Берега закона

Предисловие: Это есть – художественное осмысление эпохи; застоя, перестройки, и развала СССР. Все персонажи, организации и события вымышлены, хотя и вдохновлены атмосферой и реалиями Самары (Куйбышева) 1980-х – 2010-х годов. Любые совпадения имён, фамилий или биографических деталей с реальными людьми являются случайными и непреднамеренными. 
Автор выражает глубочайшее уважение всем честным сотрудникам правоохранительных органов, кто в сложнейшие годы перестройки и лихолетья стоял на страже справедливости 
 
Посвящается 
   
Светлой памяти Рашида Рашидовича Бадалова (1962 –
2019), Прокурора города Самары (2015–2019), человека принципа, мужества и беззаветного служения Закону. 
 
Моему другу и земляку.
 
Уроженец Азербайджанской ССР Рашид Бадалов родился в 1959 году. В 1984 году окончил юридический факультет Казанского государственного университета и поступил на службу в прокуратуру Новокуйбышевска в должности старшего следователя. В 1999 году занимал должность начальника организационно-методического отдела следственного управления прокуратуры Самарской области, с 1999 по 2007 годы — начальник отдела криминалистики прокуратуры Самарской области, с 2007 года — заместитель прокурора Самары, а в мае того же года Бадалов был назначен на должность прокурора города Самары.
 
 
 
Часть I: Зарождение (события происходят в «энном» городе областного значения)
 
Глава 1: Перевод. (сентябрь 1985 г.)
 
Межгородской автобус прибыл в областной центр, плавно остановился у перрона. Дверь открылась, и Рашид Муратов, крепко держа ручку своего единственного добротного чемодана, вышел на просторную бетонную площадку автовокзала. 
 
Позади остался год напряженной, но важной работы помощником следователя в   прокуратуре районного центра области. Год первых профессиональных шагов, столкновений с реальностью провинциального правосудия и накопления опыта. Там он научился видеть за документами живых людей и понимать сложность стоящих перед законом задач. 
 
Впереди ждал перевод в Прокуратуру областного центра. Повышение. Новый масштаб и горизонты. И… долгожданная встреча с отцом. Рашид окинул взглядом заполненную людьми площадь автовокзала, взгляд его скользил по лицам в поисках знакомого силуэта. В сердце, несмотря на усталость от дороги, было приподнятое чувство – начиналась новая глава
 
– Рашид! Сынок! 
 
Голос, пробивающийся сквозь гул толпы. Ильдар Муратов. Высокий, подтянутый, в тщательно выглаженной рубашке и добротном, но уже не новом пиджаке.  Он прилетел из Азербайджана специально, чтобы встретить сына на переломном этапе его жизни. Шесть долгих лет разлуки (после окончания Рашидом Гос.университета в 1984-м и распределения в небольшой город районного значения) стерся в мгновение крепкого объятия. Отцовские руки, крепкие от работы на бакинских судоверфях, сжали плечи сына. 
 
– Ата (Отец)! Ты доехал хорошо? – Рашид отстранился, оглядывая отца. Тот выглядел усталым, но глаза светились. 
– Как по маслу! – Ильдар махнул рукой. – Аэропорт, потом такси до вокзала. Успел. Ну, показывай, как выглядишь? Прокурор областного масштаба! – В голосе звучала гордость, смешанная с легкой иронией. 
 
Рашид улыбнулся: 
– Пока только помощник следователя прокуратуры области. Как и прежде. Но… уровень другой, область! – Он похлопал по чемодану. – Вещи здесь. Диплом и документы – при мне. – Он потрогал внутренний карман пиджака. 
– Умно, – одобрил Ильдар. – Документы – святое. Особенно в твоей работе. Не дай бог, карманник… Пойдем, сынок. Выбирайся из этой толчеи. Я тут нашел приличную столовую, недалеко. Поедим, поговорим. Тебе ведь завтра на службу? 
 
Они шли по оживленной улице, минуя привокзальные магазинчики и ларьки. Запах жареных пирожков смешивался с выхлопами автобусов. Ильдар нес чемодан, как знамя. 
 
– Как в «малом городе Эн»? – спросил он, когда уселись за столиком в шумной, пропахшей борщом столовой. – Тяжело было начинать? Один, в новом городе?  – По-разному, – Рашид налил отцу чаю из громадного самовара, стоящего рядом. – Дела… как дела. Хищения с завода, хулиганки, пьяные разборки. Было и серьезное – дело о злоупотреблениях в ЖКХ. Но чувствовал себя… на периферии. Теперь – центр. Другой размах. Другие проблемы, наверное. 
 
– И другие шишки, – серьезно добавил Ильдар, разламывая хлеб. Он огляделся, понизил голос. – Я тут пока ждал тебя, почитал местную прессу, поговорил с таксистом… старичком. Город большой, сынок. Очень большой. И неспокойный. Говорят, тут уже вовсю свои порядки устанавливают. Особенно в торговле, в услугах… Вон, ресторан тот самый – «Парус» на углу Куйбышева и Красноармейской – легенды ходят. 
 
Рашид насторожился: 
– Какие легенды, Ата (Отец)? 
– Да о хозяине его, вернее, о сыне хозяина. Виталий Маркелов. Отец у него – Константин Маркелов, большой чин в «Главстрое». А сынок… – Ильдар многозначительно качнул головой. – Мастером числится на бумаге, а сам, по слухам, реальный хозяин в том «Парусе». И не только там. Связи, деньги, охрана своя. Будь осторожен, Рашид. Такие люди… они закон считают помехой. А того, кто закон всерьез представляет – врагом. Опасайся его. 
 
Рашид молча помешал остывающий борщ. Образ нагловатого сынка чиновника, чувствующего себя хозяином жизни, возникал в голове. В Новокуйбышевске были свои местные «короли», но масштаб, судя по словам отца, здесь был иной. 
 
– Я буду осторожен, отец, – сказал он твердо. – Но прятаться не стану. Если он нарушает закон – он мой объект. Как и любой другой. 
 
Ильдар смотрел на сына с тревогой и гордостью: 
– Знаю твой характер. Прямо как у деда. Тот тоже на своем стоял. Помни, сынок: твоя сила – в законе и в чести. Их сила – в деньгах и страхе, который они сеют. Держись своего берега. Крепко. 
 
На следующий день. Площадь Ленина. Утро. 
 
Рашид вышел из троллейбуса на широкой, залитой осенним солнцем площади. Перед ним высилось строгое, с колоннами здание Прокуратуры Куйбышевской области. Сердце билось ровно, но сильно. Новый этап. Новый фронт. 
 
Он направился к входу, окидывая взглядом центр города. И тут его взгляд зацепился за машину. «Волга» ГАЗ-24 вишневого цвета, вычищенная до блеска. Она стояла чуть в стороне, у тротуара напротив Дома Союзов – солидного здания с витринами «Берёзки» и других престижных магазинов. Возле машины, непринужденно опираясь на крыло, стоял молодой человек в импортном костюме цвета кофе с молоком. Двое крепких парней в добротных плащах стояли чуть поодаль, наблюдая за потоком людей. Виталий Маркелов. 
 
Рашид узнал его по описанию отца – самоуверенная осанка, холодноватый взгляд, скользящий по людям как по предметам. Один из охранников что-то сказал, Маркелов кивнул, не меняя позы. Его взгляд скользнул по Рашиду в его скромном советском костюме, с портфелем под мышкой. На лице Виталия мелькнуло не то удивление, не то презрительное узнавание. А, это тот самый "бакинец"-правдолюбец из районного центра..." Казалось, говорил его взгляд. 
 
Маркелов медленно, демонстративно окинул Рашида с ног до головы – от недорогих ботинок до скромного галстука. Уголки его губ дрогнули в едва заметной, но ледяной усмешке. Он слегка кивнул в сторону Равиля – не как приветствие, а скорее, как констатацию факта присутствия незначительного объекта. Жест был наполнен таким непререкаемым чувством собственного превосходства, что это ударило сильнее слов. "Ну что ж, добро пожаловать в большой город, юноша. Посмотрим..."
 
Затем он развернулся, сказал что-то охранникам, и вся троица направилась к боковому входу Дома Союзов, вероятно, в какой-то закрытый клуб или кафе для избранных. Один из охранников на мгновение бросил на Рашида оценивающий, колючий взгляд. 
 
Рашид замер на секунду. Воздух, напоенный запахами осеннего города – опавшей листвы, выхлопов, свежей выпечки из булочной – вдруг показался ему резким. Укол той немой насмешки, презрения к его статусу и, возможно, к самой его профессии, был ощутим. Но следом за ним пришла не ярость, а холодная решимость. Он видел врага воочию. Врага Закона, которого ему предстояло ставить на место. 
 
Он резко повернулся и твердым шагом пошел к тяжелым дверям Прокуратуры. Его рука потянулась к внутреннему карману пиджака – туда, где лежал диплом юриста и приказ о назначении. Вчера отец говорил о берегах. Сегодня он увидел того, кто пытался смыть эти берега. Его путь лежал прямо через эту силу. 
 
Он толкнул массивную дверь. Внутри пахло старым деревом паркета, лаком от шкафов, пылью бесчисленных дел и незримой, но ощутимой властью Закона. Завтрак Маркелова в Доме Союзов подходил к концу. Служба помощника следователя Прокуратуры области Рашида Муратова начиналась сейчас. 
 
Глава 2: Фронт Закона (сентябрь 1985 г.) 
 
Массивная дубовая дверь с табличкой «Следственный отдел» закрылась за Рашидом с глухим, властным стуком. Воздух здесь был иным, чем на шумной площади. Густой, тяжелый. Пахло старыми фолиантами (Уголовный кодекс РСФСР, сборники постановлений Пленумов Верховного Суда СССР и РСФСР, стоявшие на всех столах), дешевым табаком «Примой», пылью архивных дел и подспудным напряжением – запахом постоянной, невидимой войны. 
 
Коридор был длинным, по обе стороны – двери с номерами и фамилиями следователей. Где-то за одной из них резко звонил телефон, за другой слышался монотонный диктовочный голос. Молодые секретарши в строгих платьях несли стопки бумаг, едва не роняя их. Старший следователь в мундире прокурорского работника (темно-синий китель с петлицами) что-то сурово объяснял помощнику, тыча пальцем в протокол. Это был механизм Закона в действии. Мощный, не всегда отлаженный, но неумолимый. 
 
Рашида проводили в кабинет начальника следственного отдела. Не огромный, но солидный. Большой стол, заваленный бумагами, стопки дел в папках на подоконнике, портрет Генерального секретаря ЦК КПСС на стене. И человек за столом. 
 
Игорь Семенович Гордеев. Лет пятидесяти, коренастый, с короткой, проседью тронутой щетиной и пронзительными, словно рентгеновскими, глазами серого цвета. На кителе – скромная, но почетная медаль «За отвагу» – напоминание о прошлом, не прокурорском. Он поднял взгляд от бумаг, окинул Рашида быстрым, оценивающим взглядом. Ни улыбки, ни приветствия. 
 
– Муратов? – Голос хрипловатый, как наждачная бумага. – Из районного центра? Садитесь. 
Рашид сел на краешек стула, выпрямив спину. Чувствовал себя как на экзамене, который начался до первого вопроса. 
– Приказ о вашем переводе и назначении помощником следователя отдела лежит тут, – Гордеев постучал пальцем по папке. – Опыт годовой имеется. По Новокуйбышевску аттестация… сдержанно-положительная. – Он подчеркнуто медленно перелистнул страницу. – Написали, что «проявляет излишнюю принципиальность, порой в ущерб оперативности решения вопросов». Это как понимать? Упертый? Или просто тормоз? 
 
Рашид почувствовал, как кровь приливает к лицу. Тот случай в Райцентре – он отказался закрывать глаза на явные нарушения при задержании местного «авторитета», которого «крыло» начальство. Дело затянулось, но он добился правды. 
– Я считаю, Игорь Семенович, что принципиальность – основа работы следователя прокуратуры, – четко ответил он, глядя Гордееву прямо в глаза. – Оперативность не должна достигаться за счет законности. 
 
Гордеев на мгновение задержал на нем взгляд. Что-то мелькнуло в серых глазах – не то одобрение, не то усталая ирония. 
– Красиво сказано, Муратов. Очень красиво. «Основа». – Он откинулся на спинку кресла, скрестив руки. – Тут, в областной прокуратуре, основы иногда крошатся под весом… обстоятельств. Или вышестоящих указаний. Запомните: ваш непосредственный начальник – следователь, к которому вас прикрепят. Его слово для вас – закон. Пока не противоречит Уголовно-процессуальному кодексу и вашей совести. Надеюсь, разницу чувствуете? 
 
– Чувствую, Игорь Семенович. 
– Ладно. С теорией покончили. – Гордеев достал из стопки тонкую папку. – Практика. Ваш первый «подарок» на новом месте. Знакомьтесь: дело №... по факту хищения строительных материалов со склада СМУ-3 треста №11 «Главкуйбышевстрой». 
 
Рашид невольно напрягся. СМУ-3? Трест №11? Именно там, по словам отца, числился мастером Виталий Маркелов. Совпадение? Гордеев, казалось, прочитал его мысли. 
 
– Да, – сухо подтвердил он. – Знаменитый трест. И знаменитое СМУ. Небось, уже слышали шепотки? – Он не стал ждать ответа. – Суть: со склада систематически исчезали цемент, краска, электроды. Не астрономические объемы, но… настойчиво. Завскладом – Петр Сидорчук, ветеран труда, орденоносец. Кристально чистый, как нам доложили из парткома треста. Кладовщик – молодая девушка, Лида Сомова. Подозрение пало на грузчика, некоего Кольцова. Местного алкаша. Он и сознался. Мол, продавал на сторону, чтобы пропить. Дело вроде как закрывается. Ваша задача – «формально» подготовить материалы к утверждению обвинительного заключения и передаче в суд. Проверить, все ли процессуальные действия соблюдены, нет ли формальных нестыковок. Стандартная рутина для новичка. Понятно? 
 
Рашид взял папку. Она была легкой, слишком легкой для уголовного дела.  – Понятно, Игорь Семенович. Но… если позволите вопрос? Почему подозрение сразу на грузчика? И почему он так легко сознался? 
 
Гордеев снова прищурился. 
– Потому что он – грузчик. Потому что он – алкаш. Потому что у него нет крыши. А у завсклада Сидорчука – ордена и партбилет. А у кладовщицы Сомовой… – он сделал многозначительную паузу, – ...говорят, симпатичная девушка. И, по слухам, была замечена в компании… определенных молодых людей с престижными авто. Вам хватит для начала? Или будете искать конспирологию в хищении десяти мешков цемента? 
 
Тон был откровенно издевательским. Проверка. Рашид почувствовал это.  – Мне хватит материалов дела, Игорь Семенович, – спокойно ответил он. – Я изучу все внимательно. Как и положено. 
 
– Вот и славно. – Гордеев кивнул на дверь. – Ваш следователь – Петр Николаевич Волков. Кабинет 217. Он вас ждет. И… Муратов? 
– Да? 
– Не ищите здесь врагов в каждом чиновнике. Но и не верьте никому на слово. Особенно партбилетам и орденам. Держитесь фактов. И УПК. Это ваша единственная броня. Пока. 
 
Кабинет 217 был меньше, забит шкафами с делами до потолка. За столом сидел Петр Николаевич Волков – мужчина лет сорока, с усталым, но добродушным лицом и лысиной, блестевшей под лампой дневного света. Он пожал Рашиду руку тепло, но без лишних слов. 
 
– Рашид? Садись. Гордеев сказал, дело по хищениям в СМУ-3 дал? – Волков вздохнул. – Знакомое дело. Сидорчук… Кольцов… Эпопея. Собирайся, поехали. 
– Поехали? Куда? – удивился Рашид. 
– На склад. И к Кольцову. Ты же не по бумажкам только работать будешь? Надо место посмотреть, людей в глаза взглянуть. Бумаги – они одно, а жизнь – другое. Заодно покажу, как опись вещдоков составлять, если что новое найдем. Хотя… – он махнул рукой, – ...вряд ли. Кольцов все на себя взял. Типично. 
 
По дороге на служебной «Волге» ГАЗ-24 (старой, поскрипывающей) Волков, куря «Беломор», рассказывал о реалиях: 
– Область – не райцентр, Рашид. Тут масштаб другой. И шишки покрупнее. Тот же
«Главкуйбышевстрой» – гигант. И как любой гигант, болеет. Дефицит, приписки, «левак» … Кто-то гвозди таскает, кто-то целые вагоны воровал. Наше дело – ловить тех, кого подставили или кто сам дурак попался. А большие рыбы… – он выразительно выпустил дым в открытое окно, – ...у них чешуя потолще. И крючки осторожнее. 
 
На складе СМУ-3 царил полумрак и запах сырости, цемента и машинного масла. Петр Сидорчук, седой, с орденскими планками на пиджаке, встретил их с подчеркнутой суровостью и готовностью сотрудничать. Он водил их по проходам, тыкая пальцем в пустые места на стеллажах: «Вот тут был цемент… тут краска…». Все четко, по документам. Кладовщица Лида Сомова, миловидная девушка с испуганными глазами, тихо подтверждала: «Да, Петр Ильич прав. Все списано по накладным Кольцову». Рашид заметил, как ее взгляд избегает встречи с его глазами. И как Сидорчук слишком уж бдительно следит за каждым ее словом. 
 
Виктор Кольцов жил в бараке неподалеку. Запах перегара, нищета, запустение.
Сам Кольцов – опухшее лицо, трясущиеся руки. На вопрос Волкова подтвердил: «Да, я брал. Продал. Пропил. Больше не буду». Говорил монотонно, как заученный урок. Рашид попытался задать уточняющие вопросы – где продавал, кому, по какой цене? Кольцов путался, мычал, потом просто замолкал, уставившись в пол. Сидорчук, присутствовавший «для порядка», нетерпеливо ерзал: «Ну чего его мурыжить? Сознался же!». 
 
Обратно в машине Волков хмуро молчал. Потом сказал: 
– Видел? Классика. Грузчик – козел отпущения. Сидорчук – неприкасаемый «орденоносец». Девчонка – запугана. А где реальные объемы? Где деньги? Кольцов за год столько не вынесет, даже если только пить будет. Но… – он тяжело вздохнул, – ...дело шито-крыто. Партком треста дал Сидорчуку характеристику – «безупречный». Нарыли бы мы что – все равно замяли бы. А Кольцову… ему даже лучше в зоне. Там хоть кормят. Так что готовь бумаги к передаче в суд. Не наше дело рыскать против течения. 
 
Рашид смотрел в окно на проплывающие корпуса заводов. В голове стоял образ Кольцова – сломленного, обреченного. И Сидорчука – с каменным лицом и орденами на груди. И Лиды Сомовой – испуганной и лживой. И всплывало лицо Виталия Маркелова с его презрительной усмешкой. «Их русло – грязное, но сильное». Слишком сильное для одного пьяницы-грузчика? 
 
Вернувшись в кабинет, Рашид открыл папку. Дело действительно было «чистым» на бумаге. Но факты, которые он видел сегодня, кричали о фальши. Он взял телефонную трубку (тяжелую, черную). 
– Архив? Это помощник следователя Муратов. Мне нужны журналы учета движения материалов по складу СМУ-3 треста №11 за последние… шесть месяцев. Да, все. И накладные. Срочно. Спасибо. 
 
Он положил трубку. Волков поднял бровь: 
– Зачем тебе это? Дело-то уже… 
– Я хочу сверить, Петр Николаевич, – спокойно сказал Рашид, открывая толстый том УПК РСФСР на нужной странице. – Есть сомнения в полноте предварительного следствия. Статья 21 обязывает нас их устранять. Даже если дело, кажется, «шитым». Особенно тогда. 
 
Волков долго смотрел на него. Потом медленно улыбнулся – впервые за день.
Невесело. 
– Ну что ж… Добро пожаловать на фронт, Муратов. Только учти: стреляют тут не только в грузчиков. И не всегда холостыми. И… – он кивнул на телефон, – ...это твое дело. Но если что – я рядом. Формально. 
 
Рашид кивнул. Он открыл первую папку с архивными документами. Начало было положено. Не с громкого ареста, а с кропотливой проверки смет и накладных. С поиска истины там, где все уже решили поставить точку. Он чувствовал на себе незримый взгляд Гордеева из кабинета в конце коридора и еще более незримое, но осязаемое присутствие тех, чьи интересы могли стоять за этим «шитым» делом. Включая, возможно, того самого человека в вишневой «Волге». 
 
Война за закон, как и предупреждал отец, началась не с грохота пушек, а с шелеста бумаг в тишине прокурорского кабинета. И первый бой он давал не бандитам, а лжи и удобному молчанию. Своего берега он не уступит.
 
 
Глава 3: Бумажный Тигр (октябрь 1985 г.) 
 
Архив прокуратуры напоминал подземелье древнего замка – низкие своды, запыленные стеллажи до потолка, мертвенный свет ламп дневного света, едва пробивающийся сквозь тучи бумажной пыли, поднятой Рашидом. Он просидел здесь три дня, погруженный в журналы учета материалов склада СМУ-3 и пачки накладных. Запах старой бумаги, плесени и типографской краски въелся в одежду. 
 
Рядом скрипел стул. Надежда Петровна, пожилая архивариус с лицом, как у строгой классной руководительницы, но с добрыми глазами, принесла очередную стопку. 
– Ну, молодой человек, – вздохнула она, ставя папки на стол, – нашли своего дракона в этих бумажках? Или только мышиный помет? 
 
Рашид оторвался от строк, тер глаза. Он чувствовал себя археологом, раскапывающим слой за слоем лжи. 
– Пока только несоответствия, Надежда Петровна. Как иголки. Мелкие, но острые.
– Он показал на разложенные листы. – Вот накладная на отпуск цемента Кольцову. Подпись Сидорчука. А вот журнал учета – запись о том же цементе сделана другим почерком и… на день позже. Как будто задним числом вписывали. 
 
Надежда Петровна надела очки, присмотрелась. 
– Почерк… Да, похоже на Лиду Сомову. Девчонка писала аккуратненько. А Сидорчук – каракулями. Это раз. – Она перевела палец. – А вот это что?
Накладная номер 147. А в журнале она идет после 148-й. Хронология нарушена. Странно. Сидорчук старый волк, порядок знает. Или… ему было не до порядка. 
 
Рашид почувствовал прилив адреналина. Это было не просто несоответствие – это был «шов в шитье дела». Он продолжил копать, сравнивая объемы списанных материалов по накладным Кольцова с реальными возможностями грузчика и… с потребностями нескольких текущих объектов СМУ-3. Цифры не сходились. Кольцов физически не мог вынести столько за указанный период. И объекты, судя по отчетам, получали меньше материалов, чем было списано. Куда уходили излишки? Или деньги за них? 
 
Кабинет 217. Рашид разложил перед Волковым свои находки: копии накладных с подозрительными подписями, выписки из журналов с нарушенной нумерацией, сводную таблицу несоответствий объемов. 
 
Волков курил, хмуро разглядывая бумаги. Его циничная маска треснула, уступив место профессиональной сосредоточенности и… тревоге. 
– Черт… – пробормотал он. – Ты прав, Муратов. Дело пахнет не перегаром Кольцова, а крупной махинацией. Сидорчук тут явно не один. И не главный. Он – винтик. Кто-то сверху организовал схему. «Левая» реализация стройматериалов через подставных? Классика. Но масштаб… – Он свистнул. – Не хило для склада СМУ. 
 
– Надо вызывать Сидорчука и Сомову снова, – предложил Рашид. – Давить на несоответствия. Особенно на Сомову. Она выглядела запуганной. Может, дрогнет. 
– Сомову – может быть, – согласился Волков. – Сидорчука… бесполезно. Он как скала. Ордена, партбилет, стаж. И крыша, я уверен. Но… – он стряхнул пепел, – ...попробуем. Только осторожно. И запрос в банк сделаем – проверим счета Сидорчука и его родни. Вдруг там «сюрпризы». Хотя… если схема умная, деньги пойдут мимо них. 
 
Лида Сомова пришла в прокуратуру бледная, как бумага. Руки дрожали. На вопросы Волкова о несоответствиях в журнале и накладных она запиналась, путалась, твердила: «Я ошиблась… Перепутала… Петр Ильич потом поправил…». Рашид заметил, как ее взгляд постоянно скользил к двери, будто она ждала, что ее вот-вот прервут. 
 
– Лида, – мягко, но настойчиво сказал Рашид, отодвинув грозного Волкова на второй план. – Мы знаем, что ты боишься. Но ложь тебя не спасет. Ты же видела, что происходит? Не просто Кольцов таскал мешки. Гораздо больше. Кто заставлял тебя вписывать лишнее в журнал? Кто диктовал цифры? Сидорчук? Или… кто-то выше? 
 
Девушка задрожала. Слезы покатились по щекам.  – Я не могу… – прошептала она. – Они… они…  – Кто «они», Лида? – наклонился Рашид. 
– Мне сказали… что если я хоть слово… – Она вдруг вскочила, дико озираясь. – Мне плохо! Я больше не могу! 
 
Волков ворчанием остановил Рашида, который хотел продолжить. Он видел настоящий ужас в глазах девушки. 
– Ладно, иди. Но подумай, Лида. Пока еще можешь выйти сухой. Позже – будешь тонуть вместе со всеми. 
 
После ее ухода в кабинете повисло тяжелое молчание. 
– Видел? – спросил Волков. – Это не просто страх начальника. Это страх «их». Тех, кто стоит за Сидорчуком. И за Сомовой. 
 
Вечером Рашид задержался, составляя запрос в банк и план дальнейших действий. Выйдя из здания прокуратуры в промозглый октябрьский вечер, он ощутил усталость, но и странное удовлетворение. Они сдвинули камень, под которым копошились гады. Теперь главное – не дать ему упасть обратно. 
 
Он шел к остановке трамвая, погруженный в мысли, когда из подворотни старого дома напротив вышли двое. Не те «тени» Маркелова, что были у Дома Союзов. Эти были попроще, но не менее опасны на вид. Один – коренастый, с бычьей шеей и плоским лицом. Другой – постарше, с холодными глазами и шрамом через бровь. «Афганец», мелькнуло в голове Рашида. 
 
– Муратов? – спросил шрамированный, перекрывая путь. Голос глухой, без интонаций. 
– Я. В чем дело? 
– Дело – в тебе, умник. – Коренастый шагнул ближе. От него пахло дешевым одеколоном и агрессией. – Завязывай ковыряться в том, что тебя не ****.
Слышал? Склад, Сомова, Сидорчук – забудь. Как страшный сон. 
– Или что? – Равиль почувствовал, как холодок пробежал по спине, но голос не дрогнул. Он оглянулся – улица была пустынна, только далекий свет фар.  – Или… – шрамированный достал из кармана куртки армейский нож-финку, не спеша раскрыл длинный, узкий клинок. Он не направлял его на Равиля, просто чистил им ногти. – ...у тебя могут начаться проблемы со здоровьем. Очень конкретные. Например, острая нехватка воздуха. Или внезапная хромота. Понятно объясняю? 
 
Ращид сжал кулаки в карманах пальто. Бежать? Драться против двоих, один из которых с ножом? Нет, надо выждать. 
– Понятно, – сказал он четко, глядя в холодные глаза «афганца». – Передайте вашему начальству: помощник следователя прокуратуры области Рашид Муратов не реагирует на угрозы уголовных элементов. Дело по хищениям в СМУ-3 будет расследовано до конца. По закону. 
 
Коренастый фыркнул: 
– Бля, законник! Да я щас… 
– Не надо, Вить, – спокойно остановил его шрамированный. Он убрал нож. – Он пока сказал. Теперь мы сказали. – Его взгляд впился в Рашида. – Следующий разговор будет… предметнее. Учти. Иди. 
 
Они растворились в подворотне так же внезапно, как и появились. Рашид стоял, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца. Холодный пот выступил на спине. Угроза была реальной. Осязаемой. «Стреляют тут не только в грузчиков», – вспомнились слова Волкова. 
 
Он добрался до своей комнаты в общежитии (временное жилье от прокуратуры) на автобусе, весь путь оглядываясь. Тишина. Только шум мотора и его собственные мысли. Он включил свет, запер дверь на все замки. Первый раз в жизни ощутил настоящую опасность, перемешанную с чувством страха. Не абстрактный, а физический, от ножа в темной подворотне. 
 
Он подошел к столу, где лежали копии документов по делу СМУ-3. Рука дрогнула, когда он взял папку. Сомнение. Мгновенная, предательская мысль: «Может, Волков прав? Может, не лезть?» Он посмотрел на фотографию отца, приколотую к стене. Тот смотрел на него с бакинской набережной улыбкой – спокойно и уверенно. 
 
Рашид глубоко вдохнул. Открыл папку. Достал ручку. Беспокойство не прошло. Но он был вторичен. Первичной была ярость. Ярость против этой наглости, против попытки запугать Закон холодной сталью. Они показали клыки. Значит, он попал в цель. 
 
Он начал составлять запрос о проведении внезапной инвентаризации на складе СМУ-3. С привлечением независимой комиссии и ОБХСС. Нож в подворотне лишь подтвердил – там есть что искать. 
 
Загрохотал телефон на столе (громкий, дисковый). Рашид вздрогнул. Кто в этот час? Он снял трубку. 
– Алло? 
– Муратов? – Голос Гордеева. Без предисловий. Сухой, как осенний лист. – Ты что там, в СМУ-3, раскопал такое, что по тебе уже предупредительные выстрелы делают? Или это просто твоя богатая фантазия? 
 
Рашид замер. Как он узнал? За ним следят? Или звонок был сверху? 
– Я… работаю по делу, Игорь Семенович. В рамках своих полномочий.
Столкнулся с попыткой запугивания. 
– В рамках полномочий… – Гордеев язвительно повторил. – Ну что ж. Завтра к восьми у меня. С докладом. И со всеми своими «находками». И будь готов к тому, что твои полномочия… могут быть пересмотрены. В свете новых, «обстоятельств». Не засыпай. 
 
Щелчок в трубке. Рашид медленно положил ее на рычаги. Тишина комнаты вдруг стала гулкой. Война перешла в новую фазу. От бумажных тигров – к реальным клыкам и когтям. И первый выстрел – звонок начальника – прозвучал. Завтра предстоит бой не на складе, а в кабинете Гордеева. Его берег подвергся первой атаке. Пора было окапываться. 
 
Глава 4: Линия Фронта (октябрь 1985 г.)
 
Звонок Гордеева повис в воздухе комнаты, как запах пороха после выстрела. Рашид стоял у стола, пальцы бессознательно сжимали край папки с документами по СМУ-3. Беспокойство и страх, холодный и липкий, сменился леденящей ясностью. Угрозы уличных гопников – это одно. Звонок начальника следственного отдела, прозвучавший как обвинительный акт, – совсем другое. Это означало, что его действия уже вызвали «реакцию системы». Не снизу, где копошатся «Витьки» и «афганцы», а сверху. Оттуда, где принимаются решения, где «шитые» дела становятся аккуратными папками в архиве. 
 
Он не сомневался – Гордеев знал о встрече в подворотне. Слишком быстро. Значит, либо за ним следят плотно, либо кто-то из «них» уже дотянулся до коридоров прокуратуры. Или сам Гордеев был частью… чего? Не обязательно криминала. Системы удобного молчания. Системы, где «орденоносцы» вроде Сидорчука неприкасаемы, а пьяницы-грузчики – идеальные виновники. 
 
Рашид резко отодвинул стул. Страх гнал бежать – к Волкову, к отцу в Баку, куда угодно, лишь бы подальше от этого города с его вишневыми «Волгами» и ножами в подворотнях. Но «ярость и злость» была сильнее. Ярость против наглости, с которой пытались сломать его на первых же шагах. Ярость за сломленного Кольцова, за запуганную Лиду Сомову. За циничное извращение Закона, которое он почувствовал еще в кабинете Гордеева при первом разговоре. 
 
Он схватил ручку и лист бумаги. Дрожь в руках мешала писать ровно, но он выводил слова четко, как приказы себе самому: 
1. Инвентаризация. Запрос в ОБХСС и независимую комиссию – УТРЕННЯЯ ПОЧТА. Копия – Волкову. Основание: выявленные несоответствия + попытка давления на свидетеля (Сомова) и следователя (он сам). 
2. Банк. Ускорить запрос. Личный контроль. 
3. Кольцов. Допрос с пристрастием. Давление на него? Кто обещал «решить» его проблему в обмен на признание? 
4. Гордеев. Доклад. ТОЛЬКО ФАКТЫ. Без эмоций. Без предположений о «крыше». Показать шитость дела. Спросить о мерах безопасности. 
5. Бдительность. Маршрут домой – только освещенные улицы, людные места. Никаких подворотен. 
 
Он сложил листок вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака. Это был его «план обороны и наступления». Он знал – Гордеев может отозвать запрос на инвентаризацию. Может снять его с дела. Может вообще выгнать из прокуратуры под благовидным предлогом. Но если успеть до восьми утра... Если бумага уйдет в ОБХСС и к Волкову... Это создаст шум. Замять станет сложнее. 
 
Он не спал. Сидел за столом, перебирая документы, сверяя цифры, выстраивая логическую цепочку махинации так, чтобы ее нельзя было игнорировать. Каждый шорох за дверью общежития заставлял вздрагивать. Ожидание удара было почти невыносимым. 
 
8:00. Кабинет начальника следственного отдела. 
 
Гордеев сидел за столом, пил чай из массивной кружки с гербом. Лицо было непроницаемым. Ни тени вчерашней язвительности. Только усталая серьезность высокого начальника. 
– Садитесь, Муратов. Докладывайте. Кратко. О фактах. И о вчерашнем… инциденте. 
 
Рашид сел, положил перед собой папку и свой конспектированный отчет. Говорил четко, без запинки, как на экзамене по уголовному процессу: 
– Игорь Семенович. По делу о хищениях в СМУ-3 треста №11 выявлены существенные несоответствия. – Он перечислил пункты: нарушенная хронология журналов, несовпадение подписей Сидорчука на накладных и в журнале учета, физическая невозможность Кольцова вынести указанные объемы, нестыковки между списанными материалами и потребностями объектов. – Имеются основания полагать, что хищения носили систематический характер и совершались организованной группой. Грузчик Кольцов В.П. является, вероятно, подставным лицом. Кладовщица Сомова Л.И. при повторном допросе вела себя неадекватно, демонстрировала признаки сильного страха, намекала на давление. Для установления истины мною подготовлен и направлен в ОБХСС и на имя товарища Волкова П.Н. запрос о проведении внезапной инвентаризации материальных ценностей на складе СМУ-3 с привлечением независимой комиссии. Что касается вчерашнего инцидента… – Рашид сделал паузу, глядя Гордееву прямо в глаза. – Примерно в 19:30, при выходе из здания прокуратуры, ко мне подошли двое неизвестных. Один, коренастый, назвал меня по фамилии. Второй, со шрамом через бровь, демонстрировал холодное оружие (армейский нож). В грубой форме потребовали прекратить расследование в отношении Сидорчука П.И. и Сомовой Л.И., угрожали физической расправой. Я ответил отказом. После чего неизвестные скрылись. Ориентировки на них мною составлены и переданы в дежурную часть. 
 
Гордеев слушал, не перебивая. Его лицо оставалось каменным. Только пальцы слегка постукивали по кружке. Когда Рашид закончил, в кабинете повисла гнетущая тишина. 
– И это всё? – наконец спросил Гордеев. Его голос был тихим, но каждое слово било как молоток. – Вы, Муратов, в первый же месяц работы в областной прокуратуре умудрились: во-первых, усомниться в выводах предварительного следствия, проведенного опытными товарищами; во-вторых, напугать до истерики молодую работницу; в-третьих, навлечь на себя внимание уголовного элемента и, как следствие, угрозу для своей безопасности; и, в-четвертых, самовольно, без санкции начальства, инициировать крупную проверку в стратегически важном строительном тресте, рискуя сорвать выполнение квартального плана! Вы понимаете, что творите?! 
 
Рашид не отводил взгляда: 
– Я выполняю свои служебные обязанности, Игорь Семенович. Статья 21 УПК РСФСР обязывает следователя всесторонне, полно и объективно исследовать обстоятельства дела. Выявленные мной несоответствия – факт. Попытка давления на свидетеля и следователя – факт. Угрозы – факт. Игнорировать это – значит нарушать Закон. 
 
– Закон?! – Гордеев резко встал, опершись руками о стол. Его лицо налилось краской. – Вы мне будете тут Закон цитировать? Я знаю его лучше вас! Знаю, как он работает в реальности! Ваша «принципиальность» может обернуться «хаосом»! Для треста! Для города! Для вас лично! Вы думаете, эти ублюдки с ножом шутят? Они убьют вас как щенка, и никто даже не пискнет! А ваше «дело» благополучно сгинет в архиве с грифом «за недоказанностью»! Вы этого хотите?! 
 
Рашид тоже встал. Его сердце колотилось, но голос звучал твердо: 
– Я хочу установить истину, Игорь Семенович. И наказать виновных. Если система позволяет запугивать свидетелей и следователей, если она покрывает воровство под прикрытием партбилетов и орденов – значит, система больна. И ее нужно лечить. Начиная с таких вот «шитых» дел. Я не могу и не буду закрывать на это глаза. 
 
Они стояли друг напротив друга, разделенные широким столом, но пропасть между ними казалась бездонной. Два мира. Две правды. Гордеев тяжело дышал. Гнев в его глазах сменился на что-то другое – на усталое, почти отчаянное понимание. 
– Лечить… – он горько усмехнулся. – Идиотский максимализм. Ты, Муратов, не лекарь. Ты – «пушечное мясо». И тебя скормят первой же атаке. – Он махнул рукой, резко сел. – Ладно. Делай, что должен. Твой запрос… – он заглянул в папку входящих документов, – ...уже здесь. Отозвать его – значит подписать себе индульгенцию в их глазах. Пусть ОБХСС копает. Но запомни: с этого момента ты идешь по «минному полю». Один шаг в сторону от буквы закона, одна ошибка – и я тебя не прикрою. Наоборот. Твоя принципиальность станет твоим же обвинительным заключением. Убирайся. И… – он добавил уже беззлобно, устало, – ...смотри под ноги. И за спиной. 
 
Рашид вышел из кабинета. Коридор прокуратуры показался ему вдвое длиннее. Он чувствовал на себе взгляды секретарш, следователей, выходивших из кабинетов. Шепот. Новость о его «подвиге» и разговоре с Гордеевым, видимо, уже разлетелась. Одни смотрели с любопытством, другие – с опаской, третьи – с откровенным неодобрением. Он был «чужим». Нарушителем спокойного течения бюрократической жизни. 
 
В кабинете 217 Волков сидел заваленный другими делами, но взгляд его был серьезен. 
– Ну что, герой? Гордеев тебя… благословил? 
– Сказал, что я иду по минному полю. И что он меня прикроет только для того, чтобы самому завалить. 
Волков хмыкнул: 
– Честно, как всегда. Инвентаризацию назначили. Завтра. В семь утра. Будет весело. Сидорчук уже, поди, в курсе. Готовься к «теплому» приему. И… Муратов? 
– Да? 
– Гордеев прав вдвойне. Минное поле – это не только их мины. Это и наши. Те, кто в мундирах. Будь осторожен вдвойне. 
 
 
 
Склад СМУ-3. 7:00 утра.
 
Тусклый октябрьский рассвет едва пробивался сквозь грязные окна склада. Воздух был холодным и спертым. Рашид стоял рядом с представителями «ОБХСС» – двумя майорами с каменными лицами – и членами «независимой комиссии» из треста-смежника, явно недовольными ранним подъемом. Волков курил в сторонке, наблюдая. 
 
Петр Сидорчук встретил их с ледяной вежливостью. Ордена на его пиджаке блестели в свете принесенных комиссией переносных ламп. Лица не было.
Каменная маска. Кладовщицы Лиды Сомовой не было. Сидорчук сухо пояснил:
«Уволилась по собственному желанию. Вчера». Рашид почувствовал укол. Свидетеля убрали. 
 
Инвентаризация началась. Стук счетов, скрип фломастеров по бумаге, монотонные голоса: «Цемент М-500, мешков – 50… по документам – 75… Недостача 25». «Краска масляная, белая, банок – 120… по документам – 150… Недостача 30». Цифры нарастали как снежный ком. Комиссия работала медленно, тщательно. ОБХСС-ники фиксировали все. Сидорчук стоял неподвижно, лишь челюсти время от времени сжимались. Его «безупречная» репутация трещала по швам с каждым выявленным несоответствием. 
 
Внезапно скрипнула дверь склада. Все обернулись. В проеме, окутанный утренним туманом и сигаретным дымом, стоял Виталий Маркелов. Не в импортном костюме, а в добротной темной куртке и кепке, но его осанка, холодный взгляд были теми же. За ним, чуть поодаль, маячили две знакомые фигуры – его «тени» из-под Дома Союзов. 
 
Маркелов, не спеша вошел, окинул склад и собравшихся оценивающим взглядом. Его взгляд скользнул по Рашид – без презрения, без усмешки. С холодным, профессиональным интересом, как хищник рассматривает неожиданно выросшее на пути препятствие. Он подошел к Сидорчуку. 
– Петр Ильич? Что тут у вас? «Пожар?» —спросил он громко, с нарочитой небрежностью. 
– Инвентаризация, Виталий Константинович, – Сидорчук вытянулся, голос дрогнул. – Внезапная. По инициативе… – он кивнул в сторону Рашида. 
Маркелов медленно повернулся к Рашиду. Их взгляды встретились. 
– А… Помощник следователя. Муратов, кажется? – произнес он с легкой, едва уловимой интонацией, будто вспоминал что-то незначительное. – Рьяно взялись за дело. Молодцом. Наведение порядка – это хорошо. Очень хорошо. – Он сделал паузу, его глаза, холодные как сталь, впились в Рашида. – Только вот… порядок бывает разный. Иногда слишком усердное метение поднимает такую пыль, что всем дышать нечем. И метельщика первого сметают. Будьте… осмотрительны, товарищ Муратов. Ради общего спокойствия. 
 
Он не ждал ответа. Кивнул Сидорчуку, бросил взгляд на ОБХСС-ников, которые старались не смотреть в его сторону, и развернулся. Его «тени» молча раздвинулись, пропуская его. Через мгновение они исчезли в утренней дымке, оставив за собой тяжелое молчание. 
 
Рашид стоял, чувствуя, как ледяная волна прокатывается по спине. Это была не уличная угроза ножом. Это была официальная демонстрация силы.
Предупреждение, озвученное открыто, при свидетелях, но с таким подтекстом, что придраться невозможно. «Метельщика первого сметают». И Сидорчук был лишь первым веником, который ломался у него в руках. Маркелов показал, что наблюдает. Что контролирует. Что он – «хозяин» этой территории. И законы здесь
– его. 
 
