Звёздная бездна

«Здравствуйте, Олег Петрович!...»
Эх, не умею я писать письма! Есть ведь люди, у которых это хорошо получается. Бывает, написанные ими строки читаешь и не можешь оторваться. Но я, увы, к таким счастливцам не отношусь!
«Слышала я о Вас…»
И не только слышала – ещё и видела.
«И не только слышала – ещё и видела. В зале для трансляции судебных заседаний. Я бы, оказавшись в такой ситуации, точно бы испугалась. Но Вы даже тогда, за решёткой держались как настоящий рыцарь. Не знаю, являетесь ли Вы потомком знаменитого графа Орлова и дворянин ли Вы? Но думаю, Вы ещё лучше! Не всякий согласился бы по доброй воле занять место заложников Будённовской больницы…»
Да, непростое это дело – писать письма такому человеку, как Олег Орлов*. Но раз уж решилась начать…
Я взглянула в окно, будто в поисках подсказки. Поезд как раз проехал очередной лес, коих в Карелии великое множество, и прямо передо мной посреди поля раскинулось тёмное, словно чёрный бархат, небо с мириадами звёзд. Звёздная бездна… Она всегда меня пугала. Казалось, если долго на неё смотреть, она затянет в свою бездонную ловушку, и я никогда уже не буду прежней. Помню, когда мать с отцом в мой шестой день рождения взяли меня в планетарий, я при виде звёздного неба начала плакать. Последний день рождения, когда папа был с нами, и мама ещё не спилась!
Я спешно отвела взгляд от окна и снова вперила взгляд в лежащий передо мной лист бумаги.
«Немного о себе. Меня зовут Света, я работаю официантом вагона-ресторана…»
Ещё пару месяцев назад я бы представилась как почтовый оператор. Но о том я решила Олегу Петровичу не писать. Тем более что именно он отчасти и стал причиной столь резкой смены профессии. Впрочем, с таким же успехом я могла бы обвинить в этом и Вадика, и Марину, и саму себя.
Вадик… Он приходил к нам на почту почти каждый день – забирал письма, которые приходили на организацию, где он работал. Сейчас я не могла бы уже сказать, что в нём было такого – вроде бы даже и не такой уж красавец – однако мы с Маринкой были от него без ума. Потом он впервые пригласил меня после работы на чашечку кофе. Я была на седьмом небе от счастья, Маринка кисло улыбалась, типа радовалась, но втайне, я это знала, завидовала. Ну, уж извини, дорогая коллега, думала я, перебьёшься – это мой поклонник!
Собеседником Вадик оказался интересным. Хотя я уже даже и не припомню всего, о чём мы беззаботно болтали за чашечкой кофе. С ним было легко. И уже, конечно, я не могла бы сказать, в какой момент разговор плавно перешёл к новостям о текущих событиях, о политике.
- Вот такие, как Олег Орлов, торгуют Родиной! Наконец-то власти за него взялись, а то совсем обнаглел! Ещё и хвалится, что заложников спасал из Будённовской больницы!
Кто такой Олег Орлов, и в чём он провинился перед Родиной, я толком не поняла, но последняя фраза заставила меня думать, что раз заложников спасать взялся, получается, не такой уж он и плохой человек.
- Переговоры они с террористами вели! В заложники себя предлагали! Какие тут разговоры? Мочить надо было террористов – и всё!
- А может, для него на первом месте было сохранить жизнь невинным людям? Если бы не переговоры, террористы могли их попросту убить.
- Ну, убили бы несколько человек – такова жизнь! Как говорится: лес рубят – щепки летят! А всякие эти муси-пуси только ослабляют наше государство. Ты что же, не хочешь, чтобы наша страна была сильной державой, перед которой трепетал бы Запад? Так что посадят этого Орлова – и правильно сделают! Я бы таких расстреливал на месте!
Я смотрела в глаза человеку, который ещё час назад мне нравился, и не понимала, как можно быть таким циничным. Неужели я в нём ошиблась?
- Если бы не он, не было бы ни Норд-Оста, ни Беслана! – продолжал тем временем Вадик. – На его руках кровь их жертв!
