ведь он одновременно был и тем, и другим. Еще в академии Майлз понял, что полицейская служба не терпит чистоплюйства: пули, наручники, хруст костей под прикладом... Но тогда в его глазах она все же имела некий ореол романтичности. Он представлял себя рыцарем в доспехах на страже закона, защищающим слабых. «Только в крайнем случае», — клялся он себе всякий раз, надевая ремень с кобурой. Но о том, чтобы лишать жизни невинных, даже помыслить не смел.

Перед глазами все стоял тот дом. Седрик гнал тяжелые воспоминания прочь, но картинки возвращались — липкие, навязчивые, как запах крови. Мир вокруг утратил четкие контуры: вечеринки Уайатта теперь напоминали дьявольское сборище, где пьяные лица сливались в мертвенно-бледную массу, превращаясь в призраки когда-то существовавшей реальности. Смех гостей казался натянутым и фальшивым, а блеск бокалов в руках — угрожающим. Седрик ловил себя на том, что мысленно считает шаги до барной стойки, где можно найти избавление от этого кошмара, пусть и временное. Но пальцы впивались в подлокотник дивана: он представлял, как алкогольный яд растекается по венам, растворяя остатки воли, и содрогался от ужаса: потеря контроля над собой для него была равносильна смерти.

Круг замкнулся. Он задыхался в ловушке собственного разума, все больше увязая в душевных терзаниях. Тогда Нэйтан, как поступил бы настоящий друг, попытался его отвлечь.

— Помнишь, что я тебе говорил? — задумчиво сказал он как-то, щелкая бензиновой зажигалкой. — Либо ты принимаешь себя таким, какой ты есть, либо убиваешь себя. В переносном смысле или буквально.

Они сидели за стеклянным столиком в гостиной Нэйтана накануне очередной гулянки. Антураж, конечно, мало подходил для серьезного разговора, но Седрик, погруженный в свой внутренний мир, полный тьмы и сомнений, ничего не замечал. В голове издевательской насмешкой звучала популярная песня о девушке, застрелившей своего парня и пытавшейся избежать наказания. Мрачные ритмы пульсировали в висках, напоминая Седрику о его собственной вине и еще больше усиливая депрессию.

Он методично сжимал и разжимал кулаки, так что костяшки хрустели. Нэйтан безмолвно выпускал дым, наблюдая за другом.

— Ты думаешь, это просто? — разозлился Седрик.

Нэйтан лишь пожал плечами, продолжая курить, а затем спросил со странным выражением в турмалиново-зеленых глазах:

— Ты, наверное, считаешь, что у тебя теперь руки в крови, да?

— Я не хочу быть убийцей, Нэйтан, — четко выговорил Седрик, впиваясь в него взглядом сквозь табачную завесу.

Он думал, что эти слова как-то подействуют на Уайатта, но тот остался равнодушным.

— Либо ты живешь с этим, либо убиваешь и себя тоже, — после короткого молчания бескомпромиссно повторил свою мысль Нэйтан.

Майлз не знал, что ответить. Дым от сигареты змеился вокруг, возводя стену между ним и Нэйтаном. С одной ее стороны — раскаяние в убийстве, с другой — преступная беспечность. Казалось, Нэйтан не видел разницы между легкомысленным поведением и тяжким нарушением закона. Он молчал, словно человек, который познал жизнь со всеми ее поворотами и пунктом назначения и теперь не мог допустить, чтобы что-то помешало его безмятежному спокойствию.

Седрик вновь ощутил покалывание зависти под ребрами. Наверное, ему никогда не достичь такого уровня безразличия, как у его друга. И он лишь вздохнул, принимая слова Нэйтана.

Несмотря на случившееся, в этот раз жизнь тоже не остановилась, и со временем Майлз все реже вспоминал о должнике по имени Эндрю. А через пару недель и тот страшный день стал тускнеть и постепенно отодвигаться в дальние уголки его сознания. Позже Майлзу и вовсе удалось полностью забыть о содеянном — провалы в памяти сыграли свою роль, превратив трагические воспоминания в тени с пустующим нутром.