Волков подошел, бросил окурок, раздавил его каблуком. 
– Ну, вот и познакомились поближе, – пробормотал он. – «Патриарх» лично почтил. Теперь ты у него на карандаше. Очень жирном. – Он посмотрел на Рашид. – Не струсил. Молодец. Но теперь ты точно идешь по минному полю. И мины теперь – не только Сидорчука. И даже не только Гордеева. – Он кивнул в сторону, где исчез Маркелов. – Теперь они с его меткой. И взорвутся так, что от тебя мокрого места не останется. Работай дальше. Факты – твоя единственная броня. Пока она держится. 
 
Рашид взял в руки планшет с актом инвентаризации. Цифры недостач горели на бумаге. Он видел каменное лицо Сидорчука, чувствовал тревожные взгляды комиссии. Он слышал эхо слов Маркелова: «Будьте осмотрительны… Ради общего спокойствия». «Общее спокойствие» – это когда воруют, а следователи молчат? Когда закон гнется под «орденоносцев» и сынков начальников? Когда «Патриарх» правит бал? 
 
Он поднял голову, встретился взглядом с одним из майоров ОБХСС. 
– Продолжаем, товарищ майор. Секция электродов. Документы показывают 2000 штук. Фиксируем фактическое наличие. 
 
Его голос звучал ровно. Страх был. Ярость была. Но сильнее было «железное упрямство». Он нашел свою линию фронта. И отступать не собирался. Ни на шаг. Пока держалась броня фактов. Пока он мог ставить подпись под актом, обличающим воровство. Его война только началась. И враг обрел имя и лицо – Виталий Константинович Маркелов. «Патриарх». 
 
Глава 5: Цена Фактов (октябрь 1985 г.)
 
Холодный складской воздух, пропитанный пылью и горечью выявленных недостач, казалось, впитал и эхо слов Маркелова. «Будьте осмотрительны… Ради общего спокойствия. Метельщика первого сметают». «Патриарх» ушел, оставив после себя не просто угрозу, а осязаемую реальность власти. Его появление было не случайностью – это был расчетливый демарш, карта, брошенная на стол перед всеми: следователями, ОБХСС, комиссией, Сидорчуком. «Я здесь главный. Игра идет по моим правилам». 
 
Рашид чувствовал этот взгляд на спине еще долго после того, как вишневая «Волга» скрылась в утреннем тумане. Но он продолжил работу. Каждую цифру недостачи, каждый неучтенный мешок цемента, каждую банку краски он превращал в строку акта инвентаризации. Факты. Это была его крепость. Его единственное оружие против наглой силы «Патриарха». 
 
Кабинет 217. Стол был завален бумагами итоговой инвентаризации. Цифры кричали о хищении в особо крупном размере. Не на уровне пьяницы-грузчика, а на уровне хорошо организованной схемы. Волков, сдвинув очки на лоб, щурился на сводную таблицу. 
 
– Ну вот, герой, – он постучал карандашом по итоговой сумме ущерба. – Ты докопался. До золотой жилы Сидорчука. Или, вернее, до того, кто стоял за Сидорчуком. Теперь вопрос: что с этим делать? Гордеев уже звонил. Требует доклад и все материалы. Срочно. 
 
– Отдадим, – сказал Рашид, подшивая последний лист в папку. Его руки были испачканы типографской краской и пылью, но движения точны. – Факты – вещь упрямая. Пусть пробуют их оспорить. 
– Оспорить? – Волков горько усмехнулся. – Их просто… потеряют. Или найдут «ошибки в подсчетах». Или Сидорчук вдруг вспомнит, что часть материалов была в аварийном состоянии и списана по устному распоряжению какого-нибудь замначальника треста, который сейчас в отпуске на Байкале. Вариантов – масса. А твои факты превратятся в бумажного тигра. Рычащего, но беззубого. 
 
Рашид знал, что Волков прав. Система умела перемалывать неудобные истины.
Но сдаваться было рано. 
– Сомова, – напомнил он. – Она ключ. Она знает, кто давал указания, кто вписывал лишнее. Ее надо найти. И защитить. 
– Сомова? – Волков снял очки, устало протер переносицу. – Лида Сомова, как ты думаешь, где сейчас? В лучшем случае – за тридевять земель, в какой-нибудь глухой деревне у тетки. В худшем… – Он не договорил, но смысл был ясен. – Искать ее – все равно что искать иголку в стоге сена. А «они» уже вычистили за собой. И Сомова – лишь первый мусор. 
 
Кабинет Гордеева. Начальник следственного отдела листал объемистую папку с актами инвентаризации, докладными Рашида и Волкова. Лицо его было непроницаемым, как гранитная плита. 
 
– Значительные недостачи, – констатировал он наконец, откидываясь в кресле. – Факт. Организованная группа. Факт. Сидорчук – явно причастен. Факт. – Он перечислил это монотонно, как будто диктовал протокол. – Однако… – Гордеев сделал паузу, его взгляд стал тяжелым. – Однако, товарищ Муратов, ваша прыть привела к тому, что главный свидетель, Сомова, исчезла. Возможно, запугана именно вашими неосторожными действиями и преждевременными выводами. Это ставит под сомнение всю доказательную базу. Сидорчук, как вы понимаете, уже подал заявление о клевете и давлении. У него есть поддержка парткома треста и… – он многозначительно поднял бровь, – ...вышестоящих товарищей. 
 
Рашид почувствовал, как кровь ударила в виски. 
– Игорь Семенович! Сомова была запугана до моего вмешательства! Ее исчезновение – прямое следствие давления на нее со стороны тех, кто стоит за хищениями! А поддержка Сидорчука лишь подтверждает масштаб коррупции!  – Коррупция? – Гордеев резко хлопнул ладонью по папке. – Осторожнее с терминами, помощник следователя! Вы не имеете доказательств причастности конкретных вышестоящих лиц! У вас есть Сидорчук и куча бумаг, которые могут быть оспорены! Ваша «принципиальность» обернулась оперативным провалом! Вы спугнули свидетеля, спровоцировали конфликт с важным хозяйственным объектом и навлекли на прокуратуру ненужное внимание! – Он встал, его фигура казалась вдруг огромной и подавляющей. – Дело по хищениям в СМУ-3 передается другому следователю. Для проверки всех обстоятельств, включая ваши методы работы. Вы отстраняетесь. Временно. Пока не уляжется пыль. И займитесь-ка лучше какими-нибудь хулиганками. Без риска для репутации прокуратуры и… для вашего здоровья. Это приказ. 
 
Рашид стоял, сжав кулаки. Гнев душил его. Предательство. Открытое и циничное. Его факты, его риск, его столкновение с угрозами – все было перечеркнуто одним росчерком пера Гордеева. Система защищала своих. «Патриарх» уже нанес ответный удар – не ножом в подворотне, а через кабинет начальника следственного отдела. 
 
– Я обжалую это решение, Игорь Семенович, – сквозь зубы произнес он.  – Обжалуйте, – равнодушно пожал плечами Гордеев. – Но учтите: пока решение в силе. И… – его взгляд стал ледяным, – ...не создавайте себе дополнительных проблем, Муратов. Ради вашего же спокойствия. 
 
Рашид вышел, чувствуя себя избитым. Не физически, а морально. Коридор прокуратуры казался враждебным. Шепоты за спиной звучали громче. Отщепенец. Сорванец. Карьерист, напоровшийся на собственное рвение. Он заперся в кабинете 217. Волков молча протянул ему стакан холодного чая. 
 
– Принял удар? – спросил он без осуждения. 
– Принял, – кивнул Рашид, опускаясь на стул. Руки дрожали. – Передали другому.
Отстранили. Гордеев… он с ними? 
– С ними? – Волков задумался. – Необязательно. Он – с системой. Система сказала: «Хватит копать под СМУ-3». Сидорчук – часть системы. Маркелов – ее бенефициар. А ты… ты – песчинка, которая засорила шестеренки. Система просто стремится к равновесию. К тому самому «общему спокойствию». Гордеев – ее служака. Он выбрал спокойствие отдела, спокойствие треста, спокойствие города. А твои факты… факты мешают спокойствию. Вот и все. 
 
Вечер. Рашид шел домой другим маршрутом – длинным, через освещенные центральные улицы, мимо кинотеатра «Сатурн», где толпилась молодежь. Он боялся подворотен. Боялся тени от фонаря. Боялся глухого голоса: «Муратов?». Угроза «афганца» и коренастого Вити казалась теперь куда реальнее. Если система от него отвернулась, то уличные волки «Патриарха» почуяли слабину. 
 
Он купил в киоске газету «Правда», пытаясь отвлечься. На первой полосе – отчет о трудовых успехах «Главстроя». И фотография – группа передовиков производства. И среди них, чуть сбоку, но с уверенной улыбкой – Виталий Маркелов. «Мастер СМУ-3». Рашиду показалось, что на фотографии Маркелов смотрит прямо на него. С тем же холодным, оценивающим взглядом, что и утром на складе. «Видишь? Я – здесь. Я – свой. А ты – никто». 
 
Он свернул в свой двор. Типичная «хрущевка». Темный подъезд. Он нащупал ключи, стараясь двигаться быстро. Сердце колотилось. Один пролет… второй… его квартира на третьем этаже. 
 
Тень. Резкое движение справа, из-под лестницы, ведущей в подвал. Рашид инстинктивно рванулся вперед, к своей двери. Но было поздно. 
 
Удар. Оглушительный, страшный. Не по голове – в спину, чуть ниже лопатки. Не нож – что-то тяжелое и тупое. Кирпич? Обрезок трубы? Боль пронзила все тело, выбив воздух. Он рухнул на колени, ударившись лицом о холодную бетонную плиту пола. Во рту – вкус крови и пыли. Он попытался перевернуться, закричать, но второй удар обрушился на плечо. Хруст. Дикая боль. Он услышал хриплое дыхание над собой, шаги – не двое, а один. Быстрый, тяжелый. И голос, знакомый – коренастого Вити из подворотни у прокуратуры: 
– Говорили же, умник… Не услышал. Теперь услышишь… надолго. 
 
Третий удар пришелся по ребрам. Рашид сжался в комок, пытаясь защитить голову руками. Темнота заволокла сознание. Шаги удалялись вниз, в подвал. Грохот захлопнувшейся двери. 
 
Он лежал в темноте подъезда, на холодном полу. Боль была всепоглощающей. В ушах звенело. Он чувствовал теплую струйку крови, стекающую по спине под одеждой. Страх сменился животным ужасом и… унижением. Они сделали это. Легко. Без свидетелей. Как и обещали. «Внезапная хромота». Или что похуже. 
 
Он не знал, сколько пролежал. Минуту? Пять? Время расплывалось. Потом услышал шаги сверху. Соседка? Он попытался пошевелиться, крикнуть, но выдал лишь стон. Шаги спустились ближе. Женский вскрик: 
– Боже мой! Кто здесь?! Муратов?! Что с вами?! 
 
Он узнал голос – Анна Петровна, пенсионерка с пятого этажа. Ее испуганное лицо склонилось над ним. 
– Помогите… – прошептал он. – Вызовите… милицию… и «скорую» … 
 
Потом сознание поплыло. Он слышал, как Анна Петровна стучит в двери соседей, как кто-то бежит вниз звонить. Видел расплывчатые лица, наклоненные над ним. Слышал далекий вой сирены. Боль смешивалась с гудящей пустотой в голове. Последней мыслью перед тем, как темнота поглотила его окончательно, было лицо Маркелова на газетной фотографии. И голос Гордеева: «Твоя принципиальность станет твоим же обвинительным заключением». 
 
Очнулся он в белой камере боли. Больничная палата. Резкий запах антисептика. Тусклый свет лампы под абажуром. Голова гудела, тело ныло и горело, особенно спина и плечо. Рука в гипсе. Над ним склонился усталый врач. 
– Очнулись? Не шевелитесь. У вас перелом ключицы, два ребра, сильная контузия, ушибы. Повезло – позвоночник цел. Кто вас так, товарищ прокурор? 
 
Рашид попытался ответить, но голос был хриплым и слабым. 
– В подъезде… напали… Не видел… 
– Типично, – вздохнул врач. – Урки. Обозрели. Отдыхайте. Вам нельзя говорить. 
 
Дверь палаты приоткрылась. В проеме стоял Волков. Его лицо было серым от усталости и… злости. Он кивнул врачу, тот вышел. Волков подошел к койке.  – Жив, – констатировал он без предисловий. – И это главное. Милиция уже тут была? Опрашивали? 
Рашид кивнул с трудом. 
– Знаю. Пустое дело. «Темный подъезд, не видел нападавшего». Следов – ноль.
Свидетелей – только Анна Петровна, которая нашла тебя уже избитым. Расследование будет. Формальное. Как по Кольцову. – Волков сел на табурет, потер лицо. – Гордеев передал: ты на больничном. Надолго. Пока выздоравливаешь – о делах забудь. Особенно о СМУ-3. Оно уже благополучно… пересматривается. Сидорчук пишет объяснительные. Недостачи… списываются на «несовершенную систему учета во времена перестройки». Твои факты, Муратов, оказались дорогим удовольствием. Заплатил по полной. – Он посмотрел на Рашида. В его глазах не было осуждения. Была горечь и понимание. – Теперь ты понял цену фактов в нашем городе? И цену своего упрямства? 
 
Рашид закрыл глаза. Боль, унижение, гнев, бессилие – все смешалось в один клубок. Они сломали его физически. Выбили из игры. Замяли дело. Маркелов выиграл этот раунд. «Метельщика сметают». Он был первым. Гордеев оказался прав вдвойне. 
 
Волков встал, положил на тумбочку пачку печенья «Юбилейное». 
– Выздоравливай. Не торопись. И… подумай. Действительно ли этот берег стоит того, чтобы за него умирать? Или может, стоит найти другой? Пока не поздно. – Он вышел, не дожидаясь ответа. 
 
Рашид лежал, глядя в потолок. Белый, безликий, как бумаги в деле СМУ-3, которые теперь превращались в макулатуру. Его берег рушился. Закон, которому он служил, оказался бумажным тигром перед реальной властью денег и страха. «Патриарх» показал, кто здесь хозяин. 
 
Внезапно в палату зашла медсестра. 
– Вам передали, – сказала она, ставя на тумбочку рядом с печеньем Волкова черную телефонную трубку стационарного аппарата. – Звонили на пост. Попросили передать, что звонил… отец. Из Баку. Передал, что летит. Первым же рейсом. Сказал… – медсестра запнулась, – ...сказал: «Держись, сынок. Я еду». 
 
Рашид почувствовал, как к горлу подкатил ком. Глаза застилали предательские слезы. Отец. Его берег. Его опора. Тот, кто верил в Закон и в него. Отец летел в этот город, где Закон был посмешищем, а правду забивали трубой в подъездах. 
 
Он сжал здоровой рукой край одеяла. Боль пронзила сломанное плечо, но это была другая боль. Ярость вернулась. Холодная, сконцентрированная. Не слепая, а расчетливая. Они сломали ему ребра, но не сломили дух. Они отняли дело, но не отняли правду, которую он знал. Они показали цену фактов. Теперь он знал цену их страха. Страха разоблачения. Страха перед упрямством того, кого не смогли сломать до конца. 
 
Он посмотрел на телефонную трубку – символ связи с отцом, с его миром чести и веры. Отступать было некуда. Другого берега для него не существовало. Эта война стала его судьбой. И он только что получил первое боевое крещение. Кровью и болью. Выздоровление будет долгим. Но возвращение – неизбежным.  И когда он вернется, он будет другим. Более опасным. Более осторожным. Более беспощадным к врагам Закона. «Патриарх» и его система еще узнают цену его упрямства. Он дал себе слово. Лежа на больничной койке, с переломанными костями, он начал планировать свое возвращение на поле боя. Война только началась по-настоящему 
 
 
Глава 6: Костяк (ноябрь 1985 г.)
 
Больничная палата стала его крепостью-тюрьмой. Белые стены, запах лекарств, монотонный стук капельницы – все напоминало о сломанных ребрах, перебитой ключице и унизительной беспомощности. Но хуже физической боли была гнетущая тишина прокуратуры. Ни звонков от Волкова (после того первого визита), ни запросов от милиции по поводу нападения (формальное
«расследование» зашло в тупик на второй день), ни даже язвительного окрика Гордеева. Его вычеркнули. Как будто Рашида Муратова, помощника следователя, принципиального и неудобного, никогда и не было. Дело СМУ-3 растворилось в архивах, Сидорчук остался на свободе, а Виталий Маркелов по-прежнему восседал в своей вишневой «Волге» или в кабинетах Дома Союзов, неприкосновенный «Патриарх». 
 
Дверь открылась без стука. Рашид, дремавший в полузабытьи под действием обезболивающего, вздрогнул. Инстинктивный страх – образ коренастого Вити с трубой – пронзил его прежде, чем сознание распознало фигуру в проеме. 
 
Ильдар Муратов. Высокий, подтянутый, но сейчас – сгорбленный под тяжестью чемодана и пережитого ужаса. Его лицо, обычно сдержанное и уверенное, было серым от бессонной ночи перелета, а глаза – запавшими, полными немой боли и ярости при виде изуродованного сына. 
 
– Рашид… – вырвалось у него хрипло. Он бросил чемодан на пол, шагнул к койке, осторожно, словно боясь сломать сына еще больше, обнял его здоровое плечо. Руки отца, крепкие от работы с металлом, дрожали. – Сынок… Что они с тобой сделали? 
 
Рашид не смог сдержаться. Комок подступил к горлу, предательские слезы жгли глаза. Он уткнулся лицом в грудь отца, в знакомый запах бакинской пыли, табака «Прима» и чего-то неуловимо родного, что было «домом». В этом объятии рухнула вся броня, вся показная стойкость. Он чувствовал себя не следователем, а маленьким мальчиком, избитым во дворе хулиганами. 
 
– Ата, Отец… – прошептал он, голос сорвался. – Они… они просто… 
 
– Молчи, сынок, молчи, – Ильдар гладил его по голове, сжимая зубы так, что скулы выступили белыми буграми. Его взгляд скользнул по гипсу, по синякам на лице Рашид – карте преступной наглости. В глазах Ильдара закипала ярость. Ярость отца, чьего ребенка тронули. – Я все знаю. Анна Петровна звонила в Баку. Рассказала. И этот Волков… он нашел меня в гостинице. Тоже рассказал. Про склад. Про Маркелова. Про Гордеева. Про всю эту… грязь. 
 
Ильдар отстранился, сел на табурет, не отпуская руки сына. Его глаза стали холодными, аналитическими. Бакинский слесарь-судоремонтник, прошедший огонь и воду советской реальности, включая «разборки» на верфях, включал «режим осады». 
– Теперь слушай меня внимательно, Рашид, – голос Ильдара стал тихим, но таким же твердым, как сталь балок, с которыми он работал. – Эти твари сломали тебе кости. Но они не сломали тебя. Понял? Не сломали. Ты – Муратов. У нас в роду не было трусов и предателей. Твой дед в сорок третьем под Сталинградом… – Он махнул рукой. – Неважно. Главное – ты жив. И теперь у тебя есть я. Мы будем биться вместе. Но не так, как ты начал. 
 
– Как? – спросил Рашид, вытирая лицо здоровой рукой. Голос окреп. Ярость отца была заразной. – Гордеев отстранил меня. Дело закрыли. Милиция бездействует. Маркелов… он везде. Как бороться? 
 
– Слепо ты полез, сынок, – покачал головой Ильдар, но без упрека, с горечью опыта. – На рожон. Как твой дед. Но времена не сорок третьи. И враг не в окопах напротив. Он – в системе. Владеет ею. Ты показал зубы, но не нашел слабое место. Ты атаковал Сидорчука – винтик. А надо бить по «механизму». По связям. По деньгам. И бить тихо. Пока они не ждут. 
 
– У меня были факты! – вырвалось у Рашида. 
– Факты – это хорошо. Но их надо уметь применить, – возразил Ильдар. – Ты бросил их Гордееву в лицо как вызов. А надо было – как ловушку. Ты испугал Сомову, вместо того чтобы взять ее под защиту сразу, тайно. Ты не нашел слабого звена. Кольцов? Он – жертва. Сомова? Ее убрали. Сидорчук? У него ордена и крыша. Кто следующий? Кто боится больше всех? Кто знает все ниточки, но не имеет брони партбилета или страха перед Маркеловым? 
 
Рашид задумался. Образы мелькали: запуганная Лида, каменный Сидорчук, пьяный Кольцов… 
– Бухгалтерия? – предположил он. – Там же должны быть документы… настоящие. 
– Возможно, – кивнул Ильдар. – Но это рискованно. Или… – он прищурился, – …твой «афганец». Со шрамом. Он исполнитель. Низшее звено. У таких часто, длинные языки, если надавить правильно. Или… – Ильдар сделал паузу. – Тот, кто боится стать следующим Кольцовым. Кого Маркелов может в любой момент сдать, как Сидорчук сдал грузчика. 
 
Две недели спустя.
 
Рашид, еще с перевязанными ребрами и рукой в поддерживающей повязке (гипс сняли), но уже на своих ногах, сидел с отцом в крохотной комнатке общежития.  На столе – нехитрая еда из столовой и… толстая тетрадь в синей клеенчатой обложке. В ней – не факты из архивов прокуратуры, а знания Ильдара Муратова.  Отец провел эти две недели не только ухаживая за сыном. Он исходил Куйбышев вдоль и поперек. Он нашел старых знакомых. Не криминальных, а таких же, как он сам – рабочих с заводов, водителей, мелких служащих, переехавших из Баку или связанных с ним годами работы на Волге. Он пил с ними чай в курилках, «стрелял» сигареты, вспоминал старые времена. И слушал. Слушал шепот о
«Патриархе», о его отце-начальнике из «Главкуйбышевстроя», о его делах в
«Парусе» и аэропорту Курумоч. Слушал о страхах, о негласных правилах, о «крышах» и «откатах». Он не задавал прямых вопросов о СМУ-3. Он собирал «пазл» власти Маркелова.
 
– Вот, – Ильдар открыл тетрадь, тыча пальцем в аккуратные, но твердые записи. – «Парус». Его Маркелов не просто купил. Он его отжал у прежнего хозяина, некоего Арутюнова. Тот пытался судиться, но… сломался. Уехал. Говорят, его машину сожгли. Первый звонок. Аэропорт Курумоч… – Ильдар перелистнул страницу. – Там у Маркелова не просто бизнес. Там все. От стоянок и гостиниц до… – он понизил голос, – …щипачей и наркоты. И главное – там его люди. Управляющий – некто Черногоров. Бывший директор. Умер «от сердца». Очень вовремя. Теперь там верховодит человек Маркелова – Чернышов. А раньше там был армянин, Эмо Саакян. Крутой парень. Держал все. Пока не зазнался. И не полез на равных с «Папой». Кончилось плохо. Пулей. Списано на бытовуху. Но все знают. Страх. Вот основа его власти, сынок. Не только деньги. Страх. Кто следующий? Кто боится стать Эмо? Или Сидорчуком? Кто знает слишком много? 
 
Рашид впитывал информацию. Его прежняя картина мира – черное и белое, Закон и Преступление – трещала по швам. Перед ним вырисовывалась сложная, мрачная машина влияния «Патриарха», построенная на деньгах, связях, коррупции и терроре. Бороться с ней в лоб было самоубийством. Гордеев оказался прав в этом. Но отец предлагал другую тактику – партизанскую войну. Найти трещину. Найти того, кто боится больше других. 
 
– А Лида Сомова? – спросил Рашид. – Есть слухи? 
Ильдар помрачнел. 
– Есть. Нехорошие. Одни говорят – сгинула. Другие – что ее видели в каком-то селе под Чапаевском. Забитую, запуганную. Живет у какой-то тетки. Но проверить… опасно. Если она жива, то под колпаком. Ловушка, возможно. 
 
В дверь постучали. Три коротких, четких удара. Рашид и Ильдар переглянулись. Не медсестра. Не сосед. Равиль осторожно поднялся, подошел к двери, заглянул в глазок. На площадке стоял Петр Волков. Лицо усталое, в руке – потрепанный портфель. Он оглядывался по сторонам. 
 
Рашид открыл. 
– Петр Николаевич? Заходите. 
Волков вошел, кивнул Ильдару. 
– Здравствуйте. Муратов-старший? Волков. – Пожали руки. Волков скинул пальто, оглядел скромную комнатушку. – Выздоравливаешь, Муратов? Выглядишь лучше. 
– Потихоньку, – ответил Рашид. – Что привело? 
Волков сел на единственный свободный стул, тяжело вздохнул. 
– Принес… кое-что. Неофициально. – Он открыл портфель, достал несколько листков, снятых копиркой. – Это… выписки. Из материалов по СМУ-3. Того, что «пересматривается». Сидорчук написал объяснительную. Гениальную. Оказывается, часть материалов была передана на аварийный ремонт детского сада №147 по устной просьбе зама председателя райисполкома. Просьба устная, товарищ зам – в длительной командировке. Акт списания якобы потерян при переезде склада. Остальное – «погрешности учета». Дело благополучно закрывается. Гордеев уже завизировал. 
 
Рашид сгреб листки здоровой рукой. Гнев закипел в нем снова. Цинизм был вопиющим. 
– И это все?! После таких недостач?! 
– Это – система, – мрачно сказал Волков. – Она перемолола твои факты. Но… – он сделал паузу, посмотрел на Рашида, потом на Ильдара. – Но пыль-то ты поднял, Муратов. И кое-кому это не понравилось. Сильно не понравилось. Гордеев… он не дурак. Он понимает, что если ты полез один раз и едва не погиб, но не сломался, то полезешь снова. И в следующий раз будешь умнее. Он… боится. Не Маркелова. Тебя. Твоей принципиальности, помноженной теперь на личную месть. Он боится скандала, который ты можешь устроить, если тебя снова попытаются убрать. Он боится, что ты пойдешь выше. В обком. В Москву. С криком о коррупции и покушениях на следователей. 
 
Волков достал из портфеля еще один листок – приказ о кадровых перемещениях.  – Смотри. Гордеев выбил тебе… ну, не повышение. Перевод. Из следственного отдела – в отдел по надзору за следствием в органах МВД. Формально – шире полномочия. Фактически – ссылка. Ты будешь проверять законность действий милицейских следователей. Копошиться в их бумажках, а не в своих. Дали тебе время «на восстановление». Месяц. Потом – на новое место. Думаю, это его попытка… нейтрализовать тебя. Спрятать подальше от реальных дел. И успокоить Маркелова. Мол, смотри, мы его убрали с твоей тропы. 
 
Рашид смотрел на приказ. Отдел надзора за МВД. Это было далеко от строительных трестов и складов. Далеко от «Патриарха». Но… было ли это поражением? Или новой возможностью? 
 
Ильдар первым понял. 
– Милиция… – протянул он задумчиво. – Там свои порядки. Свои грехи. И свои… недовольные. Тот, кто бил тебя в подъезде… он ведь не с неба упал. Кто-то дал приказ. Кто-то знал твой маршрут. Кто-то в погонах мог прикрывать следы. 
 
Рашид встретился взглядом с отцом. В глазах Ильдара горел тот же расчетливый огонь, что и в больнице. Волков смотрел на них обоих, словно видя рождение нового, более опасного союза. 
– Ты что-то задумал, Муратов? – спросил он. 
– Я выздоравливаю, Петр Николаевич, – ответил Рашид, складывая приказ о переводе. Его голос звучал спокойно, но в нем появилась новая, стальная нота. – И я благодарен за информацию. Неофициально. – Он подчеркнул последнее слово. 
 
Волков кивнул, встал. 
– Ладно. Береги себя. И… – он кивнул на тетрадь Ильдара, – …будь осторожен с «неофициальными» источниками. В этом городе стены имеют уши. А подъезды… зубы. – Он ушел, оставив в комнате тяжелую тишину. 
 
Рашид взял синюю тетрадь отца. Его взгляд упал на имя: Эмо Саакян. Убит за то, что полез на равных с «Папой». Кто следующий? Кто в окружении Маркелова сейчас чувствует себя слишком уверенно? Кого «Патриарх» может счесть угрозой? Или… кого он уже готовит в жертву? 
 
– Отец, – сказал Рашид, глядя на записи об аэропорте Курумоч. – Нам нужно узнать больше про этого Чернышова. Нового управляющего. И… про обстоятельства смерти Эмо. Неофициально. Очень тихо. 
 
Ильдар усмехнулся, коротко, без веселья. 
– У меня есть знакомый водитель. Возит начальство из аэропорта. Пьющий. Болтливый. И… должок мне имеет. Завтра схожу с ним «на чаек». – Он встал, потянулся. – А ты, сынок, отдыхай. Копи силы. Скоро тебе в новую контору. В самое логово. – Он кивнул в сторону приказа о переводе в отдел надзора за МВД. – Там свои волки. И свои ягнята. Ищи слабое звено. Ищи того, кто боится. 
 
Рашид смотрел в окно. Над серыми крышами «хрущевок» висело низкое ноябрьское небо. Боль от ребер напоминала о цене ошибки. Но теперь у него был «костяк». Не только срастающиеся кости. Костяк воли. Костяк мести. И костяк поддержки – в лице отца. Он возвращался в игру. Не прежним наивным идеалистом, а раненым, но опытным бойцом, готовым бить не в лоб, а по швам империи «Патриарха». И его новым фронтом становились не только склады и кабинеты, но и темные улицы, шепотки водителей, страхи мелких сошек и грязные секреты милицейских участков. Война входила в новую, более опасную и скрытую фазу. 
 
Глава 7: Аэропортские Тени (ноябрь 1985 г.)
 
Кафе "Стрела" у автовокзала было идеальным местом для неофициальных встреч. Пахло дешевым кофе, жареным луком от соседнего ларька с чебуреками и безысходностью. Пластиковые столики, липкие полы, вечно недовольная продавщица за стойкой. Сюда, на нейтральную территорию, Ильдар Муратов вызвал своего "источника" – водителя Виктора. 
 
Виктор пришел с опозданием, шаркая стоптанными ботинками. Его лицо – красное, с паутинкой лопнувших капилляров на носу – светилось виноватой улыбкой. Запах перегара предшествовал ему на несколько шагов.  – Ильдар Константинович! Простите великодушно… Развоз затянулся… – забормотал он, пожимая руку Ильдара влажной, нерешительной ладонью.  – Ничего, Виктор, садись, – Ильдар кивнул на стул, отодвигая в его сторону бумажный кулек с чебуреками и две бутылки "Жигулевского", уже открытые. – Голодный? Бери. Холодно, греться надо. 
 
Виктор не заставил себя уговаривать. Он жадно впился зубами в чебурек, жир стекал ему на поношенную куртку. Запил большим глотком пива, удовлетворенно крякнул. 
– Эх, жизнь… – вздохнул он, вытирая рот рукавом. – Раньше хоть на "Чайках" возил, а теперь… ржавая "буханка", да полная пьяных делегатов после банкета в "Полёте". И все претензии – к водиле. – Он махнул рукой, брызгая пивом. 
 
Ильдар терпеливо кивал, поддакивал, давая Виктору выговориться о дорогах, ценах, глупом начальстве. Пиво и горячая еда делали свое дело – язык водителя развязывался, осторожность притуплялась. Ильдар помнил долг: год назад в Баку он вытащил из серьезной переделки родного брата Виктора. Эта ниточка доверия была тонкой, но прочной. 
 
– А как твой новый босс? – осторожно ввернул Ильдар, когда первая бутылка опустела наполовину. – Чернышов? Говорят, мужик суровый. Взял бразды после Черногорова? 
Виктор на мгновение замер, чебурек на полпути ко рту. Его глаза метнулись по залу – полупустому, кроме пары дальнобойщиков у стойки. 
– Николай Иваныч? – понизил он голос до хриплого шепота. – Суровый – не то слово. Дубина. Но дубина исполнительная. Пришел – и сразу кулаком по столу: "Порядок будет!". Не то что прежний… Вячеслав Федорович… – Виктор махнул рукой с презрением и страхом. – Интеллигент. Бумажки, отчеты… А что реально в порту творилось – в ус не дул. Потому и… – он постучал пальцем по височку. – Сердечко, говорят. Внезапно. Хотя… – Виктор наклонился так близко, что Ильдара ударило в нос перегаром и чесноком. – ...кто его знает? Шептались… очень уж кстати помер. Как раз, когда Виталий Константинович… ну, ты понял… стал всерьез интересоваться портовыми делами. А Вячеслав Федорыч, он хоть и не лез, но бумажки-то его подписи носили. Мог и возмутиться, если б копнули… Вдруг. Вот и… – Виктор снова постучал по виску. – Удобненько. 
 
Черногоров. Устранен. "Сердечный приступ". Удобно. Ильдар мысленно добавил эту строчку в свою "синюю тетрадь". Он протянул Виктору вторую бутылку. 
– А до него… тот самый Эмо? Армянин? 
Лицо Виктора резко помрачнело. Он отхлебнул пива, долго смотрел на запотевшее окно, за которым мелькали огни автобусов. 
– Эмо… Армен Григорьевич, – произнес он тихо, почти с уважением. – Зверь. 
Но зверь по делу. Кто пахал – тому и почет, и деньга. Кто воровал у "Папы"… – Виктор провел ребром ладони по горлу. – Жестко, но справедливо. Он все держал: стоянки, гостинку "Полёт", буфеты, точки… и всю "чернуху" – щипачей, барыг, девочек. Порядок был. Железный. Касса – полная. "Папе" – львиная доля, себе – прилично, нам – чтоб не рыпались. – Он замолчал, потом добавил мрачно: – Но зверь. Гордыня его сгубила. Чертова гордыня. 
 
– Что случилось? – спросил Ильдар, разворачивая второй чебурек. Виктор машинально взял его. 
– Возомнил себя чуть ли не «хозяином». Стал парить выше "Папы". Машины – круче, костюмы – дороже, бабы – шикарнее. На советах мог перечить. Слово лишнее в пьяной компании ляпнуть. А "Папа"… он такого не терпит. Совсем. – Виктор понизил голос до шепота, едва слышного под гул автовокзала. – Была пьянка. В "Полёте". Эмо разошелся… полез в спор с самим Виталием Константиновичем. Голос повысил. Палец, говорят, ткнул. Все замерли. Как мыши. "Папа" сидел – лицо каменное. Ни слова. Встал и вышел. А наутро… – Виктор сделал драматическую паузу, глотнул пива. – ...нашли Эмо в его же номере. Пуля в затылок. Рядом – пистолет. И… записка. "Устал. Не могу больше". Все кивнули: самоубийство. Официально. Кто усомнился – те быстро поняли, что лучше кивать. С тех пор в Курумоче – мертвая тишина. Как в склепе. Чернышов – не зверь. Он – дубина на цепи. Исполнитель. Без мозгов. Делает, что скажут. И боится. Боится пуще огня. Как и все теперь. Знают – зазнаешься, станешь Эмо. 
 
Ильдар слушал, не перебивая. Картина вырисовывалась четкая, жестокая. "Патриарх" – центр паутины. Устраняет конкурентов и непокорных хладнокровно, под маской естественных причин или самоубийств. Страх – цемент его власти.
Эмо – страшный пример для всех: "Не высовывайся. Знай место. Иначе – пуля или сердечный приступ".
 
– А сейчас кто заправляет… "чернухой"? – осторожно уточнил Ильдар. 
Виктор пожал плечами, доедая чебурек. 
– Формально – Чернышов. Но реально… – он оглянулся с привычной опаской. – ...реально, говорят, люди "Большого" приезжают. Саши Болотова. Из города. Контролируют точки. Сборы забирают. Чернышов только кивает. Он дубина.
Боится стать следующим Эмо. – Виктор допил пиво, смял бутылку. – Страшно, Ильдар Константинович. После Эмо. Раньше хоть знал, чего ждать. Теперь – тишь да гладь. А под ней… – он пошевелил пальцами, изображая что-то ползучее, – ...не пойми что. И чуешь, что в любой момент тебя может смести бульдозер. Просто так. Ни за что. 
 
В глазах Виктора Ильдар увидел искренний, животный страх мелкого винтика в огромной машине. Этот страх делал его болтливым, но и уязвимым. Нужно было закругляться. 
– Понимаю, Витя, – сказал Ильдар, кладя ему на колени оставшийся чебурек. – Держись. И спасибо. Поговорили по душам. Брат твой как? В Баку? 
– Да, слава Богу, – оживился Виктор. – Работает. Семья. Спасибо вам еще раз, Ильдар Константинович… – Он встал, замялся. – Я… я побегу. Автобус мой скоро… 
 
– Иди, иди, – кивнул Ильдар. – Береги себя. И поменьше этого… – он показал на пустые бутылки. 
– Понимаю, – Виктор виновато улыбнулся, сунул чебурек в карман телогрейки и зашагал прочь, быстро растворившись в толпе у автовокзальных дверей. 
 
Ильдар остался сидеть. Гул автовокзала, крики диспетчеров, рев моторов – все это отступило. В голове звучали слова Виктора: "Страх", "дубина Чернышов", "Большой Болотов", "Эмо – самоубийство", "Черногоров – сердце". Страх был фундаментом власти Маркелова. Но страх – это и слабость. Боящийся человек – потенциальный предатель. Боящийся человек может сломаться. 
 
Он поднялся, заплатил за чебуреки продавщице. Ключевая фигура для давления теперь была ясна: Николай Чернышов. Управляющий аэропортом. "Дубина на цепи". Знаток всех грязных тайн Курумоча. И смертельно боящийся стать следующим Эмо. Если посеять в Маркелове сомнения в надежности Чернышова… Или дать самому Чернышову понять, что его готовят в козлы отпущения… Тогда в монолите империи "Патриарха" может возникнуть трещина. 
 
Он вышел на холодный ноябрьский воздух. План созревал. Нужно было обсудить его с Рашидом. И решить, как использовать этот страх. Тихо. Точно. Как нож в темноте. Первый шаг в их контрнаступлении был сделан. Они нащупали слабое звено в броне "Патриарха". Теперь предстояло нанести точечный удар. 
 
Глава 8: Серые Бумаги (декабрь 1985 г.)
 
Прокуратура области. Тот же коридор с запахом старого дерева, пыли и власти, но другой поворот. Дверь с табличкой: «Отдел по надзору за следствием в органах МВД». Для Рашида это был не просто кабинет – это была ссылка. Тихое захолустье прокурорской системы, куда Гордеев сослал неугодного «возмутителя спокойствия». 
 
Рашид вошел, стараясь держать спину прямо, несмотря на тупую боль в сросшихся ребрах и дискомфорт от поддерживающей повязки на левой руке (ключица срасталась медленно). Новый мундир – такой же, но почему-то казался чужым. В комнате царил полумрак – тяжелые шторы были полуприкрыты, пылинки танцевали в единственном луче света от настольной лампы. Воздух был сперт от табачного дыма и бесконечной бумажной пыли. 
 
За столом, заваленным стопками папок и журналов, сидел начальник отдела – Геннадий Петрович Круглов. Человек лет пятидесяти пяти, с одутловатым лицом, жидкими, зачесанными на лысину волосами и вечно усталыми глазами за толстыми стеклами очков. Он не поднял головы, продолжая что-то выводить авторучкой на бланке. 
 
– Товарищ Муратов? – спросил он негромко, все еще не глядя. Голос был монотонным, лишенным интонаций, как скрип несмазанной двери. – Садитесь. Вон там. – Он кивнул на свободный стол у окна, заваленный не менее внушительной горой бумаг. – Ваше рабочее место. Инструкции по ведению журналов надзора – в синей папке. Порядок проверки материалов милицейского следствия – в красной. Образцы представлений и предписаний – в зеленой. Изучите. Задавать вопросы – только по существу и только после самостоятельного изучения. У нас тут не детский сад. 
 
Рашид молча кивнул, подошел к столу. Стул скрипнул. Он сел, ощущая холодное прикосновение старого дерева даже сквозь ткань мундира. Рутина. Бесконечная, удушающая рутина. Его оружие – факты – здесь превращалось в формальность. Он должен был проверять не суть дел, а соблюдение процессуальных норм милицейскими следователями: вовремя ли составлен протокол, правильно ли оформлено постановление, нет ли арифметической ошибки в сроке задержания. Бумажный надсмотрщик. Гордеев блестяще придумал, как его нейтрализовать. 
 
Неделя спустя. 
 
Рашид погрузился в море серых дел. Кражи картошки с колхозного поля. Пьяное хулиганство в общежитии. Мелкие драки на рынке. Он скрупулезно, почти механически выискивал ошибки: не та статья УК, пропущенный срок, отсутствие подписи понятого. Составлял формальные представления в райотделы милиции. Ответы приходили такие же формальные: «Принято к сведению», «Виновный привлечен к дисциплинарной ответственности». Колесо бюрократии крутилось, не меняя ровным счетом ничего в реальной жизни. И уж точно не приближая его к «Патриарху». 
 
Но Рашид не сдавался. Он заставил себя мыслить иначе. Эта рутина – не тюрьма, а учебный полигон. И архив. Каждое дело, каждая фамилия, каждый милицейский отчет проходили через его фильтр. Он искал закономерности. Имена фигурантов, которые мелькали слишком часто. Фамилии следователей, слишком уж «успешно» закрывающих дела по определенным статьям или в отношении определенных лиц. Районы, где милиция проявляла странную «беспомощность» в расследовании очевидных преступлений. 
Именно так он наткнулся на дело № 87-385.
 
Формально – рядовое хулиганство. Группа лиц (фамилии не указаны, только клички: «Гризли», «Толстый», «Малой») устроила погром в ларьке «Промтовары» на окраине города. Владелец ларька, пенсионер Иван Петрович Семенов, получил легкие побои и испуг. Ущерб – разбито стекло, испорчен товар. Милицейский следователь РОП-5, лейтенант Дугин С.И., квалифицировал как ч.1 ст.206 УК РСФСР (Хулиганство). Дело расследовано в рекордные сроки – три дня. Обвиняемые не установлены (описания размытые, свидетелей нет). Дело прекращено за недоказанностью. Семенову «рекомендовано» усилить охрану. 
 
Что-то зацепило Рашида. Не скорость закрытия – это было обычным явлением при перегрузке. Не размытость описаний – тоже. Цепляло место. Район, где стоял ларек, был на границе зон влияния двух мелких группировок. И погром был слишком… точечным. Не случайным буйством пьяных, а акцией устрашения. И фамилия следователя Дугина… она мелькнула в другом деле, тоже быстро закрытом – о «вымогательстве» у частного извозчика, который потом внезапно отказался от показаний. 
 
Рашид открыл свою личную тетрадь (простую, в черной обложке, купленную отцом). Завел новую страницу: «Дело 87-385. Ларек Семенова. РОП-5. Сл. Дугин.» Он начал копать глубже в доступных ему бумагах. Запросил через канцелярию материалы дела – не для придирок к процессуальным нормам (они были почти безупречны, что само по себе настораживало), а для содержательного анализа. 
 
Когда папка легла на его стол, он почувствовал знакомое щекотание интуиции.
Протокол осмотра места происшествия – сухой, без деталей. Объяснения Семенова – краткие, путанные, с явными пропусками. Словно старик боялся чтото сказать. А главное – нет объяснений сотрудников соседних ларьков! Хотя они точно были там. Рашид помнил из отцовских рассказов: в таких местах все видят все, но молчат из страха. 
 