Потом Вадик заговорил о другом, но я уже не особенно его слушала. Любовь с первого взгляда, если это, конечно, была она, угасла, словно прогоревший уголёк, и уже ничто не могло раздуть её снова. Передо мной сидел совершенно чужой человек. Который, судя по последней фразе, явно не дружит с головой.
- Ладно, мне пора, - я решительно схватила сумочку с твёрдым намерением уйти. – Сколько я должна за кофе?
- Свет, ты куда? – Вадик был удивлён как мужчина, от которого девушка сама уходила впервые в жизни.
- Я домой. Спасибо за компанию, но мне, правда, пора. Счастливо! Вот пятисотка – за кофе должно хватить.
Хотя на самом деле чашечка кофе стоила всё-таки дешевле, мне не было жаль денег. Мне было жаль той любви, той симпатии, которая могла бы разгореться между нами, тех иллюзий, которые так быстро сошли на нет. Как достаточно порой пары слов, чтобы познать душу человека!
В тот вечер я была настолько разочарована, что ничего не могла заставить себя делать. И только на следующий день любопытство сподвигло меня погуглить: кто ж такой этот Олег Орлов, и что он сделал такого, чего ему не прощают, умаляя даже прежние добродетели? Оказалось, написал статью, в которой высказался о нынешней ситуации. Не так, как хотело бы Минобороны. Однако чем больше я читала эту самую статью, тем больше у меня складывалось об авторе впечатления как о человеке здравомыслящем. И невероятно смелом. А вот об этом Олегу Петровичу можно было бы и написать.
«Статью Вашу я читала…»
Написать, что полностью согласна? Так ведь письма проверяет цензор. Вдруг и меня за это под белы рученька да в автозак? Написать, что статья плохая? Тогда буду врушей.
«Аргументов против у меня нет от слова совсем. Наоборот, мне кажется, что рассуждаете Вы вполне логично. Даже мне, человеку без образования, ясно, что наша страна оказалась в полной…»
Так, стоп! Бранные слова цензор точно не пропустит.
«…в полной заднице, извините за грубое слово!»
Всё-таки пишу письмо человеку интеллигентному, а может, и дворянских кровей.
«Очень хочу, чтобы война поскорее закончилась, а репрессии прекратились, и Вы вместе с другими политзаключёнными вышли на свободу. Держитесь, не падайте духом! Я верю, что лучшие времена рано или поздно наступят. Верьте и Вы!  С уважением! Света Ермакова».
Завтра в Мурманске зайду на почту, куплю конверт и отправлю. Хорошо, почта рядом – чуть в стороне от площади Пяти углов.
Когда Костя и Елена Геннадьевна зашли в купе, я уже лежала на своей верхней полке. Обычно я засыпала быстро, а тут в голове копошились разные мысли. Не глупым ли получилось моё письмо? И о себе я сказала так мало. Хотя что мне про себя рассказывать? О том, как через месяц после того, как пошла в первый класс, моего отца зашибло на стройке? Мы с мамой не успели с ним даже проститься – его и до больницы не довезли. О том, как мама после его смерти стала бухать и водить в квартиру разных алкашей, а меня, чтобы не мешала, оставляла соседке бабе Наде? Она, одинокая старушка, фактически одна мной и занималась, время от времени пытаясь усовестить мою мамашу. Однако та и слушать ничего не желала: мол, плохо мне, бедной-несчастной и всё! «Доиграешься! – говорила ей баба Надя. – Ничем хорошим это не кончится!» Как в воду смотрела! В один прекрасный день маму арестовали – зарезала по пьяной лавочке очередного собутыльника. Как убивала, чего не поделили – вообще не помнила. Баба Надя хотела взять меня под опеку, но ей не отдали – отправили в детский дом. Мама из тюрьмы писала мне редко – присылала открытки на день рождения, на Новый год. Зато баба Надя частенько навещала меня, интересовалась моей жизнью, приносила разные гостинчики. Вместе мы надеялись, что когда маму выпустят, она придёт, заберёт меня и будет жить по-другому – без водки, без алкашей. Но, увы, на свободу она так и не вышла – через полтора года повесилась в камере, оставив меня круглой сиротой.
