Храм знаний. 1939 год

Отрывок из книги «Вадья изначальная» Храм знаний

Лето 1939 года только начиналось. Воздух был густым, пахнущим первыми цветами, свежей зеленью и дымом из печных труб. В самом центре Вадьи, на пригорке, куда сходились все тропы, стояла старая, заброшенная деревянная церковь. Крест с неё давно сняли, и теперь она просто ветшала, служа приютом для ветра и птиц. Для стариков, крещённых под её сводами, это было святое место, и они сокрушённо качали головами, глядя на грядущие перемены. Для молодёжи же и деловых мужиков это было просто большое здание, простаивающее без толку.

И вот в конце мая на пригорке закипела работа. Прибыла бригада, и их старший, человек деловой, без лишних слов скомандовал: «Начинаем! Срок — первое сентября!» Стук топоров и визг пил разнеслись по округе, возвещая о начале новой эпохи для старого здания.

Ломали и строили с размахом. С треском и грохотом полетела вниз колокольня — брёвна тут же складировали на дрова, ибо в хозяйстве всё пригодится. Затем, кряхтя и переругиваясь, с помощью лебёдок и смекалки сняли старый купол. Разобрали и восьмерик до уровня трапезной, чтобы вывести всё под одну, общую крышу. Мужики из окрестных деревень, проходя мимо, останавливались. Кто-то сплёвывал в сердцах, кто-то одобрительно кивал: «Давно пора. Ребятне школа нужна». Жизнь брала своё.

Пока рабочие разбирали внешнее убранство, местные, кому была дорога память, потянулись к церкви. Без лишних слов, с суровыми и сосредоточенными лицами, они входили под тёмные своды. Женщины в платках бережно, словно младенцев, снимали со старого иконостаса потемневшие от времени иконы. Мужики помогали достать те, что повыше. Каждый уносил с собой частичку прошлого: кто-то прятал святой лик в сундук под домоткаными рушниками, кто-то уносил на чердак, подальше от чужих глаз, но поближе к сердцу. Спасали не веру — спасали память, чтобы не канула в небытие, чтобы не была выброшена вместе со строительным мусором.

Председатель сельсовета, человек энергичный, каждый день был на объекте. Он не столько произносил речи, сколько следил за работой. «Четыре тысячи выделили! — по-хозяйски говорил он. — Нужно сделать на совесть, чтобы детям было тепло и светло». И делали на совесть. Внутри всё выбелили, склали новые печи-столбянки: одну — сразу при входе справа, вторую — ближе к учительской. Пропилили большие, светлые окна, отгородили учительскую. Пахло свежей стружкой и краской — запахом нового, обживаемого дома.

15 августа в газете «Правда Севера» вышла короткая заметка, которая стала своего рода отчётом о проделанной работе:
«НОВОЕ ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ШКОЛЫ
Вадьинский сельсовет к предстоящему учебному году готовит новое помещение под начальную школу. Это бывшая церковь. Снимаются купола, разбирают колокольню, идёт внешний и внутренний ремонт здания. На ремонт отпущено 4 тысячи рублей».

А вскоре после этого в свежевыкрашенные, пахнущие сосновой смолой классы начали заносить мебель. Мужики, кряхтя, втаскивали через широкое крыльцо тяжёлые, потёртые парты, расставляя их ровными рядами. Затем на переднюю стену торжественно водрузили большую чёрную доску в деревянной раме. Она сразу сделала помещение строгим и значительным. Рядом на гвоздик повесили карту великой страны и портреты вождей, а в учительском закутке поставили стол и стул. Здание наполнилось предметами нового культа — культа знаний.

К концу августа от церкви осталось лишь воспоминание. На её месте стояло крепкое, ладное здание, похожее на большой барак с широким крыльцом, но перестроенное по-новому — для жизни, а не для молитв.

Первого сентября к школе стянулись дети с окрестных деревень. В простой, где-то залатанной, но чистой одежде, они сжимали в руках букеты полевых цветов. С любопытством и некоторой опаской смотрели они на свой новый дом, из труб которого шёл дым. Их родители стояли рядом, и в их взглядах мешалось всё: и тихая грусть по ушедшему, и сдержанная надежда на грамотное будущее для детей. Молоденькая учительница позвонила в маленький медный колокольчик. Его тонкий, деловой звон был не похож на старый церковный благовест. Он звал не к смирению, а к делу — к учёбе.

А следующей весной, как и положено хозяевам, вокруг школы высадили саженцы. Тоненькие прутики яблонь и акаций пустили корни прямо между ещё хорошо заметными могильными холмиками старого погоста. Эти холмики ещё не одно десятилетие будут молчаливо напоминать о том, что жизнь всегда прорастает на костях прошлого.

Так, медленно, но неотвратимо, в Вадье начиналась новая эпоха. Ещё двадцать лет в этих стенах будут звучать детские голоса, сменяя друг друга, как времена года. Ещё двадцать лет дети на переменах будут выбегать на улицу, смотреть на цветущие яблони и, играя, шаловливо перепрыгивать через старые могильные холмики, не задумываясь о глубине времён под своими ногами. А после того как это здание покинут дети, оно ещё тридцать лет простоит в забвении и только после этого окончательно исчезнет. Старое и новое сплелись воедино, создавая ткань обыденной жизни, где школа на месте церкви стала таким же естественным явлением, как смена дня и ночи. Прошлое не исчезло — оно просто стало фундаментом для настоящего.

На стыке времён

На старом холме, где молились отцы,
Где ветер качал поминальные свечи,
Теперь раздаются иные певцы,
И вторит топор их неистовой речи.

Умолк колокольный задумчивый стон,
Что звал на покой и к смиренной молитве.
Разрушен высокий и ветхий амвон,
И брёвна легли, будто павшие в битве.

Но там, где темнели суровые лики,
Где ладан витал, словно вечности дым,
Теперь раздаются ребячьи уж крики,
И класс озарён светом новым, живым.

Не плачь по былому, не сетуй напрасно,
Ведь жизнь, как река, вечно ищет пути.
Одно поколенье уходит бесстрастно,
Чтоб новому солнцу над миром взойти.