Он составил формальное представление на имя начальника РОП-5: «Указать следователю Дугину С.И. на необходимость допроса возможных свидетелей из числа соседних предпринимателей. Проверить версию о целенаправленном характере нападения» Стандартная бюрократическая отписка. Но в ней был крючок. Если Дугин проигнорирует или отпишется формально – это повод для более жесткой проверки. Если же начнет «работать» – возможно, проявится давление. 
 
Ответ пришел быстро. Начальник РОП-5, майор Крутов А.П., прислал рапорт: «Дополнительные свидетели не выявлены. Потерпевший Семенов И.П. подтверждает отсутствие претензий. Целенаправленность действий не установлена. Дело с производства снято» 
 
Слишком гладко. Слишком быстро. Слишком… защитно. 
 
Рашид не стал настаивать. Он сделал пометку в своей черной тетради: «Крутов А.П. – начальник РОП-5. Возм. Прикрытие» И добавил рядом, вспомнив рассказ отца о Курумоче и «болотовских»: «Район – возм. Зона интересов «Большого»?
Тактика «отжима» точки?» 
Он аккуратно положил тетрадь в ящик стола, закрыл его на ключ. Это была его тайная карта. Пока – с одной маленькой меткой. Но меткой, поставленной не на пустом месте. 
 
Конец рабочего дня. Рашид собирал бумаги. В дверь отдела постучали. На пороге стоял Петр Волков. Он выглядел еще более уставшим, чем обычно, но в его глазах светился едва уловимый огонек. 
 
– Муратов. «Можно?» —спросил он, кивнув на начальника Круглова, который уже надевал пальто, явно торопясь домой. 
– Заходи, Петр Николаевич, – Рашид подвинул стул. 
 
Круглов брезгливо поморщился, видя Волкова (старая неприязнь между «следственными» и «надзорными»?), но ничего не сказал, лишь бросил: «Не задерживайтесь», – и вышел. 
 
Волков сел, оглядел стол Рашида, заваленный папками. 
– Ну как, ссыльный? Освоился в бумажном аду? 
– Работаю, – нейтрально ответил Рашид. – Изучаю… особенности милицейского следствия. 
– Особенности… – Волков усмехнулся. – Это мягко сказано. – Он понизил голос. – Слушай, я тут мимоходом услышал кое-что интересное. Про твой новый район надзора – РОП-5. Там у начальника, Крутова, на днях был… ну, не совсем официальный визит. Гость приезжал. На черной «Волге» с тонировкой. Сопровождение. Узнаешь стиль? 
 
Рашид насторожился. 
– «Большой»? 
– Болотов лично? – Волков пожал плечами. – Маловероятно. Но его люди – точно. Два «спортсмена» вошли к Крутову, поболтали минут двадцать. Выходили довольные. Крутов – бледный, как полотно. Потом весь день орал на подчиненных. – Волков сделал многозначительную паузу. – И знаешь, после этого визита, в РОП-5 вдруг резко улучшилась раскрываемость по мелким кражам с рынков. И… закрылось парочку дел по «вымогательству» с местных ларечников. За недоказанностью. Совпадение? 
 
Рашид вспомнил свое дело № 87-385. Ларек Семенова. Быстрое и гладкое закрытие. И фамилию – Крутов. 
– Не думаю, – тихо сказал он. – Спасибо, Петр Николаевич. Информация… ценная. 
– Не за что, – Волков встал. – Просто держи ухо востро. Крутов – не Сидорчук. У него нет орденов. Зато есть связи. И он трус. А трусы с погонами – самые опасные. Они готовы на все, чтобы сохранить кресло. Им палец в рот не клади. – Он направился к двери, потом обернулся. – И… Муратов? Твои «особенности изучения» … изучай осторожнее. Стены тут тонкие. А уши – длинные. 
 
Оставшись один в полутемном кабинете, Рашид смотрел на папку с делом № 87385. Теперь она казалась ему не просто бюрократической формальностью, а первой ниточкой. Ниточкой, ведущей от разбитого ларька старика Семенова через трусливого начальника РОП-5 Крутова к людям «Большого» Болотова. А значит – к самому «Патриарху». 
Боль в боку напомнила о цене неосторожности. Он больше не был наивным идеалистом, бросающимся на амбразуру. Он был осажденным, учащимся воевать в тени. Его новое оружие – не громкие обвинения, а тихое накопление фактов, выявление связей, поиск слабых мест в системе, которая служила «Патриарху». 
 
Он аккуратно подшил рапорт Крутова в дело №87-385. На обложке папки, рядом с номером, он карандашом, почти невидимо, поставил маленькую звездочку. Символ интереса. Символ начала его тайной войны на новом фронте – в сердце милицейской системы. Здесь, в отделе серых бумаг, под прикрытием рутины, он начал плести свою паутину. Паутину, которая, он верил, однажды опутает самого «Патриарха». Игру только начали. 
 
 
 
Глава 9: Ларек Старика Семенова (декабрь 1985 г.) 
 
Холод декабрьского утра впивался иглами в лицо, когда Рашид вышел из автобуса на окраине города. Район представлял собой хаотичное смешение старых деревянных бараков, новеньких пятиэтажек-«хрущевок» и промзон, чьи трубы дымили в серое небо. Воздух пах угольной гарью, соляркой и какой-то вечной сыростью. Здесь, вдали от парадного центра и кабинетов прокуратуры, реальность «Патриарха» ощущалась кожей – в запущенности, в покосившихся заборах, в настороженных взглядах редких прохожих. 
 
Повод для выезда был бюрократически безупречным. Начальник Круглов, скрипя пером, подписал его предписание о проведении выборочной проверки законности снятия с производства отдельных уголовных дел в РОП-5. Формально – рутинный надзор. В списке для проверки значилось и дело № 87-385 – о погроме в ларьке «Промтовары». Рашид чувствовал себя агентом под прикрытием, использующим казенную бумагу для своей тайной миссии. 
 
Ларек Семенова оказался жалкой будкой, притулившейся к стене полуразрушенного гаража. Выбитое окно было заколочено фанерой, на которой криво красовалась надпись: «Работаем!». Запах дешевого табака, клея и пыли витал в воздухе. За прилавком, на табуретке, сидел хозяин – Иван Петрович Семенов. Старик, сухой, как щепка, с морщинистым лицом цвета застарелой земли и потухшими глазами. На нем был стеганый ватник. Он тупо смотрел на прилавок, где лежали жалкие остатки товара: пачки «Примы», коробки спичек, катушки ниток, пара дешевых пластмассовых игрушек. 
 
Рашид вошел, позвякивая колокольчиком над дверью. Старик вздрогнул, как от удара током, его глаза метнулись к посетителю с животным страхом. Увидев не покупателя, а человека в прокурорском мундире (Рашид надел его специально – как доспехи и как устрашение), Семенов побледнел еще больше. Он вскочил, задев горку пустых пачек из-под сигарет. 
– Товарищ прокурор? Я… я ничего… – залепетал он, суетливо пытаясь пригладить седые вихры. – Все по закону… Товар сертификат… 
 
– Спокойно, Иван Петрович, – Рашид постарался сделать голос максимально нейтральным, даже мягким. Он показал удостоверение. – Муратов. Помощник прокурора области. Провожу проверку по факту нападения на вашу торговую точку. Дело номер 87-385. 
 
Лицо старика исказилось гримасой ужаса. 
– Какое нападение? Никакого нападения не было! – выкрикнул он слишком громко и неестественно. – Я… я сам нечаянно стекло разбил! Палкой! Задел! А товар… испортился от сырости! Все сам! Милиция все правильно оформила! Дело закрыли! Я не жалуюсь! Ни на кого! 
 
Он говорил скороговоркой, глаза бегали, не останавливаясь на Рашиде, выискивая кого-то за его спиной, за окном. Его руки тряслись так, что он судорожно схватился за край прилавка. 
 
– Иван Петрович, – Рашид сделал шаг ближе, понизив голос до доверительного шепота. Он вспомнил отцовские уроки: страх – враг, но его можно использовать. – Я не из РОП-5. Я из областной прокуратуры. Я вижу, что вы боитесь. И я понимаю почему. Но если вы мне поможете, я могу попытаться вас защитить. Настоящей защитой. Чтобы это больше не повторилось. 
 
В глазах старика мелькнула искра – не надежды, а отчаянной тоски. 
– Защитить? – он горько рассмеялся, коротко и надсадно. – Кто меня защитит? Они везде! Их везде! – Он махнул грязной рукой куда-то в сторону промзоны. – Придут снова! И в этот раз не стекло разобьют! Меня! Как того татарина с авторынка в прошлом месяце! Сожгли в своей же «буханке»! За то, что не хотел «долю» платить! – Слезы брызнули из его потухших глаз. – Уходите, товарищ прокурор. Пожалуйста. Уходите. Вы мне только хуже сделаете. Они увидят… они узнают, что вы ко мне приходили… – Он замолчал, всхлипывая, утирая лицо грязным рукавом ватника. 
 
Рашид стоял, чувствуя ледяную волну бессилия и ярости. Старик был сломлен. Запуган до смерти. И его страх был точным отражением власти «Патриарха» здесь, на окраине. «Они везде». 
 
– Иван Петрович, – настойчиво, но без давления, повторил Рашид. – Хотя бы скажите, кто они? Как звали тех, кто громил ларек? Клички? Хотя бы одного? «Гризли»? «Толстый»? «Малой»? – Он назвал клички из милицейского протокола. 
 
Семенов замер. Его взгляд стал остекленевшим. Он молчал несколько секунд, будто взвешивая последствия каждого слова. 
– «Малой» … – прошептал он едва слышно, губы едва шевелились. – Рыжий… с торчащими ушами… Шрам… тут… – Он провел пальцем по щеке. – Работает на… на «Клыка». – Он выдохнул это слово, как последний глоток воздуха перед смертью. – Это все! Больше ничего не знаю! Уходите! Ради Бога! – Старик отвернулся, уткнувшись лицом в полку с товаром, его плечи тряслись от беззвучных рыданий. 
 
«Клык». Рашид мысленно зафиксировал кличку. Новое звено в цепи. Не «Большой» Болотов, а кто-то рангом ниже. Исполнитель. Но его подручный с характерной приметой (рыжий, шрам на щеке) был уже осязаем. 
 
– Спасибо, Иван Петрович, – тихо сказал Рашид. – Берегите себя. – Он положил на прилавок, рядом с плачущим стариком, пятирублевую купюру – не как милостыню, а как плату за сигареты, которых не брал. И вышел. 
 
Холодный воздух обжег легкие. Он оглянулся на жалкий ларек. В окне соседней «чебуречной» мелькнуло чье-то лицо – любопытное, настороженное. Наблюдают. Он почувствовал это спиной. Здесь каждый чужой, особенно в мундире, – объект внимания. 
 
Рашид пошел не к автобусной остановке, а вглубь квартала, к промзоне. Ему нужно было осмотреться, почувствовать место. Запах мазута и гари усиливался. Грузовики, въезжающие на территорию какого-то заводика, ревели моторами. У ворот, в будке, сидел вахтер, лениво ковыряя в зубах. На заборе – криво намалеванное граффити: «Здесь заправляет КЛЫК!». Подтверждение слов старика. 
 
Он свернул в переулок между складами. Здесь было тише, грязнее. Вдруг его насторожило движение в конце переулка. Двое. В спортивных костюмах, несмотря на холод. Один – коренастый, другой – похудее. Они стояли, курили, но их позы были не расслаблены, а сосредоточены. Как сторожевые псы. Их взгляды скользнули по Рашиду, задержались на мундире, обменялись каким-то немым сигналом. 
 
Рашид почувствовал знакомый холодок опасности. Он не узнавал их (это не были те двое из подъезда), но тип – тот же. «Спортсмены». Люди «Клыка» или самого «Большого»? Они следили за ним с момента выхода из ларька? 
 
Он не стал поворачивать назад – это показало бы страх. Не ускорил шаг. Он шел ровно, как будто осматривая территорию в рамках своей «проверки», рука лежала на портфеле. Он прошел мимо них, ощущая их тяжелые, оценивающие взгляды на спине. Шаги за его спиной не зазвучали, но он знал – они следят. 
 
Только выйдя на более оживленную улицу, к автобусной остановке, он позволил себе обернуться. Переулок был пуст. Но ощущение слежки не исчезло. Оно витало в воздухе, как запах гари. 
 
Вечер. Комната в общежитии. 
 
Ильдар слушал рассказ сына, его лицо становилось все мрачнее. Он курил «Приму», выпуская злые клубы дыма. 
– «Клык» … – проговорил он задумчиво. – Слышал. Мелкая шавка Болотова. Держит этот район промзоны. Рэкетирит ларьки, гаражи, водил. Жестокий. Глупый. Как раз тот тип, кого посылают бить стекла и пугать стариков. – Он потушил окурок. – Старик прав. Если «Клык» узнает, что ты лезешь в его дела, Семенову конец. А тебе… – Ильдар многозначительно посмотрел на еще не снятую повязку Рашида. 
 
– Я должен был попробовать, батя, – сказал Рашид, разбирая портфель. Он достал свою черную тетрадь. Открыл страницу с делом №87-385. Дописал: «Хозяин – Семенов И.П. Запуган. «Малой» – рыжий, шрам на щеке. Работает на «Клыка». Район промзоны – зона «Клыка» (подчин. Болотову). Граффити «Здесь заправляет КЛЫК». Наблюдение («спортсмены»)» 
 
– И что теперь? – спросил Ильдар. – Продолжать копать? Звать милицию? Ту самую, которая у Крутова в кармане у «спортсменов»? 
– Нет, – твердо ответил Рашид. – Не напрямую. – Он закрыл тетрадь. – Семенов – не слабое звено. Он сломан. «Клык» – исполнитель, его можно убрать, но это ничего не даст. Слабое звено здесь – Крутов. Начальник РОП-5. Он трус. Он покрывает «Клыка» и Болотова. И после визита «спортсменов» он боится еще больше. – В глазах Рашида зажегся холодный огонек. – Нужно заставить его бояться больше. Не «спортсменов», а меня. Прокуратуры. Последствий его покрывательства. 
 
– Как? – спросил Ильдар. 
– Формально, – улыбнулся Рашид без веселья. – По всем правилам. Я напишу не представление, а требование о проведении служебной проверки в отношении следователя Дугина и лично начальника РОП-5 Крутова А.П. по фактам ненадлежащего расследования дела №87-385 и, возможно, других дел в районе промзоны. Основание – выявленные мной в ходе выездной проверки противоречия в объяснениях потерпевшего и формализм следствия. Без упоминания «Клыка» или Болотова. Чисто служебное разбирательство. Для галочки. 
 
Ильдар понял. 
– Но эта «галочка» для Крутова будет как нож к горлу. Он знает, что ты копаешь.
Знает, что дело гнилое. И испугается, что проверка вскроет не только халатность Дугина, но и его собственные связи. Он побежит… либо глубже прятать концы, либо… 
– …искать, как от меня избавиться, либо… – Рашид закончил мысль отца, – …искать способ договориться. Трус ищет выход. Надо дать ему понять, что единственный выход – это стать моим слабым звеном. Неофициально. 
 
Ильдар медленно закивал. 
– Рискованно. Он может побежать не к тебе, а к своим хозяевам. И тогда «спортсмены» придут уже не просто посмотреть. 
– Знаю, – Рашид потрогал больные ребра. Боль была напоминанием. – Поэтому это только первый шаг. Надо подстраховаться. Узнать о Крутове больше. Есть ли у него рычаги? Семья? Долги? Что-то, что делает его уязвимым не только перед нами, но и перед ними. Слабое звено должно понимать, что оно зажато с двух сторон. 
 
Он открыл тетрадь снова. На чистой странице вывел: «Крутов А.П. Нач. РОП-5.
Страх. Связи с «спортсменами» Болотовым. Требование о служебной проверке
(готовить). Найти уязвимость (долги? Семья? Компромат?)» 
 
Война входила в новую фазу. Рашид больше не просто собирал факты. Он начал расставлять ловушки. Первая мишень – не «Клык» и даже не Болотов. Первая мишень – трус в погонах. Он намеренно раскачивал лодку, в которой сидел Крутов, надеясь, что тот, спасаясь, перепрыгнет в его, в шлюпку Рашида. Или перевернет лодку хозяев. Это был опасный маневр. Игра с огнем. Но другого пути не было. Чтобы добраться до «Патриарха», нужно было сначала разобрать стену из его слуг. Кирпич за кирпичом. Начиная с самого гнилого. 
 
 
 
 
 
Глава 10: Крючок для Труса (январь 1986 г.)
 
Отдел надзора за МВД погрузился в предвечернюю сонную тишину. Пыль висела в лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь щель в шторах. Начальник Круглов давно ушел, оставив Равиля одного среди гор бумаг. Воздух был густ от запаха старой бумаги, типографской краски и скрытого напряжения. 
 
Рашид сидел за своим столом. Перед ним лежал не журнал надзора, а черновик Требования о проведении служебной проверки. Текст был выверен до последней запятой, формально безупречен, как гробовая доска. Он обвинял не «Клыка» или Болотова, а систему милицейского бездействия: 
 
• «…выявлены существенные недостатки в организации предварительного следствия по уголовному делу № 87-385… Следователем Дугиным С.И. не приняты исчерпывающие меры к установлению лиц, совершивших преступление… не допрошены возможные свидетели из числа соседних предпринимателей… не проверена версия о целенаправленном характере действий… Начальником РОП-5 майором Крутовым А.П. надлежащий контроль за законностью и полнотой расследования не осуществлен… На основании изложенного ТРЕБУЮ: 1. Провести служебную проверку в отношении следователя Дугина С.И. и начальника РОП-5 майора Крутова А.П… 2. О результатах доложить в прокуратуру области…»
 
Это был формальный крючок. Но для трусливого Крутова, запутавшегося в связях с «спортсменами», он должен был стать ощущением петли. Рашид перечитывал текст, представляя реакцию майора: бледность, потные ладони, панический поиск выхода. Он надеялся, что страх перед последствиями прокурорской проверки перевесит страх перед «спортсменами». Что Крутов, как загнанный зверь, попытается найти лазейку – возможно, к самому источнику угрозы. 
 
Дверь в отдел резко распахнулась. Рашид инстинктивно прикрыл черновик рукой. В проеме стоял Игорь Семенович Гордеев. Его лицо было непроницаемым, но в глазах горели холодные угли недовольства. 
 
– Муратов. Работаете допоздна? – Его голос звучал ровно, но каждый слог был как удар хлыста. – Усердие похвально. Но иногда… излишне. – Он вошел, не спеша, оглядывая захламленный кабинет. Его взгляд скользнул по прикрытому черновику. – Что это у вас? Очередное представление к мировому рекорду по выявлению опечаток в протоколах? 
 
Рашид встал. 
– Готовлю документ, Игорь Семенович. Требование о служебной проверке в РОП5. По фактам ненадлежащего расследования одного уголовного дела. Формальные нарушения. 
 
– Формальные… – Гордеев усмехнулся беззвучно. Он подошел вплотную к столу, не глядя на бумагу. Его глаза впились в Рашида. – Муратов. Мы с вами уже говорили о вашей… своеобразной трактовке служебного рвения. Вы – в надзоре за МВД. Ваша задача – следить, чтобы милицейские следователи ставили точки над «i» и не забывали проставлять даты. А не раскачивать лодку в райотделах, где и без того личный состав работает на износ! – Голос Гордеева оставался тихим, но в нем появилась стальная жесткость. – РОП-5 – сложный район. Крутов – опытный начальник. Делают, что могут. Ваше требование о проверке… оно создаст ненужную нервозность. Подорвет авторитет руководства РОП в глазах подчиненных. И, главное, отвлечет ресурсы от реальной борьбы с преступностью. Вы этого добиваетесь? 
 
Рашид почувствовал знакомое давление. Гордеев защищал систему. Защищал Крутова? Или просто боялся нового скандала? 
– Игорь Семенович, если есть нарушения, их надо исправлять. Даже формальные. Иначе надзор теряет смысл. – Он старался говорить спокойно, без вызова. 
– Смысл? – Гордеев наклонился, опершись руками о стол. Его лицо оказалось в сантиметрах от Рашида. Запах дорогого табака и чего-то химически-резкого – одеколона? – смешался с пылью. – Смысл, Муратов, в стабильности. В том, чтобы колесо прокурорского надзора крутилось ровно, не цепляясь за острые камни на обочине. Ваше требование – такой камень. Оно может порвать шину. И тогда весь экипаж полетит в кювет. Вам нужен очередной скандал? Очередной… больничный? – Он сделал многозначительную паузу, его взгляд скользнул по повязке на руке Рашида. – Подумайте. Очень тщательно. Прежде чем ставить свою подпись. Иногда формальность – это не повод для проверки, а повод… забыть. Ради общего блага. И вашего личного спокойствия. 
 
Он выпрямился, отряхнул невидимую пылинку с рукава кителя. 
– Доброго вечера, Муратов. Не засиживайтесь. – Гордеев развернулся и вышел, оставив за собой шлейф угрозы, замаскированной под отеческое наставление. 
 
Рашид медленно сел. Руки дрожали от сдерживаемой ярости. Они знали. Знают, что он копает под Крутова. Знают, что это лишь начало. И предупредили. Грубо и недвусмысленно. «Забудь. Или следующий больничный будет серьезнее». 
 
Он посмотрел на черновик Требования. Подпись под ним теперь казалась не бюрократической формальностью, а подписью под собственным приговором.     Но отступить – значило признать поражение. Дать им понять, что их методы работают. Он взял ручку. 
 
Телефон на столе резко зазвонил. Резкий, пронзительный звук в тишине кабинета заставил Рашида вздрогнуть. Он снял трубку. 
– Отдел надзора. Муратов. 
– Товарищ Муратов? – Голос в трубке был незнакомым, слащаво-вежливым. – Добрый вечер! Вас беспокоит Сергей Петрович. Представитель… ну, скажем так, группы благодарных предпринимателей вашего района! Мы слышали о вашей принципиальной позиции! Очень впечатлены! Столько формализма кругом, а тут – человек дела! 
 
Рашид насторожился. Голос звучал фальшиво. 
– В чем дело, Сергей Петрович? 
– Да так, мелкое недоразумение! – засмеялся голос. – Знаете, бумажная волокита… одно ваше требованьице может ненароком подпортить репутацию хорошего человека! Начальника Крутова, например. А он, между прочим, золотой человек! Семьянин! Дочку в институт выводит! Несправедливо как-то… – Пауза. – Мы думаем, товарищ Муратов, что вам просто не хватает… контекста. Полной картины. Предлагаем встретиться. Неформально. Обсудить. За наш счет, конечно! Ресторан «Парус»? Завтра, восемь вечера? Столик на имя Сергея Петровича? Уверен, найдем взаимопонимание! И… скромный знак уважения к вашему усердию обязательно найдется! 
 
Подкуп. Грубый и наглый. «Ресторан «Парус» – вотчина «Патриарха». Ловушка.
Рашида затрясло от гнева. 
– Моя позиция изложена в процессуальных документах, Сергей Петрович, – холодно ответил он. – Неформальных встреч не будет. Добрый вечер. – Он бросил трубку. Ладони были влажными. Они действовали быстро. Через Гордеева – угроза. Через анонимного «Сергея Петровича» – подкуп. Крутов, видимо, уже засуетился, бросился к своим «хозяевам» за защитой. И те включили стандартный набор: «запугать или купить». 
 
Рашид резко подписал черновик Требования. Аккуратно переписал его начисто. Завтра утром – под роспись Круглову. А там – пусть Крутов и его покровители решают, что страшнее: прокурорская проверка или гнев «Патриарха» на неудачливого подельника. 
 
Путь домой пролегал через темные переулки. Рашид шел быстро, остро ощущая каждый шорох, каждую тень. Боль в боку напоминала о последствиях беспечности. Он выбрал самый освещенный маршрут, но чувство слежки не отпускало. 
 
У самого подъезда общежития он остановился, делая вид, что ищет ключи. Краем глаза он заметил грязно-белую «пятерку» ВАЗ-2105, припаркованную в тени дальнего фонаря. За рулем и на пассажирском сиденье – силуэты. Один – коренастый. Знакомый силуэт с прошлой вылазки в промзону? «Спортсмены».
 
Они не скрывались. Они демонстрировали присутствие. Предупреждение: «Мы здесь. Мы видим. Мы ждем».
 
Рашид резко вошел в подъезд, сердце колотилось. Он взбежал по лестнице, запирая за собой каждую дверь на этаже. 
 
В комнате его ждал Ильдар. Лицо отца было сосредоточенным, на столе лежала открытая синяя тетрадь с новыми записями. 
 
– Ну что, сынок? – спросил Ильдар, окидывая Рашида внимательным взглядом. – Вид – как после боя. Что случилось? 
Рашид скинул пальто, тяжело опустился на стул. Он рассказал обо всем: о Требовании, о визите Гордеева, о звонке «Сергея Петровича», о «пятерке» у подъезда. 
– Крутов испугался, – резюмировал Ильдар. – Побежал жаловаться хозяевам. Те включили давление. Стандартно. – Он постучал пальцем по своей тетради. – Но у меня кое-что есть. Твой «слабый звено» оказался еще слабее, чем мы думали. 
 
– Что? – Рашид наклонился вперед. 
– Во-первых, долги. Большие. – Ильдар ухмыльнулся. – Крутов – игрок. Не азартный, а отчаянный. Тянется из-за дочки – хочет в модный институт в Москве пристроить, взятки, общежитие… Играет в подпольном клубе на Полевой. В основном в карты. Просадил кучу. В долгах как в шелках. И не только у «своих» кассиров. У пары мелких шишек с рынка тоже. Те уже нервничают. – Ильдар перелистнул страницу. – Во-вторых, семья. Жена – истеричка, вечно всем недовольная. Боится потерять статус «жены начальника». Дочка – московская штучка, денег требует, стыдится отца-провинциала. Крутов их боится. Как огня. Боится разочаровать, боится, что узнают о долгах. – Ильдар посмотрел на Рашида. – И, в-третьих, главное… он боится своего прошлого. 
 
– Какого прошлого? 
– В семидесятых, в другом городе, Крутов был участковым. Попал в неприятную историю. Застрелил нарядом пьяного дебошира. Было следствие. Формально – самооборона. Но шептались, что дебошир был безоружен, а Крутов перестарался. Дело замяли, перевели подальше. Но пятно осталось. И документы, наверное, где-то есть. – Ильдар многозначительно поднял бровь. – Если бы этот факт всплыл сейчас… особенно на фоне служебной проверки… его карьере конец. И пенсии. И уважению семьи. Он это знает. И панически боится.
 
Рашид слушал, и в его глазах разгорался холодный огонь. Рычаги. Настоящие рычаги давления. Не только страх перед проверкой, а страх перед крахом всей жизни – карьеры, семьи, репутации. Крутов был загнан в угол со всех сторон:
долги, семья, криминальное прошлое, зависимость от «спортсменов». И теперь – прокурор с формальным, но опасным Требованием. 
 
– Если он такой трус и так загнан… – задумчиво произнес Рашид, – …почему он сразу не побежал к ним? Защиты просить? 
– Потому что он знает им цену, – хмыкнул Ильдар. – Знает, что для них он – расходный материал. Как Сидорчук. Как Эмо. Прикроют, только если очень выгодно. А если станет проблемой – сольют. Или уберут. Он мечется. Как крыса в углу. Ищет лазейку. Твоя проверка – это еще один угол. Он в панике. 
 
Рашид встал, подошел к окну. Осторожно раздвинул занавеску. Внизу, в тени, все еще стояла грязно-белая «пятерка». «Спортсмены» ждали. Следили. 
 
– Значит, время играет против него, – тихо сказал Рашид. – Чем дольше он мечется, тем сильнее паника. Тем выше шанс, что он совершит ошибку. Или… – он обернулся к отцу, – …попытается найти третью силу. Ту, которая может защитить его и от проверки, и от «спортсменов». Пусть ценой предательства. 
 
– Третья сила – это ты? – усмехнулся Ильдар. – С твоей-то повязкой и «пятеркой» под окном? 
– Не я. Закон, – поправил Рашид твердо. – Формальный, но неумолимый. В виде этого Требования. И информация, которая у нас есть. Его долги, его семья, его прошлое… Это наша страховка. Если он побежит к ним – мы можем «случайно» об этом напомнить. Им. Или его жене. Или в Москву, куда дочка собралась. – В глазах Рашида не было жалости. Только расчет. – Мы даем ему выбор, батя. Плохой и очень плохой. И ждем, в какую сторону он побежит. 
 
Ильдар долго смотрел на сына. В его взгляде читалась горечь и гордость.  – Жестко, сынок. Опасно. Но другого пути, видно, нет. – Он встал. – Ладно. Я продолжу копать. Узнаю, кому конкретно он должен. И где хранятся его карточные «подвиги». А ты… – он кивнул на окно, – …спи с одним глазом. Эти, – он мотнул головой в сторону улицы, – они не для красоты приехали. 
 
Рашид снова взглянул вниз. «Пятерка» была на месте. Ожидание. Он отпустил занавеску. В комнате стало темнее. Он чувствовал усталость, боль, страх. Но сильнее всего – азарт. Он загнал свою первую дичь – трусливого майора Крутова – в ловушку. Теперь оставалось ждать, куда рванет загнанный зверь. И быть готовым к любому повороту. Игра входила в самую опасную фазу. 
 
Глава 11: Грань (Начало главы - Работа над делом)
 
Серый свет раннего декабрьского утра 1991 года едва пробивался сквозь запотевшие окна кабинета отдела надзора за следствием в органах МВД. Рашид сидел за своим столом, заваленным папками. Перед ним лежало дело о разбойном нападении на кооперативный магазинчик. На первый взгляд – рядовое. Но Рашид знал, что это не так. Со слов Ветрова и по косвенным уликам из других, казалось бы, не связанных материалов (протоколы изъятия, показания свидетелей, странно совпадающие даты задержаний и освобождений), вырисовывалась картина. Нападение совершили мелкие хулиганы, но «заказчиком» устранения конкурента был владелец соседнего ларька, «крышуемый» болотовцами. А главное – дело было «сшито» так, что настоящие заказчики остались в тени, а исполнители получили минимальные сроки, благодаря «умелой» работе следователя РУВД того самого района, о котором говорил Ветров. Рашид готовил заключение с требованием вернуть дело на дополнительное расследование, указав на эти несостыковки. Это был первый камень, брошенный им в спокойное болото. 
 
(Встреча с Гордеевым) 
 
Дверь кабинета начальника отдела, Анатолия Гордеева, была приоткрыта. Рашида вызвали. 
 
Гордеев, мужчина плотного телосложения с усталыми, но проницательными глазами бывшего следователя, сидел за столом. На столе – папка Рашида. Он не смотрел на вошедшего, перебирая бумаги. 
 
— Муратов, садись. — Голос Гордеева был ровным, без эмоций. — Прочитал твое заключение по делу №... насчет того магазинчика. Смело. 
 
Рашид сел, ожидая продолжения. Он знал, что «смело» в устах Гордеева редко означало похвалу. 
 
— Обоснования? — спросил Гордеев наконец, подняв глаза. В них читалось не столько недоверие, сколько... озабоченность. 
 
— Налицо подтасовка доказательств, давление на свидетелей, следователь
Рябинин игнорировал явные указания на организаторов, — четко перечислил Рашид. — Есть основания полагать, что заказ исходил от лица, связанного с криминальными элементами, пользующимися покровительством в этом РУВД. Конкретно – группировка Болотова. 
 
Гордеев тяжело вздохнул, отодвинул папку. 
— Рашид Ильдарович. Ты – перспективный сотрудник. Отец твой – уважаемый человек. Мы все ценим... твое рвение. — Он сделал паузу, выбирая слова. — Но есть нюансы. Тот район... это не просто территория. Там сложилась определенная... экосистема. Рябинин – не ангел, согласен. Но он держит хоть какой-то порядок. Ты начинаешь раскачивать лодку там, где она и так еле держится на плаву. Последний год... ты и сам видишь, что творится. Союз трещит. Власть – дышит на ладан. А милиция... — Он махнул рукой. — Милиция пытается просто не утонуть в этом хаосе. Твои «несостыковки» ... они могут порвать тонкие нити, которые хоть как-то сдерживают откровенный беспредел. 
 
— Тонкие нити коррупции и криминального сговора? — холодно уточнил Рашид.
— Разве не наша задача эти нити рвать? Надзор – он для этого. 
 
— Надзор – для обеспечения законности, а не для развала системы изнутри! — Гордеев слегка повысил голос, затем снова понизил его, почти шепотом, наклонившись вперед. — Послушай меня как старшего. Я здесь давно. Видел таких, как ты. С горящими глазами, с идеями. Знаешь, где они сейчас? Кто-то спился. Кто-то уволился. Кто-то... — Он не договорил, но смысл был ясен. — Ты лезешь не просто в осиное гнездо, Муратов. Ты лезешь в гнездо, которое охраняют те, кто должен его разорять. И охраняют ревностно. Ты думаешь, твои «находки» остаются незамеченными? За тобой уже присматривают. Не из нашего дома, — он кивнул в сторону стен, за которыми был город, — а оттуда. — Гордеев многозначительно ткнул пальцем куда-то вниз, словно указывая на саму преступную Свору. — И оттуда приходят не только взгляды. Там понимают: ты – неугомонный. Ты – опасный. Ты копаешь не там, где можно. Оставь этот район. Закрой — это дело как «недостаточно обоснованное для отмены». Есть сотни других, где можно реально помочь, не... не подставляясь. 
 
(Внутренняя реакция Рашида и первая "приманка") 
 
Рашид смотрел на Гордеева. В словах начальника не было прямой угрозы, скорее, предостережение, почти отеческое. Но за ним стоял страх. Страх человека, который давно смирился с правилами игры. Страх за себя, за отдел, а может, и за Рашида. Но это предостережение лишь разожгло у Рашида упрямство. «Не там копаешь» ... Значит, копаю правильно. Значит, близко. 
 
— Спасибо за совет, Анатолий Петрович, — сказал Рашид нейтрально. — Я подумаю над заключением еще раз. 
 
Гордеев понял, что не убедил. В его глазах мелькнуло разочарование и тревога.  — Подумай, Рашид. Очень подумай. — Он откинулся на спинку кресла. — Свободен. 
 
Вернувшись за свой стол, Рашид обнаружил на стопке папок новенький, еще пахнущий типографской краской, том Уголовного Кодекса РСФСР. Никакой записки. Он нахмурился. Книги здесь не раздавали просто так. Аккуратно открыл обложку. Между страниц 158 (Хищение) и 159 (Мошенничество) лежала аккуратная пачка пятидесятирублевых купюр. Небольшая, но ощутимая – тысяч пять, не меньше. Полугодовой оклад следователя. Кредитка на черный день. Или... плата за молчание. 
 
Холодная ярость ударила в виски. Так быстро? И так... топорно? Он оглядел полупустой кабинет. Никто не смотрел в его сторону. Но он чувствовал – наблюдают. Кто-то здесь знал. Кто-то подложил. Проверка? Провокация? Первая "ласка" перед ударом? Он не тронул деньги. Просто закрыл учебник, поставил его на видное место, рядом с папкой по делу магазинчика. Пусть видят, что я видел.  (Возвращение домой и разговор с отцом)
 
Вечером, в тесной квартире, запахло чаем и чем-то жареным. Ильдар, выглядевший уставшим после поездки по области (он проверял информацию про Лиду Сомову), сразу заметил напряжение в сыне. 
 
— Что случилось, Рашид? — спросил он, разливая чай по стаканам. 
 
Рашид рассказал. И о предупреждении Гордеева, и о «подарке» в учебнике. Ильдар слушал молча, его лицо становилось все суровее. 
 
— Гордеев... — произнес он наконец. — Он не плохой человек. Но он как старая лиса – чует опасность за версту. И боится. Его предупреждение – искреннее. Он видит ту пропасть, к которой ты подходишь. А деньги... — Ильдар презрительно фыркнул. — Это уже не Гордеев. Это уже «их» почерк. Примитивно. Но нагло. Как бы говоря: "Вот, возьми, замолчи, и мы тебя пока не тронем". Или: "Вот, мы знаем, где ты сидишь, и можем положить что угодно куда угодно". Проверка на слабину. 
 
— Я не возьму, — твердо сказал Рашид. 
 
— И правильно. Но теперь они знают, что ты не купился на мелкую приманку. Значит, следующий шаг будет жестче. Компромат? Угроза? Авария? — Ильдар отхлебнул чаю. — Надо быть готовым ко всему. Я кое-что выяснил про Лиду. Деревня Глуховка. Живет у тетки. Но не просто так. Местный участковый, некий Пряхин, получил указание "присматривать". От кого – неясно, но уровень явно нерайонный. Лиду запугали так, что она боится собственной тени. Подойти к ней сейчас – значит подписать ей приговор. Надо ждать. 
 
(Финал главы - Встреча с "Напарником")
 
На следующий день, выходя из здания прокуратуры, Рашид почувствовал на себе тяжелый, изучающий взгляд. У подъезда, прислонившись к грязному борту "Волги" цвета "мокрый асфальт", стоял Волжский. "Напарник". Он был один. Без своей привычной свиты. Одет в добротный, но не кричащий кожанок. Курил, спокойно выпуская дым колечками. 
 
Рашид на мгновение замедлил шаг. Бежать? Игнорировать? Подойти? Он выбрал последнее. Подошел на расстояние нескольких шагов. 
 
— Прокурор Муратов, — произнес Волжский, не убирая сигареты изо рта. Голос был спокойным, почти дружелюбным, но глаза, маленькие и глубоко посаженные, были холодными, как лед на Волге. — Слышал, новенького на должность пришли. Да еще какой активный. Дела пересматриваете, заключения пишете... Бурную деятельность развернули. 
 
— Исполняю обязанности, — сухо ответил Равиль, стараясь держать голос ровным. 
 
— Обязанности... — Волжский усмехнулся. — Это хорошо. Главное – исполнять их... правильно. Чтоб никому лишних неудобств. А то знаете, время сейчас... нервное. Союз вот-вот рухнет. Кто во что горазд. И некоторые, — он многозначительно посмотрел на Рашида, — начинают путать служебное рвение с… личной войной. А это, поверьте, очень опасная путаница. 
 
— Я руководствуюсь законом, — отрезал Рашид. 
 
— Закон? — Волжский бросил окурок под ноги, раздавил его каблуком. — Закон – это хорошо. Но он, знаете ли, как дышло. Или как учебник. — Он едва заметно кивнул в сторону здания прокуратуры. — Сегодня в нем можно найти одно, завтра
– другое. А некоторые страницы... — он сделал паузу, — могут и вовсе оказаться... испачканными. Неосторожным обращением. Так что будьте аккуратнее с книгами, товарищ прокурор. И с… выводами. Особенно там, где они никому не нужны. Мир тесен. Самара – не Москва. Все всех знают. И за всеми...
присматривают. 
 
Он оттолкнулся от машины. 
— Всего доброго. И помните мой совет. Аккуратность. Она не только вежливость королей, но и… залог долгой жизни. Особенно в наше время. 
 
Не дожидаясь ответа, Волжский сел в "Волгу" и плавно тронулся, растворившись в вечернем потоке машин. 
 
Рашид стоял на холодном ветру. Угроза Гордеева была обволакивающей, как дым. Угроза Волжского – острой, как нож. И в ней прозвучало прямое указание на деньги в учебнике. «За всеми присматривают». Он почувствовал, как стены города, здание прокуратуры, даже воздух – все пропитано враждебным вниманием. Он перешел грань. Теперь он был не просто неудобным сотрудником. Он был мишенью. 
 
Глава 12: Первый Камень и Бездонное Небо (Начало:
Формирование плана и поиск союзников)
 
Холодный декабрь 1991 года впивался в кости. Город, заваленный серым снегом, жил в предчувствии неизбежного. Очереди, пустые полки, слухи о грядущей реформе – воздух был пропитан тревогой и бессилием. В кабинете отдела надзора Рашид чувствовал это острее других. После угрозы Волжского и подброшенных денег стены прокуратуры казались не защитой, а клеткой, где за ним наблюдают. 
 
На столе лежала папка – формально, о нарушении правил приема грузов в аэропорту Курумоч. Повод для надзора был смехотворным, но Рашид знал, что это его щель в броне. Он вспоминал слова отца, сказанные накануне за чаем: 
 
«Страх, Рашид. Это их валюта. Эмо – призрак, но страх перед ним – реальнее стали. Им пугают строптивых, им держат в узле своих же. Ударь по этому страху. Не по людям – по легенде. И найди того, кто боится меньше других... или кому есть что терять». Таким человеком оказался Сергей Ветров. Встреча была рискованной – в засыпанном снегом парке, под предлогом утренней пробежки. Замерзший опер, похожий на затравленного волка, выдохнул: 
 
– Ангар семь. «Транс-Сервис». Грузы «особой важности» ... Черт знает что везут.
Электронику? Сигареты? Оружие? Чернышов курирует. Черногоров на терминале
– его человек. А контроль... – Ветров горько усмехнулся. – Контроль – это Пряхин в погонах. Таможенники получают свою долю и глядят в сторону. А кто пытается копнуть... тому шепчут про Эмо. Про то, что случилось с тем таможенником в Тольятти... Помнишь? 
 
Рашид помнил. Туманную историю о жестоком убийстве, списанном на бытовуху. Миф Эмо работал безупречно. 
 
– Нужен шум, Сергей. Не расследование – шум. Чтобы проверки начались, ангар встал, Чернышов задергался. Чтобы сам Патриарх услышал гул. 
 
– Безумие! – прошипел Ветров. – Нас сотрут! 
 
– Не «нас». Анонимка. Через канал, который не ведет к нам. Есть идея. 
 
Этим «каналом» стал Арсений Сидорчук, молодой репортер «Волжской Коммуны». Горящий глазами, пахнущий дешевым одеколоном и дефицитным чешским пивом (откуда?), он жаждал сенсации. Равиль нашел его в дымном редакционном зале. 
 
– Арсений, есть материал. Очень грязный. Очень опасный. Анонимный источник. Проверить почти невозможно, но... – Рашид положил перед ним конверт. – Там факты по Курумочу. Ангар семь. «Транс-Сервис». Контрабанда под видом госгрузов. Крыша – Чернышов, возможно, причастны высокие чины.  И… упоминание Эмо Саакяна как «гаранта» молчания. 
 
Сидорчук схватил конверт, глаза загорелись азартом охотника. 
 
– Прокурор Муратов в роли информатора? Неожиданно. 
 
– Я не информатор. Я… прохожий, передавший находку. Источник – аноним.
Материал – твой. Используй как хочешь: статью, анонимку в контрольные органы.
Но знай: если начнешь копать – могут прийти. Как к тому таможеннику в Тольятти. 
 
Страх мелькнул в глазах журналиста, но его тут же затмил профессиональный восторг. 
 
– Риск – часть профессии. Если это правда... это бомба! Спасибо, Рашид Ильдарович! 
 