После детдома я частенько заходила к бабе Наде – к единственному родному человеку, который у меня остался на этом свете. Пусть и не по крови, но она была мне как родная бабушка. Она же помогла мне устроиться на почту, где до пенсии работала начальником отделения. К тому времени у неё были серьёзные проблемы со здоровьем, и я, бывало, оставалась ночевать у неё, чтобы помочь: приготовить еду, дать лекарства. Хотя она до последнего старалась держаться, очень редко жаловалась. До последнего… До двадцать четвёртого февраля две тысячи двадцать второго года. Я в тот день была на работе, а вечером зашла её навестить. Дверь мне никто не открывал. Тогда я, опасаясь, что с бабой Надей что-то случилось, открыла своим ключом, который она мне дала. Она полулежала на диване, уже совсем остывшая, а на ковре перед работающим телевизором валялся пульт. Врачи говорили: инфаркт миокарда.
«Смерти нет!» - говорила невестка генерала Брусилова, когда её приговаривали к расстрелу.
Так говорила и баба Надя, когда сердце стало пошаливать. Мне так хотелось верить, что она права, и, покинув этот мир, она не исчезла, не умерла, а просто возродилась в другом. В другом мире, в другом теле. Да хоть где – только бы верить, что она есть!
А ведь я рассуждаю совсем как она сама, когда ушёл её Константин. На закате жизни она всё делилась со мной воспоминаниями о своей молодости, показывала фотографии покойного мужа, на которых он красивый парень в офицерской форме. После свадьбы она уехала из родного Киева и моталась с ним по всему Советскому Союзу. Особое впечатление произвела на неё Карелия. Всё это я отчётливо вспоминала, когда наш поезд проезжал Онежское озеро. Против воли мне вспоминались строки из поэмы Клюева, которую я ещё в детстве начала читать, когда рассматривала её книги:
«Эти гусли – глубь Онега,
Плеск волны палеостровской,
В час, как лунная телега
С грузом жемчуга и воска
Проезжает зыбью лоской,
И томит лесная нега
Ель с карельскою берёзкой».
Помню, дальше я читать не стала – мне, маленькой девочке, это показалось слишком сложным и заумным. Может, пришло время погуглить и прочитать? По дороге – не вариант, связь то появляется, то пропадает. Зато в Мурманске будет всё стабильно.
***
В полдень следующего дня мы приехали в Мурманск. В детстве я представляла этот город как бескрайнюю тундру с вечными снегами и домиками-чумами. Но ещё в прошлый приезд я поняла, как далеки были мои представления от реальности. Обычный городской вокзал, на который можно было подняться по ступенькам прямо с платформы, обычные здания с магазинами, кафешками, какие можно было бы увидеть в ближнем Подмосковьи. Да и на снег в июле-месяце не было и намёка.
Дождавшись, пока Костя вернётся на вагон с сумкой продуктов, я отправилась в город. Через переезд со шлагбаумом и со стелой, посвящённой путейцам Заполярья, вышла к Ледовому дворцу, оттуда прошла к площади Пяти углов, посреди которой навеки застыл в каменной скульптуре Анатолий Бредов. Как я уже успела погуглить, герой Великой Отечественной войны, подорвавший себя гранатой, чтобы не попасть в окружение. Простите нас, Анатолий Фёдорович! Вместо того, чтобы ценить мир, за который Вы сражались и погибли, ввязываемся в вооружённые конфликты, нужные только политикам и чинушам.
Мысленно извинившись перед павшим героем, я свернула вправо, прошла мимо кафетерия «Юность» и вскоре оказалась возле почтового отделения. Ну, здравствуйте, бывшие коллеги, привет вам от московского Почтамта! Те, улыбались: спасибо, мол, московским от нас также большой привет! Не знаю, правда, когда я их увижу, но как только, так непременно передам. Кстати, вот письмо, нужно отправить простым, как там по весу, хватает марок или ещё доклеить? Хватает? И замечательно! Счастливо, всем хорошего дня!