Рашид уходил, оставляя Сидорчука лихорадочно листать бумаги. "Береги себя, Арсений", – подумал он с внезапной тяжестью на душе. "Я только что бросил тебя в клетку к тиграм". 
 
(Средняя часть: Запуск механизма и реакция Империи) 
 
Удар пришелся быстрее и громче, чем ожидал Рашид. Через два дня в областной газете вышла статья не за авторством Сидорчука, а в рубрике «Письма читателей» – осторожная, но убийственно точная. Без прямых обвинений, но с детальным описанием «аномальных практик» в ангаре №7 Курумоча, упоминанием фирмы «Транс-Сервис» и… легенды об Эмо Саакяне как «негласном контролере». Этого хватило. 
 
Контрольное управление аэропорта, долго игнорировавшее шепотки, под давлением прессы и, возможно, интриг конкурентов Маркелова, инициировало внезапную проверку. Региональная таможня, почуявшая возможность показать зубы и отщипнуть свой кусок, присоединилась. Ангар №7 встал. Поток «особо важных» грузов прервался. Чернышов, обычно холодный и расчетливый, метался по аэропорту, его лицо было багровым от бессильной ярости. Новость долетела до центра империи. 
 
Кабинет "Патриарха". Не роскошный, но внушительный. Дубовая мебель, дорогой, но не кричащий ковер. Маркелов сидел за столом, его лицо было непроницаемой маской. Перед ним стояли Волжский и Чернышов. Последний едва сдерживался. 
 
– Полный провал! Проверка! Пресса! Ангар встал! Убытки – тыщи! – выпалил
Чернышов. – Кто-то слил! Надо найти стукача и… 
 
– Заткнись, Виктор, – тихо произнес Маркелов. Тишина в кабинете стала гулкой. – Стукач… это мелко. Это не стук. Это выстрел. Точно рассчитанный. – Он медленно поднял глаза на Волжского. – Кто? Конкуренты? «Важа»? «Дачник»? 
 
Волжский покачал головой, его лицо было сосредоточенным, как у шахматиста, просчитывающего ход. 
– Не их стиль, Аркадий Васильевич. Они бьют по головам, по точкам сбыта. Это… адвокатское. Чисто, через бюрократию и прессу. Удар по репутации, по схеме. И упоминание Эмо… это не для проверяющих. Это для нас. Послание. 
 
Маркелов откинулся в кресле, пальцы сложил домиком. 
– Послание… От кого? Кто знает про Эмо, про ангар, про наши страхи и умеет пользоваться пером и телефонным справочником? – В его глазах мелькнуло холодное понимание. – Муратов. Прокурорский щенок. Тот, что выжил. Тот, кому ты, Волжский, недавно объяснял правила. Тот, у кого папаша-фронтовик шастает по деревням. 
 
Чернышов ахнул: 
– Так размажем его! Сейчас же! Я… 
 
– Ты ничего не сделаешь, – отрезал Маркелов. Голос был тихим, но в нем зазвенела сталь. – Он под прицелом прессы после той статьи. И его отец… не последний человек для старых кадров в обкоме, пока тот еще есть. Открытый удар – глупость. – Он встал, подошел к окну, глядя на заснеженный город. – Волжский. Ты предупреждал его. Вежливо. Он не понял. Теперь объясни… убедительнее. Чтоб запомнил. На всю жизнь. И найди на него грязь. Настоящую или… создай. Слабость есть у всех. Найди его. И приготовь почву. Ангар запустим. Проверки закроем. Но Муратов… он стал проблемой. Проблемы надо решать. Холодно и тихо. Иди. 
 
(Финал: Предупреждение и Бездонное Небо) 
 
Рашид шел домой поздно. Улицы были пустынны и зловеще тихи. Фонари освещали грязный снег. Он чувствовал странное возбуждение – удар нанесен, машина проверок запущена. Но и тревога грызла изнутри: "Узнают. Обязательно узнают". 
 
Тень отделилась от стены гаража. Потом вторая. Быстро, профессионально. Не было криков, не было предупреждений. Первый удар дубинкой (или обрезком трубы?) пришелся по ребрам, выбив воздух. Второй – по ногам. Он рухнул в снег. Топот сапог, тупые удары по корпусу, по рукам, прикрывающим голову. Боль, острая и всепоглощающая. Методично, без злобы, как работу. Он почувствовал хруст ребра, теплую струю крови из разбитого рта. Потом все стихло. 
 
Чей-то сапог перевернул его на спину. Сквозь пелену боли и крови он увидел лицо. Не Волжского. Но взгляд… тот же, ледяной и бездушный. Губы шевельнулись, слова падали, как камни, в сознание: 
 
– Привет от Патриарха. За ангар. Это было предупреждение. Следующее… – Голос понизился до шепота, – будет для тебя последним. И для твоего старика. Отойди от берега, пока не смыло. Запомни. 
 
Тени растворились в темноте. Рашид лежал в снегу, хватая ртом ледяной воздух. Боль пылала костром. Но яснее боли было осознание: они знают. Война объявлена открыто. 
 
Он не помнил, как добрался до подъезда. Как постучал. Отец открыл. Его лицо, увидев сына, исказилось ужасом и яростью. 
 
– Рашид! Кто?! – Ильдар опустился рядом, пытаясь поднять его. 
 
– Они… – прохрипел Рашид, сплевывая кровь. – Патриарх… За ангар… Знают… – Он потерял сознание на пороге дома. 
 
Больница. Знакомая палата. Белые стены, запах лекарств. Сломанные ребра, разбитое лицо, сотрясение. Ильдар сидел рядом, его лицо было каменным. По маленькому больничному телевизору на тумбочке шел экстренный выпуск. Трещащий звук. 
 
«...В связи с создавшейся ситуацией... прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР...» Голос Горбачева звучал устало и безнадежно. Потом – гимн. Не советский, а новый, чужой. «Россия! Свобода!» – ликовал диктор. 
 
25 декабря 1991 года. СССР не стало. 
 
Рашид смотрел на экран сквозь боль и пелену лекарств. Над страной разверзлась бездна хаоса. Там, в этой бездне, такие как Маркелов, почувствуют себя царями. Их империя будет расти на руинах старой. 
 
Он почувствовал руку отца на своей. Твердую, теплую. 
 
– Выжил, – хрипло сказал Ильдар. – Снова выжил. Значит, будем драться. 
 
Рашид закрыл глаза. Перед ним стояли образы: подмигивающий Сидорчук, запуганный Ветров, яростный Чернышов, ледяной Маркелов, Волжский с его "советами". Он нанес им удар. Маленький, но болезненный. Он заставил их нервничать, потратить ресурсы. Он нащупал слабое звено (страх перед Эмо, бюрократическая уязвимость аэропорта) и использовал его. Он получил свои первые, хрупкие рычаги влияния – анонимные каналы, союзников в прессе, страх врага перед разоблачением. 
 
Но цена... Он лежал разбитый. Отец – под прицелом. А впереди... не просто борьба с преступностью. Впереди была война с целой империей, поднимающей голову в хаосе новой России. 
 
Он открыл глаза, глядя в белый потолок. Боль была адской, но внутри горел новый огонь – не юношеский идеализм, а холодная, стальная решимость. Он видел истинное лицо врага. Он понял масштаб. Он принял цену. 
 
"Хаос?" – подумал он, слушая ликующие и испуганные крики из телевизора и коридоров больницы. "Значит, хаос. Но и в хаосе есть берег. Мой берег. Берег Закона. Я буду его защищать. Даже если он станет последним клочком земли в этом потопе". 
 
За окном, над Самарой, небо было темным и бездонным. Как будущее. 
 
Часть I: Зарождение – завершена.
 
 
 
Часть II: Лихие (1991-1999) 
 
Глава 13: Волчий Закон (Июль 1992 г.) 
 
Жара стояла невыносимая. город гудел, как растревоженный улей. На месте пустырей и парков выросли стихийные рынки – грохочущие, вонючие, ослепительные буйством дефицитного товара. «Кировский» был крупнейшим. Море палаток, лотков, кричащих торговцев и обалдевших от изобилия покупателей. И над этим морем – властный, хриплый голос через рупор: 
 
– Внимание, лавочники! С сегодняшнего дня сбор – по новым тарифам! Защита, свет, место – все по-честному! Не ндратся – платим! Кто не согласен – свободен! До заката! 
 
На импровизированной «трибуне» из ящиков стоял Борис «Болот» Болотов.
Крупный, в малиновом пиджаке, с золотой цепью в кулак толщиной. Рядом – его «бригада»: здоровенные парни в спортивных костюмах, с бесстрастными лицами. В толпе торговцев – ропот, но больше страха. Все знали: «Дачника», который раньше контролировал рынок, нашли неделю назад в лесу под Тольятти без языка и пальцев. «Болот» пришел на готовое. 
 
В тени ржавого гаража, забитого контрабандными «Сникерсами», стоял Рашид.
Он смотрел на Болотова через дешевые солнцезащитные очки. Шрам над бровью (память о декабрьском «предупреждении») поблескивал на солнце. Рядом – Сергей Ветров, в гражданском, нервно курил. 
 
– Видишь, Сергей? Новый порядок. «Волчий закон», —тихо сказал Рашид. Голос его был ровным, но в глазах горел холодный огонь. – Болотов – правая рука
Патриарха. Его «налоговик». Кировский – ключевая точка. Деньги текут рекой. 
 
– И что? – Ветров сплюнул. – Менты тут только «на подхвате». Сам видишь, чей порядок. 
 
– Вижу. И вижу слабину. – Рашид достал из кармана диктофон – новенький, японский. Роскошь, купленная на три оклада. – Тот крик через рупор? Это не просто слова. Это вымогательство. При свидетелях. А свидетели – – он кивнул на толпу, – их сотни. Запуганные, но… обиженные. Найдутся те, кто захочет выступить. Если дать гарантии. Если защитить. 
 
Ветров скептически хмыкнул: 
– Гарантии? В нынешней прокуратуре? Да ты… 
 
– Я теперь следователь по ОПГ, Сергей, – Рашид обернулся к нему. В его взгляде не было ни тени сомнения. – У меня есть рычаги. Формальные. И не очень. Мы начнем с малого. С Болотова. С его «новых тарифов». Мы соберем доказательства. Мы найдем тех, кто осмелится шепнуть правду. Мы ударим по кошельку Патриарха. И по его репутации «неприкасаемого». 
 
Он посмотрел на Болотова, который сходил с ящиков, как триумфатор. На его империю страха и наживы. 
 
– Лихие девяностые, Сергей? – Рашид сунул диктофон в карман. – Значит, будем лихими. По-своему. Поехали. У нас первое дело – «Народ против Болота». Начнем с вымогательства на Кировском рынке. Найдем нашего первого смельчака. 
 
Он шагнул из тени гаража в слепящее солнце и гул «лихой» Самары. Война вступала в новую фазу. Берег Закона был теперь не точкой на карте, а линией фронта, проходившей через рынки, кабинеты и души людей. 
   
 
Глава 14: Первая Кровь и Тень Диссидента (Август 1992 г.)
 
Жара не спадала. Воздух над городом был густым, как бульон, пропитанным выхлопами бесчисленных «Жигулей» и «Волг», дымом шашлычных точек и пылью с разбитых дорог. Кировский рынок гудел, как раненый зверь, но под маской привычного хаоса чувствовалось напряжение. После явки Рашида и Ветрова «Болот» усилил «охрану». Его «братки» теперь не просто стояли столбами – они патрулировали ряды, их взгляды, тяжелые и оценивающие, скользили по лицам торговцев, выискивая малейший признак нелояльности или… страха перед кем-то другим. 
Рашид сидел в душном кабинете в здании прокуратуры. Перед ним лежали пустые бланки протоколов допроса свидетелей. Рядом – диктофон с четкой записью хриплого голоса Болотова: «...платит! Кто не в теме – вон до заката!» Неопровержимое доказательство вымогательства. Но доказательство – ничто без потерпевшего. 
 
– Провал, Сергей, – Рашид откинулся на спинку стула, потирая переносицу. Шрам над бровью слегка поблескивал. – Третий торговец за неделю. Первый – «внезапно» продал лоток и уехал к родне в деревню. Второй – после нашего «вежливого» разговора вечером получил «предупреждение»: разгромленную палатку. Третий сегодня просто… исчез. Не открыл. Телефон молчит. – В его голосе не было разочарования, только холодный анализ. – «Болот» знает, что мы копаем под него. Волжский работает. Они блокируют все подходы к свидетелям. Страх – их лучший союзник. 
 
Ветров, сидевший напротив, мрачно смотрел в окно. Он выглядел еще более измотанным. 
– Говорил же, Рашид Ильдарович. Крыша у них не только здесь, на рынке. В РУВД района – их человек. Начальник следствия – «должник» Болотова по карточным долгам. Любое заявление, любая жалоба – тут же стекает к ним. А потом… – Он сделал жест, словно перерезая горло. – Искать смельчака здесь – как искать иголку в стоге сена, который вот-вот подожгут. 
– Значит, будем искать не там, где они ждут, – Рашид встал, подошел к карте города, висевшей на стене. – Болотов – исполнитель. Его сила – в наглости и кулаках. Но его слабость – он туповат и горяч. А вот его деньги… их поток. «Транс-Сервис» в Курумоче восстановился после прошлогоднего скандала? – Он повернулся к Ветрову. 
– Как часы, – кивнул Ветров. – Чернышов там теперь двойную проверку устраивает на входе. Грузы идут. Но слушок есть… – Он понизил голос, хотя в кабинете никого не было. – …что не все довольны. Особенно в «верхушке». Болотов с его рынком – это гроши в сравнении с аэропортом и другими… делишками. И он слишком много шумит, привлекает внимание. Как наш друг на рынке. Есть те, кто считает его обузой. Риском. 
Рашид замер. Конфликт внутри группировки. То, о чем говорил отец, на что он надеялся. Рычаг. 
– Кто? Кто недоволен «Болотом» и, главное, Волжским? Кто может быть… альтернативой? Кто в тени «Патриарха», но с амбициями? 
Ветров помедлил, явно взвешивая риски даже произнести это имя. 
– Яркин, – выдохнул он почти шепотом. – Михаил Яркин. Его называют
«Кассиром» или «Финансистом». Он не бьет морды на рынках. Он считает деньги. Очень большие деньги. Энергоресурсы, металл, АвтоВАЗ… Говорят, он выстраивает схемы, от которых у московских бандитов слюнки текут. Сидит тихо, в конторе на Московском шоссе. Одет как бухгалтер, а не как павлин. Но… – Ветров сделал паузу. – Он умный. Опасный. И он терпеть не может хаоса, который создают такие как Болотов. Считает, что они светят всей «конторе». И Волжского он недолюбливает – за грубость и тупую силу. Говорят, у них с Волжским… холодок. Яркин хочет «цивилизованного» бизнеса. Обеления. Но посвоему. 
Рашид усмехнулся. «Цивилизованный» бизнес на костях и воровстве. Но это был шанс. 
– Значит, у «Патриарха» в стане не все гладко. «Теща» (старая гвардия) против «Цифровиков» (Яркин)? Или Яркин против «Силовиков» (Волжский)? – Он вернулся к столу, взял диктофон. – Нам нужно не просто свидетеля против Болотова. Нам нужно подбросить Яркину кость. Дать ему повод убрать конкурента в лице «Болота» и ослабить Волжского. Под видом «торжества закона». 
 Ветров смотрел на него с растущим ужасом. 
– Ты хочешь играть в их игры? С Яркиным? Это же… Это самоубийство! Он тебя сожрет и не поперхнется! 
– Возможно, – спокойно согласился Рашид. – Но пока они грызутся между собой, у нас есть шанс собрать доказательства против всех. Нам нужен рычаг влияния на Яркина. Что-то, что заставит его хотя бы не мешать нам с Болотовым. Или… сделать первый шаг за нас. 
Внезапно резко зазвонил телефон на столе Рашида. Он снял трубку. 
– Муратов. 
Голос в трубке был чужим, напряженным: 
– Следователь? Это… соседка. По тому адресу, что вы вчера интересовались… Того, кто пропал… Его… Его нашли. В гараже. В своем же микрорайоне. – Пауза. Голос задрожал. – Весь… изуродованный. И на лбу… фонарик автомобильный воткнули. Говорят, это… их почерк. «Светильник». Чтоб другие видели… 
Рашид медленно положил трубку. Лицо его стало каменным. В глазах – не страх, а ледяная ярость, сдерживаемая только железной волей. 
– Нашли нашего третьего «потенциального свидетеля», Сергей, – его голос звучал ровно, но каждый слог был как удар молота. – С «авторской подписью» Волжского. «Светильник». Чтоб другие боялись. 
Ветров побледнел. Он знал, что означала эта жестокая метка – предупреждение всем, кто думает сотрудничать с властями. 
– Это уже не просто вымогательство, Сергей, – Рашид встал, взял пиджак. – Это убийство с особой жестокостью. Чтобы запугать. Чтобы показать, кто здесь хозяин. Наше дело против «Болота» только что стало делом об убийстве. И у нас появился первый реальный труп. – Он посмотрел на Ветрова. Взгляд был невыносимо тяжелым. – Поехали. На место. Наша война только что получила первую кровь. И теперь отступать некуда. Или мы их, или они нас. И Яркин… – он произнес имя с новым оттенком, – …теперь наш потенциальный, очень опасный, но единственный шанс расколоть их изнутри. Начинаем игру с огнем. 
 
 
 
Глава 15: Гараж №17 и Тень Кассира (Август 1992 г.)
 
Жара в гараже №17 была иной. Не уличной, духотой, а спертой, пропитанной запахами машинного масла, бензина и… сладковато-приторным смрадом разложения. Желтая лента милицейского оцепления хлопала на ветру, отгораживая унылый ряд ржавых "ракушек" от жадной до жути толпы. Рашид припарковал свою видавшую виды "копейку" рядом с милицейскими "Волгами". Шагнул наружу. Воздух ударил в ноздри – пыль, выхлопы, и этот трупный дух, въедающийся в сознание. 
Ветров вышел следом, лицо землистое. Он закурил, руки дрожали. 
– Волжский здесь был. Чувствую, – прошипел он, затягиваясь так, будто сигарета была глотком воздуха. – Его "аромат" – порох, дешевый одеколон и кровь. 
Навстречу им, протискиваясь сквозь оцепление, шагал начальник местного РУВД, подполковник Гуров. Лицо одутловатое, мундир мятый, на лбу испарина. Он пытался изобразить значимость, но в глазах читался животный страх. 
– Следователь Муратов? – голос сиплый, натужный. – Приняли сообщение.
Выслали группу. Но... – он понизил голос, оглядываясь, – ...тут всё ясно. Несчастный случай. Гражданин Колесников, судя по всему, чинил машину. Упал... неудачно. Наткнулся на инструмент. Трагедия, конечно, но... 
– Наткнулся? – Рашид перебил его, не скрывая ледяного презрения. Он шагнул к открытой двери гаража. – На фонарь? Который воткнут в глазницу? И знак "Светильник" на лбу – это тоже он себе сам нарисовал перед смертью? Откройте глаза, подполковник! Это убийство! С особой жестокостью! 
Внутри гаража. Тесно. На полу, прислонившись к верстаку, сидел Иван Колесников. Голова запрокинута. Застывший ужас в единственном уцелевшем глазу. Автомобильный фонарь "Жигулей" торчал из левой глазницы, словно чудовищный хрусталик. Кровь, черная и липкая, залила щеку, шею, заляпанную телогрейку. На лбу – аккуратный знак: круг с точкой внутри, "Светильник" – выведенный, как показал предварительный осмотр, не помадой, а... кровью жертвы. Метка Волжского. Демонстрация силы. Предупреждение всем, кто задумает говорить. 
– Несчастный случай? – Рашид обернулся к Гурову, блокируя ему выход из гаража. – Ваши люди уже "поработали" здесь? Стереть отпечатки? Убрать улики? По чьему приказу? Болотова? Или самого Волжского? – Каждое слово било, как молотком. 
Гуров побледнел, капли пота скатились по вискам. 
– Следователь... Не надо... Я не знаю никакого Волжского! Просто... объективная реальность! Самоубийство или несчастный случай! И точка! – Он пытался выпрямиться, но смотрел куда-то в сторону от трупа и от Рашида. 
 
– Объективная реальность, – Рашид медленно достал из кармана диктофон. Нажал кнопку. Запись хриплого голоса Болотова с рынка заполнила гулкое пространство гаража: «...Кто не в теме – вон до заката!». – Это объективно? Или это вымогательство? А Колесников был одним из тех, кого «вывели вон»? За то, что он... что? Согласился дать показания? – Он выключил запись. Тишина стала оглушительной. – Ваша «точка», подполковник, приведет вас на скамью подсудимых. Как соучастника. Как укрывателя. Как того, кто помогает палачам. – Он шагнул ближе к Гурову, понизив голос до опасного шепота: – Или вы сейчас же дадите команду оформить «место» как убийство. Собрать ВСЕ улики. Опросить ВСЕХ соседей. И доложить ЛИЧНО мне. И тогда... тогда, возможно, ваша роль в этом бардаке останется, между нами. Пока. 
Глаза Гурова метались. Страх перед Волжским боролся со страхом перед этим бесстрашным, как ему казалось, сумасшедшим следователем и тюрьмой. Он сглотнул, кивнул, не в силах вымолвить слово, и почти выбежал из гаража, крича что-то своим подчиненным. 
– Найди что-нибудь, Сергей, – приказал Рашид Ветрову, склонившись над телом. – Что-то, что они могли упустить. Что не от них. 
Он сам осматривал верстак, пол. Ни следов борьбы. Ни посторонних отпечатков. Аккуратная работа профессионалов. Но в луже крови у ног Колесников, Рашид заметил маленький блестящий предмет. Он аккуратно поддел его пинцетом. Золотая запонка. Дорогая. Не мужская – слишком изящная, с мелким бриллиантом. Чья? Не Колесникова – он жил скромно. Убийцы? Или... того, кто пришел до убийства? 
Внезапно снаружи поднялся шум. Голоса. Лай собак. Хлопанье дверей машин. Рашид вышел из гаража. 
К оцеплению, игнорируя милиционеров, подъехал пыльный "Москвич-2141" цвета хаки. Из него вышел не Волжский, а... Алик Пузанов, по кличке "Техник". Фигура второго плана в империи Маркелова, ответственный за "тихие" дела – подлоги, подделки документов, техническое обеспечение "цивилизованных" схем. Одет неброско: рубашка, брюки. Но глаза – быстрые, умные, оценивающие. 
 
– Муратов? – спросил он, не здороваясь. Голос глуховатый, без эмоций. – Слово от человека, которому небезразлична... репутация города. – Он бросил быстрый взгляд на гараж. – Мерзость. Свинство. Такое не должно оставаться безнаказанным. Позорит всех. 
– "Человек" – это кто? «Яркин?» —спросил Рашид прямо. Пузанов не моргнул. 
– Человек считает, что хамы и садисты должны сидеть в тюрьме. А бизнес должен идти цивилизованно. Без фонарей в глазах. – Он достал из кармана не конверт, а обычную дискету 3.5". – Тут кое-что. Возможно, поможет найти... мотив.
Колесников не только торговал магнитофонами. Он вел двойную бухгалтерию для одного мелкого "цеховика". Который, кстати, должен был крупную сумму товарищу Болотову. Очень крупную. – Он протянул дискету. – Файл "Долги.txt". Пароль – дата рождения Колесникова. Думаю, найдете. 
 
Рашид взял дискету. "Кость" была брошена. Но не Яркиным лично, а через "Техника". Осторожно. Без прямого контакта. Информация о долге Болотову – идеальный мотив для убийства, отвлекающий от роли Волжского и самого заказа. И одновременно – способ ударить по Болотову через его же финансовые махинации. 
– Почему? – спросил Рашид, глядя Пузанову в глаза. – Почему ваш... "человек" против Болотова и Волжского? Ревность? Или брезгливость? 
 
Пузанов усмехнулся коротко и сухо: 
– Порядок, следователь. Хаос – для шакалов. А мы... строим. Тот, кто мешает строить и светит свинством – лишний. Закон должен убирать мусор. Ваш закон. – Он кивнул. – Удачи. И… осторожнее. Волжский не любит, когда его "художества" становятся достоянием общественности. Он может решить, что вы... следующий экспонат для выставки. 
Он развернулся и уехал на своем "Москвиче", растворившись в пыли микрорайона.   
Ветров вышел из гаража, держа в пинцете золотую запонку. 
– Нашёл. Не отсюда. Дорогая штука. Чья? Волжский такие не носит. Болотов – тем более. 
Рашид смотрел на дискету в одной руке и запонку в другой. Два подарка. Две нити. Одна вела к финансам Болотова и убийству по мотиву долга (версия Яркина). Другая – к неизвестному свидетелю или участнику событий, возможно, из "цивилизованного" крыла ОПГ. 
– Осторожнее? – Рашид усмехнулся, сунул дискету и запонку в карман. – Слишком поздно для осторожности, Сергей. Они объявили войну. Яркин дал оружие. Волжский оставил визитку. – Он посмотрел на гараж, где лежал изувеченный Колесников. – Теперь наша очередь отвечать. Начнем с ареста следователя Рябинина. За взятки от Болотова. Используем то, что у нас уже есть. Пусть "Кассир" видит – его "кость" мы взяли. А эту... – он потрогал карман с запонкой, – ...спрячем глубже. Это наш козырь. Найди, кому она принадлежит. Тихо. Очень тихо. 
Он повернулся к Гурову, который суетился у милицейской машины. 
– Подполковник! Оформляйте место как «убийство!» По статье 102 УК РСФСР (умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах). Всех свидетелей – в протокол! И готовьте бумаги для санкции на арест следователя Рябинина из вашего же РУВД! У нас на него компромат. Пошли! 
Рашид шагнул к своей машине. Ветров последовал за ним, оглядываясь на зловещий гараж. Война шла по всем фронтам: на улице – кровь и страх, в тенях – интриги и предательство. Рашид только что принял помощь от одного дьявола, чтобы бить другого. И сделал первый шаг в лабиринт, где стены были изо лжи, а выход – только вперед, в кромешную тьму. 
 
Глава 16: Сигнальные Огни и Тлеющий Фитиль (Сентябрь 1992 г.) 
 
Арест следователя Рябинина прогремел по Кировскому району как выстрел. Не громкий – пока, но отчетливый. Утро следующего дня. Воздух в прокуратуре области был гуще киселя. Взгляды коллег скользили по Рашиду – кто с опаской, кто с негласным одобрением, кто с откровенной враждебностью. Он шел по коридору к своему кабинету, держа в руках папку с документами по Рябинину. Санкция Гордеева лежала внутри, как оправдательный талон на битву. 
 
В кабинете его ждал Ветров. Лицо опера было серым от усталости, но глаза горели азартом охотника, наконец взявшего след. 
– Рябинина заперли в СИЗО-1, – доложил он, понижая голос. – Орёт, как резаный, требует адвоката и… аудиенции у «Болота». Гуров, сволочь, пытался устроить ему «особые условия» – я пригрозил статьёй за пособничество. Сейчас сидит, как мышь под веником. Но Волжский… – Ветров нервно облизнул губы. – …его люди уже шныряют у СИЗО. Как стервятники. Ждут команды. 
– Пусть ждут, – Рашид бросил папку на стол. – Пока Рябинин за решёткой – он невредим. Там его не достанут. А вот на воле… – Он открыл сейф, достал пакет с золотой запонкой. Бриллиант холодно сверкнул. – Что выяснил? 
 
Ветров оживился: 
– Запонка – штука редкая! Через старого ювелира с улицы Фрунзе вышли на мастерскую «Золотой Лев». Делали на заказ три года назад. Для… – он сделал драматическую паузу, – Михаила Яркина. В подарок. Но не жене. Балерине из театра оперы. Та самая, с которой у него был громкий роман, пока она не сбежала в Москву с московским продюсером в 90-м. Запонку, говорят, она «забыла» в приступе расставания. Или Яркин вышвырнул ей вслед. Как она могла оказаться в гараже Колесникова – загадка. 
Рашид взял пакет. Яркин. Опять Яркин. Не только дискета с «долгом», но и его личная драгоценность на месте казни. Слишком много совпадений. 
– Возможно, она не уезжала. Или вернулась. Или запонку продали, украли… Или, – он посмотрел на Ветрова, – сам Яркин был там. Не для убийства – для контроля. Убедиться, что Волжский не перегнул палку. Или… оставить знак. Для нас. 
 
– Знак? – Ветров нахмурился. – Какой? 
– Что он – везде. Даже там, где его не ждут. И что он дает нам улику на себя… чтобы проверить, дойдем ли мы до него? – Рашид положил запонку обратно в сейф. – Спрячь это глубже, Сергей. Пока не время. Сначала выжмем из Рябинина всё соки по Болотову. Он – наша легальная цель. Идём на допрос. 
СИЗО-1. Комната для допросов. Рябинин сидел за столом, похудевший за ночь, в казённом ватнике. Былая спесь сменилась озлобленным страхом. Его адвокат, молодой и нервный парень, елозил на стуле. 
– Николай Сергеевич, – начал Рашид, открывая папку. – Вы обвиняетесь в систематическом получении взяток от Бориса Болотова за «крышевание» его деятельности на Кировском рынке и сокрытие преступлений. У нас: расписки о передаче денег (копии из сейфа Болотова, полученные через «доброжелателя»), показания трёх свидетелей-торговцев (тех, кого удалось найти в соседних районах под защитой), ваши собственные отчёты, где вы «не замечали» рэкет. Сотрудничество – ваш единственный шанс. Расскажите всё о схеме Болотова. О его связях с Волжским. О том, кто отдал приказ убить Колесникова. 
– Я ничего не знаю! – Рябинин ударил кулаком по столу. – Это провокация! Болот даст показания, что расписки – липа! Свидетели – наркоманы! А Колесников… – он замялся, – …он сам виноват! Долги не отдавал! Болот просто хотел… припугнуть! 
– Припугнуть фонарём в глаз? – холодно уточнил Рашид. – Интересный метод. Значит, вы подтверждаете, что убийство Колесникова – дело рук людей Болотова? По его приказу? 
Адвокат вскочил: 
– Мой клиент ничего не подтверждает! Это наводящий вопрос! 
Рябинин понял, что ляпнул лишнего. Он сжался, как затравленный зверь. 
– Я… я не знаю, кто убил. Я только передавал… просьбы Болотова. Чтобы дела по рынку шли… гладко. 
– «Гладко» – это когда свидетели исчезают или горят, как «Светильники»? – Рашид отодвинул папку. – Хорошо. Давайте о другом. О золотой запонке, найденной в гараже Колесникова. Дорогая вещь. Принадлежала Михаилу Яркину. Что делала его запонка на месте убийства? Он там был? Или его люди? Это он приказал убить Колесникова, чтобы подставить Болотова? – Рашид блефовал, вбрасывая имя Яркина. 
Эффект был мгновенным. Страх в глазах Рябинина сменился животным ужасом. Он побледнел так, что стал прозрачным. Задрожал. 
– Яркин?! Нет! Не может быть! Он… он не в этом! Это болото… Волжский… – Он вдруг замолчал, поняв, что снова говорит слишком много. – Я ничего не знаю про запонку! Ничего! Допрос окончен! – Он вцепился в рукав адвоката. – Уведите меня отсюда! 
 
Рашид понял главное: имя Яркина испугало Рябинина больше, чем Болотов и Волжский вместе взятые. Значит, «Кассир» – это сила иной природы. И его появление в деле – смертельный риск для всех причастных. 
Вечер. Парк у театра оперы. Рашид сидел на скамейке, наблюдая, как последние лучи солнца играют на позолоте здания. Сюда, по словам Ветрова, любил приходить Яркин со своей балериной. Сюда же, по анонимному звонку (голос был знакомым – глуховатым, как у Пузанова), пригласили Рашида. 
 
Из тени лип вышел Алик Пузанов. Одет неброско, в руках – не дискета, а тонкий дипломат. 
– Следователь. Ваш ход был… эффектен. Рябинин в клетке. Болотов нервничает. Волжский злится. – В его голосе звучало нечто, похожее на удовлетворение. – Но вы перешли черту. Зачем вбросили имя на допросе? 
– Чтобы увидеть реакцию, – честно ответил Рашид. – Реакция Рябинина сказала мне, что ваш «человек» внушает даже больший страх, чем Волжский. Почему? Потому что он умнее? Или потому, что он ближе к Патриарху? 
Пузанов сел на скамейку, держа дипломат на коленях. 
– Страх – разный. Волжский – это боль и смерть. Яркин… – он выбрал имя осторожно, – …это тишина. Пустота. После которой исчезают счета, документы, доказательства твоего существования. А потом исчезаешь, и ты сам. Без шума. Без «Светильников». Так страшнее. – Он открыл дипломат, достал один лист бумаги. – Он просил передать. Не компромат. Совет. 
Рашид взял лист. На нём был напечатан адрес: ул. Студенческая, д. 17, кв. 24. И фамилия: «Лаптева С.И.»  – Кто это? 
– Та самая балерина. Светлана Лаптева. Она вернулась из Москвы полгода назад. Без денег, без продюсера. Живёт тихо. Преподаёт в хореографическом училище. – Пузанов встал. – Запонка – её. Она была в гараже Колесникова до убийства. Она может знать, зачем приходила. И… почему запонка осталась там. Возможно, она что-то видела. – Он сделал шаг назад, растворяясь в сумерках. – Ищите её. Осторожно. Если Волжский узнает, что она свидетель… её участь будет хуже Колесникова. Ваш ход, следователь. Но помните: в этой игре даже пешки могут быть минами. 
Рашид остался один с листком в руках. Адрес горел, как уголёк. Лаптева С.И. Ключ к запонке. К Яркину? Или к ловушке? 
 
В кармане зазвонил телефон (новый, громоздкий «мобильник» – роскошь по меркам 92-го). Голос отца, Ильдара, звучал редкостно тревожно: 
– Рашид. Срочно приезжай домой. К нам… гости. Один очень настойчивый господин в чёрном «БэМВэ» ждёт у подъезда. Говорит, передать тебе «сигнал» от Волжского. Вежливый, но… глаза пустые. Как у мертвеца. 
Рашид вскочил. Сердце бешено застучало. Они добрались до отца. 
– Я еду. Не выходи. Дверь на замок. 
Он помчался к машине, листок с адресом Лаптевой зажал в кулаке. Одна нить вела к балерине и тайне запонки. Другая – к отцу и открытой угрозе Волжского. Тлеющий фитиль Яркина и сигнальные огни Волжского – война раскалялась докрасна. Следующая искра могла спалить всё. 
 
Глава 17: Гость у Порога и Танцующая Тень (Сентябрь 1992 г.)
 
«Копейка» Рашида, взвывая мотором, рванула с места, подбрасывая его на разбитой дороге. Мысли пулей проносились в голове: Ильдар. Волжский. «Сигнал». Глаза мертвеца. Каждый красный свет, каждая пробка были пыткой. Он мчался, нарушая все правила, чувствуя, как холодный ком страха за отца сжимает горло сильнее любой угрозы Волжского. 
Микрорайон, дом Ильдара. У подъезда, как и предупреждал отец, стоял «БМВ»   7-й серии, черный, как вороново крыло, с тонированными стеклами. Возле него, прислонившись к крылу, курил мужчина. Не громила из свиты Болотова. Высокий, подтянутый, в идеально сидящем темно-сером костюме, белой рубашке без галстука. Лицо – правильных, почти холодных черт. Глаза... Пустые. Как у хорошо сделанной куклы. Ни злобы, ни любопытства, ни даже скуки. Абсолютная, леденящая пустота. Он не шевельнулся при подъезде Рашида, лишь медленно выпустил струю дыма. 
Рашид выскочил из машины, не выключая двигателя. Рука инстинктивно потянулась к кобуре под пиджаком. 
– Где отец? – голос сорвался на хрип.   
«Гость» медленно повернул голову. Взгляд скользнул по Рашиду, оценивающе, без эмоционально. 
– В квартире. Жив. Здоров. Ждет вас, – голос был ровным, без интонаций, как диктор объявляет погоду. – Я – Костя. Передаю привет и сигнал от Николая Петровича Волжского. – Он сделал еще одну неспешную затяжку. – Николай Петрович ценит вашу… активность. Особенно в деле Рябинина. Но считает, что вы увлеклись. Залезли не в свои дела. Слишком глубоко. 
 
– Убийство Колесникова – моё дело, – отрезал Рашид, шагнув ближе. – Как и вымогательство Болотова. Как и взятки Рябинина. Волжский – следующий в очереди. Передай ему. 
Уголок губ Кости дрогнул – подобие улыбки, не доходившей до глаз. 
– Передам. Но сначала – «сигнал». – Он аккуратно потушил сигарету о подошву дорогого ботинка и достал из внутреннего кармана пиджака обычную пистолетную пулю. 9-мм. Ничем не примечательную. Протянул её Рашиду. – Николай Петрович просил вручить лично. Напоминание. О том, что в войне бывают потери. Иногда – невосполнимые. – Пустые глаза впились в Рашида. – Он просит подумать… стоит ли игра свеч? Или лучше отойти от берега, пока не смыло всю семью. Включая старика-фронтовика. Война – дело молодых. А старики… хрупкие. Один неосторожный шаг – и вот. – Он кивнул на пулю в ладони Рашида. – Не дай бог, конечно. Случайность. Но в наше время… чего только не случается. 
 
Рашид сжал пулю так, что ладонь побелела. Ярость, холодная и сокрушительная, подкатила к горлу. Он видел себя – выхватывающим табельный ПМ и всаживающим всю обойму в это бесстрастное лицо. Но железная воля пересилила инстинкт. Он опустил руку с пулей в карман. 
– Передай Волжскому, – его голос звучал низко, хрипло, но четко, – что его «сигнал» принят. И мой ответ – война до конца. Пока он или я не станем следующим «Светильником». И если он или его шакалы посмеют подойти к моему отцу, к моему дому, к моим близким… Я сожгу всю его империю дотла. Начну с
Болотова и Рябинина. А закончу им самим. И его «Патриархом». Пусть готовится. – Он повернулся спиной к Косте, демонстративно показывая, что не боится выстрела в спину, и направился к подъезду. – Убирайся. Пока цел. 
 
Он не оглядывался, но чувствовал на спине тяжелый, пустой взгляд. Потом услышал плавный звук открывающейся двери «БМВ», тихий рокот мотора и шелест шин по асфальту. Угроза отступила. На время. 
 
Квартира Ильдара. Старик сидел на кухне, перед ним – недопитый стакан крепкого чая. Лицо было суровым, но руки не дрожали. Глаза, стальные, как в молодости, встретили сына. 
– Уехал? – спросил он просто. 
– Уехал. Пока. – Рашид выложил пулю на стол. Она легла с тупым стуком. – «Сигнал». 
Ильдар посмотрел на пулю, потом на сына. Ни страха, ни паники. Только глубокая, фронтовая усталость и решимость. 
– Поганый «сигнал», – сказал он. – Значит, добрались. До дома. До меня. – Он поднял взгляд. – Что будешь делать? 
 
– То, что должен, – ответил Рашид. – Бить. Сильнее. Больнее. Пока они не отступят или не сломаются. Но тебе… тебе нужно уехать. К родне в деревню. Или… 
 
– Никуда я не поеду! – Ильдар стукнул кулаком по столу. Стакан подпрыгнул. – Я не беспомощный старик! Я твой тыл! Твои глаза и уши там, куда тебе самому не пролезть! И если эти твари думают, что могут запугать меня… – В его глазах вспыхнул знакомый Рашиду боевой огонь. – …пусть попробуют. Я пережил немцев. Переживу и этих шакалов. Ты бей по фронту. А дом, сынок, я прикрою.
Сам. Своими методами. – Он многозначительно посмотрел в сторону шкафа, где, Рашид знал, лежал тщательно смазанный и ухоженный трофейный ТТ. – Только не мешкай. Бей, пока они не опомнились. 
 
Рашид смотрел на отца. Гордость, страх, безумная благодарность смешались в нем. Он кивнул. Слова были лишними. Они оба понимали цену этой войны. 
«Улица Студенческая, д. 17» Скромная пятиэтажка хрущевской эпохи. Вечерние тени сгущались. Рашид поднялся на 4-й этаж, кв. 24. Рядом не было ни Ветрова, ни наряда. Только он, пистолет под мышкой и адрес от Яркина. Ловушка? Или единственный шанс? 
Он постучал. Долгих полминуты – тишина. Потом щелчок замка. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели мелькнуло бледное, изможденное, но необычайно красивое лицо с большими, испуганными глазами. Глазами, в которых читалась глубокая усталость и… знание чего-то страшного. 
– Светлана Игоревна Лаптева? – спросил Рашид, показывая удостоверение. –
Следователь прокуратуры области Муратов. Мне нужно поговорить с вами. Очень срочно. 
- О чем? И обреченно открыла
- О Михаиле Яркине. И о золотой запонке, которую вы потеряли в гараже Ивана Колесникова. 
Глаза женщины расширились от ужаса. – Уходите! – прошептала она, отчаянно хватаясь за дверь. – Ради бога! Уходите! Они убьют! Они убьют нас обоих! 
– Кто? Волжский? – настаивал Рашид, стараясь говорить спокойно, но настойчиво. – Я могу защитить вас. Но мне нужна правда. Почему вы были у Колесникова? Что случилось с запонкой? Яркин знал?   
– Яркин?! – Она засмеялась истерично. – Он… он как раз хотел меня спасти! От них! От этого чудовища! – Слезы хлынули из ее глаз. – Я пришла к Ивану… за деньгами. За теми деньгами, что он должен был мне… по старому долгу. А там… там уже был он! Волжский! Он ждал меня! Запонку… запонку он сорвал с меня, когда я пыталась убежать! Сказал… «Сувенир для Кассира». Чтобы Яркин знал, чьи руки его бабу щупали… – Она рыдала, прислонившись к двери. – Я еле вырвалась… Спряталась… А наутро… Иван… О боже! Это я его убила! Я привела к нему Волжского! 
 
Рашид почувствовал, как земля уходит из-под ног. Волжский подстроил всё.
Он знал о встрече. Пришел раньше. Запугал Лаптеву. Сорвал запонку Яркина – как оскорбление, как вызов. А потом… устроил показательную казнь Колесникова, подбросив запонку врага. Чтобы скомпрометировать Яркина? Чтобы спровоцировать конфликт? Или просто из садизма? 
– Светлана Игоревна, – Рашид говорил мягко, но твердо. – закройте дверь и успокойтесь. Сейчас. Вы в смертельной опасности. Волжский знает, что вы живы. Знает, что вы видели. Он придет за вами. Мне нужно вас спрятать. Сейчас же. 
Она смотрела на него сквозь слезы, в ее глазах боролись страх и слабая надежда. 
 
Финал главы: Рашид в квартире Лаптевой, понимая, что только что взял под защиту главную свидетельницу против Волжского. Но он также осознает: Волжский не просто палач. Он мастер провокаций. Он разжег огонь войны между Рашидом и Болотовым, а теперь бросил тлеющий уголек вражды между Рашидом и Яркиным (через запонку) и внутри самой ОПГ. Спасение Лаптевой – это объявление войны лично Волжскому. А где-то в городе, в черном «БМВ», Костя докладывает своему хозяину, что «сигнал» не сработал. И получает новый приказ. 
 
Глава 18: Тени Охоты и Дом Отца (Сентябрь 1992 г.)
 
Квартира Лаптевой была маленькой, уютной, но пропитанной страхом. Пахло пылью, старыми книгами и слезами. Светлана металась по комнате, сжимая в руках потрепанную пачку «Беломора». 
– Они найдут меня здесь! – шептала она, зашторивая окно дрожащими пальцами.
– Волжский знает все! Он везде имеет глаза! Я… я не могу отсюда выйти! 
Рашид быстро оценивал обстановку. Обыскать квартиру? Скрыться? Увезти? Костя мог быть в подъезде. Или на улице. Волжский не стал бы ждать. 
– Собирайте самое необходимое. Паспорт, деньги, лекарства, если есть. За минуту. Мы уходим. Сейчас. – Его голос звучал как приказ. Он достал
«мобильник» – роскошь, ставшую оружием. Набрал номер Ветрова. Тот ответил сразу, голос хриплый от напряжения. 
– Сергей. «Объект «Лебедь» в опасности. Нужно «гнездо». Срочно. Чистое. Без вопросов. 
– Есть… «гнездо», – после паузы ответил Ветров. Рашид услышал скрежет зажигалки. – Знакомый участковый в Промышленном районе. Домик в садоводстве. Жена – тихая, не болтливая. Не подключен к нашим сетям. Адрес… 
 
Старый «Москвич» Ветрова ждал во дворе за углом. Рашид буквально втолкнул Светлану на заднее сиденье своей «копейки», накрыв ее старым пледом. Проехал два квартала, резко свернул в арку, выключил свет. Минут пять сидел в темноте, наблюдая за зеркалами. Ни «БМВ», ни подозрительных машин. Потом рванул к месту встречи. Пересадка прошла быстро и молча. Светлану, дрожащую и бледную, пересадили в «Москвич» Ветрова. Он кивнул Рашиду и растворился в вечернем потоке, везя свидетельницу в неизвестное садоводство. 
 
Рашид остался один. Тишина в машине оглушала. Он чувствовал запах духов Светланы и свой собственный пот. Он только что сделал самый опасный шаг – взял под защиту живую мишень Волжского. Теперь охота началась понастоящему. 
 
Дом Ильдара. Свет в кухне горел. Рашид вошел, снова ощущая знакомый запах чая и старой мебели. Ильдар сидел за столом. Перед ним лежала не пуля, а старенький, но чистый армейский бинокль и блокнот с записями. 
– Жива? – спросил он, не глядя. 
– Пока. Ветров увёз. В надёжное место. – Рашид сел напротив. – А здесь? 
– Спокойно. – Ильдар отложил бинокль. – Твой «гость» в сером костюме… Костя. Он вернулся. Через час после твоего отъезда. Не один. С молодым пареньком. В спортивке. Сумка через плечо. – Ильдар ткнул пальцем в блокнот. – «БМВ» встал там же. Костя остался в машине. Паренёк пошёл к соседнему подъезду. 
К квартире пенсионерки Марьи Петровны. Внучка её, говорят, работает в… – он посмотрел на Рашида, – …в регистратуре вашей прокуратуры. 
Рашид похолодел. Волжский искал рычаги. Не только через угрозы. Через шантаж, подкуп, уязвимости обычных людей. 
– Что дальше? 
– Паренёк вышел через десять минут. Сумка была легче. Поехали. Я – за ними. На такси. – Ильдар усмехнулся. – Старика в шапке-ушанке зимой никто не заподозрит. Они поехали на ул. Ново-Садовая, д. 45. Знакомый адрес? 
 
Рашид мысленно перебрал списки. Дом… старший следователь по экономическим делам… Арсеньев. Тот самый, кто вяло вел дело о хищениях на одном из заводов Безымянки, связанном с «теневыми» схемами. Схемами, где мог быть замешан Яркин. 
– Волжский стравливает гончих, – понял Рашид. – Через Костю. Шантажирует мелких сотрудников (регистратуру), подбрасывает взятки или компромат ключевым следователям (Арсеньеву), которые могут мешать… кому? Не только мне. Яркину! Чтобы сбить его с толку, заставить думать, что атака идёт со всех сторон. 
– А ещё… – Ильдар открыл блокнот на другой странице. – Пока ты возился с балериной, звонил тот… «Техник». Пузанов. Говорил: «Скажи сыну – «Кассир» оценил скорость. И предлагает встречу. Завтра. 10 утра. Кафе «Волна» на набережной. Угол столика у окна. Один». – Ильдар хмыкнул. – Вежливо так. Как деловое предложение. 
Рашид обдумывал. Яркин реагировал мгновенно. Узнал, что Лаптева спасена?
Узнал правду о провокации Волжского? Теперь он хочет личной встречи. Опасно.
Возможно, ловушка. Но шанс получить союзника против общего врага? Или хотя бы временное перемирие? 
– Передашь Пузанову: «Буду». 
Ночь прошла в тревожном ожидании. Рашид почти не спал, прислушиваясь к каждому шороху за окном. Радио «Маяк» бубнило о политическом кризисе, падении рубля, но он ловил другое: звук подъезжающей машины, шаги на лестнице. Утром первым делом позвонил Ветрову. 
– «Лебедь» на месте. Спокойна. Участковый – мужик надежный. Жена накормила, уложила. Но надолго ли? Волжский не дремлет. По городу рыщут его «бригады».
Ищут. Кого? Балерину? Или… тебя? Наши в РУВД шепчут – Волжский зол. Очень. После вчерашнего «сигнала» и твоего ответа. Говорят, он требует твоей головы. Буквально. 
– Пусть попробует взять, – ответил Рашид. – Как Рябинин? 
– Орёт. Требует адвоката. Грозится рассказать всё про Болотова, если его выпустят. Болотов, в свою очередь, мечется. Пытается достучаться до Волжского, но тот его не принимает. Говорят, «Болот» чуть ли не плачет от страха. Его «крыша» в милиции – в СИЗО. А новый «крышеватель» – Волжский – его игнорирует. Империя трещит, Рашид Ильдарович. 
 
Кафе «Волна». Утро. Туман стелился над Волгой. Кафе было почти пусто. Рашид выбрал столик у окна, спиной к стене, лицом к входу. Заказал кофе. В кармане пиджака лежал ПМ. Внутри – ледяное спокойствие. Он ждал дьявола. 
Ровно в десять в дверь вошел Михаил Яркин. Не такой, как его описывали. Не бухгалтер. Высокий, подтянутый, в безупречном сером шерстяном костюме, светлой рубашке без галстука. Лицо – интеллигентное, с острыми скулами и внимательными, очень холодными серыми глазами. Он нес в себе ауру не криминальной власти, а управляющего крупным банком. Спокойно подошел к столику, кивнул. 
– Муратов. – Голос был тихим, ровным, без акцента. – Благодарю, что пришли. – Он сел напротив, заказал эспрессо у официантки. Разглядывал Рашида. Взгляд был аналитическим, как у ученого перед опытом. – Вы оправдали мои… скромные ожидания. Быстро нашли Лаптеву. Быстро вывезли. Спасли от Николая. – Он произнес имя Волжского с легким оттенком брезгливости. – Что она рассказала? 
 
Рашид не стал скрывать. 
– Всё. Про долг Колесникову. Про то, что Волжский подстроил встречу. Сорвал вашу запонку. Оставил её на месте будущего убийства. Чтобы скомпрометировать вас. И оскорбить. «Сувенир для Кассира», – процитировал он слова Светланы. 
Яркин не изменился в лице. Только в уголках его холодных глаз мелькнуло чтото… похожее на удовлетворение? Или на ярость, спрессованную в алмаз? 
– Предсказуемо, – произнес он наконец. – Николай – талантливый садист, но стратег посредственный. Он думает, что запугает меня жестокостью? Или втянет вас в преследование меня? – Он отпил глоток эспрессо. – Глупо. Его время уходит. Время грубой силы и «Светильников». Наступает время порядка. Цифр. Законов. Даже ваших, – он кивнул в сторону Рашида. – Его выходка с запонкой… это последний вопль загнанного зверя. Он знает, что я близок к тому, чтобы убедить Аркадия Васильевича (Патриарха) в его… ненужности. 
Рашид понял: Яркин не просто использует его. Он видит в нем инструмент для легального устранения Волжского. Без грязи, без лишнего шума. Через суд. 
– Что вы предлагаете? – спросил Рашид напрямую. – Союз? Против Волжского? 
Яркин улыбнулся тонко, без тепла. 
– Не союз. Взаимовыгодное сотрудничество. Вы хотите посадить Волжского за убийство Колесникова? И за многое другое. Я могу дать вам… неопровержимые доказательства. Записи его разговоров. Свидетельства его людей. Документы на счета, через которые он финансировал киллеров. Всё, что нужно для обвинительного заключения. – Он отпил еще глоток. – В обмен на одно: гарантии безопасности для меня и моих людей. И… устранение Болотова как источника хаоса. Он – позор организации. Его финансовая деятельность – сплошная дыра.
Рябинин в СИЗО – хорошее начало. Доведите дело до конца. Посадите «Болота». А Волжского… я вам вручу на блюдечке. 
 
Рашид смотрел на Яркина. Предложение было почти идеальным.
Соблазнительным. И смертельно опасным. Получить доказательства на Волжского? Мечта! Но цена – стать палачом для врагов Яркина. И связаться с дьяволом напрямую. 
– Доказательства – сначала, – сказал Рашид. – Проверю. Если всё чисто – Болотов будет следующим за решеткой. А Волжский… он ответит за всё. Но никаких гарантий вам, Яркин. Ваше время тоже может уйти. После Волжского. 
 
Яркин кивнул, как будто ожидал этого. 
– Разумно. Доказательства получите сегодня. Через знакомый канал. – Он встал. – Удачи, следователь. И… остерегайтесь Николая. Он сейчас особенно опасен. Как раненый кабан. – Он положил на стол деньги за кофе и вышел из кафе, не оглядываясь. 
 
Рашид допивал остывший кофе, глядя на Волгу. Он только что заключил сделку с самим Кассиром Империи. Получил оружие против Волжского. Но стал пешкой в игре Яркина за власть. И где-то в городе Волжский, загнанный в угол, готовил ответный удар. Возможно, смертельный. А в садоводстве пряталась дрожащая от страха балерина, ключ к одному убийству и символ множества других. Война вступила в решающую фазу, где берег закона был скользким от крови и лжи. 
 
Глава 19: Доказательство Дьявола и Крик Загнанного Зверя (Сентябрь 1992 г.)
 
Возвращаясь с набережной, Рашид чувствовал холодную тяжесть в груди. Не страх, а осознание абсолютной бездны, в которую он шагнул. Доказательства от Яркина? Это все равно что брать яд у змеи в надежде, что она укусит другого первым. Он заехал в прокуратуру, нашел Ветрова в курилке – тот выглядел еще более измотанным, но с тлеющей искрой азарта в глазах. 
 
– Сергей. Будет посылка. От «Кассира». Сегодня. – Рашид опустил голос до шепота, хотя вокруг никого не было. – Флешка, дискеты, бумаги – не важно. 
Всё проверить. Каждую запись, каждый лист. На подлинность. На подставу. На скрытые метки. Предполагаем, что это компромат на Волжского. Убийства, финансирование, заказы. Но это Яркин. Он может дать правду, замешанную на лжи. Или чистый яд. 
Ветров побледнел, но кивнул. 
– Будет сделано. У меня есть знакомый в лаборатории – звуковик. Старый пердун, но гений. И в финансовой полиции парень – тихий, ненавидит эту мразоту. Проверим вдоль и поперек. Если там хоть волосок фальши – найдем. – Он затянулся, выпуская струю дыма. – А что взамен? Яркин просто так не раздает такое. 
– Болотов. Он хочет голову «Болота» на блюде. Через нас. Через закон. – Рашид посмотрел в окно. Город жил своей жизнью, не зная, какая игра идет в его подполье. – И мы ее дадим. Но по-нашему. Собственными уликами. Его компромат – лишь ускоритель. 
Посылка пришла через три часа. Не через Пузанова. Через обычного почтальона. Небольшая картонная коробка. Внутри – три аудиокассеты в пластиковых футлярах (без надписей) и тонкая папка с копиями документов. 
 
Рашид и Ветров заперлись в звуконепроницаемом кабинете для допросов. Включили старый кассетный магнитофон «Электроника». 
Первая кассета. Шипение, затем голоса. Хриплый, небрежный – Волжский. И заискивающий, пьяный – голос, который Ветров узнал мгновенно. 
 
– Волжский: «...значит, так, Петруха. Заказ. Кировский рынок. Тот ларек, что возле входа...» 
– Петруха (сдавленно): «Николай Петрович, да там же баба торгует...» 
– Волжский (раздраженно): «Мне пофиг! Хозяин не платит. Значит, светильник. Чтоб другим неповадно было. Чисто. Без свидетелей. Как учил.» 
– Петруха: «Слушаюсь... А баба?..» 
– Волжский: «Если мешать будет – тоже светильник. Два в одном. Экономия.
Деньги на твою карточку завтра. Отчитаешься.» 
 
Ветров вытер пот со лба. 
– Петруха… Петр «Хромой» Сомов. Мелкая сошка. Ушел на зону полгода назад за разбой. Говорят, там помер от «передоза». Удобно. 
 
Вторая кассета. Яркин! Его холодный, аналитический голос был неузнаваем. Ярость, едва сдерживаемая. 
– Яркин: «...это твои люди, Николай? «Светильник» в гараже? И моя запонка там же? Ты совсем охренел? Это же явка с повинной для мусоров!» 
– Волжский (насмешливо): «А что, Мишаня? Испугался? Или бабу свою пожалел? Она тебе всё рассказала? Как я её шёлк рвал?» 
– Яркин (тихо, опасно): «Ты играешь с огнём, Николай. Аркадий Васильевич не оценит твой… перформанс.» 
– Волжский: «Аркадий ценит результат. А результат – рынок наш, торговцы шелковые. И твой Кассир не сдрейфил? Или сдрейфил?» 
– Яркин: «Кончится это для тебя плохо. Очень плохо.»  Щелчок. Разговор обрывался. 
– Это… бомба, – прошептал Ветров. – Прямой разговор. Убийство на рынке. Угрозы Волжского Яркину. Признание в подставе с запонкой. 
 
Третья кассета. Финансы. Голос Волжского диктовал номера счетов в офшорном банке (Кипр), суммы, даты. Документы в папке – копии платежных поручений, распечатки звонков (примитивные по нынешним меркам), связывающие эти счета с оплатами известным в уголовном мире «решалам», включая того же «Хромого» Сомова. 
– Надо отдать Яркину должное, – пробормотал Рашид, листая документы. – Упаковано чисто. Цепочки прослеживаются. Счета, заказы, исполнители. Это хватит не только на убийство Колесникова, но и на прошлые «заказы» Волжского. На «Дачника», например. 
– Слишком чисто, – насторожился Ветров. – Как будто специально собрано. Для нас. Где Яркин всё это взял? Он же не дурак, чтобы записывать свои разговоры с Волжским.   
– Возможно, записывал Волжский. Для контроля. Или для шантажа. А Яркин… «нашел» копии, – предположил Рашид. – Неважно. Если лаборатория подтвердит подлинность записей, а финансисты – документы, это наш билет на Волжского. Но Болотова мы берем своим ходом. Сегодня же. 
 
СИЗО-1. Допросная. Борис «Болот» Болотов выглядел жалко. Малиновый пиджак сменил на казённый бушлат. Золотая цепь исчезла. Его тучное тело обвисло, глаза бегали, как у загнанного кабана. Запах дешёвого одеколона не мог перебить запах страха. 
– Муратов! – завопил он, едва Рашид вошел. – Это беззаконие! Я бизнесмен! У меня связи! Волжский меня вытащит! Он… 
– Волжский тебя сдал, Борис, – спокойно перебил Рашид, садясь напротив. Он положил на стол диктофон с записью голоса «Болота» с рынка и… копию одного документа из папки Яркина. Платежное поручение с отметкой банка. От Болотова на счет Волжского. Крупная сумма. Дата – за день до убийства Колесникова. – Смотри. Твои деньги. На счет Волжского. За что? За «урегулирование» проблемы с Колесниковым? За «Светильник»? 
Болотов остолбенел. Его лицо стало землистым. 
– Это… это не я… Это подделка… 
– А это подделка? – Рашид включил диктофон. Голос Болотова хрипел: «Кто не в теме – вон до заката!». – Или показания Рябинина? Он уже поёт, Борис. Как соловей. Про взятки. Про твои «просьбы» закрыть глаза на рэкет. Про то, что ты лично приказал «припугнуть» Колесникова. А Волжский… – Рашид ткнул пальцем в платежку. – …просто выполнил заказ. С перевыполнением плана. И теперь он сдал тебя с потрохами, чтобы спасти свою шкуру. Ты – расходный материал, «Болот». Пешка. 
Болотов задохнулся. Капли пота стекали по его вискам. Он смотрел на платежку, как на смертный приговор. Страх перед Волжским боролся с животным инстинктом самосохранения. Инстинкт победил. 
– Он… он сволочь! – выкрикнул Болотов, срываясь на визгливый шепот. – Это он всё! Он приказал убрать Колесникова! Я только… передал денежки! По старой дружбе! А он… он подставил меня! С этой дурацкой запонкой! И теперь… теперь он меня сдал?! – Он ударил кулаком по столу. – Ладно! Хрен с ним! Я всё расскажу! Всё! Какие у Волжского схемы! Где его схроны! Кто его киллеры! Но… – он посмотрел на Рашида с мольбой, – …вы меня защитите? От него? Он меня убьет! Здесь! В камере! Он везде может! 
– Защитим, – пообещал Рашид, хотя уверенности не было. – Но только если ты дашь полные, детальные показания. Не только на Волжского. На всю его сеть. Начиная с самого низа. Пиши. Всё. Сейчас. 
Пока Болотов, дрожащей рукой, строчил явку с повинной и показания, Рашид вышел в коридор. Зазвонил мобильный. Отец. 
– Рашид. Беда. – Голос Ильдара был сдавленным. – Участковый… тот, что в садоводстве… Его нашли. В лесу. Возле его же домика. – Пауза. Рашид почувствовал, как холодеет кровь. – «Светильник». Весь… изуродованный. И на груди… записка. «За воровство. Следующий – твой лебедь». 
 
Они нашли укрытие. Убили участкового. И знают, что Лаптева там была. Теперь они ищут ее. 
– Лаптева? – выдохнул Рашид. 
– Исчезла. Когда нашли участкового – её уже не было. И следов борьбы нет. Как сквозь землю провалилась. Или… её кто-то вывез раньше. Кто?   
Яркин? Мелькнула мысль. Узнал о провале? Забрал свою "бабу"? Или Волжский успел? 
– Ветров знает? – спросил Рашид, сжимая телефон. 
– Ему позвонил начальник РУВД того района. Он в шоке. Мчится туда. Рашид… – в голосе отца прозвучала беспомощность, – …это война. На уничтожение. Они не остановятся. 
Рашид закрыл глаза. В ушах стоял визгливый голос Болотова, признающегося во всем. В голове – образ убитого участкового и пропавшей Лаптевой. И холодный, расчетливый взгляд Яркина. Доказательства дьявола были в его руках.
 Загнанный зверь (Болотов) кричал от страха. А свидетельница, ключ к правде, исчезла. И где-то в городе Волжский, почуявший кровь, готовил следующий удар. Возможно, по отцу. Возможно, по нему самому. 
Он открыл глаза. Взгляд был твердым. 
– Держись, отец. Я скоро. А пока… сиди на замке. И готовь тот самый ТТ. – Он положил трубку, обернулся к двери допросной, за которой визжал Болотов. Перед ним лежал его первый крупный трофей в этой войне – признание и показания.
Но цена оказалась слишком высокой. И война только начиналась. Следующий ход был за Волжским. И этот ход будет кровавым. 
 
 
 Берег Закона. Часть II: Лихие (1991-1999)
 
Глава 20: Осмотр (Июль 1992 г., Самара)
 
Жара стояла мертвая, вязкая, как смола. Она не обволакивала – она давила, заливаясь в легкие спертым воздухом, пропитанным запахами гниющего мусора, дешевого бензина и чего-то сладковато-приторного, от чего сводило желудок. Этот запах вел Рашида Муратова по узкому проходу между облупившимися гаражами на задворках Кировского рынка. Цель – покосившийся сарай, больше похожий на развалину. Место, где нашли Степана Игнатьевича Колосова, по кличке «Светильник». Торговца тряпьем. Свидетеля по делу Болотова. 
 
Двое криминалистов в полинялых рубашках, мокрых от пота, копошились у входа. Участковый, лейтенант с мешками под глазами и вечным выражением апатии на лице, курил в сторонке, явно желая поскорее отбыть номер. Рашид подошел, его походка была резкой, экономичной, лицо – каменной маской. Лишь в глазах, холодных и невероятно сосредоточенных, горел огонь той самой ледяной ярости, что закипела в нем после звонка о смерти Колосова. 
 
«Что?» – голос Рашида прозвучал как удар лезвия по льду, перекрывая назойливое жужжание мух. 
 
Старший криминалист, Семенов, обернулся, вытирая лоб грязным платком.
«Муратов… Все как обычно. Жесть. Зашли, видимо, когда он запирался. Ударили «сзаду», обездвижили. Потом… работали.» Он махнул рукой в сторону темного провала двери. «Метка. На стене. Керосинкой, видимо. Знакомо.» 
 
Рашид шагнул внутрь, игнорируя предупреждающий жест Семенова насчет следов. Тело уже увезли, но картина говорила красноречивее любых слов. Темное пятно на земляном полу, огромное, впитавшееся в глину. Следы борьбы – опрокинутая бочка, рассыпанный тряпьем товар. И на стене, напротив входа, аккуратным, почти каллиграфическим почерком выжжено: «СВЕТИЛЬНИК ПОГАС. БОЛЬШЕ НЕ СВЕТИ». 
 
«Почерк Волжского», – пробормотал Семенов, стоя за спиной Рашида. «Или его ублюдков. Любят они эту театральщину.» 
 
Рашид не ответил. Его взгляд сканировал каждый сантиметр сарая, каждую щель, каждую соринку. Он видел не хаос, не просто место преступления. Он видел «послание». Личное, адресованное ему, Рашиду Муратову. «Видишь, следователь? Видишь, что бывает с теми, кто открывает рот против нас? Ты следующий?» Эта мысль не пугала. Она добавляла свинца в кровь, превращая ярость в нечто твердое, неумолимое, как ледник. 
 
Он наклонился у края темного пятна. Среди обрывков ткани и осколков разбитой лампочки (ирония?) что-то белело. Небольшой, обгоревший по краям клочок бумаги. Рашид аккуратно поддел его карандашом. Надпись, выведенная химическим карандашом, была наполовину смыта или залита чем-то темным, но цифры читались: «КВ-17» и ниже – «Каптер. 5 к.» 
 
«Что это?» – Семенов прищурился. 
«Мусор, – флегматично бросил участковый, докуривая. – У челнока всякого хлама полно.» 
 
«Зафиксируйте, – приказал Рашид, не отрывая глаз от бумажки. Голос не терпел возражений. – Особенно этот фрагмент. Макросъемка. И следы у двери – там, где стоял тот, кто бил сзади. Обувь, 44-45 размер, глубокий протектор, стертый с внешней стороны. Как у половины «спортсменов» Болотова.» Он знал их почерк, их привычки, их любимые модели кроссовок и ботинок, купленных на воровские деньги. 
 
«Рашид Ильдарович, – Семенов понизил голос, – формально… это же убийство.
Обычное. Может, действительно личные счеты? Зачем тянуть сюда Волжского?
Он же как бешеный пес…» 
 
Рашид наконец поднял на него взгляд. Холодный, пронзительный. «Обычное? С такой меткой? В день, когда он должен был дать показания по вымогательству на этом рынке?» Он ткнул пальцем в сторону шумящего за гаражами базара. «Это не убийство, Семенов. Это казнь. Публичная. И послание. Всем свидетелям. И…» Он сделал паузу, подчеркивая, «…следователям. Особенно мне. Так что фиксируйте все. Особенно связь с Болотовым и его людьми. Это дело ОПГ. Мое.» 
 
Он вышел из сарая, оставив криминалистов переглядываться. Жара ударила в лицо, но внутренний холод был сильнее. В кармане пиджака лежал еще один клочок бумаги – точная копия только что найденного, сделанная им заранее. План приводился в действие. Кость готова к броску.
   
 
           Кабинет Михаила Яркина был островком стерильного порядка в море самарского хаоса начала 90-х. Кондиционер (редкая роскошь) боролся с уличной жарой, создавая почти прохладную тишину. На столе из светлого дерева – новенький компьютер, факс, калькулятор Citizen с длинной лентой. На стене – карта Самары с цветными стикерами, обозначавшими точки влияния «семьи». Яркин, в безупречной белой рубашке с галстуком, сидел, изучая отчет. Он выглядел не как бандит, а как молодой, амбициозный директор перспективного, хоть и сомнительного, предприятия. 
 
Тишину нарушил тихий стук в дверь. Вошел верный «курьер», человек с пустым взглядом и руками, знающими свое дело. Молча положил на стол толстый коричневый конверт без марки и обратного адреса. 
 
«Откуда?» – спросил Яркин, не глядя. 
 
«Подбросили в машину, когда я был в магазине. Район рынка.» 
 
Яркин кивнул, отпустил человека. Аккуратным движением тонкого ножа для бумаг вскрыл конверт. Высыпал содержимое на стол. Фотографии. Распечатки каких-то сумм, списков. Несколько фотокарточек 3х4. И короткая, машинописная записка без подписи. 
 
Он начал просматривать. Фото Василия Болотова, расплывчатого, но узнаваемого, принимающего пачку купюр от человека, которого Яркин знал как конкурента «Дачника». Выписки из якобы «левых» тетрадок учета сборов с Кировского рынка – суммы не сходились с теми, что Болотов сдавал в общак. Значительно не сходились. Фото ключевого «боевика» Болотова, Глеба «Глыбы», того самого, что носил кроссовки 44-го размера со стертым протектором, в подворотне у сарая Колосова в день убийства. И записка: «Волжский режет не только свидетелей. Он режет твой кусок. И готовит место у Дачника. Хаос – его стихия. Твоя ли?» 
 
***
 
Яркин не дернулся, не закричал. Он откинулся в кресле, сложив пальцы домиком. Его лицо оставалось бесстрастным. Лишь в уголках глаз залегли тени напряженной работы мысли. Провокация? Очевидно. Но… слишком детально. Слишком опасно для Болотова, если правда. А цифры… он помнил отчеты по Кировскому. Нестыковки были. Он списывал на глупость и жадность Волжского, его вечную тягу «на шару». Но такие суммы? И связь с Дачником? И это убийство свидетеля с меткой – без санкции? Создающее лишний шум, привлекающее таких упертых, как Муратов? 
 
«Дурак… Или враг, – тихо произнес Яркин, глядя на фото Болотова. – И то, и другое – роскошь, которую мы не можем себе позволить.» 
 
Он взял трубку внутреннего телефона. Набрал короткий номер. 
 
«Алик? Это Яркин. Слушай сюда. На Кировском рынке начать ревизию. Полную.
Все точки Волжского. Сейфы, тетради, заначки – все вскрыть, все пересчитать. Его людей – отстранить от касс, от сборов. Заменить на наших. И за Глебой «Глыбой» установить наружку. Круглосуточно. Куда ходит, с кем говорит. Особенно если попрет в сторону Дачниковских. Да. Срочно. Сам Патриарх требует порядка.» Он положил трубку. Его взгляд упал на цифры в распечатке.
Холодный расчет сменился легкой, почти незаметной усмешкой. «Роскошь,
Василий…» 
 
*** 
 
Рашид стоял у окна своего кабинета в прокуратуре. За окном спускались сумерки, окрашивая Самару в грязно-лиловые тона. На фоне темнеющего неба ярко горели окна нескольких зданий – банков, ресторанов, офисов новых «фирм». Островки криминального процветания. В кабинете было душно, но он не включал свет. Только тлеющая сигарета в его руке отбрасывала колеблющуюся тень. 
 
Адреналин после осмотра и после отдачи приказа о «подбросе» постепенно сходил. На смену приходило другое – тягучее, гнетущее напряжение ожидания. Он запустил механизм, который уже не остановить. В голове проигрывались варианты. Как Яркин отреагирует? Проверит? Поверит? Насколько быстро он двинется против Болотова? Как отреагирует сам «Волжский» – бык, загнанный в угол? 
 
Ледяная ярость сжалась в тугой, раскаленный шар где-то в груди. Теперь требовалась не ярость, а выдержка. Стальные нервы. Умение ждать и бить точно в момент. 
 
На столе резко зазвонил телефон. Рашид взглянул на часы. Поздно. Он медленно подошел, поднял трубку. 
 
«Муратов.» 
 
В трубке – тяжелое, прерывистое дыхание. Потом голос, сдавленный до шепота, полный животного страха: «Рашид Ильдарович? Это… Ветров. Беда…» 
 
Рашид напрягся, но голос его остался ровным, командным: «Дыши, Ветров.
Говори четко. Что случилось?» 
 
«Болотов… Он как бешеный! Рыщет по городу, орет на всех… К нему приезжали люди Яркина! Днем! На рынок! Алик Пузанов лично вел ревизию! Выгнали всех Васиных людей с касс! Опись делают! Сейфы вскрывают! Василий к Яркину рвался… Говорят, чуть ли не драка у него в приемной была! Охрана выставила! Теперь Васины пацаны… они шепчутся, злые, как голодные псы… Они… они чтото затевают, Рашид Ильдарович! Чую! Будет стрельба! Я… я боюсь!»  Информация обрушилась лавиной. Точно по плану. Быстрее, чем он ожидал. Яркин среагировал молниеносно, жестко. Болотов загнан в угол. 
 
«Слушай, Ветров, – голос Рашида стал резче, – возьми себя в руки. Твоя задача – быть ушами. Слушать. Узнать, что именно нашли ревизоры Яркина. Узнать, куда направлен гнев Болотова. На Яркина? На кого-то конкретно? И главное – где и когда они могут сойтись. Понимаешь? Это ключ. Не паникуй. Держись. Ты нужен.» 
 
«Поста… постараюсь, Рашид Ильдарович…» – в трубке послышались всхлипы. Ветров был на грани. 
 
«Звони, как только что-то узнаешь. Осторожно.» Рашид положил трубку. В тишине кабинета его собственное дыхание вдруг показалось ему громким. 
 
Он снова подошел к окну. Город окончательно погрузился в ночь. Где-то там, в этих темных улицах, два волка из одной стаи начали грызть друг другу глотки. Он, Рашид Муратов, бросил между ними окровавленную кость. Первый шаг сделан. План сработал. 
 
Но на душе не было торжества. Только тяжелая, как свинец, ответственность и холодное предчувствие бури. Он поймал тигра за хвост. Теперь нужно было успеть вырвать у него клыки, пока тигры рвут друг друга. 
 
«Машина запущена, – подумал он, гася о подоконник сигарету. – Волки начали грызться. Теперь главное – успеть подобрать куски. До того, как они сожрут друг друга… или кинутся на меня.» 
 
Он щелкнул выключателем. Кабинет погрузился во тьму. В темноте его лицо было неразличимо, лишь тлеющий окурок на мгновение высветил жесткий, непроницаемый профиль. Глава закончена. Война – объявлена. 
 
Глава 21: Костолом (Июль 1992 г., Самара) 
 
Три дня. Три дня в городе витал запах грозы. Не той, что приносит дождь и прохладу, а той, что копится в наэлектризованном воздухе, грозя разрядом, сжигающим все на своем пути. Три дня Рашид Муратов жил в режиме напряженного ожидания, его нервы натянуты как струны. Информация от Ветрова поступала отрывочная, пропитанная страхом: 
 
* День 1: Люди Яркина завершили ревизию на Кировском. Выявлены "огромные недостачи". Болотову закрыт доступ к основным кассовым точкам рынка. Его люди мрачны, пьют в своих "штабах". 
* День 2: Болотов вновь пытался прорваться к Яркину. На этот раз его не пустили даже в здание. У подъезда "офиса" произошла словесная перепалка с охраной Алика Пузанова. Пулями не стреляли, но взглядами – да. Ветров передал шепоток: Вася ищет стволы. Говорит, Кассиру надо кости пересчитать.  *   День 3: Тишина. Зловещая. Ветров звонил шепотом: "Ничего не слышно. Как перед боем. Болотовцы куда-то слиняли из своих точек. Яркинцы тоже не светятся. Страшно, Рашид Ильдарович..." 
 
Рашид чувствовал это напряжение каждой клеткой. Он знал – удар Болотова неизбежен. Глупый, яростный, отчаянный. Как затравленный кабан бросается на охотника. Он усилил наблюдение за ключевыми точками, связанными с Яркиным, через немногих, еще не купленных или просто боящихся его гнева оперативников. Но город был велик, а щупальца "Кассира" расползлись далеко. 
 
*** 
 
Удар пришелся не по Яркину. Не по его шикарному офису. Удар пришелся по «символу». По тому, что Яркин создал, чем гордился, что приносило стабильный, почти легальный доход и было образцом его "цивилизованного" подхода. 
 
"Автосалон "ЭлитАвто" на Московском шоссе. Выстрелы, взрыв!" – доложил дежурный, ворвавшись в кабинет Рашида. Было около 10 вечера. 
 
Рашид мчался по ночному городу, сирена "Волги" резала тишину спальных районов. "ЭлитАвто" – это была не просто "разборка". Это была витрина Яркина. Место, где отмывались деньги, где крутились крупные сделки с угнанными иномарками под видом легальных, где "бизнесмены новой волны" покупали статус. И Болотов выбрал именно его. 
 
Картина, открывшаяся при подъезде, была апокалиптической. Огромные витрины салона выбиты. Внутри – кромешная тьма, подсвеченная языками пламени, лизавшими дорогую отделку и остатки разбитых "Мерседесов" и "БМВ". Воздух гудел от треска огня, звона разбитого стекла под ногами и... тишины. Слишком тихой для места, где только что стреляли. 
 
Милиция оцепляла периметр, толпа зевак росла как на дрожжах. Рашид, предъявив удостоверение, прорвался к переднему краю. Его встретил капитан Руднев, начальник местного РУВД, лицо которого выражало смесь ужаса и полной беспомощности. 
 
"Муратов... Твои волки?" – буркнул он, кивая в сторону пекла. 
 
"Мои бы так не глумились. Что случилось, Игорь Васильевич?" 
 
"Нагрянули, как черти. Три машины. Человек десять, маски. Сначала автоматными очередями по витринам, по охране... Охранники – двое – убиты на месте, у входа. Потом ворвались внутрь... Гранатами! Видишь?!" Руднев махнул рукой на вывороченные взрывом металлические ворота гаража внутри салона. "Не просто стреляли по машинам – *резали* их! Топорами, ломами! Капоты, двери, стекла... Как звери! Потом подожгли и – смылись. Минуты за три. Мы примчались – уже вовсю полыхало." 
 
Рашид подошел ближе к выбитой витрине, игнорируя крики пожарных. Жар от огня бил в лицо. Среди обломков дорогого пластика и кожи сидений, рядом с исковерканным остовом когда-то белого "Мерседеса-600", валялся кусок картона. Прибитый к полу ножом. Надпись была выведена грубо, маркером, но читалась четко: "КАССИРУ! ЭТО ТЕБЕ ЗА КОСТИ! ВОЛЖСКИЙ БЫЛ ЗДЕСЬ!"
 
"Театрально," – процедил Рашид, снимая перчатку, чтобы аккуратно сфотографировать "метку" своим "Зенитом" еще до криминалистов. Внутри клокотала ярость, но не та, ледяная, что была в сарае Колосова, а другая – горячая, от понимания, что хаос вырывается из-под контроля. Болотов, идиот! Ты играешь в мою игру, но слишком грубо! 
 
"Нашли кого-нибудь внутри? Кроме охранников?" – спросил он Руднева. 
 
"Пока нет. Но ад там... Вряд ли кто выжил, если был." 
 
Рашид окинул взглядом горящий салон. Его взгляд упал на заднюю дверь, ведущую в офисную часть. Она была выбита, но не изнутри, а снаружи. Они зашли и туда.
 
"Руднев! Офисы! Там мог кто-то задержаться!" 
 
*** 
 
Кабинет управляющего "ЭлитАвто" был разгромлен с особым тщанием. Разбитый компьютер, изрезанные кресла, рассыпанные по полу документы. И посреди этого хаоса, прислонившись к разбитому сейфу, сидел человек. Молодой, в дорогом, но теперь изорванном и залитом кровью костюме. Лицо – месиво. Обе руки неестественно вывернуты, пальцы переломаны. Он был еще жив. Его грудь судорожно вздымалась, из перебитых губ вырывалось хриплое, клокочущее дыхание. Это был Семен Литвинов, правая рука Яркина по "автотематике", его протеже, человек, которого "Кассир" ценил за ум и преданность. 
 
"Семен... Семен, держись!" – Рашид опустился на колени рядом, отстраняя растерявшегося милиционера. Он узнал его. Литвинов слабо задергал головой, его единственный уцелевший глаз с мутной поволокой попытался сфокусироваться на Рашиде. Взгляд был полон нечеловеческой боли и… немого вопроса. 
 
"Кто? Болотов? Его люди?" – спросил Рашид тихо, но четко. 
 
Литвинов снова дернул головой, пытаясь кивнуть. Из горла вырвался хрип, больше похожий на стон. Его взгляд скользнул в сторону разбитого стола. Рашид последовал за ним. Среди обломков дерева и бумаг лежал... калькулятор. Дорогой, импортный. Как у Яркина. Кто-то с силой швырнул его об стену, но не добил. На маленьком экранчике, треснувшем, но еще работающем, замерло число: 17250.
 
Рашид мгновенно сфотографировал калькулятор. Что это? Сумма? Код? Номер счета? Это было что-то. Улика. Связь с деньгами Яркина. Возможно, ключ. 
 
"Скорая! Быстрее!" – закричал он в дверь. Но было ясно – Литвинов нежилец. Его тело уже обмякло, взгляд застыл, уставясь в потолок. Последний хрип затих. 
 
Рашид медленно поднялся. Он смотрел на изуродованное тело. Это была не просто жестокость. Это было послание. "Видишь, Кассир? Я могу не только твои машины крушить. Я могу крушить твоих людей. Твою репутацию. Твои кости."  И это послание было адресовано и ему, Муратову. "Видишь, следователь? Это твоих рук дело. Кровь на твоем берегу закона." 
 
*** 
 
Яркин узнал о налете мгновенно. Его лицо, когда ему доложили по спецсвязи, оставалось непроницаемым. Лишь белизна костяшек пальцев, сжимавших трубку, выдавала ярость. Он отдал всего две команды: 
 
1. "Найти Литвинова. Живым." 
2. "Привести ко мне Пузанова. Немедленно." 
 
Когда Алик Пузанов, бледный, пропахший дымом, вошел в кабинет, Яркин молча указал ему на стул. Сам стоял у окна, спиной. 
 
«Жив?» —спросил Яркин без эмоций. 
 
"Нет, Михаил Аркадьевич. Муратов нашел... Они его... Они с ним сделали..." – голос Пузанова дрожал. 
 
Яркин медленно обернулся. Его глаза были пустыми, как дула. "Ты отвечал за безопасность всех точек. За оперативный ответ. Где твои люди были, Алик? Почему они примчались после того, как Волжский укатил пить за свою победу? 
 
"Михаил Аркадьевич, я… мы не ожидали такого наглости! Он же псих! Он..." 
 
"Он затравленный шакал, Алик! – Голос Яркина оставался тихим, но в нем зазвенела сталь. – Шакала нужно бить быстро и точно. По мозгу. Чтобы не мучился. Ты дал ему время оскалиться и укусить. За Литвинова... за салон... за убытки... за позор перед Патриархом – это на твоей голове, Алик." 
 
Пузанов побледнел еще больше. "Михаил Аркадьевич, я исправлю! Я найду
Волжского! Я…" 
 
«Найдешь, – перебил Яркин. – Но не для того, чтобы бить. Для того, чтобы привести. Сюда. К утру. Живым и… способным говорить. Патриарх требует объяснений. А я... – Яркин подошел к столу, взял в руки тяжелую металлическую линейку, – ...хочу выслушать его лично. Каждое его слово. Каждое хвастливое «я был там». Ты понял, Алик? Живым!»
 
Пузанов понял. В его глазах мелькнул не страх, а холодная решимость палача.
"Он будет здесь, Михаил Аркадьевич. Живым." 
 
"Иди." Яркин снова повернулся к окну. Он смотрел на ночной город, где только что горел его салон и умирал его человек. Его лицо было каменным. Расчет сменился чем-то другим – абсолютной, безжалостной решимостью. "Василий... Ты перешел все границы. Теперь ты – расходный материал." 
 
*** 
 
Рашид вернулся в прокуратуру глубокой ночью. В кабинете пахло дымом, въевшимся в одежду. На столе лежали первые протоколы осмотра "ЭлитАвто", фотографии, в том числе – калькулятора с цифрой 17250. И трупа Литвинова. Рашид смотрел на них, но видел другое – искаженное болью лицо умирающего, немой укор в его единственном глазу. 
 
"Это твоих рук дело." 
 
Он сжал кулаки. Да, это была его игра. Его план. Но Болотов превратил его в кровавое побоище. Литвинов... он знал его поверхностно, но это был не отброс. Это был человек. Разменная монета в его войне с Патриархом. 
 
Телефон разрывался. Звонили сверху, требовали отчет, почему в городе стрельба и пожары. Звонили снизу – оперативники докладывали, что по городу рыщут машины и люди Пузанова, явно кого-то ищут. Звонил Ветров – истеричный, почти невменяемый: 
 
"Они... они Литвинова! Рашид Ильдарович! Я слышал... Говорят, Волжский лично... пальцы... Господи! Пузановские всех подняли! Они ищут Васю! Клянутся живьем доставить! Яркин приказал! Это... это будет бойня! Они меня найдут! Они знают, что я к вам...!" 
 
"Ветров! – Рашид врезал кулаком в стол, пытаясь перекричать истерику. – Слушай! Ты сейчас в безопасности, если сидишь тихо. Где Болотов? Где он может быть? Его последняя берлога?" 
 
"Я… я не знаю точно! Он не в городе! Может, на даче у речки? Ту, что за Красной Глинкой? Старую, дедовскую? Но там же его только свои знают... Охранники, может... Глыба с ним... Рашид Ильдарович, заберите меня! Пожалуйста!" 
 
"Сиди. Жди моего звонка. Никуда не выходи. Ни с кем не говори." Рашид бросил трубку. Он знал эту дачу. Заброшенный домик в пойме. Логово. 
 
Он схватил трубку, набрал номер дежурного по УВД. "Это Муратов. Срочно: группа захвата. Без шума. Адрес: пойма Волги, за Красной Глинкой, старый рыбацкий поселок, дом номер... (он назвал примерный ориентир). Подозреваемый в особо тяжком – Болотов Василий, он же Волжский. Возможно, вооружен, с сообщниками. Цель – задержание. Только задержание. Живым, понятно? Я выезжаю на место. 
 
Он сорвал с вешалки пиджак. Его цель была двойной: не дать Пузановым выкрасть или убить Болотова до суда и взять его живым – ценнейшего свидетеля против Яркина и всей ОПГ! Калькулятор с цифрой – это ключ, но показания Волжского под протокол – это динамит. 
 
Рашид выбежал в коридор. В голове стучало: "Успеть. Надо успеть. До того, как волки сожрут друг друга. До того, как Ветров сломается. До того, как Яркин заметет все следы." 
 
"Волга" рванула в ночь, в сторону Красной Глинки. Рашид давил на газ. Он знал – гонка уже началась. Гонка за живым Болотовым. Гонка за правдой. Гонка по краю пропасти, которую он сам и разверз. 
 
Финал главы: Машина Рашида несется по пустынной дороге к реке. Где-то впереди, в ночи, должно быть логово Болотова. А с другой стороны города, наверняка, уже мчатся черные "Волги" Алика Пузанова с одним приказом: "Живым. Способным говорить." И за этой фразой стоял весь холодный ужас методов "Кассира". Гроза, копившаяся три дня, наконец обрушилась, и Рашид мчался прямиком в ее эпицентр 
 
 
Главу 22: Гонка по Крови. 
 
(Июль 1992 г., Самара, Ночь) 
 
Дорога за Красной Глинкой была убийственной – разбитый асфальт переходил в глинистую колею, уходящую в пойменный лес к Волге. "Волга" Рашида, с потухшими фарами, прыгала по ухабам, скребя днищем о кочки. Сзади, едва поспевая, темнели тени двух милицейских "уазиков" с группой захвата. В салоне стояла гнетущая тишина, нарушаемая только ревом мотора и скрежетом металла.
Рашид молчал, его пальцы судорожно сжимали руль. В голове стучал один ритм: Успеть. Успеть. Успеть. 
 
"Живым. Способным говорить." Приказ Яркина Пузанову висел в ночном воздухе ледяной угрозой. Рашид знал, что это означало на языке ОПГ. Болотов должен был дать показания под протокол, стать козырем против всей "семьи", а не просто стать жертвой внутренней разборки и исчезнуть в подвалах Яркина. 
 
"Вот поворот!" – резко сказал лейтенант из ОМОНа, сидевший рядом с Рашидом, тыкая пальцем в темноту. Он знал эти места. – "Дальше пешком. Шумом спугнем." 
 
Рашид резко свернул, заглушил мотор за последним поворотом перед поляной, где виднелись очертания покосившегося домика и старого сарая. Выпрыгнул. Ночь была глухой, только стрекот цикад да шелест листьев. Но Рашид почуял неладное. Слишком тихо. Слишком... пусто. Ни огонька, ни лая собаки. 
 
"Оцепление! Быстро и тихо!" – прошипел командир группы, капитан Гордеев. Бойцы, щелкая затворами, растворились в темноте, обходя поляну. Рашид с Гордеевым и еще двумя пошли напрямую, к дому. 
 
И тут тишину разорвал дикий, нечеловеческий вопль. Он шел из сарая. Потом – приглушенный удар, стон, и снова вопль, полный такой боли и ужаса, что у Рашида по спине пробежали мурашки. 
 
"Быстрее! Они уже здесь!" – крикнул Рашид, выхватывая табельный ПМ. 
 
Они рванули к сараю. Дверь была приоткрыта. Рашид пнул ее ногой. Картина, открывшаяся в свете фонариков бойцов, заставила даже видавших виды омоновцев замереть. 
 
Василий Болотов, "Волжский", был привязан к столбу. Рубашка порвана, живот и грудь – в кровавых полосах. Рядом валялся окровавленный топор. Напротив него, тяжело дыша, стоял здоровенный детина в маске – один из людей Пузанова. В руке у него были... плоскогубцы. И пальцы на левой руке Болотова были неестественно вывернуты, сине-багровые. 
 
"Стой! Милиция! Руки вверх!" – рявкнул Гордеев, вскидывая автомат. 
 
Человек в маске вздрогнул, обернулся. В его глазах не было страха – лишь яростное разочарование. Он бросил плоскогубцы, но рука потянулась за кобурой у пояса. 
 
"Не дури!" – заорал Рашид. – "Стрелять будем!" 
 
Вместо ответа человек рванул к задней двери сарая. Раздалась короткая автоматная очередь – предупредительная, над головой. Человек нырнул в темноту. 
 
"Держать его!" – скомандовал Гордеев, и двое бойцов кинулись в погоню. 
 
Рашид бросился к Болотову. Тот был в полубессознательном состоянии, лицо залито кровью и потом, глаза мутные от боли и шока. Он что-то хрипел, пуская кровавые пузыри. Рашид быстро перерезал веревки, поддерживая оседающее тело. 
 
"Болотов! Василий! Держись! Слышишь меня?" – Рашид тряхнул его. 
 
Болотов закатил глаза, потом с трудом сфокусировался на Рашиде. Взгляд был безумным, лишенным осознания. "Па... пацаны... за мной?" – прохрипел он бессвязно. "Глыба... где Глыба? Кассир... сволочь... он... он Литвинова... я ж не хотел... они сами..." 
 
"Кто 'они', Болотов? Кто здесь был? Пузанов? Яркин приказал?" – настойчиво спрашивал Рашид, понимая, что время на исходе. Шум погони затихал в лесу. 
 
Болотов вдруг забился в истерике: "Они! Они везде! Пацаны мои... Глыба... лежит... у дома... Он за меня... а они... пальцы... кости..." Он завыл, уткнувшись окровавленным лицом в плечо Рашида. Психика сломана. Но в этом бреду была страшная правда. 
 
"Капитан! У дома! Ищите второго!" – крикнул Рашид Гордееву. 
 
Через минуту бойцы вынесли из-за угла дома еще одно тело. Глеб "Глыба". Мертвый. Пуля в лбу, в упор. Видимо, прикрывал отход хозяина или попался первым. 
 
"Живых больше нет. Тот ушел, слинял в лес. Не догнали," – доложил один из бойцов, вернувшихся с погони. 
 
Рашид посмотрел на истекающего кровью, сломанного Болотова, на мертвого "Глыбу", на окровавленный топор и плоскогубцы. Люди Пузанова опоздали буквально на минуты, но успели начать "допрос". А потом сбежали, бросив свою жертву, когда поняли, что приехала милиция. *Или выполнили часть приказа – "способным говорить" – и отступили?
 
"Скорая! Быстро! И следственная группа сюда!" – приказал Рашид, снимая пиджак, чтобы попытаться перевязать самые страшные раны Болотову. Он был жив. Чудом. Но калека. И, возможно, псих. Но он был здесь. В руках прокуратуры. Главное – живой свидетель против Яркина. 
 
*** 
 
В кабинете Яркина царила тишина, нарушаемая только тиканьем дорогих часов. Пузанов стоял по стойке "смирно", лицо землистого оттенка. Он только что доложил о провале. 
 
"... Муратов успел. С группой захвата. Болотов тяжело ранен, но жив. Его забрали в больницу под охрану. Глыба убит. Наши... один задержан при отходе. Остальные вышли." 
 
Яркин сидел за столом, неподвижный, как статуя. Он смотрел не на Пузанова, а куда-то в пространство. Его лицо было абсолютно бесстрастным. Лишь тонкая линия сжатых губ выдавала невероятное напряжение. 
 
"Задержан?" – наконец спросил он, голос – ледяная игла. 
 
"Да, Михаил Аркадьевич. Мелкая сошка. Не болтливый, но... Муратов будет его прессовать." 
 
"Идиот." Слово прозвучало тихо, но с убийственной силой. Оно относилось и к задержанному, и к Пузанову, и ко всей ситуации. Яркин медленно поднял глаза на Пузанова. В них не было гнева. Была пустота. Пустота абсолютного расчета, пересчитывающего потери. "Ты знаешь, что это значит, Алик?" 
 
"Михаил Аркадьевич, я…" 
 
"Это значит, – перебил Яркин, – что Василий Болотов, псих и предатель, теперь будет лепетать свои бредни под протокол. А Муратов, этот упертый ищейка, пришьет ему все: и Кировский рынок, и Колосова, и Литвинова. И попытается выйти на нас. Через этого болвана, которого ты оставил Муратову. Через цифры, которые нашел у Литвинова." Он замолчал, его взгляд стал острым, как бритва.
"17250... Ты знаешь, что это?" 
 
Пузанов растерянно помотал головой. 
 
"Это был номер одного из закрытых счетов Литвинова. На который он сливал часть налички с "ЭлитАвто" мимо основного общака. Для себя любимого. Яркин позволил себе тонкую, ледяную усмешку. Семен оказался нечист на руку. Ирония? Болотов, убивая его, невольно указал Муратову на вора. Но Муратов этого не знает. Он будет искать связь этой цифры со мной. Со всей семьей." 
 
Он встал, подошел к окну. Город начинал просыпаться. "Убытки, Алик. Огромные убытки. Позор. Внимание Муратова и всех силовиков, которые еще не куплены. И живой Болотов в его руках." Он обернулся. "Это твой провал. Ты недооценил Муратова. Считал его просто упертым прокуроренком." 
 
"Что прикажете, Михаил Аркадьевич? Я исправлю! Я вытащу того задержанного! Уберу..." 
 
"Ты будешь сидеть тихо! – Резко оборвал Яркин. – Как мышь. И ждать. Муратов теперь – главная угроза. С Болотовым он опасен вдвойне. Надо думать. Глубоко.
И действовать... точечно." Он подошел к столу, взял трубку, набрал номер. "Маша? Соедини меня с больницей №4. С главврачом. Лично." Он положил трубку, не дожидаясь ответа. Его взгляд снова устремился на Пузанова. "А пока... займись другим. Найди того... Ветрова. Муратовского стукача. Он теперь знает слишком много. И слишком нервный. Найди. И чтобы он больше никому не мешал. Тихо. Понимаешь?" 
 
Пузанов понял. В его глазах вспыхнуло облегчение – ему дали шанс искупить вину. И холодная готовность. "Он исчезнет, Михаил Аркадьевич. Без следа." 
 
"Иди." Яркин снова отвернулся. Пузанов почти бегом выскочил из кабинета. 
 
Яркин подождал, пока за ним закроется дверь, потом медленно поднял трубку.
Звонок в больницу был лишь спектаклем для Пузанова. Он набрал другой номер. Внутренний, зашифрованный. Трубку подняли мгновенно. 
 
"Это Яркин. Ситуация критическая. Нужен 'План Б' по Муратову. И по Болотову в больнице. Да. Срочно. Патриарх одобряет." Он слушал несколько секунд.
"Хорошо. Действуйте." Положил трубку. Его лицо оставалось непроницаемым. Шахматная доска усложнилась. Но игра только начиналась. 
 
*** 
 
Рашид выходил из операционной. Рукава рубашки были в бурых пятнах – кровь Болотова. Хирург, устало вытирая лоб, вышел за ним. 
 
"Жив. Чудом. Переломы пальцев, ребер, черепно-мозговая травма, множественные ножевые ранения, неглубокие, но... садизм чистой воды. Шок. Психика... трудно сказать. Выживет, но инвалид. И говорить внятно сможет нескоро. Если вообще сможет." 
 
Рашид кивнул. Это было и плохо, и хорошо. Плохо – показания откладывались. Хорошо – Болотов был недосягаем для Яркина здесь, под круглосуточной охраной. Пока. 
 
"Спасибо, доктор." Он отошел к окну. Рассвет окрашивал небо в грязно-розовый цвет. Город просыпался. А он чувствовал себя выжатым. Они выиграли эту гонку. Болотов жив. Задержан один из палачей (мелкий, но все же). Есть улики. Но цена... Глыба убит. Болотов искалечен физически и морально. А где-то на свободе – люди Пузанова. И сам Яркин, который теперь знал, что Рашид заполучил его врага. 
 
Он вспомнил Ветрова. Его истеричный звонок. Надо было проверить. Рашид нашел таксофон в холле больницы, набрал номер Ветрова. 
 
Трубку подняли не сразу. Потом – тихий, прерывистый голос: "Ал...ло?" 
 
"Ветров? Это Муратов. Ты где? В порядке?" 
 
"Рашид... Ильдарович?" – голос был странным, отрешенным. "Я… я дома. Спрятался. Как вы сказали." 
 
"Что-то случилось? Ты в безопасности?" 
 
Пауза. Слишком долгая. "Да... вроде... да. Просто... испугался. Когда узнал... про дачу... про Васю... Они же везде..." 
 
"Держись, Ветров. Болотов в больнице, под охраной. Один из тех, кто его пытал, задержан. Мы близки." 
 
"Задержан? – В голосе Ветрова вдруг прозвучала странная нотка. Не облегчения, а… страха? – Кто? Кто задержан?" 
 
"Мелкая сошка. Не твой уровень. Не волнуйся. Главное – ты на связи. Будь осторожен. Я скоро..." 
 
"Да! Да, Рашид Ильдарович! Я осторожен! Очень! Пока!" – Трубка бросилась с грохотом. 
 
Рашид нахмурился. Что-то было не так. Голос Ветрова... слишком
неестественный. Слишком поспешное завершение разговора. "Они же везде..." 
 
Он вышел на крыльцо больницы. Утренний воздух был свеж, но не приносил облегчения. Победа чувствовалась пирровой. Они вытащили Болотова из пасти волков, но сами оказались в центре внимания всей стаи. Яркин не простит этого унижения. И Ветров... Рашид вдруг почувствовал ледяной укол тревоги. *Найди того... Ветрова. Он вспомнил приказ Яркина Пузанову. Это было не предположение. Это было знание. 
 
Рашид резко развернулся, пошел к своей "Волге". Надо было ехать к Ветрову. Сейчас же. Может, еще не поздно. Он мчался на дачу, чтобы спасти одного волка от других. Теперь он мчался по городу, чтобы спасти шакала, который мог стать следующей жертвой. Гонка продолжалась. Гонка по крови. И финишной черты не было видно. 
 
Финал Главы 22:
Рашид садится в машину, чтобы мчаться к Ветрову. Он понимает, что звонок Ветрова был под контролем (голос был странным, неестественным, он слишком поспешно бросил трубку, испугался вопроса о задержанном). Велика вероятность, что Ветрова уже нашли или взяли под контроль люди Пузанова, и звонок был нужен, чтобы убедиться, что Рашид поверил, что Ветров пока свободен. Охота на Ветрова началась. 
 
Глава 23: Цена Слова (Июль 1992 г., Самара, Утро)
 
"Волга" Рашида ревела мотором, игнорируя утренние пробки и светофоры.
Каждая секунда казалась вечностью. Обрывки фраз Ветрова вертелись в голове: "Они же везде!", "Кто задержан?", этот неестественный, сдавленный тон, поспешный сброс трубки... Это был не просто страх. Это был голос человека, говорящего под дулом пистолета. "Найди. И чтобы он больше никому не мешал. Тихо." Приказ Яркина Пузанову звучал в ушах Рашида как похоронный колокол. 
 
Дом Ветрова – обычная пятиэтажка в Кировском районе. Рашид влетел во двор, оставив машину поперек проезда. Он выхватил ПМ, не скрывая оружия, и рванул к подъезду. Входная дверь была приоткрыта. Плохой знак. 
 
Лестничная клетка встретила его гробовой тишиной. И запахом. Слабым, едва уловимым, но знакомым до тошноты – запах крови, смешанный с порохом и... мочой. Рашид преодолевал ступени по три, сердце бешено колотилось. Дверь в квартиру Ветрова на третьем этаже... была распахнута настежь. 
 
Внутри – хаос. Обычная скромная обстановка мелкого барыги перевернута с ног на голову. Стулья опрокинуты, тумбочка разбита, книги с полок валялись на полу. И в центре этой разрухи, прислонившись к разбитому аквариуму (осколки стекла и дохлые рыбки валялись рядом), сидел Алексей Ветров. Голова его была неестественно запрокинута, рот открыт в беззвучном крике. На лбу – аккуратное, небольшое входное отверстие. Затылок... был разворочен. Стена за ним украшена веером багрово-серой патоки. 
 
Рашид замер на пороге. Не страх, не отвращение – глухая, всепоглощающая пустота обрушилась на него. Он опоздал. На считанные минуты. Они заставили Ветрова позвонить ему, чтобы убедиться – стукач все еще "на связи", не поднял тревогу. А потом... тихо. Эффективно. Как и приказывал Яркин. 
 
"Чтобы он больше никому не мешал." Приказ выполнен. 
 
Рашид медленно вошел, обходя лужицу крови, уже начинавшую густеть. Его взгляд скользнул по комнате. Никакой борьбы. Ветрова застали врасплох или он был слишком парализован страхом. Убийство было быстрым, профессиональным. Пузановские палачи. Те же, что пытали Болотова? Возможно. Они знали, где искать. 
 
На полу, рядом с трупом, валялся перевернутый табурет. И на сиденье... лежал маленький, грязный плюшевый медвежонок. Обычная детская игрушка. Но воткнутый в его мягкое брюшко – кухонный нож. И медвежонок был повернут мордой к двери. Так, чтобы входящий сразу его увидел. 
 
Послание. 
 
Не для милиции. Не для следствия. Для него. Для Рашида Муратова. 
 
"Смотри, следователь. Твои свидетели. Твои стукачи. Они не живые люди. Они – игрушки. И мы можем воткнуть нож в любую из них. Когда захотим. Где захотим." 
 
Ледяная ярость, дремавшая после дачи Болотова, снова поднялась из глубин, сжимая горло, застилая глаза красной пеленой. Он схватил опрокинутый стул и с ревом швырнул его в стену. Дерево треснуло. Где-то внизу кто-то вскрикнул от испуга. Рашид тяжело дышал, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Ветров... Колосов... Литвинов... Искалеченный Болотов... Кровавая тропа вела к Яркину. И он, Рашид, был тем, кто невольно подставлял этих людей под удар своим "берегом закона". 
 
Сигнал "Волги" снаружи – подъехали первые наряды милиции, вызванные шумом. Рашид вытер лицо ладонью, пытаясь взять себя в руки. Ярость должна была стать холодной. Стать оружием. Он достал "Зенит" и начал методично фотографировать: труп, медвежонка с ножом, общий хаос. Кадр за кадром.
Собирая доказательства не только убийства, но и «послания». Это была война. Без правил. И он только что потерял еще одного солдата. 
 
*** 
 
Кабинет Яркина. Утро. На столе перед "Кассиром" лежал свежий номер городской газеты "Волжский Вестник". Заголовок кричал: "Кровавая Разборка в Пойме: Криминальный Авторитет "Волжский" Госпитализирован после Пыток, Его Охранник Убит! Прокуратура ведет следствие." Рядом – оперативная сводка из своих источников: Муратов на месте убийства Ветрова. 
 
Пузанов стоял, едва скрывая самодовольство. "Чисто, Михаил Аркадьевич. Как вы и приказывали. Медвежонка с ножом – моя идея. Пусть Муратов знает, с кем связывается." 
 
Яркин не поднял глаз с газеты. "Газетенка брызжет слюной. Муратов вынул козырь – публичность. Болотов под охраной, дело на контроле у всех." Он наконец посмотрел на Пузанова. Взгляд был оценивающим, без одобрения.
"Медвежонок... Детский сад, Алик. Эмоции. Нам нужен не театр, а результат.
Ветров мертв – хорошо. Но Болотов жив. И Муратов теперь еще злее и опаснее. Он будет рваться в бой." 
 
"Болотов долго не протянет," – бодро отрапортовал Пузанов. "Наши люди в больнице... уже работают." 
 
Яркин резко поднял руку, прерывая его. "Заткнись, Алик. Никаких 'наших людей' по телефону. И никакой самодеятельности. 'План Б' уже в работе. Надежный.
Медицинский." Он откинулся в кресле. "Твоя задача теперь – тишина.
Абсолютная. Пусть Муратов бегает, пусть ищет свидетелей убийства Ветрова. Их нет. Пусть давит на того болвана, которого вы оставили на даче. Он молчит?"   
 
"Пока да. Но Муратов – упертый..." 
 
"Знаю. Поэтому нужен... отвлекающий маневр. Сильный." Яркин достал из ящика стола тонкую папку, перебросил ее Пузанову. "Информация к размышлению. О самом Муратове. 1987 год. Расследование хищений на заводе 'Прогресс'. Тогда еще молодой следователь Муратов закрыл дело с необычной легкостью. Главный фигурант – его сокурсник по институту. Исчезли некоторые вещдоки... Нашлись позже, уже после закрытия дела, в канаве. Очень удобно." 
 
Пузанов листал папку, глаза его загорелись. "Компромат? Серьезный?" 
 
"Достаточно, чтобы начать шельмовать. Уронить репутацию. Создать шум. Чтобы у Муратова появились проблемы внутри системы. Чтобы его начальство задумалось, стоит ли такой скандал потрохов Болотова, который все равно скоро умрет." Яркин позволил себе холодную улыбку. "Пусть 'Волжский Вестник' узнает об этом. Анонимно. Очень 'возмущенные' источники в правоохранительных органах. Понимаешь?" 
 
"Ярче некуда, Михаил Аркадьевич!" – Пузанов почти сиял. "Муратов будет оправдываться, а не Болотовым заниматься!" 
 
"Именно. Иди. Работай." Яркин снова взял газету, делая вид, что погружен в чтение. Пузанов удалился. 
 
Как только дверь закрылась, Яркин набрал короткий номер. "Как там пациент? ...Да, я понимаю. Нет, не форсируйте. Естественно. Острая почечная недостаточность на фоне травматического шока и полиорганной дисфункции – звучит вполне правдоподобно. Главное – чтобы лечащий врач был...
убедительным. И чтобы не было лишних вопросов. Особенно от Муратова. Да." Он положил трубку. "План Б" шел своим чередом. Болотов медленно угасал под бдительным оком "заботливых" медиков. Муратову же готовили другую головную боль. 
 
*** 
 
Рашид вышел из морга. Запах формалина въелся в одежду, смешиваясь с запахом крови Ветрова, который, казалось, все еще витал вокруг. Допрос соседей ничего не дал – никто ничего не видел, не слышал. Идеальное "тихо". Доклад начальству был формальным и мрачным. Еще один труп. Еще одно дело, уходящее в тупик без свидетелей. 
 
Он зашел в свой кабинет, закрыл дверь. Тишина. Он подошел к столу, на котором лежала увеличенная фотография плюшевого медвежонка с торчащим ножом. Символ его поражения. Символ цены, которую платят те, кто решается говорить. 
 
"Цена слова... Слишком высока в этом городе." 
 
Его взгляд упал на другую папку – материалы по задержанному на даче палачу. Петр Седых, по кличке "Седой". Мелкая сошка, бывший спортсмен-неудачник. На допросах молчал как рыба. Отрицал все. Говорил, что гулял в лесу, услышал крики, зашел в сарай, увидел страшную картину и испугался. Про плоскогубцы и топор – "не знаю, откуда". Про людей Пузанова – "не знаком". Крепкий орешек. Но Рашид знал – ключ к нему есть. У каждого человека есть слабое место. Нужно его найти. И заставить заговорить. До того, как Яркин доберется и до него в СИЗО. 
 
Телефон на столе зазвоил, заставляя вздрогнуть. Рашид взял трубку. "Муратов." 
 
"Рашид Ильдарович? Это Марина из регистратуры, – голос секретарши звучал странно взволнованно. – Вам... вам срочно передали пакет. Лично в руки. Без обратного адреса." 
 
"Передайте наверх, по инстанции," – автоматически ответил Рашид, еще не отошедший от мыслей о Седове. 
 
"Но... но там надпись: 'Лично следователю по ОПГ Муратову. СРОЧНО. О компрометирующих материалах по делу 'Прогресс-87'. Вы же его вели тогда?" 
 
Ледяная струя пробежала по спине Рашида. Дело 'Прогресс-87'? Старое, почти забытое дело о хищениях. Его первое крупное дело. И его первая... ошибка? Сомнение? Он тогда закрыл его с неясным осадком. Его сокурсник, Сергей Дорохин, был замешан, но улик для суда не хватило... А потом те самые улики нашли в канаве, уже после закрытия дела. Он всегда подозревал подставу, но доказать не смог. И вот теперь... 
 
"Я спущусь," – глухо сказал Рашид и бросил трубку. 
 
Через пять минут он стоял у окна в своем кабинете, держа в руках обычный коричневый конверт. Внутри – несколько фотокопий документов по делу 'Прогресс-87': его собственные, слишком поспешные, резолюции о прекращении дела в отношении Дорохина; акт об обнаружении "утерянных" вещдоков в канаве (подписанный... кем? подпись неразборчива); и... новая, свежая справка, машинописная, без подписи: "Свидетели готовы подтвердить: следователь Муратов Р.И. получил вознаграждение от Дорохина С.П. за прекращение дела. Сумма: 5000 руб. Место встречи: кафе 'Волна', 15.08.1987." Полная ложь! Но звучало... правдоподобно. Идеально для компромата. 
 
Рашид сжал конверт. Его лицо побелело. Это был ход Яркина. Ответ на публикацию о Болотове. Удар ниже пояса. Удар по его репутации. По его «берегу закона» изнутри. 
 
Телефон зазвоил снова. На этот раз – внутренний. Начальник управления прокуратуры. Голос был сухим, официальным. 
 
"Муратов? Зайдите ко мне. Срочно. И… захватите с собой материалы по делу Болотова. Возникли некоторые... вопросы по процедуре задержания и вашему отчету о событиях на даче. И еще... – пауза, – до меня дошли тревожные слухи. О каких-то старых делах. Надеюсь, это чья-то глупая шутка." 
 
Рашид медленно положил конверт на стол. Рядом с фотографией медвежонка с ножом. Два послания. Два удара. Один – кровавый и грубый, устрашающий свидетелей. Другой – тонкий, ядовитый, бьющий по его собственной легитимности. 
 
Он посмотрел в окно. Город жил своей жизнью. Где-то в одной из больниц угасал
Василий Болотов, отравленный "заботой" врачей. Где-то в камере молчал "Седой", ожидая своей участи. Где-то в кабинете начальника его ждал допрос под видом "уточнения деталей". А Яркин... Яркин наблюдал за этим, попивая кофе в своем стерильном кабинете, передвигая фигуры на шахматной доске. 
 
"Цена слова, Рашид..." – шепнул он сам себе. Цена правды в этом городе измерялась кровью, страхом и грязью. И он только что получил новый, тяжелый счет. 
 
Рашид взял папку по Болотову и конверт с компроматом. Его лицо было каменным. Ярость снова сжалась в тугой, холодный шар. Война вступила в новую фазу. Теперь битва шла не только за улики, но и за его собственное имя. И отступать было некуда. 
 
Финал Главы 23:
Рашид идет на вызов к начальнику, неся в одной руке папку по Болотову (символ его борьбы с ОПГ), а в другой – конверт с компроматом (символ удара по его репутации). Он понимает, что Яркин бьет по всем фронтам: физически устраняя угрозы (Ветров, Болотов), дискредитируя самого Рашида и создавая ему проблемы внутри системы. "Берег закона" начал рушиться под его ногами.
Началась осада. 
 
 
Глава 24: Осада. (Июль 1992 г., Самара, Утро) 
 
 
Глава 23 закончилась на пике давления: Рашид, неся папку по Болотову и конверт с компроматом, идет к начальнику на «разбор полетов». Яркин бьет по всем фронтам: устраняет свидетелей (Ветров), дискредитирует Рашида (компромат), медленно убивает Болотова в больнице («План Б») и готовит публичную травлю через СМИ. 
 
Кабинет начальника управления прокуратуры Самарской области, Виктора Захарова, дышал официальным холодом. Портреты, ковер, тяжелый стол – все говорило о власти и порядке, который сейчас казался Рашиду хрупкой ширмой. 
 
Захаров, мужчина с усталым, но жестким лицом, не предложил сесть. Он сидел, опершись локтями о стол, пальцы сложены домиком. Перед ним лежали: отчет Рашида о задержании Болотова и… тот самый коричневый конверт. 
 
«Муратов. Объясните,» – голос был ровным, но как натянутая струна. 
 
Рашид положил папку по Болотову рядом с конвертом. «Что именно объяснить,
Виктор Петрович? Операция по задержанию особо опасного преступника Болотова В.А., подозреваемого в организации убийств, вымогательстве, покушении на жизнь сотрудника ОПГ? Или этот анонимный пасквиль?» – он ткнул пальцем в конверт. 
 
Захаров не моргнул. «Начнем с операции. По вашему отчету, вы прибыли на место предполагаемого укрытия Болотова, обнаружили его в процессе пыток со стороны неизвестных лиц, одного из которых задержали. Остальные скрылись. Охранник Болотова убит. Так?» 
 
«Так.» 
 
«И как следователь по ОПГ, вы не сочли нужным согласовать силовое задержание с МВД? Не поставили в известность оперативников? Вы действовали в одиночку, с группой ОМОНа, вызванной вами лично, минуя все процедуры!» – голос Захарова начал набирать громкость. «Это самоуправство, Муратов! Болотов тяжело ранен! Его адвокаты уже орут о пытках со стороны правоохранителей! А тут еще…» – он швырнул конверт через стол, «это безобразие! 'Прогресс-87'! Серьезные обвинения в фальсификации и взяточничестве! В самый разгар такого резонансного дела!» 
 
Рашид чувствовал, как ледяная ярость поднимается по позвоночнику. Он сжал кулаки за спиной. «Виктор Петрович. Болотов – ключевой свидетель и фигурант по делу ОПГ Маркелова. Каждая минута промедления была на руку тем, кто пытал его в сарае. Людям Яркина. Они опередили нас на считанные минуты. Стандартные процедуры означали бы смерть Болотова и исчезновение палачей. Что касается 'Прогресса-87' – это грязная ложь. Провокация тех же сил, чтобы дискредитировать меня и отвлечь от дела Болотова. Они боятся его показаний.»  «Они? Кто *они*, Рашид Ильдарович?» – Захаров встал, опершись руками о стол. «У вас везде враги? Маркелов, Яркин, Пузанов… А теперь еще и анонимы, подбрасывающие компромат? Может, это вы сами создали такую ситуацию? Слишком рьяно взялись, нарушили все инструкции, настроили против себя полгорода, а теперь ищите всемирный заговор?» 
 
Рашид встретил его взгляд. «Я ищу правду, Виктор Петрович. И нахожу ее в крови свидетелей и в попытках меня заткнуть. Отстраните меня – и Болотов умрет в больнице от 'осложнений', задержанный палач 'случайно' повесится в СИЗО, а дело рассыплется. Яркин выиграет.» 
 
Захаров тяжело вздохнул, сел обратно. Он смотрел на Рашида долго, оценивающе. «Вы – ценный сотрудник, Муратов. Упорный. Но вы – громадная проблема. Этот компромат… – он постучал по конверту, – он уже не анонимный. 'Волжский Вестник' звонил. У них копии. Готовят материал. 'Герой-прокурор с темным прошлым'. Скандал неминуем. А вы мне тут про 'План Б' и убийство в больнице…» 
 
«Проверьте больницу!» – резко сказал Рашид. «Проверьте назначения Болотову! Его состояние резко ухудшается? Без видимых причин? Найдите врача, которому можно доверять. Независимого. И охрану усильте. Не местных РУВДшников, а своих, из управления!» 
 
Захаров снова задумался. Гул тишины в кабинете стал невыносимым. Наконец, он кивнул, как бы нехотя. «Хорошо. Больницу проверим. Охрану сменим на внутреннюю. Но это – все, что я могу сделать для вас сейчас. Вы – временно отстраняетесь от оперативного руководства делом Болотова. Формально – для проверки обстоятельств задержания и… – он кивнул на конверт, – этих неприятных слухов. Делопроизводство вести можете. Допросы – через следователя Соболева, которого я назначу. Понятно?» 
 
Отстранение. Удар ниже пояса, но предсказуемый. Яркин добился своего – Рашида отодвинули от живой работы. 
 
«Понятно,» – глухо ответил Рашид. «А задержанный? Седых Петр? Он – ключ к тем, кто пытал Болотова. К Пузанову.» 
 
«Седых остается в вашем производстве. Допрашивайте. Но только допрашивайте, Муратов. Чисто. По закону. Без ваших самодеятельных операций. И доложите мне лично о любых попытках давления на него или… несчастных случаев. Теперь идите.» 
 
Рашид взял папку по Болотову и конверт с компроматом. Вес их теперь казался неподъемным. Он вышел из кабинета, чувствуя на себе тяжелый взгляд Захарова. Осада началась. 
 
***
 
Кабинет Яркина. Пузанов сиял. «Видел? Муратова отстранили! Газетчики завтра разорвут его в клочья! 'Темное прошлое героя-прокурора'! Идеально!» 
 
Яркин листал свежие финансовые сводки, не поднимая глаз. «Идеально? Болотов все еще жив. И под усиленной охраной Захарова. Наши 'капли' действуют медленнее, чем планировалось. А Муратов, даже отстраненный, – как раненый зверь. Самый опасный.» Он закрыл папку. «Седых. Что с ним?» 
 
«Сидит. Молчит. Муратов его допрашивает, но тихо. По закону. Захаров приказал.» 
 
«Молчит… Пока. Муратов найдет к нему подход. Или заставит найти.» Яркин подошел к карте. «Нужен новый ход. Отвлекающий и… демонстративный. Чтобы Муратов понял, что лезть в нашу кухню смертельно опасно. Не для него – он уже в игре. Для тех, кто ему дорог.» Он повернулся к Пузанову. «Отец Муратова. Ильдар Муратов. Известный в городе человек. Уважаемый. Бывший судья, теперь
– общественник. Голос 'справедливости'.» 
 
Пузанов побледнел. «Ильдар-хаджи? Михаил Аркадьевич, это же… Это слишком громко! Сам Патриарх уважает старика! И Муратов… он с ума сойдет!» 
 
«Именно, – холодно сказал Яркин. – Не трогать старика. Но… показать, что можем. Чтобы Муратов-младший это ощутил и почуствовал. Идея?» 
 
Пузанов напряженно думал. «Может… 'случайное' ДТП? Рядом с его домом? Не задевая, но… осколки стекла на тротуар? И записка: 'Следующий раз не промахнемся. Держи язык за зубами. Твой сын много болтает'.» 
 
Яркин медленно кивнул. «Приемлемо. Аккуратно. Без жертв. Но – ощутимо. Чтобы старик испугался. Чтобы позвонил сыну. Чтобы Рашид Ильдарович понял, что война вышла за рамки его кабинета. Организуй. Сегодня же.» 
 
«Будет сделано, Михаил Аркадьевич!» 
 
«И, Алик… – Яркин остановил его у двери. – Насчет Седых. Молчание – золото. Но золото иногда нужно переплавлять. Подумай, как обеспечить его… вечное молчание. В СИЗО случаются трагедии. Астма. Аллергия. Что-то без следов насилия. Аккуратно.» 
 
Пузанов понял. «Понял. Позабочусь.» 
 
Яркин остался один. Он подошел к окну. Город кипел жизнью, не подозревая о войне под его асфальтом. Он позволил себе легкую улыбку. Муратов был силен. Но у каждого сила имеет пределы. Он нашел предел Рашида – его отца, его принципы, его берег закона. Теперь нужно было давить. 
 
***
 
Рашид сидел в своем кабинете, заваленном бумагами. Отстранение. Он мог изучать документы, писать запросы, но не мог отдавать приказы операм, не мог сам ехать на вызовы. Его руки были связаны. Он листал медицинские сводки по Болотову. Состояние стабильно тяжелое, но… появились признаки острой почечной недостаточности. «На фоне травмы и шока», – писали врачи. Рашид не верил. Он знал – это работа «Плана Б». Он написал гневное требование Захарову о немедленной повторной экспертизе назначений и смене лечащего врача. Ответа пока не было. 
 
Его мысли прервал звонок мобильного (редкая роскошь по тем временам, но необходимая). Отец. 
 
«Папа? Что случилось?» – тревога сжала сердце. Отец звонил редко и не по пустякам. 
 
Голос Ильдара Муратова, всегда твердый и спокойный, звучал сдавленно:
«Рашид. Ты… ты в порядке?» 
 
«Я в порядке, папа. А ты?» 
 
«Только что… Рядом с домом. Грузовик… На тротуар вынесло. Остановился в метре от забора. Стекло… все в осколках. Я на крыльце стоял…» – в голосе прорвался страх, который Рашид слышал в последний раз много лет назад. 
 
«Боже! Папа! Ты цел?!» – Рашид вскочил. 
 
«Цел… испугался только. Но… Рашид, в осколках… записка. Грязная.
'Следующий раз не промахнемся. Держи язык за зубами. Твой сын много болтает'.» 
 
Ледяная волна накрыла Рашида с головой. Яркин. Это был он. Не ошибка. Послание. Четкое и беспощадное. Видишь, следователь? Мы можем дотянуться до твоего отца. Следующий раз – не предупредим»
 
«Папа… слушай внимательно. Собирай вещи. Сейчас же. Я высылаю за тобой людей. Надежных. Ты поедешь к тете Люде в Ульяновск. Сейчас же. Без разговоров!» 
 
«Рашид, но…» 
 
«Без, но, папа! – Голос Рашида сорвался. – Это не шутки! Это война. И они перешли черту. Пожалуйста! Ради меня. Собирайся. Машина будет через 20 минут.» Он почти кричал в трубку, умоляя, приказывая. 
 
Уговорив отца, он бросил трубку, набрал номер единственного человека в УВД, которому пока доверял – капитана Гордеева, командира группы ОМОНа с дачи. 
 
«Сергей? Это Муратов. Срочно. Мне нужна твоя помощь. Личная. Вне рамок…» – он коротко объяснил ситуацию. Гордеев, немного помолчав, ответил хрипло: «Понял, Рашид Ильдарович. Беру двоих проверенных. Через 20 минут у него дома. Куда везем?» 
 
«На вокзал. Поезд на Ульяновск. Лично в вагон. Чтобы никто не знал.» 
 
Отправив отца из города, Рашид почувствовал лишь минутное облегчение, тут же сменившееся новой волной ярости и бессилия. Они тронули отца. Перешли черту. Теперь война стала личной в самом страшном смысле. 
 
Его спас от размышлений резкий стук в дверь. Вошел молодой следователь Соболев, назначенный Захаровым «курировать» дело Болотова. Лицо его было бледным. 
 
«Рашид Ильдарович… Только что из СИЗО. Седых… Петр Седых…» 
 
Рашид встал. «Что с ним?» 
 
«Нашли в камере… Без сознания. Судороги. Пена изо рта. Скорая забрала, но… говорят, не доживет. Отравление. Что-то сильное. Быстрое. Как он…?» Соболев растерянно развел руками. 
 
Рашид закрыл глаза. Он понимал, что это работа Яркина 
Он открыл глаза. В них не было ни ужаса, ни отчаяния. Был только холод. Абсолютный, космический холод. Ярость сгорела дотла, оставив лишь ледяную пустыню решимости. 
 
«Оформите все как должно, Соболев, – сказал он тихо. – Внезапная смерть. Причина – должна быть установлена. А теперь извините.» 
 
Он подошел к окну, отвернувшись от растерянного следователя. Город лежал перед ним. Враги были везде: в больницах, в СИЗО, в прокуратуре, на улицах.
Они убили Ветрова. Убивали Болотова. Устранили Седых. Тронули отца. Оклеветали его самого. 
 
Яркин думал, что сломает его этой осадой. Что заставит отступить. 
 
Он ошибался. 
 
Рашид повернулся к карте города, висевшей на стене. Его палец ткнул в точку – престижный жилой комплекс на Московском шоссе. 
 
«Соболев,» – голос Рашида звучал как скрежет льда. «Наведите справки. Квартира Михаила Аркадьевича Яркина. Точный адрес. План этажа. Распорядок дня. Машины. Охрана. Все.» 
 
«Но… Рашид Ильдарович… вы же отстранены от оперативной… и зачем вам это?» – Соболев смотрел на него с растущим ужасом. 
 
Рашид посмотрел на него. Взгляд был пустым и страшным. «Просто наведите справки, следователь Соболев. Делопроизводство – это бумаги. А бумагам нужны… детали. Иди.» 
 
Когда Соболев, бледный как полотно, выскользнул из кабинета, Рашид подошел к сейфу. Достал старый, не служебный, «Макаров». Проверил обойму. Щелкнул затвором. 
 
Осада? Хорошо. Значит, он выйдет из крепости. И пойдет в логово зверя. 
 
Финал Главы 24 
Рашид, доведенный до предела (отстранение, покушение на отца, смерть Седых, медленное убийство Болотова), принимает решение выйти за рамки закона. Его требование к Соболеву о сборе данных на квартиру Яркина и проверка личного оружия – явный намек на подготовку к силовой акции или личной мести. Ледяная ярость сменилась ледяной решимостью стать судьей и палачом. «Берег закона» окончательно рухнул. Началась война на уничтожение. 
 
 
Глава 25: Берег Крови. (Июль 1992 г., Самара, Вечер)
 
Жара спадала, но воздух над Самарой все еще дрожал, пропитанный выхлопами и пылью. Рашид Муратов стоял в тени векового дуба напротив жилого комплекса "Волжские Зори". Элитный дом, островок капиталистического шика в море постсоветской разрухи. Его пальцы судорожно сжимали рукоять "Макарова", спрятанного в кармане легкой ветровки. Внутри – ледяная пустыня. Ярость, страх за отца, горечь поражений – все сгорело, оставив лишь холодную, кристальную решимость. Осаду прорывают изнутри. 
Данные, дрожащими руками принесенные Соболевым, лежали в памяти: квартира
401, последний этаж. Две машины у подъезда – черная "Волга" и новенький "Мерседес" W124. Два человека в кепках и спортивных костюмах, небрежно курящих у входа – наружка. Система домофона. Лифт с камерой. Яркин не экономил на безопасности. 
Рашид не строил иллюзий. Штурмовать крепость в одиночку – самоубийство. Он пришел не убивать. Он пришел говорить. С глазу на глаз. Силой. Угрозой. Отчаянием. Заставить Яркина понять: игра вышла за все рамки, и следующей жертвой может стать он сам. Личная встреча. Без свидетелей. Без правил.  Он видел, как к подъезду подъехала еще одна "Волга". Из нее вышел Алик Пузанов, огляделся с привычной бдительностью хищника и скрылся за дверью.
Хорошо. Значит, Яркин дома. 
Рашид дождался, пока один из охранников отошел к углу дома, якобы поправить обувь. Второй закурил, отвернувшись к проезжей части. Момент. Рашид вышел из тени, быстрым шагом пересек дорогу. Его лицо было каменной маской. Он не бежал – шел с убийственным спокойствием человека, которому нечего терять.  Ключ. Старый, выплавленный когда-то умельцами из арматуры, отмычка от многих дверей в криминальной Самаре. Рашид вставил его в замочную скважину домофона не первой квартиры, а служебного входа в подвал – лазейки для сантехников. Данные Соболева включали и это. Щелчок. Дверь подалась.
Охранники не заметили. 
Подвал встретил его запахом сырости и старого железа. Лестница наверх. Лифт он игнорировал – камеры. Четыре этажа по бетонным ступеням. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустоте. Сердце билось ровно, как метроном. В голове – одна мысль: Яркин. 
Квартира 401. Дубовая дверь с глазком и мощным замком. Нарушения процедуры? Отстранение? Угроза ареста? Все это осталось где-то там, в прежней жизни. Рашид нажал кнопку звонка. Длинно. Настойчиво. 
 
Молчание. Потом – шаги изнутри. Глазок потемнел. Кто-то смотрел. 
Кто? – глухой, незнакомый голос из решетки. Охрана внутри. 
"Муратов. Прокуратура. К Михаилу Аркадьевичу. Срочно," – голос Рашида звучал ровно, официально, но с металлическим отзвуком. 
Пауза. Шепот за дверью. Потом щелчок замков. Дверь приоткрылась на цепочку. Мускулистая рука в черной рубашке. "Нет приема. Уходите. Иначе..." 
Рашид вставил ногу в проем, не дав захлопнуть дверь. Его рука со "Макаровым" все еще была в кармане, но движение было резким, агрессивным. "Скажи Яркину:
Муратов. И что я пришел обсудить... «берега». Его и мой. Лично. Или я начну стучать так, что услышит весь дом. И ваши кепки внизу." 
Глаза за дверью метнулись в сторону комнат. Еще один шепот. Цепочка снялась. Дверь распахнулась. В прихожей стояли двое: тот, что открывал, и еще один, похожий на него клон. Оба руки на поясах, под пиджаками – явно оружие. Пузанов выглянул из гостиной, его лицо исказилось от ярости и неверия. 
"Ты с ума сошел?! Как ты..." 
"Пустите его, Алик." Голос раздался из глубины квартиры. Спокойный.
Узнаваемый. Яркин. 
Охранники нехотя расступились. Рашид прошел мимо ощетинившегося Пузанова, не глядя на него. В просторной гостиной, у панорамного окна с видом на закат над Волгой, стоял Михаил Яркин. В домашней дорогой рубашке, брюках, босиком. В руке – бокал с коньяком. На лице – ни тени удивления. Лишь легкая усталость и… любопытство. 
 
"Рашид Ильдарович. Неожиданный визит. И явно неофициальный." Его взгляд скользнул по карману Рашида, где угадывался контур "Макарова". "Вы же понимаете, что ваше появление здесь... само по себе преступление? И очень глупое." 
Рашид остановился в трех шагах. Охранники плотно встали сзади. Пузанов – сбоку, готовый броситься. 
"Преступления начались не с меня, Яркин. Убийство Колосова. Пытки Болотова. Убийство Ветрова. Отравление Седых. Попытка убить моего отца. Медленное убийство Болотова в больнице вашими 'врачами'. Компромат. Заказные статьи. Где тут *берег закона*, Михаил Аркадьевич?" – Голос Рашида был тихим, но каждое слово падало как камень. 
Яркин отхлебнул коньяк. "Берег? Рашид Ильдарович, вы все еще наивны. Никакого 'берега закона' нет. Есть берег силы. Берег денег. Берег страха. Тот, кто сильнее, тот и определяет, где берег. Вы пытались построить свой песчаный замок на нашем берегу. Мы просто показали вам прилив." Он сделал шаг вперед. "Вы проиграли. Ваш Болотов – овощ, который скоро умрет. Ваши свидетели – мертвы. Ваша репутация – в грязи. Вас отстранили. Зачем пришли? Умолять?
Угрожать этим?" – он кивнул на карман. 
Рашид не двинулся. "Я пришел показать вам *мой* берег, Яркин. Берег отчаяния. Берег человека, которому нечего терять. На котором нет законов. Только месть." Его рука медленно вышла из кармана. Без оружия. Пустая. Охранники напряглись. "Я мог бы попытаться застрелить тебя. Может, успел бы, прежде чем они меня скрутят. Может, нет. Но это было бы... мелко. Как ваши медвежонки с ножами." 
Яркин нахмурился. "Тогда зачем?" 
"Чтобы ты *знал*. Чтобы ты смотрел в окно и видел не свой прекрасный вид на Волгу, а мое лицо. Чтобы ты понимал: я не уйду. Не сломаюсь. Не испугаюсь за себя. Ты тронул отца – это была твоя роковая ошибка. Теперь для меня нет запретов. Никаких. Я буду копать под тебя, под Пузанова, под твоего 'Патриарха'.
Днем и ночью. В рамках закона и *вне* их. Я найду твои счета. Твоих любовниц. Твои детские страхи. Я превращу твою жизнь в ад. Каждую секунду. Пока не свалю тебя в грязь или не умру сам. Это *мой* берег теперь, Яркин. Берег тотальной войны. И ты только что ступил на него." 
 
Тишина в гостиной стала звенящей. Даже Пузанов замер. Яркин не отводил взгляда от Рашида. В его глазах исчезло любопытство. Появилось что-то другое – холодное осознание. Он встретил не испуганного зверька, а другого хищника.
Оборотня, порожденного его же жестокостью. 
"Вы... идиот, Муратов," – наконец произнес Яркин, но без прежней уверенности. "Вы подписали себе смертный приговор. Прямо здесь, в моей квартире."  "Возможно, – Рашид позволил себе ледяную улыбку. – Но, если я не выйду отсюда живым через десять минут, мой напарник (он соврал, но звучало убедительно) передаст в несколько редакций и прокуратур досье, которое я собрал на тебя и твои схемы с 'Самараэнерго'. Не полное, но достаточно грязное, чтобы начать большой пожар. Ты любишь порядок, Михаил Аркадьевич? Тогда встреча окончена. Я ухожу." 
Он развернулся, не дожидаясь ответа, и пошел к выходу. Спиной к охранникам и Пузанову, чей взгляд жаждал приказа. Сердце колотилось, как молот, но шаг был тверд. Он *верил* в этот блеф. Вера в его безумие была его единственной защитой. 
"Дай ему уйти," – тихо сказал Яркин. Голос звучал приглушенно. 
"Михаил Аркадьевич! Он же...!" – взорвался Пузанов. 
"Дай. Уйти." – Яркин не повысил голос, но в нем зазвенела сталь. Охранники расступились. Пузанов замер, сжав кулаки. 
Рашид вышел в прихожую, открыл дверь, вышел на лестничную площадку. Дверь захлопнулась за его спиной с тяжелым щелчком замков. Он не побежал. Шел спокойно вниз, по лестнице. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустоте. Он ждал выстрела в спину на любом этаже. Его не последовало. 
Он вышел на улицу. Вечерний воздух ударил в лицо. Охранники у подъезда смотрели на него с немым вопросом. Он прошел мимо, не оглядываясь, скрылся в темнеющем переулке. Только тогда его колени задрожали. Он прислонился к холодной кирпичной стене, глотая воздух. Он сделал это.
 
В кабинете Яркина царила тяжелая тишина. Пузанов метался как тигр в клетке.  "Почему?! Почему ты его отпустил?! Он пришел УБИВАТЬ! Он же псих! Надо
было..." 
"Надо было что, Алик?!" – Яркин резко обернулся. Его лицо было бледным, в глазах горел холодный огонь. "Убить прокурора в собственной квартире? При свидетелях? И ждать, когда его 'досье' взорвет все наши схемы? Он не блефовал,
Алик. Он пришел умирать. Или побеждать. И он... выиграл этот раунд." 
Пузанов замер. "Но... что он может? Он же скомпрометирован! Отстранен!"  "Он может *все*, Алик!" – Яркин швырнул бокал с коньяком в камин. Хруст разлетевшегося стекла прозвучал выстрелом. "Он перестал быть прокурором. Он стал... мстителем. Тенью. И тени не нужны процедуры. Они ползут везде. Он знает про 'Самараэнерго'. Значит, копал глубоко. Он не остановится. Ни перед чем." Яркин подошел к окну, смотря в темноту, куда исчез Рашид. "Я недооценил его. Дал ему слишком много боли. И он сломался... не туда. Он стал опаснее во сто крат." 
Он взял телефон, набрал заученный номер. "Михаил Аркадьевич?" – ответил голос. 
"Активируйте 'Щит'. Полностью. По всем векторам. Особенно по финансовым потокам 'Энерго'. И… найдите мне досье на Муратова. Все. С самого детства. Его слабые места. Новые. Он вышел на тропу войны. Теперь это война на уничтожение." Он положил трубку. Его лицо в отражении окна было похоже на маску. "И позвоните 'Патриарху'. Доложите ситуацию. Скажите... что Муратов стал 'Красным уровнем' угрозы 
Рашид пришел в больницу глубокой ночью. Охрана у палаты Болотова была усилена – люди Захарова. Они пропустили его по удостоверению, несмотря на отстранение. 
 
Болотов лежал в паутине трубок и проводов. Лицо – серое, осунувшееся. Дышал тяжело, с хрипом. Но глаза были открыты. Мутные, но осознающие. Он повел ими в сторону Рашида. 
Рашид подошел, сел на стул у койки. Молчал. Что можно сказать человеку, которого ты косвенно привел к такому концу? 
"Му... Муратов?" – хрип вырвался из перебитых губ Болотова. Голос был слабым, но узнаваемым. 
"Я," – кивнул Рашид. 
"Яр... Яркин...?" – в глазах мелькнул дикий страх. 
"Он не придет. Ты под защитой. Пока." 
Болотов закрыл глаза. Казалось, собрался с силами. Потом открыл. Взгляд был странно ясным. "Слу...шай... Цифры... калькулятор..." 
Рашид наклонился. "17250? Это счет Литвинова. Его личный. Украденный у тебя же." 
Болотов слабо помотал головой. "Нет... Это... код. Ящик... Вокзал... Камера хран...ения... Главный... Самара... Ключ... у... Глыбы... Но... Глыба..."  Глыба мертв. Ключ исчез. 
"Что в ящике, Василий?" 
"Все... На Яркина... На 'Патриарха'... Схемы... Бабло... Пленки... Его... голос...
Доказа...тельства..." – дыхание Болотова стало прерывистым. Глаза закатились. Монитор запищал. В палату вбежала медсестра. 
 
"Вам надо выйти! Срочно!" 
Рашида вытолкнули в коридор. Он стоял, прислонившись к стене, слушая суету за дверью. Вокзал. Камера хранения. Ящик 17250. Ключ у мертвого Глыбы.
Последний подарок "Волжского". Последняя надежда. 
Через десять минут вышел врач. Лицо усталое. "Он умер. Отказ почек. Как и прогнозировалось." Он не смотрел Рашиду в глаза. 
Болотов умер. Не дожив до утра. "План Б" Яркина сработал. Но он успел сказать.
Дать направление. 
Рашид вышел из больницы. Рассвет только начинал разгонять тьму над Волгой. Где-то на вокзале лежал ящик с доказательствами. Где-то в городе орудовал Яркин. Где-то в Ульяновске прятался его отец. 
Он достал из кармана смятый конверт с компроматом на себя. Посмотрел на него. Потом медленно, методично разорвал его на мелкие клочки и бросил в уличный урну. Прошлое больше не имело значения. 
 
Перед ним был новый день. Новое поле битвы. И новый берег – берег крови, на который он ступил добровольно. Война только начиналась. И он знал, что не остановится, пока не смоет этот берег кровью врагов или своей собственной.
 
Финал Части II (Лихие): 
Рашид стоит на пустынной улице на рассвете. Перед ним – огромный, еще спящий город. В нем – враги (Яркин, Пузанов, сам "Патриарх"), тайна ящика на вокзале (ключ к доказательствам), и долгая, беспощадная война, в которую он только что вступил по-настоящему. Его "берег закона" остался в прошлом. Теперь был только "берег крови". Финал главы – не конец, а точка невозврата и завязка для будущих сражений Части III. Убийство Яркина (1998) и финансовый кризис станут следующим актом. 
 
 
 
Часть III: «Передел». Возмездие и Цена (2000-2019).
 
 
Финал Части II («Берег Крови») оставил Рашида на руинах его прежних принципов, но с ключом к компромату (ящик на вокзале) и готовым к тотальной войне. 
 
Главу 26: Следы на Пепле. (Январь 2000 г., Самара)
 
Снег падал густо, тихо, застилая грязь и шрамы лихих девяностых под белым, обманчиво чистым саваном. Самара входила в новое тысячелетие с робкой надеждой. В Кремле – новый хозяин, обещающий «диктатуру закона» и «вертикаль власти». В воздухе витало ощущение смены эпох. 
 
Рашид Муратов стоял у окна своего нового кабинета – не в прокуратуре области, а в здании городской прокуратуры Самары. Скромная должность заместителя прокурора города. Не триумф, но важная ступень. Его лицо, отмеченное глубокими морщинами у глаз и жесткой складкой у рта, было спокойным. Но это была спокойствие ледника, под которым клокотала лава старой ярости, теперь направляемая холодным расчетом. «Берег крови» требовал не только мести, но и стратегии. Системной, неумолимой. 
 
На столе лежала папка с грифом «Хранить вечно». Результат той самой ночи на вокзале в 92-м. Ящик №17250. Внутри – не золото, но нечто ценнее:
расшифрованные тетради «Кассира» Яркина (умершего в 98-м при загадочном взрыве собственного «Мерседеса»), аудиокассеты с разговорами Маркелова, распечатки финансовых потоков через подставные фирмы, включая схемы с «Самараэнерго» и АвтоВАЗом. Архив «Волжского», переданный им Литвинову для шантажа и укрытый слишком поздно. Это был динамит, но динамит, требующий аккуратного подрыва. Прямое обвинение «Патриарха» Маркелова, обросшего связями в новой власти, было самоубийством. Нужно было рубить щупальца одно за другим. 
 
В дверь постучали. Вошел молодой, подчеркнуто аккуратный следователь Артем Волков – одно из «новых лиц», пришедших с волной «укрепления кадров» из центра. 
 
«Рашид Ильдарович, принесли результаты экспертизы. По находке на стройке в Запанском.» Он положил на стол заключение и фотографии. 
 
Рашид взял снимок. Кусок обгоревшего металла, странной формы, с обрывком цепи. Найден при разборе завалов сгоревшего склада, принадлежавшего фирмеоднодневке. Экспертиза подтвердила: **фрагмент медальона. Сплав – золото 585 пробы. На обломке – микрочастицы органики, ДНК деградировала, но группа крови – IV положительная. И самое главное: гравировка – частично сохранившаяся надпись «Гл…».
 
«Глыба,» – тихо произнес Рашид. Глеб «Глыба», телохранитель Болотова, убитый на даче в 92-м. У него был такой медальон – подарок матери. И группа крови совпадала. Значит, его тело не просто исчезло после «официальной» передачи родственникам (которых не нашлось). Его сожгли. Здесь. В Запанском. По приказу Пузанова или самого Яркина, чтобы замести следы пыток. 
 
«Это же… из дела Болотова? 92-й год?» – осторожно спросил Волков. 
 
«Да, Артем. Очень старые кости. Но пахнут свежей кровью.» Рашид поднял взгляд. «Кому формально принадлежал склад на момент пожара? 98-й год, говоришь?» 
 
«ООО 'Стройлогистика'. Номинальный директор – Сидоренко И.П., бомж, найден мертвым от передоза в том же 98-м. Реальные бенефициары по цепочке… – Волков достал распечатку, – ведут к АО 'Волжские Мосты'. А там… значительная доля у Алика Пузанова.» 
 
Рашид позволил себе едва заметную улыбку. Алик. Старая гиена. Пузанов выжил в криминальных войнах 90-х, отсиделся в тени после гибели Яркина, а теперь, под крылом «Патриарха», пытался встроиться в «цивилизованный» бизнес – стройки, логистика. Но старые привычки – хоронить кости в огне – остались. 
 
«Прекрасно, – сказал Рашид. – Оформляй постановление о возбуждении уголовного дела. По факту обнаружения останков неустановленного лица со следами насильственной смерти. С привязкой к складу ООО 'Стройлогистика'. Запроси все документы по фирме, контракты 'Волжских Мостов', банковские проводки. Особенно – за 92-й и 98-й годы.» 
 
«Но, Рашид Ильдарович, – Волков колебался, – это же… глубокое прошлое. И
Пузанов теперь… влиятельная фигура. Связи в мэрии, в областной думе…» 
 
«Именно поэтому, Артем, – холодно парировал Рашид. – Новое время. Новая власть в Кремле говорит о борьбе с криминалом. Значит, у нас есть
*инструменты*. Используем их. Не лезь сразу к Пузанову. Дай ему почувствовать ложную безопасность. Иди по документам. Найди формальные нарушения в 'Волжских Мостах'. Налоговые, пожарные, санитарные – не важно. Главное – получить повод для обысков. *Легальный* повод.» 
 
Волков кивнул, понимая ход мысли. «Понял. Будет сделано.» 
 
«И, Артем… – Рашид остановил его у двери. – Конфиденциально. Найди в архивах фото Глеба Круглова, он же 'Глыба'. И его медальона. Если сохранились. Сравнительная экспертиза фрагмента нам нужна железная. Это наш фундамент.» 
 
После ухода Волкова Рашид подошел к окну. Снег все валил. Город казался замерзшим, чистым. Но он знал: под снегом – грязь, кровь и кости. Кости Глыбы были лишь первой ласточкой. Он вспомнил отца. Ильдар Муратов, поседевший, но не сломленный, вернулся из Ульяновска. Он жил теперь с Рашидом, тихо, читая книги и наблюдая за борьбой сына с грустью и гордостью. «Ты идешь по краю, сынок,» – сказал он недавно. Рашид знал, что это больше, чем край. Это пропасть. Но назад пути не было. 
 
Телефон зазвонил, резко нарушая тишину. Рашид взял трубку. 
 «Муратов.» 
 
«Рашид Ильдарович? Это Соболев. Помните меня?» – голос звучал нервно, тихо. 
 
Соболев. Тот самый следователь, назначенный Захаровым в 92-м, потом тихо переведенный в архив. Рашид насторожился. «Помню. Что случилось?» 
 
«Я… я нашел кое-что. В старых, списанных материалах по делу о взрыве машины Яркина в 98-м. То, что… не вошло в официальное заключение. Запись. С диктофона оперативника, первого на месте… Там… голоса. Перед взрывом. Имя… упоминается.» 
 
Рашид сжал трубку. «Чье имя?» 
 
Пауза. Поток шепотом: «Пузанова. Кто-то кричит: 'Алик, не надо! Патриарх не велел!' Потом взрыв. Запись плохая, но… Я ее скопировал. Храню не в архиве.» 
 
Рашид закрыл глаза. Яркина убил Пузанов? По приказу Маркелова? Это меняло все. Пузанов был не просто старым грешником. Он был прямым исполнителем устранения слишком умного «Кассира». И это – рычаг. Страшный, опасный рычаг. 
 
«Где ты, Соболев? Мне нужна эта запись. Сейчас.» 
 
«Я… я опасаюсь, Рашид Ильдарович. Если узнают… Пузанов теперь…» 
 
«Никто не узнает, – твердо сказал Рашид. – Назови место. В людном месте. Сейчас.» Он схватил ключи от машины. Старые кости, обгоревший медальон, и вот – голос из прошлого, несущий смертельное обвинение. Охота на Алика Пузанова только что перешла на новый уровень. И «Патриарх» Маркелов, респектабельный бизнесмен и меценат, почувствует первые толчки под троном своего нового времени. «Диктатура закона» начинала работать. Рашид Муратов намерен был направить ее острие точно в цель. 
 
 
Глава 27: Голос из Мертвого Телефона (Январь 2000 г., Самара)
 
Снег бил в лобовое стекло "Волги" Рашида, превращая вечер в белое месиво. Фары выхватывали из мрака редких прохожих, сгорбленных против ветра. Адрес, который назвал Соболев, был не кафе, не парк, а... Главный железнодорожный вокзал. Самое людное место в городе. И самое анонимное. 
 
*"Платформа №3. У будки дежурного по станции. Жду до отправления поезда на
Пензу. Через 40 минут."* 
 
Соболев выбрал место с умом. Толчея, постоянное движение, шум поездов. Засечь встречу сложно. Уйти в толпу – легко. Рашид припарковался в отдалении, затерявшись среди такси и частников. Надел темное пальто, поднял воротник, шапку глубже на лоб. Он был уже не просто прокурором. Он был охотником, идущим по следу опасной добычи, которая сама могла охотиться. 
 
Вокзал встретил его гомоном, запахом дешевой колбасы и угольной пыли. Он растворился в потоке людей, шел не спеша, сканируя пространство. Платформа
№3. У будки – фигура в поношенном плаще, с потрепанным портфелем. Соболев.
Он нервно курил, озираясь. Постарел, осунулся за эти годы в архиве. Рашид подошел сбоку, будто разглядывая расписание. 
 
"Не оборачивайся," – тихо сказал Рашид, стоя в полуметре, глядя на рельсы.
"Где?" 
 
Соболев вздрогнул, не поворачивая головы. Сунул руку в карман плаща, достал маленькую аудиокассету в прозрачном пластиковом боксе. Не глядя, протянул назад, локтем. Рашид взял кассету, почувствовав холод пластмассы. Она мгновенно исчезла во внутреннем кармане его пальто. 
 
"Это копия. Оригинал... я спрятал. Надежнее," – прошептал Соболев. Голос дрожал. "Рашид Ильдарович... это же... если узнают... Пузанов... он теперь везде..." 
 
"Никто не узнает от меня, – спокойно сказал Рашид. – Что на записи? Детали." 
 
"Оперативник... Петров, помните? Погиб в 95-м. Его диктофон нашли в кустах метрах в пятидесяти от взрыва. Кассета уцелела чудом. Запись прерывистая... Шум ветра, крики... Потом голоса: 'Михаил Аркадьевич! Машина!' – это явно охрана Яркина. Потом... другой голос, хриплый, злой: 'Алик! Хватит! Патриарх не велел! Ты что, охуел?!' Потом... удар? Или хлопок... и сразу взрыв. Все." Соболев сделал глубокую затяжку. "Голос... тот, что кричал 'Алик'... я его не узнал. Но кто другой мог так кричать на Пузанова? Кто знал про 'Патриарха' в тот момент?" 
 
Рашид молчал. Картина вырисовывалась страшная. Яркин выходил к машине. Пузанов что-то делал (подкладывал взрывчатку? дергал за детонатор?), кто-то из его же людей пытался остановить, кричал, что Маркелов против. Не успели. *Пузанов действовал самовольно? Или "Патриарх" дал тайный приказ, а потом открестился? В любом случае – рычаг был чудовищной силы. Прямое указание на убийство. 
 
"Спасибо, Игорь, – Рашид использовал имя, а не фамилию, впервые за долгие годы. – Уходи. Прямо сейчас. Садись в любой поезд. Уезжай. Хоть в Пензу. Побудь там пару недель. Позвони мне с таксофона через три дня. Скажи, где оригинал." 
 
"Но... работа..." 
 
"Больничный. Срочно. Уходи!" – в голосе Рашида прозвучала сталь. Соболев кивнул, бросил окурок под ноги и, не оглядываясь, зашагал к ближайшим вагонам. Рашид видел, как он исчез в толпе у вагона поезда на Пензу, который как раз давал гудок. 
 
Рашид повернулся и пошел к выходу. Кассета жгла грудь. Голос из мертвого телефона. Голос, который мог похоронить Алика Пузанова. И дотянуться до самого "Патриарха". 
 
*** 
 
Кабинет Алика Пузанова в офисе АО "Волжские Мосты" дышал новыми деньгами.
Дорогой кожаный диван, массивный стол из красного дерева, вид на Волгу. Но
сам Пузанов, развалившийся в кресле, не выглядел хозяином положения. Его лицо было серым, пальцы нервно барабанили по столешнице. Перед ним сидел человек в строгом сером костюме – его главный бухгалтер, Семен Крутов. 
 
"Повторяю, Алик Валерьевич: прокуратура города запросила *все*. По 'Стройлогистике'. Контракты за 92-й, 95-й, 98-й годы. Банковские выписки. Документы по складу в Запанском. Особенно подчеркивают – документы по пожарной безопасности и акты приема-передачи имущества за 98-й год." Крутов говорил тихо, но отчетливо. "Они копают под склад. И под нас." 
 
"Бред! – Пузанов вскипел. – 'Стройлогистика' давно банкрот! Сидоренко – покойник! Какие им документы? Пусть в архиве роются!" 
 
"Они и роются, Алик Валерьевич, – холодно ответил Крутов. – И нашли кое-что. Какие-то обгоревшие металлические обломки. Связали со складом. Возбудили дело по факту обнаружения останков." Он сделал паузу. "Говорят, там микрочастицы... золота. И гравировка 'Гл…'." 
 
Пузанов замер. Барабанящие пальцы остановились. В глазах мелькнул первобытный страх, тот самый, что он видел в глазах своих жертв. *Глыба. * Медальон. Они нашли медальон. *Как?!* 
 
"Это... провокация! – выдохнул он. – Муратов! Это его рук дело! Он сводит счеты!" 
 
"Возможно, – согласился Крутов. – Но у них есть формальный повод. И они им пользуются. Очень методично. Следующим шагом будут обыски *здесь*, в 'Волжских Мостах'. Под предлогом связи с 'Стройлогистикой' и проверки налоговой дисциплины. У нас... не все идеально, Алик Валерьевич." 
 
Пузанов вскочил, зашагал по кабинету. "Не идеально? Да у нас половина отчетов – фантастика! Если они начнут копать..." Он представлял обыск: ящики, компьютеры, изъятые документы. А там... следы старых схем, откатов, связей с фирмами Маркелова. И главное – *может* всплыть что-то о Яркине. О том, что лучше забыть. "Патриарх" не простит такого скандала. Особенно сейчас, когда он так старательно "обеляется". 
 
"Надо давить! – рявкнул Пузанов. – Звони Жукову в мэрию! Петренко в облдуму!
Пусть звонят этому... Захарову! Или выше! Пусть заткнут Муратова!" 
 
"Пытались, Алик Валерьевич, – вздохнул Крутов. – Жуков сказал, что Муратов действует строго в рамках. Под шумок федеральной риторики о борьбе с криминалом. Его поддерживают *сверху*. Пока он копает по старым, формально легитимным поводам, давить на него – значит привлекать еще больше внимания." 
 
Пузанов остановился у окна. Заснеженная Волга казалась ледяной пустыней. Как и его перспективы. Муратов нашел слабину. И методично, как хирург, вскрывал старый нарыв. А где-то в тени стоял "Патриарх", и его молчание было страшнее крика. 
 
"Что делать?" – прошептал он, больше себе, чем бухгалтеру. 
 
"Кооперироваться, Алик Валерьевич, – тихо сказал Крутов. – Играть по их правилам. Предоставить все запрошенные документы. Чистые копии. Затягивать, но не отказывать. Искать своих юристов, которые смогут оспорить обыск или ограничить его. И… – он понизил голос, – быть готовым к тому, что 'Патриарх' может предложить... радикальное решение проблемы. С его стороны." 
 
Пузанов сглотнул. "Радикальное решение проблемы". Это означало только одно.
Его самого. Как расходный материал. Как Глыбу. Как Яркина. Он резко обернулся. "Найди мне этого юриста. Самого дорогого. И самого... беспринципного. И жди звонка. Я... мне надо поговорить с Маркеловым." 
 
*** 
 
Звонок "Патриарха" застал Рашида дома, за поздним ужином с отцом. Ильдар Муратов, попивая чай, наблюдал, как сын механически перебирает бумаги – копии первых ответов из налоговой по "Волжским Мостам". Нестыковки уже были. 
 
Телефон звонил на городской, не на служебный. Незнакомый номер. 
 
"Муратов." 
 
"Рашид Ильдарович. Говорит Маркелов." Голос был спокойным, бархатистым, полным неоспоримого авторитета. Таким говорят благотворители на открытии больниц, а не криминальные авторитеты. 
 
Рашид почувствовал, как отец насторожился. "Чем обязан?" 
 
"Просто хотел выразить... профессиональное уважение, – заговорил Маркелов. –
Ваша настойчивость в деле о старом складе впечатляет. Показатель скрупулезности. Качества редкого." 
 
"Спасибо. Работа есть работа," – нейтрально ответил Рашид. 
 
"Работа... да. Но иногда она затрагивает интересы уважаемых людей. Деловых партнеров. Как, например, Алик Пузанов. Человек, конечно, горячий, но сделавший много для города. Для его... возрождения." 
 
"Если его интересы чисты, ему нечего бояться проверок," – парировал Рашид. 
 
"Чистота – понятие относительное, Рашид Ильдарович, – мягко возразил Маркелов. – Особенно в наше бурное прошлое. Иногда стоит смотреть вперед.
Строить. А не раскапывать старые могилы. Это никому не приносит пользы.
Только боль и… ненужную суету." 
 
Угроза прозвучала мягко, но ясно. "Оставь Пузанова в покое. Иначе будут проблемы." 
 
"Старые могилы, Николай Семенович, – ответил Рашид, глядя на отца, – имеют неприятное свойство напоминать о себе. Особенно когда из них торчат не захороненные должным образом кости. Закон требует порядка. И в прошлом, и в настоящем." 
На другом конце короткая пауза. Когда заговорил Маркелов, в голосе исчезла бархатистость. Остался холодный металл. "Порядок – это хорошо. Но важно понимать, кто его устанавливает. И какой ценой. Подумайте, Рашид Ильдарович. О себе. О своих близких. Не все могилы стоит раскапывать. Ради вашего же спокойствия." Связь прервалась. 
 
Рашид медленно положил трубку. Ильдар смотрел на него с тревогой. 
 
"Маркелов?" – спросил он. 
 
Рашид кивнул. "Предупредил. Чтобы не копал." 
 
"Опасный человек, Рашид. Очень опасный." 
 
"Знаю, папа. Но я уже в яме. И копать – единственный способ выбраться. Или докопаться до истины." Он взглянул на портфель, где лежала кассета Соболева и копии налоговых нарушений "Волжских Мостов". Голос из мертвого телефона и цифры из мертвых фирм. Оружие было в его руках. Теперь предстояла самая сложная часть – применить его так, чтобы не уничтожить себя и не дать врагу уйти. Игра в кошки-мышки с "Патриархом" только начиналась, и ставки были выше жизни. 
 
Финал Главы 27: 
Рашид сидит за столом, кассета и документы перед ним. Он смотрит на тревожное лицо отца. Звонок Маркелова не испугал, а утвердил в правильности пути. Он знает: следующий шаг – анонимная "утечка" фрагмента записи (голос с криком "Алик!") проверенному журналисту или осторожное использование ее как рычага при обыске у Пузанова. Но каждое действие приближает опасность. Соболев в Пензе – временная мера. "Патриарх" не оставит угрозу в виде записи. Охота началась со всех сторон. Глава 27 ("Голос из Мертвого Телефона")  завершилась звонком Маркелова-предупреждением и решимостью Рашида использовать кассету и налоговые нарушения против Пузанова.
 
 
Главу 28: Обыск.  (Январь 2000 г., Самара) 
 
Рассвет окрасил снежную Самару в грязно-розовый цвет. У ворот офисного здания АО "Волжские Мосты" уже стояли машины: две "Волги" городской прокуратуры, микроавтобус СОБРа (недавно созданного в рамках "укрепления силовой вертикали") и скромная "Лада" ФСБ. Рашид Муратов, в темном пальто и шапке-ушанке, курил, наблюдая, как бойцы в черной форме и масках быстро, без лишнего шума, занимают позиции. Его лицо было непроницаемым, но внутри бушевал холодный адреналин. Этот обыск – не просто формальность. Это первая крупная атака на цитадель "Патриарха" в новом веке. 
 
Капитан СОБРа, коренастый, с умными глазами, подошел к Рашиду. "Все готово, Рашид Ильдарович. По вашему плану: первая группа – охрана, блокирует выходы, вторая – кабинеты руководства и бухгалтерия, третья – серверная. ФСБ – свой канал, их интересуют возможные связи с фирмами-однодневками и офшорами. Основание?" – он протянул бумагу. 
 
Рашид кивнул, просматривая постановление. Формальный повод – налоговые нарушения, выявленные по запросу прокуратуры в ходе проверки связи с ликвидированным ООО "Стройлогистика". Достаточно легально, чтобы не вызвать криков о произволе, но достаточно цепко, чтобы зацепить Пузанова за живое. "Входим. Быстро, четко. Особое внимание – кабинет Пузанова, сейфы, личные компьютеры. Ищите *все*, что связано с 'Стройлогистикой', 92-м, 98-м годами, складом в Запанском. И… – он понизил голос, – любые аудионосители. Кассеты, диктофоны." 
 
"Есть," – коротко ответил капитан, отдал приказ. Двери здания открылись под напором спецназовцев. 
 
*** 
 
Кабинет Пузанова встретил их хаосом, который пытались выдать за рабочий. Сам Алик Валерьевич сидел за своим массивным столом, бледный, но пытавшийся сохранить маску возмущенного достоинства. Рядом – его новый "беспринципный" юрист, щуплый мужчина в дорогом костюме, с вечно недовольным выражением лица. 
 
"Что это за безобразие?! – завопил юрист, едва дверь распахнулась. – На каком основании?! Я требую немедленно прекратить этот произвол! Мой клиент – уважаемый..." 
 
"Основание – вот, – Рашид бросил копию постановления на стол, не глядя на юриста. Его взгляд был прикован к Пузанову. Тот не выдержал этого ледяного взгляда, отвел глаза. "Обыск проводится в рамках возбужденного уголовного дела. Ваше присутствие, господин Пузанов, и вашего адвоката, обязательно. Но не мешайте работе." 
 
СОБРовцы двинулись как хорошо смазанный механизм. Один – к компьютеру, доставая флешку с софтом для копирования данных. Двое – к сейфу, требуя ключи или готовясь к вскрытию. Еще двое начали методично простукивать стены, осматривать картины, заглядывать под диван. Юрист продолжал бубнить про нарушения, но его никто не слушал. 
 
"Рашид Ильдарович, – голос Волкова, появившегося в дверях, был взволнованным. – В бухгалтерии... Крутов не сопротивлялся, но говорит, что многие документы по старым сделкам, особенно с 'Стройлогистикой', утеряны при переезде офиса в 98-м. Очень удобно." 
 
"Ищите неудобные находки, Артем, – тихо ответил Рашид, не отрывая взгляда от Пузанова. – Внимательно. Иногда важное прячут на виду." Его мысль работала:
*Где запись? Оригинал у Соболева. Но копии? Пугало для Пузанова? Или...
компромат на самого «Патриарха»? * 
 
"Сейф вскрыт!" – доложил один из бойцов. Рашид подошел. Внутри – пачки денег (рубли, доллары), несколько паспортов на разные имена, золотые слитки... и толстая папка с надписью "Личное". 
 
"Это не подлежит изъятию! Личная переписка!" – взвизгнул юрист. 
"В рамках обыска по уголовному делу изымается все, что может иметь отношение, – холодно парировал Рашид. – Особенно с таким интригующим названием." Он открыл папку. Первые листы – фотографии Пузанова с разными женщинами, явно компрометирующие. Потом – распечатки счетов, договоры аренды элитного жилья... И в самом конце, в отдельном кармашке – аудиокассета. Без надписи. 
 
Сердце Рашида екнуло. Неужели... копия? Он осторожно достал кассету. Пузанов побледнел еще больше, его пальцы вцепились в подлокотники кресла. "Это...
музыка! Любимая кассета!" 
 
Рашид не поверил ни единому слову. Он отдал кассету Волкову. "Немедленно на экспертизу. Сравнить с образцами голоса Пузанова. И… с любыми другими записями, которые могут быть в базе." Он подчеркнул последнее – намекая на ту самую запись Соболева. Волков кивнул, поняв, и быстро исчез. 
 
Обыск шел своим чередом. Нашли несколько жестких дисков, пачки документов с подозрительными проводками. ФСБшники углубились в сервер, выявляя цепочки транзакций. Пузанов сидел, как приговоренный, пот стекал по его вискам несмотря на холод. Юрист безуспешно пытался оспорить каждое изъятие. 
 
*** 
 
Звонок застал Рашида в коридоре, где он координировал действия групп. Это был домашний номер. Отец. 
 
"Рашид? – голос Ильдара звучал слабым, с непривычной дрожью. – Сынок, я… мне нехорошо. Голова кружится... Слабость." 
 
Ледяная волна страха накатила на Рашида. Отец. После звонка Маркелова...
"Папа, держись! Я сейчас вызову скорую! Ты дома? Один?" 
 
"Да... дома. Один. Только... не пугайся. Может, пройдет..." – голос прервался кашлем. 
 
"Ничего не делай! Ложись! Скорая будет через пять минут! Я мчусь!" Рашид бросил трубку, схватив за руку капитана СОБРа. "Здесь ваши люди? Самый надежные?" 
 
"Сержант Морозов. Проверенный." 
 
"С ним. Сейчас. Мой отец, Ильдар Муратов, плохо себя чувствует. Адрес. Морозов должен встретить скорую, обеспечить безопасность медиков и отца до моего приезда. Понимаешь? Безопасность." 
 
"Понял, – капитан без лишних вопросов кивнул и отдал приказ. – Морозов! Сюда!
Задание!" 
 
Рашид видел, как крепкий сержант быстро направился к выходу. Но страх не отпускал. Совпадение? Или предупреждение Маркелова начало сбываться? Он не мог бросить обыск – это была ключевая операция. Но и не мог не ехать к отцу.
Разрываясь, он снова вошел в кабинет Пузанова. Его взгляд, полный ледяной ярости и страха, впился в Алика. 
 
"Если с моим отцом что-то случится, Пузанов, – голос Рашида был тихим, как шипение змеи, но его слышали все в замершем кабинете, – я разорву тебя на куски лично. Через тюремные решетки, через адвокатов, через твоих подлюк. Ты будешь молить о смерти. Запомни." 
 
Пузанов задрожал. Не от угрозы, а от животного страха перед этим взглядом. Он понял: Муратов не блефует. И этот обыск – лишь начало его кошмара. 
 
*** 
 
"Патриарх" Маркелов принимал доклад не в своем роскошном кабинете, а в уютной, обшитой дубом библиотеке загородного особняка. Он слушал голос в трубке, лицо оставалось невозмутимым, лишь пальцы слегка постукивали по ручке кресла. 
 
"Обыск... Да... Нашли кассету? ...Отправили на экспертизу... И жесткие диски... И документы... Да, понимаю." Он слушал еще минуту. "Спасибо. Оставайся на связи." Положил трубку. Его взгляд упал на старый фотоальбом, лежащий на столе. Фото молодого Маркелова с Яркиным и Пузановым на берегу Волги. Казалось, век назад. 
 
"Алик... – прошептал Маркелов. – Дурак. Держал компромат у себя. Как сувенир." Он закрыл альбом. Решение созрело мгновенно, холодно и расчетливо. Пузанов стал не защитником, а угрозой. Живым свидетелем слишком многих грехов, да еще и с "подарочной" кассетой. Время "горячих" парней прошло. Наступала эра "белых воротничков". И Алик в нее не вписывался. 
 
Он набрал другой номер. Ответили мгновенно. "Да, Николай Семенович?" 
 
"План 'Старый Долг'. В отношении Алика. Аккуратно. После обыска. Сделайте его... сговорчивым. Для последующего сотрудничества со следствием. Понимаете?" 
 
"Понимаю, Николай Семенович. Будет сделано." 
 
Маркелов положил трубку. Жертва была принесена. Пузанов станет козлом отпущения за старые грехи, возможно, даже даст показания против каких-нибудь "несуществующих" сообщников, отвлекая от самого "Патриарха". А Муратов... Муратов получит свою маленькую победу. На время. Маркелов посмотрел на портрет Петра I на стене. "Каюсь, грешен, но государство – это я," – прошептал он парафраз знаменитой фразы. Он был Самарой. И его империя переживет и Пузанова, и Муратова. 
 
*** 
 
Рашид ворвался в квартиру одновременно со скорой. Сержант Морозов стоял у двери, бдительный. Отец лежал на диване, бледный, но пришедший в себя. Врач мерял давление. 
"Инсульт?!" – выдохнул Рашид, падая на колени рядом. 
 
"Микроинсульт, похоже, – ответила врач. – Транзиторная ишемическая атака. Повезло, что не сильный. Но нужна госпитализация. Срочно. И полное обследование." 
 
Рашид схватил холодную руку отца. "Папа..." 
 
"Жив, сынок, – слабо улыбнулся Ильдар. – Не гони коней так... Видишь, старик не выдерживает твоего темпа..." Он замолчал, глядя на страх в глазах сына. "Не их рук дело... Старость... Просто совпадение..." 
 
Рашид хотел верить. Отчаянно. Но совпадения в его войне были редкостью. Маркелов знал, где ударить больнее всего. Даже не прикасаясь. 
 
Он помог медикам перенести отца на носилки. Когда машина скорой уехала в сопровождении Морозова, Рашид остался один в пустой квартире. Звонок срезал тишину. Волков. 
 
"Рашид Ильдарович! Экспертиза! Кассета из сейфа Пузанова! Там... запись разговора! Его голос! Он отдает приказ о поджоге склада конкурента в 97-м! С подробностями! Прямое доказательство!" 
 
Рашид не обрадовался. Пугало. Пузанов держал это как страховку или черную метку на кого-то. Но не то, что нужно. Не запись про Яркина. *Значит, "Патриарх" в безопасности. Пока. * 
 
"Хорошо, Артем. Оформляй. Но это только начало. Где Пузанов?" 
 
"Его отпустили после обыска. С адвокатом. Он выглядел... разбитым. Поехал домой, кажется." 
 
Рашид посмотрел в окно. Вечерело. Домой. Где его ждал "план Старый Долг'" от Маркелова. Пузанов был уже не игроком, а пешкой, которую вот-вот снимут с доски. И Рашид должен был успеть взять эту пешку *живой*, чтобы выбить из нее показания на короля. 
 
"Собирай оперативную группу, Артем. И следователя. Мы едем к Пузанову.
Задерживать. По факту подстрекательства к поджогу. Пока не поздно." 
 
Он бросил трубку, схватил ключи. Гонка продолжалась. Гонка за живым Пузановым, пока "Патриарх" не сделал его мертвым свидетелем. И на фоне этой гонки – тень больного отца и осознание, что Маркелов ударил, даже не дотронувшись. Цена каждого шага на "берегу крови" становилась все выше. 
 
Финал Главы 28:
Рашид мчится к дому Пузанова для задержания по "новому" эпизоду (поджог), понимая, что это лишь предлог, чтобы вырвать его из рук Маркелова. Он опаздывает? Или успевает? Отец в больнице – его состояние и роль Маркелова в этом (реальная болезнь или спровоцированная?) остаются вопросом. Обыск дал результат, но не главный. Игра усложнилась. 
 
 
Глава 29: Кровь на Мраморе. (Январь 2000 г., Самара, Ночь)
 
Двор элитной сталинки напоминал осажденную крепость. «Волги» оперативников перекрыли въезд, бойцы в черном прижимались к стенам парадного. Рашид выскочил из машины, не дожидаясь остановки. Холодный воздух обжег легкие, но ярость внутри горела ярче пламени. Пузанов был ключом к Маркелову – и этот ключ вырывали у него из рук.   
 
«Где вход?» – его голос перекрыл вой ветра.   
«Черный ход! – Волков указал на арку. – Дворник видел: двое вошли час назад!»   
 
Лестница встретила их тишиной, прерванной приглушенными ударами. Дверь квартиры Пузанова – дубовая, с коваными вставками – вибрировала от ударов изнутри. Рашид отстранил бойца с тараном. Одним резким движением выстрелил в замок из «Макарова». Древесина вспыхнула щепой. Пинком – и дверь рухнула.   
 
Картина в гостиной заставила даже СОБРовцев замереть.   
 
Алик Пузанов лежал на мраморном полу. Его лицо было кровавым месивом. Над ним, занеся монтировку, замер мужчина в балаклаве. Второй, у окна, метнулся к створке – но путь преградили дула автоматов.   
 
«Брось! Руки за голову!» – рявкнул капитан СОБРа.   
 
Рашид шагнул к Пузанову. Тот хрипел, выплевывая осколки зубов. Один глаз закатился, второй – дико блестел сквозь кровь.   
 
«Слышишь, Алик? – Рашид опустился на корточки. – Твой «Патриарх» прислал гробовщиков. Как Яркину. Помнишь 98-й год? Твой крик: «Патриарх не велел!» – он пронесся по записи…»   
 
Пузанов забился в истерике. Кровь брызнула на мрамор.    
«Я… скажу… всё… – булькающее дыхание. – Только… спаси…»   
 
Рашид кивнул Волкову: «Скорую! Конвоировать лично!»   
 
***
 
4:00. Больница Скорой Помощи.   
Хирург в окровавленном халате вышел к Рашиду:   
– Жив. ЧМТ, перелом челюсти, три ребра, почка повреждена. Кома. Шансы
50/50.    – Он говорил! Что сказал?!   
– Бредил. Кричал: «Чернышов… цифры… Швейцария…» и «Он велел! Маркелов велел!».   
 
Рашид сжал кулаки. Чернышов. Финансист ОПГ, тень Яркина. Значит, деньги
«Патриарха» текли через него.   
 
*** 
 
Кабинет Маркелова.   
«Неудачник! – «Патриарх» швырнул хрустальную пепельницу в камин. – Надо было добить!»   
Напротив, стоял человек в очках с тонкими стеклами – Вадим Чернышов.    – Николай Семенович, Муратов получил доступ к счетам «Волжских Мостов». Он выйдет на офшоры. Через Пузанова.   
– Пузанов умрет в коме, – холодно отрезал Маркелов. – А ты сотрешь следы. Все транзакции через «Лагуну-Банк» – в печь. В замен – новые схемы. Через неделю.   
– Слишком рискованно! Прокуратура…   
– Прокуратура боится скандалов! – Маркелов встал. – Муратов – гвоздь в сапоге. Выдернем. Через его отца.   
 
 
Палата Ильдара Муратова.   
Рашид сидел у кровати, наблюдая, как мерцает монитор. Рука отца, холодная и тонкая, лежала в его ладони.   
 
– Сынок… – голос Ильдара был нитью. – Ты светишь в темноте… Но огонь сжигает и тебя…   
– Я не могу остановиться, папа. Они убили Колосова. Ветрова. Сломали
Пузанова…   
– Месть – плохой спутник правды… – старик закрыл глаза. – Берег… он должен быть крепче…   
 
Дверь открылась. Волков – без стука, с лицом пепельного цвета:   
– Соболев… Игорь Соболев. Нашли в Пензе… В съемной квартире. Повесился. Предсмертная записка: «Простите. Страх съел».   
 
Рашид опустил голову. Оригинал записи о Яркине потерян навсегда. Маркелов выиграл раунд.   
 
 
***
 
Утро. Прокуратура.   
Рашид разложил на столе:   
1. Аудиокассета с приказом Пузанова о поджоге (с обыска).   
2. Распечатка транзакций «Волжских Мостов» в «Лагуна-Банк» (97-99 гг).   
3. Фото обгоревшего медальона Глыбы.   
 
– Цепочка: Глыба ; Пузанов ; Чернышов ; Маркелов, – ткнул пальцем в схему Волкову. – «Лагуна-Банк» – их дыра. Добейся санкции на обыск у Чернышова.   
 
– Захарова не убедить! Нет прямых улик на Маркелова!   
– Найди «перевертыша». Кого-то из низов ОПГ, кто знал Чернышова. Предложи сделку.   
 
Телефон зазвонил. Голос медсестры из больницы:   
– Ваш отец… рецидив. Экстренно в реанимацию.   
 
Рашид бросил трубку. За окном снег падал хлопьями, как пепел. Цена росла.   
 
Финал главы: 29 
Рашид мчится в больницу, зная: удар по отцу – предупреждение Маркелова. На столе остаются улики против Чернышова – следующей мишени. Соболев мертв, Пузанов умирает, но война не закончена. Она только перешла в финансовую плоскость, где «Патриарх» сильнее всего.   
 
---   
 
Глава 30: В ту же Ночь.  Особняк Пузанова)
 
Сирена «скорой» разрезала ночь над Куйбышевским районом. Рашид стоял на пороге особняка Пузанова, не чувствуя мороза. Под ногами хрустел битый мрамор – осколки дорогой отделки парадного крыльца. Внутри пахло порохом, дешевым одеколоном и медью. 
 
— Живой? — спросил Рашид подбежавшего опера, не отрывая взгляда от кровавой борозды на стене.   
— Еле. Реаниматоры борются. Череп, ребра, селезенка… Звери, — оперативник сглотнул, кивнув вглубь холла. — Там. Как Глыбу в девяносто третьем. 
 
Рашид шагнул внутрь. Роскошный паркет скрипел под подошвами, смешиваясь с хлюпаньем. Алый след вел из гостиной через весь холл к лестнице. На третьей ступени – темное пятно, где Пузанова, видимо, добивали. У перил валялся «Макаров» с спиленным номером. 
 
— Свидетели?   
— Двоих охраны нашли в котельной. Горло. Третий – в кустах у забора. Пулевое.   
— Камеры?   
— Обрезаны. Аккуратно. Профессионалы. 
 
Рашид прошел в гостиную. Итальянская мебель, хрустальная люстра, ковер ручной работы. И посреди этого богатства – лужа. Липкая, черная в свете фонарей. К ней прилипли обрывки бумаги. Финансовый отчет «Лагуна-Банка». Страница с подписью «Чернышов А.В.». 
 
*Сговорчивым сделали*, — промелькнуло у Рашида. Маркелов не прощает ошибок. Особенно тех, что тянут к его берегу. 
 
На кухне, у раковины, оперативник Волков клещами извлекал из слива смятый кусок пластика. Флешка.   
— Чудом не утянуло, — бросил он Рашиду. — Может, Пузанов успел?   
— Или оставили как «привет». Для нас. 
 
Рашид взял флешку. Холодная, скользкая. Как труп Соболева в морге на Московском шоссе. Оба мертвы. Оба – обрывки нити, ведущей к «Патриарху». 
 
*** 
 
Больница №1. Запах хлорки и старости. Ильдар Муратов лежал под капельницей, лицо серое, правая рука безвольно свисала с постели. Рашид сел на стул, взял отцовскую ладонь. Холодную.   
— Он… звонил? — хрипло спросил Ильдар, не открывая глаз.   
— Кто?   
— Маркелов. После… больницы. Говорил… «Сочувствую». Собака.   
— Молчи, пап. Экономь силы.   
— Он… проверяет, Рашид. На прочность. Твою… мою… — Ильдар закашлялся.
Слюна потекла по подбородку. Рашид вытер ее платком.   
— Он проиграет. Обещаю.   
— Цена… — прошептал старик. — Помни… цену берега… 
 
Врач увел Рашида в коридор:   
— Микроинсульт. На фоне гипертонического криза. Стресс — спусковой крючок. Шансы… 50/50. Мозг пострадал. 
 
Рашид глядел в окно. Напротив, через улицу Ново-Садовая, в здании «ЛагунаБанка» горел свет. Там, за бронированными стеклами. Чернышов. Финансист. Кровеносный сосуд империи. 
 
*** 
 
Кабинет Захарова. Утро. Начальник прокуратуры пил воду из стакана, избегая взгляда Рашида.   
— Пузанов в коме. Соболев – труп. Что дальше, Муратов? Цирк?   
— Чернышов. «Лагуна-Банк». Финансовый след. Офшоры. Швейцария.   
— Доказательства? Или опять надежда на чудо?   
— Флешка с обыска у Пузанова. Данные по счетам.    — И?   
— Расшифровывают. Нужен обыск у Чернышова. Сейчас. Пока не сбежал.   
— Отказано.   
— Почему?!   
— Москва нервничает. Ты гоняешься за тенями! Пузанов – мелкая рыба. Его искалечили свои же. При чем тут банки? Маркелов – уважаемый человек!
Благотворитель!   
— Он убийца, Алексей Владимирович. И его финансист – рядом. В том здании.   
— Нет санкции! — Захаров ударил кулаком по столу. — Ищи «перевертышей»! Кто-то из их стада должен испугаться больше, чем Маркелова! 
 
Рашид вышел, не прощаясь. В кармане жгла флешка. И имя: «Крыльчатый».
Мелкий перевозчик контрабанды через Речной порт. Струсил после Пузанова. Звонил на «горячую линию» прокуратуры. 
 
*** 
 
Подъезд на ул. Фрунзе, 120. Квартира Крылова. Обшарпанная дверь, запах капусты и мышей. «Крыльчатый» – тщедушный мужичок в застиранной телогрейке – дрожал, как осиновый лист.   
— Я… я ничего не видел! Слышал только… крики… у Пузанова…   
— Откуда знаешь, что это Пузанов? — спросил Рашид, глядя в замызганное окно.
Во дворе играли дети.   
— Ребята… шептались. Что «Патриарх» велел… долг вернуть. Старый.   
— Какой долг?   
— Не знаю! Клянусь! Но… может, вам бумаги нужны? Старые?   
— Какие?   
— Бухгалтер Семеныч… он раньше у Маркелова в «Мостах» считал. Уволился в девяносто шестом. Рак. Но старые папки… он, кажись, хранил. На даче под Смышляевкой. Говорил, «страховка».   
— Адрес.   
— Не помню точно… Но могу показать! Только… вы меня спрячете? А то, как
Пузанова… 
 
Рашид кивнул операм. Те увели Крылова. *Страховка*. Старый бухгалтер с раком. Последняя нить. 
 
*** 
 
Офис «Лагуна-Банка». Вечер. Рашид стоял напротив, в подворотне. Ждал звонка от ФСБ. Санкцию на обыск у Чернышова все же выбили. Через Москву. Окна банка горели ровным светом. Вдруг – мигание. Затемнение. Потом снова свет.   
— Горим! — крикнул в рацию голос изнутри. — Серверная! Пена пошла!   
Диверсия. Маркелов знал. Уничтожал следы.   
Рашид сжал флешку в кармане. Теперь только она. И Семеныч. И страх «Крыльчатого». 
 
*** 
 
Ночь. Телефонный звонок в пустой квартире Рашида.   
— Муратов? — знакомый бархатный голос. Маркелов.   
Рашид молчал.   
— Как отец? — спросил «Патриарх». — Передавайте… соболезнования. Возраст. И нервы. Берегите себя, Рашид Ильдарович. Берег… он хрупкий.   
Щелчок в трубке.   
Рашид бросил телефон на диван. Глядел на темное окно. В отражении видел себя. И тень отца на стене больничной палаты.   
Цена берега.   
Она лилась сейчас по мрамору особняка Пузанова. И капала из капельницы отца. 
 
 
Глава 31: Старые Счета. (Январь 2000 г., Утро следующего дня) 
 
Холодный свет зимнего утра бил в окна прокуратуры. Рашид сидел за столом, перед ним – флешка из слива Пузанова и распечатка из больницы: «Состояние стабильно тяжелое. Отек мозга. Кома 2 ст.» Рядом – папка с грифом «ФСБ. Лагуна-Банк. Предварительный анализ». 
 
Дверь распахнулась. Вошел Волков, лицо землистое, в руке – обгоревший жесткий диск.   
— Серверная. Пена сделала свое, но... — он швырнул диск на стол. — Чудом уцелел сектор. Нашли копию шифровального ключа. Взломали флешку.    — И?   
— Пусто.   
Рашид поднял глаза.   
— Почти. Один файл. Не шифрованный. Текстуха. — Волков сунул листок. — Смотри. 
 
Рашид прочитал:   
- «Долг №45. Кредитор: М. (знак «якорь»). Сумма: $1.7 млн. Обеспечение: пакет акций «Самара-СтройИнвест». Срок погашения: 31.12.99. Примечание: Неустойка – 100% в сутки. Исп. Ч.» 
 
— «М.» с якорем? «Маркелов?» —спросил Волков. — «Ч.» – Чернышов?    — Пузанов. Долг. Старый. — Рашид откинулся. «Патриарх не велел!» – эхо с кассеты Соболева. — Тот самый. За Яркина. Маркелов простил? Или припоминал?   
— А неустойка... — Волков присвистнул. — Это же кабала.   
— Приговор. Который привели в исполнение его же люди. — Рашид ткнул пальцем в листок. — Чернышов знал. Исчез. Найди его. Любой ценой. Швейцария – не щит. 
 
Телефон на столе завибрировал. Незнакомый номер.   
— Муратов.   
— Это... Крылов. — Шепот. Словно боялся, что услышат стены. — Я у Семеныча. На даче. Вы... приезжайте. Быстро.   
— Адрес.   
— Смышляевка. Поселок Солнечный. Дом 14. Синий забор. — Пауза. Шум ветра.
— Он... он тут не один. Кто-то был до нас. Все перерыто...   
— Не трогай ничего. Жди. — Рашид вскочил, кивнул Волкову. — СОБР. Без сирен. Тихо. 
 
*** 
 
Дачный поселок «Солнечный» под Смышляевкой дремал под снегом. Синий забор дома 14 был покорежен – ворота сорваны с петель. Следы грузовой резины уехали в сторону леса. 
 
Рашид первым вошел во двор. Сугробы смяты. Следы борьбы. Крылов сидел на крыльце, трясясь. Лицо в ссадинах, телогрейка порвана.   
— Приехали... как вы... — он заикался. — Трое. В балаклавах. На «Газели». Я спрятался в сарае... Они... они его увезли!   
— Кого? Семеныча?   
— Да! Старика! Связанного! В мешок засунули! — Крылов схватился за голову. — Кричал он... Господи... 
 
Рашид шагнул в дом. Хаос. Перевернутая мебель, срезанные обои, вскрытый пол. В спальне, - крошево, – больничная койка, пустые флаконы, запах лекарств и мочи. На тумбочке – фото: Семеныч лет тридцати назад, в очках, рядом – Маркелов на фоне строящегося моста. Молодой, жесткий. Надпись на обороте: «Семену Семенычу. За верную службу. А. Маркелов. 1989». 
 
— Искали его «страховку», — сказал Рашид, глядя на фото. — Где он хранил бумаги?   
— Не знаю... — Крылов жался в дверях. — Говорил, тайник. Но...   
Оперативник в кухне крикнул:   
— Рашид Ильдарович! Сюда! 
 
Под раковиной, в нише для труб, был выворочен рыжий огнетушитель. Внутри – плотный пакет в целлофане. Рашид вскрыл его ножом. Папка. Старые бумаги. Приходные ордера с печатью «Волжские Мосты». Расписки в получении наличных. И подписи: «Получил: М. Яркин», «Передал: А.В. Маркелов». Суммы.
Даты. За год до смерти Яркина.   
Ниже – акт о списании стройматериалов. Подпись Маркелова. Резолюция красным: «Списать в утиль. Исп. Пузанов А.В.» Дата – за неделю до взрыва на складе. Где погиб «Глыба». 
 
— Бинго, — прошептал Волков. — Прямая связь. Маркелов – Яркин – Пузанов. И склад.   
— Недостаточно для убийства, — холодно сказал Рашид. — Но для ОПГ, коррупции, хищений... — Он сунул папку Волкову. — Копируй. Оригинал – в сейф. Срочно.   
— А Семеныч?   
— Его уже нет, — Рашид глянул на перевернутую койку. — Маркелов закрывает все щели. Навсегда. 
 
*** 
 
Больница. Вечер. Запах хлорки стал гуще. Отец лежал неподвижно. Монитор пищал ровно, слишком ровно. Врач молча показал на снимок – темное пятно в мозгу выросло.   
— Кома глубже. Шансы... минимальны.   
Рашид сел рядом. Взял холодную руку.   
— Пап... Мы нашли. Нити. Я... — Голос сорвался. Он не мог сказать «держись». Это было бы ложью. 
 
Телефон в кармане зажужжал. Захаров.   
— Муратов! Где вы?! Чернышов!   
— Нашелся?   
— Нашелся! В Шереметьево! Садился на рейс в Цюрих! ФСБ сняла с рейса по нашему запросу! Везут в Самару! Допрос завтра!   
— Живой?   
— Пока да. Но трясется. Говорит, готов сотрудничать. Боится, как Пузанова.   
— Держите его в бетонном мешке. И охрану — не из местных.   
— Уже. Москва прислала. — В голосе Захарова – смесь триумфа и страха. — Рашид... Это же... Это ж сам Маркелов теперь...   
— Он следующий, — тихо сказал Рашид, глядя на неподвижное лицо отца. — Передайте Чернышову: его единственный шанс – говорить. Все. Про счета. Про офшоры. Про «Патриарха». Иначе его найдут в камере с петлей. Как Соболева. 
 
Он положил трубку. В палате было тихо. Только писк монитора. Рашид прижал лоб к отцовской руке.   
— Слышишь, пап? Чернышов наш. Заговорит. Скоро... скоро все кончится.    Ильдар Муратов не ответил. Его грудь едва вздымалась под одеялом. Цена берега стала тишиной. 
 
*** 
Особняк Маркелова на улице Куйбышева светился всеми окнами. «Патриарх» принимал гостей – банкиров, чиновников. Музыка лилась через тяжелые двери.   
Рашид стоял в тени напротив. В руке – фото Семеныча из дачного дома.
Улыбающийся бухгалтер рядом с молодым хозяином «Волжских Мостов».   
«За верную службу».   
Теперь Семеныча везут в багажнике «Газели» к яме в лесу. Как Глыбу. Как Яркина.   
В кармане жгло два листка: долг Пузанова и справку отца.   
Старые счета. Всех их.   
Музыка из особняка оборвалась. На пороге появилась фигура в черном –
Маркелов. Он вышел покурить, глядя прямо в темноту, где стоял Рашид. Не видя, но *зная*.   
Рашид не шелохнулся.   
Маркелов медленно поднял руку. Не для приветствия. Для жеста – *ждите*.    Затем развернулся и скрылся в свете особняка.   
Рашид разорвал фото Семеныча. Клочки бросил в снег. Повернулся и пошел прочь. Завтра начнется охота на «Патриарха».   
Первым выйдет Чернышов.   
С мешком на голове. 
 
 
Глава 32: Пыль Архивов. (Январь 2000 г., СИЗО №1)
 
Холод в камере допросов был иного рода. Не уличный, январский, а казенный, проникающий в кости сквозь толщу бетона и бронированного стекла. Он въедался в кожу, смешиваясь с запахом дешевого мыла, пыли и страха. Андрей Чернышов сидел за столом, ссутулившись, как будто пытался втянуть голову в плечи. Его дорогой костюм, купленный в Цюрихе, выглядел помятым мешком. Пальцы нервно теребили край стола, оставляя жирные отпечатки на серой стали. Его взгляд, остекленевший от усталости и транквилизаторов, скользил по стенам, избегая глаз человека напротив. 
 
Рашид Муратов вошел без стука. Не спеша, снял черное пальто, повесил на вешалку. Под ним – строгий, чуть поношенный костюм. Он сел напротив Чернышова, положил на стол тонкую папку. Не толстый том обвинительного заключения, а что-то тощее, опасное. Звук папки, шлепнувшейся о металл, заставил финансиста вздрогнуть. 
 
«Чернышов, Андрей Викторович, – начал Рашид без предисловий. Голос ровный, без угрозы, но и без тепла. Как скребок по льду. – Вы понимаете, где находитесь?» 
 
Чернышов кивнул, сглотнув ком в горле. «По… понимаю. Защитника…» 
 
«Защитник придет. Когда вы решите говорить. До тех пор – вы мой гость.» Рашид открыл папку. Внутри – не стопка бумаг, а несколько фотографий и один листок. Он вытащил фото, положил перед Чернышовым лицевой стороной вверх.
«Узнаете?» 
 
На снимке – особняк Пузанова. Парадное крыльцо. Белый мрамор, испещренный длинным, рваным бороздом темно-бурого цвета. Как удар когтя гигантского зверя.
Рядом – лужа, уже подсохшая, черная, с вкраплениями осколков. 
 
«Алик…» – прошептал Чернышов. Глаза округлились. «Он… жив?» 
 
«В коме. Врачи говорят – шансы минимальны. Если очнется – овощ.» Рашид положил второе фото. Морг. Тело Соболева. Крупный план шеи. Темнофиолетовая полоса и ссадина под подбородком. «Игорь Соболев. Архивариус. Нашли на свалке за Толевым. Самоубийство. Как думаете, повесился сам или… помогли?» 
 
Чернышов закрыл глаза. Пальцы вцепились в край стола так, что побелели костяшки. 
 
«Третьего января, – продолжил Рашид, будто не замечая его реакции, – в поселке
Солнечный под Смышляевкой неизвестные похитили пенсионера Семена Семеновича Петрова, бывшего главного бухгалтера АО «Волжские Мосты». Рак в четвертой стадии. Инвалид. Его нашли вчера вечером. В лесу за Красной Глинкой. В заброшенной пожарной вышке.» Рашид положил третье фото. Не тело – крупный план старой, морщинистой руки. На указательном пальце – скромное обручальное кольцо. Рядом – уголок больничной бирки с именем: Петров С.С. «Метод – тот же. Избиение. Только старику хватило меньше. Скончался по дороге, говорят палачи. Неудачно вышло.» 
 
Тишина в камере стала густой, как сироп. Слышно было, как где-то капает вода в трубах. Чернышов дышал ртом, коротко, прерывисто. 
 
«Зачем… зачем вы мне это показываете?» – выдавил он. 
 
Рашид медленно вытащил из папки последний листок. Тот самый. «Долг №45.
Кредитор: М. (знак «якорь») ... Исп. Ч.» Он положил его поверх фото Семеныча. 
 
««Ч.» – это вы, Андрей Викторович. Исполнитель. По взысканию долга. Старого. Очень старого. За который Пузанову вынесли мозг.» Рашид ткнул пальцем в листок. «Неустойка. Сто процентов в сутки. Кто устанавливал такие условия? Кто дал команду «сделать сговорчивым»?» 
 
Чернышов молчал. Капля пота скатилась с его виска по щеке, оставив грязный след. 
 
«Вы – финансист, – Рашид откинулся на стуле, сцепив руки на животе. – Цифры. Счета. Проводки. Ваша стихия. Вы не палач. Вы – счетовод смерти. Вы просчитали долг Пузанова. Вы знали, чем закончится неустойка. Вы отправили отчет тому, кто поставил эту галочку – «Исп. Ч.» Рашид наклонился вперед, его голос стал тише, но острее. – *Кому* вы отчитывались, Андрей Викторович? Кто *настоящий* кредитор? Кто владелец знака «якорь»?» 
 
Чернышов резко вдохнул. Его взгляд метнулся к двери, к потолку, к бронированному стеклу – будто ища спасения или невидимых глаз. 
 
«Он… он везде…» – прошептал он, почти беззвучно. «Вы не понимаете… Даже здесь…» 
«Здесь – моя территория, – холодно парировал Рашид. – И здесь есть только я, вы, и…» Он аккуратно вытащил из внутреннего кармана пиджака еще один документ. Не копию. Оригинал. Расписку Яркина о получении денег от Маркелова.
С живыми подписями. Из тайника Семеныча. Положил ее поверх долга Пузанова.
Два «якоря» на одной бумаге. «…и *это*. Прямая связь. Маркелов – Яркин. Маркелов – Пузанов. Через вас. Через «Лагуну». Через офшоры. Мы уже нашли следы на Кипре. На Кайманах. Это – вопрос времени. Времени, которого у *вас* нет.» 
 
Он указал на фото избитого Пузанова и руку Семеныча. 
 
«Пузанов – овощ. Семеныч – мертв. Соболев – мертв. Кто следующий в очереди за «старыми счетами», Андрей Викторович? Кто мешает? Кто *знает слишком много*?» 
 
Чернышов задрожал. Словно его била током. Он схватился за голову. 
 
«Я… я ничего не могу! Он убьет! Он убьет мою семью! В Швейцарии… дочь…» 
 
«Ваша дочь, Анна, учится в Лозанне, – спокойно сказал Рашид. – В пансионе «Les Roches». ФСБ уже установила за ней наблюдение. Превентивно. Пока.» Он сделал паузу, дав этим словам просочиться в сознание. «Маркелов силен. Но его берег рушится. Пузанов, Болотов, Семеныч, Соболев… Вы – последний мост между ним и его деньгами. Когда мост сгорает, он становится ненужным. И опасным. Единственный шанс вашей дочери дожить до совершеннолетия – если *вы* станете не свидетелем, а *соучастником*. Соучастником правосудия. Дайте нам Маркелова. Исчерпайте его старые счета перед законом.» 
 
Рашид замолчал. В камере снова воцарилась тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Чернышова. Финансист уставился на расписку Маркелова. На знакомый размашистый почерк. На знак «якорь». Он видел этот знак на тысячах документов. На векселях, на приказах о перечислении сумм, на расписках в получении «благодарностей». Это был символ власти, непоколебимости. Теперь он выглядел как тавро на спине приговоренного. 
 
Вдруг Чернышов закашлялся. Сухо, надрывно. Потом вытер губы тыльной стороной ладони. Когда он поднял голову, в его глазах не было страха. Была пустота. И решение. 
 
«Блокнот, – хрипло сказал он. – И ручка. И… гарантии. Письменные. За подписью
Москвы. Защита. Для меня. Для Анны.» 
 
Рашид не улыбнулся. Он лишь кивнул оперативнику за стеклом. Тот открыл дверь, передал дешевый тетрадный блокнот и шариковую ручку. Рашид положил их перед Чернышовым. 
 
«Начните с «Лагуны», – тихо сказал Рашид. – Схемы. Счета. Офшоры. Как деньги текли к «якорю». Потом – к людям. Кто получал. Когда. За что. Все.» 
 
Чернышов взял ручку. Его рука дрожала, но он упер локоть в стол. Вывел первые буквы: «АО «Лагуна-Банк». Счет №...» 
 
*** 
 
Рашид вышел из СИЗО в предрассветные сумерки. Город был засыпан свежим снегом, но под ним все так же чувствовалась грязь и старая боль. Он сел в «Волгу», но не завел мотор. Просто сидел, глядя на серые стены изолятора. В кармане пиджака лежала диктофонная кассета – полная версия показаний Чернышова. Цепочка: Маркелов - Чернышов - офшоры - чиновники, судьи, силовики. Имена. Суммы. Даты. Пыль архивов ожила и превратилась в смертоносное оружие. 
 
Он достал телефон. Набрал номер Захарова. Тот ответил с первого гудка, голос хриплый от недосыпа или страха. 
 
«Ну?» 
 
«Чернышов поет, – коротко сказал Рашид. – Как соловей. Тексты направляю с курьером. Оригинал – у меня. Готовьте бумаги. На Маркелова. По всем статьям. ОПГ. Коррупция. Отмывание. Заказное покушение на Пузанова. По факту Яркина пока косвенно, но будет.» 
 
На другом конце долгая пауза. Потом вздох, похожий на стон. «Рашид Ильдарович… Ты понимаешь, что это? Это… землетрясение. Полгорода под следствие пойдет. Москва…» 
 
«Москва уже в курсе, – перебил Рашид. – ФСБ вела запись. Они рапортуют вверх. У нас нет выбора, Алексей Владимирович. Только вперед. Санкцию на арест – к девяти утра. Иначе Чернышова не доживем до обеда. Как Семеныча.» 
 
Он положил трубку, не дожидаясь ответа. Завел машину. Перед тем как тронуться, посмотрел в зеркало заднего вида. На свое лицо. Усталое. 
С запавшими глазами. С морщинами, которых не было год назад. «Цена берега». Она была написана на этом лице. И он знал – сегодня будет дороже. 
 
Он направил «Волгу» не в прокуратуру, а в сторону больницы. Ему нужно было увидеть отца. Пока тот еще дышал. Пока еще можно было сказать ему, что главный счет – тот, самый старый – скоро будет предъявлен. Даже если отец не услышит. Даже если услышит только писк монитора в ответ. 
 
Рассвет над Самарой был кроваво-багровым, окрашивая снег в нездоровый розовый цвет. Как пятна на мраморе особняка Пузанова. Как кровь на старых расписках. Рашид прибавил газу. Война вступала в свою последнюю, самую кровавую фазу. Оставалось только успеть. Успеть!
 
Глава 33: Утро Ястреба. (Январь 2000 г., 8:30 утра) 
 
Рассвет не принес тепла. Над Волгой висела ледяная дымка, цепляясь за трубы ТЭЦ и опоры недостроенного моста. Рашид стоял у окна в кабинете начальника УСБ ФСБ полковника Ермолаева. Тот читал расшифровку показаний Чернышова.
Лицо – каменная маска, но пальцы, перебирающие листы, выдавали напряжение.  — Муратов… — Ермолаев отложил папку. — Это бомба. Не регионального, а федерального масштаба. Пол облсовета, судьи, начальник ГУВД… и Маркелов в центре паутины. Санкцию на арест дадут. Но… — Он посмотрел в окно, на серый город. — Кто даст гарантии, что она дойдет? Что «якорь» не сработает раньше? 
 
— Гарантия одна, — хрипло сказал Рашид. Он не спал вторые сутки. В горле – ком от больничного запаха, в ушах – писк монитора отца. — Скорость. Арест до того, как Лиманский доберется до телефона. Пока Маркелов считает себя неуязвимым в своем особняке. 
 
Телефон на столе Ермолаева загудел. Внутренний. Полковник взял трубку, поморщился. 
— Да, Алексей Владимирович… Да, он здесь… Передаю. — Он протянул трубку Рашиду. — Захаров. Горячо. 
 
Рашид взял трубку. Голос прокурора области Захарова резал ухо, даже без громкой связи: 
— Рашид Ильдарович! Ты с ума сошел?! Какие санкции?! Какие аресты?! Я только что от Миланского! Он в бешенстве! Грозит обращением в Генпрокуратуру! «Беспредел», «попрание прав бизнеса», «срыв инвестиционного форума»! Ты хочешь похоронить свою карьеру? И мою?! 
 
— Алексей Владимирович, — голос Рашида был тише обычного, от этого – страшнее. — Чернышов выдал схему отмывания через «Лагуну». Миллионы долларов. В карманах Миланского, судьи Воронина, начальника ГУВД Семина. И Маркелова. Прямые расписки. Пузанов в коме – не случайность. Семеныч мертв. Завтра могут убить Чернышова. Или вас, если вы станете помехой. Санкцию. Сейчас. 
 
— Но… но доказательная база… — Захаров захлебнулся. — Она же сырая!
Чернышов – соучастник, его слова… 
 
— Его слова подтверждаются документами из тайника Семеныча и сервера
«Лагуны». И ФСБ уже ведет параллельное расследование. Они поддержат. — Рашид посмотрел на Ермолаева. Тот коротко кивнул. — Если вы не подпишете санкцию в течение часа, я передаю материалы в Москву. В ГУСБ МВД и ФСБ. Через голову облпрокуратуры. Выбор за вами, Алексей Владимирович. Быть героем самарского землетрясения… или его жертвой. 
 
На другом конце – мертвая тишина. Потом – глухой стук, будто трубка упала.
Через несколько секунд – тяжелое дыхание: 
— …Жди курьера. Через сорок минут. Но… но операцию *ты* возглавляешь. Лично. И отвечаешь головой. За все. 
 
Рашид положил трубку. Ермолаев усмехнулся без юмора: 
— Накрыло Захарова. Лиманский давит, как паровой каток. Но испугался больше твоих документов и Москвы. Готовимся? 
 
— Готовимся, — Рашид достал из внутреннего кармана пиджака фотографию. Старую, потертую. 1985 год. Он, молодой, в форме стажера прокуратуры, рядом – отец Ильдар, строгий и гордый. На обороте: «Начало пути. Берег Закона – наш берег». Он положил фото на стол Ермолаева. — Если что… Отцу. 
Ермолаев кивнул, ничего не спрашивая. Цена берега была понятна без слов. 
 
*** 
 
Особняк Маркелова на Куйбышева казался неприступным. Высокие ворота, камеры, ограда с колючкой. Утро будничное. Дворник сгребал последний снег. У подъезда – черная «Ауди» с тонировкой. 
 
Группа захвата – не местный СОБР, а бойцы ГУСБ из Москвы – заняла позиции бесшумно, как тени. Рашид стоял у ворот в штатском, под черным бронежилетом поверх рубашки. В руке – санкция на арест. Бумага казалась невесомой и раскаленной одновременно. 
 
— По плану, — тихо сказал ему в ушную рацию командир группы, капитан Терехов. — Вскрываем ворота – «баран». Входная дверь – термопушка. Внутри – чистим по секторам. Цель – Маркелов. Живым. Вы – за мной. 
 
Рашид кивнул. В глазах – лед. Внутри – пустота. Вся ярость, вся боль последних дней сжались в холодный, острый стержень решимости. 
 
— Вперед! 
 
Глухой удар «барана» – и ворота с хрустом подались. Бойцы рванули внутрь, как черный поток. Крики: «Стоять! Руки вверх! Не двигаться!» Дворник упал на колени, закрыв голову руками. Из «Ауди» выскочил охранник, потянулся к кобуре – его сбили с ног, прижали к асфальту. 
 
Рашид шел за Тереховым через разбитые ворота, мимо валяющихся обломков дерева. Шаг мерный. Сердце колотилось где-то в горле, но руки не дрожали. Они ворвались в холл. Роскошь мрамора и хрусталя встретила их гулким эхом выстрелов *наверх* – предупредительных. Наверху, на лестнице, мелькнула фигура – охранник с «Сайгой». Короткая очередь из автомата Терехова – и человек рухнул вниз, сбивая вазу. 
 
— Маркелов! Где? – ревел Терехов. 
 
Из глубины дома, из-за тяжелой дубовой двери кабинета, донесся спокойный, знакомый до боли голос: 
— Здесь, орлы. Не шумите. Войдите. 
 
Терехов кивнул бойцам. Они прикрыли дверь. Рашид шагнул вперед, распахнул ее. 
 
Кабинет. Массивный стол. Кожаные кресла. Витрины с фарфором. И у окна, спиной к суматохе во дворе, стоял Виталий Константинович Маркелов. В дорогом домашнем костюме. В руке – не оружие, а чашка с дымящимся кофе. Он не обернулся. 
 
— Опоздали на завтрак, Муратов, — сказал он, глядя в окно на хаос в своем некогда неприкосновенном дворе. — Или поторопились? Боялись, что я улечу, как Чернышов? 
— Ваше время полетов закончилось, Виталий Константинович, — Рашид вошел в кабинет. Терехов и двое бойцов – за ним, автоматы наготове. — Постановление об аресте. За создание ОПГ, вымогательство, отмывание денег, организацию покушения на убийство… — Он положил бумагу на край стола. 
 
Маркелов наконец обернулся. Его лицо было спокойным. Только в глазах, холодных и оценивающих, как у старого ястреба, горела глухая, бесконечная ярость. Он не взглянул на бумагу. 
 
— ОПГ? — Он усмехнулся. — Я – бизнесмен. Филантроп. Мои предприятия кормят тысячи людей. А вы… — Он кивнул в сторону Рашида. — Вы – пыль. Пыль архивов и чужих амбиций. Которую сметут. Как вашего отца. 
 
Рашид не дрогнул. Но внутри что-то сжалось в ледяной ком. 
— Руки за спину, — приказал Терехов, делая шаг вперед. Бойцы двинулись к Маркелову. 
 
— Не торопитесь, капитан, — Маркелов поднял руку. Не в жесте сдачи, а в жесте *стоп*. Его авторитет все еще висел в воздухе, сковывая движения. — У меня звонок. — Он медленно потянулся к телефону на столе. 
 
— Не трогать! – рявкнул Терехов. 
 
— Это Москва, — Маркелов взял трубку, глядя прямо на Рашида. — Здравствуйте, Владимир Александрович… Да, понимаю… Нет, все спокойно. Просто… визит коллег из прокуратуры. С необоснованными претензиями… Да, именно так. Рашид Муратов. — Он сделал паузу, слушая. Потом медленно улыбнулся. Улыбка не добралась до глаз. — Спасибо. Передам. — Он положил трубку. — Владимир Александрович Соболев. Зам. Генпрокурора. Просил передать вам, Муратов, что ваша инициатива… несвоевременна. И чревата серьезными последствиями для вашей карьеры. Рекомендует закрыть это недоразумение и заняться реальной работой. 
 
Терехов замер. Бойцы переглянулись. Воздух наэлектризовало. Москва. Замгенпрокурора. Имя Соболев – как гром. 
 
Рашид посмотрел на лежащую на столе санкцию Захарова. На печать облпрокуратуры. На подпись прокурора, дрожавшую от страха. Потом поднял глаза на Маркелова. На его ястребиную, торжествующую улыбку. 
 
— Капитан Терехов, — сказал Рашид, не повышая голоса. — Исполняйте приказ. Арест. Немедленно. 
 
Терехов сглотнул. Миг нерешительности. Потом – резкий кивок бойцам.  — Пакуйте его! 
 
Маркелов не ожидал этого. Его улыбка исчезла, сменившись шоком и бешеным гневом. Он отпрянул, но бойцы схватили его за руки, грубо развернули, прижали к стене. 
— Муратов! Ты кончил! Ты и твой ублюдо… — Его крик заглушил лязг наручников. 
Рашид подошел к столу, взял санкцию. Подошел к Маркелову, которого бойцы уже развернули лицом к нему. «Патриарх» пылал ненавистью, задыхаясь от бессильной ярости. 
 
— Виталий Константинович Маркелов, — громко, четко произнес Рашид, глядя ему прямо в глаза. — Вы задержаны. Все, что вы скажете… — Он не закончил фразу. Просто сунул бумагу с санкцией в карман бронежилета. — Выводите. 
 
Бойцы поволокли Маркелова к выходу. Он вырывался, хрипел проклятия, но его голос тонул в шуме оперативников, обыскивающих кабинет. Рашид остался один среди рушащейся роскоши. Он достал телефон. Надо было звонить в больницу. Узнать об отце. 
 
Телефон зазвонил сам. Номер больницы. Рашид нажал кнопку, поднес трубку к уху, не говоря ни слова. Из трубки донесся долгий, ровный гудок… Гудок прямой линии реанимации. Его не снимали. Так, бывало, когда… когда уже не нужно было снимать. 
 
Рашид стоял посреди кабинета поверженного «Патриарха». В руке – телефон с мертвым гудком. На полу – осколки разбитой вазы, похожие на слезы. Цена берега оказалась выше всех санкций мира. Он заплатил ее сполна. И война только начиналась. 
 
Эпилог: Берег Тишины. (Май 2019 г.,) 
 
Ветер с Волги гнал по набережной последние клочья весеннего дождя. Рашид
Муратов стоял у парапета, глядя на широкую, мутную от половодья реку. Справа – опоры того самого моста, который когда-то строили «Волжские Мосты». Слева – силуэт Жигулевских ворот. Берег Закона. Его берег. Теперь – тихий. 
 
Пять лет как он ушел с поста прокурора города. Не по возрасту – по состоянию. Сердце. Тот самый ледяной ком, сжавшийся в груди в кабинете Маркелова, так и не растаял до конца. Стал частью его. Как шрамы. Как память. 
 
Маркелов умер в колонии строгого режима два года назад. От инсульта. Не дожив до конца двадцатилетнего срока. Его империя рассыпалась в прах, как и предсказывал Ильдар. Миланский отсидел семь, вышел по УДО, тихо доживал в Подмосковье. Болотов, Чернышов, другие – кто в тюрьме, кто в земле. Волга унесла их имена, как щепки. 
 
Рашид достал из кармана старую, пожелтевшую фотографию. 1985 год. Он и отец. Молодые, смотрящие в будущее. «Начало пути. Берег Закона – наш берег».
Он провел пальцем по лицу Ильдара. Ата (Пап), мы его достали. Мы выстояли. Ценой… Ценой всего. 
 
Он оглянулся. Город шумел за спиной. Новые высотки, реклама, пробки. Другая эпоха. Другие лица. Другие тени, может быть, уже ползущие к власти, к деньгам. Цикл. Но его война была закончена. 
 
В кармане пиджака зажужжал телефон. Рашид вздрогнул. Старый рефлекс. Он посмотрел на экран. Незнакомый номер. Вздохнул, ответил: 
— Муратов. 
 
— Рашид Ильдарович? — Голос молодой, неуверенный. — Это… Петров. Внук.
Семена Семеныча. Вы… не помните, конечно… 
 
Рашид замер. Семеныч. Бухгалтер. Его старые бумаги… Его смерть в заброшенной вышке. 
— Помню, — тихо сказал Рашид. — Что случилось? 
 
— Да ничего… — Голос дрогнул. — Просто… нашли коробку. На чердаке дачи в Смышляевке, когда разбирали после бабушки. Старые бумаги деда. Фотки какието… И блокнот. Там… про вас написано. И про Маркелова. Думал… вам отдать? Может, важно… 
 
Рашид закрыл глаза. Пыль архивов. Она никогда не оседала окончательно. 
— Хорошо, — сказал он. — Привезите. Или я заеду. Спасибо, что позвонили. 
 
Он положил трубку. Глянул на Волгу. Берег Закона. Он всегда был зыбким. Покрытым тенями прошлого и тревогами будущего. Но стоять на нем, несмотря ни на что, было делом его жизни. Пока билось сердце. Пока находились люди, помнившие старые счета и приносившие пыльные коробки с правдой. 
 
Рашид Муратов повернулся и медленно пошел вдоль набережной. Навстречу ветру. Навстречу тишине, в которой навсегда остались голоса отца, Маркелова, Волкова и тех, кто заплатил высшую цену за этот берег. Его берег.