Возвращаясь обратно, я подумала о том, как легче порой бывает общаться с людьми, которых видишь впервые в жизни, чем с теми, с кем несколько лет работала бок о бок. Самовлюблённый Вадик не простил мне того, что сбежала со свидания. На следующий день пришёл на почту и, демонстративно не замечая меня, стал оказывать Маринке знаки внимания, словно желая показать: смотри, Светка, кого ты потеряла! Когда же увидел, что я не спешу устраивать сцену ревности, пошёл другим путём – рассказал всему отделению, а заодно и другим клиентам в очереди, будто вчера я так на него вешалась, что он из жалости со мной переспал, и что в постели я оказалась ну просто бревном. Вот Маринка – другое дело – яркая, сексапильная! А та и рада – закрутила с Вадиком, не задумываясь. И потом с гордостью рассказывала, как у них всё в шоколаде, какой он любовник потрясающий, да и она его не разочаровывает, в отличие от некоторых. Другие коллеги, а также клиенты, которым Вадик уже успел рассказать свою версию нашего неудавшегося романа, тоже стали смотреть на меня косо – как на какую-то убогую жабу, возомнившую себя царевной-лягушкой, достойной принца. После этого я уволилась с почты.
Конечно, я могла устроиться в другое почтовое отделение, но неожиданно для себя поняла, что соскучилась сидеть целыми днями за письмами, посылками. Захотелось чего-то нового, чем я никогда прежде не занималась. Случайно ли мне на сайте попалась вакансия официанта вагона-ресторана? Или это была судьба? Так или иначе, я на неё откликнулась, и вот уже несколько месяцев каталась на поездах: разносила касалетки с едой, принимала заказы у посетителей ресторана, убиралась в вагоне. Работа, конечно, выдалась нелёгкой, но, как говорится, кому сейчас легко? В сравнении с тем же Орловым, так мне вообще следовало благодарить Господа, что не попала под каток репрессий!
В самом начале карьеры меня направили в Санкт-Петербург. Фирменный поезд, пять вагонов СВ, два люкса, из бригады я, директриса, пьющий бармен и парочка студентов, которым лишь бы похалявить. Так что нам с директрисой пришлось нескучно. Потом был поезд на Архангельск, на котором из работников были только я и директриса. Хорошо, кормить приходилось только купейников, но в одиночку было сложновато. К тому же начальница оказалась типичным токсом – вечно всем недовольная, придиралась по любому поводу. Поэтому, когда нас сменили, я просто заблокировала её номер и зареклась с ней куда-то ещё ехать. Зато на мурманском поезде, по счастью, кроме нас с директором, оказался ещё и повар – Костя, и другой официант – Наташа. Елена Геннадьевна, хоть и бывает порой вспыльчивой, но человек в принципе не злой. И в отличие от «архангельской» директрисы, не попрекает меня детдомовским прошлым. Правда, если бы узнала, что я написала письмо политическому заключённому, думаю, вряд ли отнеслась бы положительно. Ведь когда в вагон-ресторан приходят участники СВО, она с ними как с сыновьями родными. Ну, а я… Конечно, я с ними вежлива, как положено по должностной инструкции. Но пожимать им руки, подсаживаться к ним, чтобы поболтать, обмениваться телефонами – это уже лишнее. Вряд ли я когда-нибудь смогу понять готовность брать в руки оружие и идти убивать за деньги. Тем более если человек, получив оные, потом не знает, что с ними делать. Тот, кто знает, не пойдёт в вагон-ресторан их пропивать. А уж пьяные эти «дорогие гости» порой превращаются просто в нечто. В такое, что, бывало, наряд полиции не раз снимал их с поезда. Те, кто потише, ограничиваются пьяным хохотом, загрязнением скатертей, туалетов, приставанием к официанткам. Девушка, Вы замужем? Отвечаю, что да.
Не то чтобы я так уж стремилась к одиночеству, но гораздо больше меня пугала водка. Однажды она уже грубо вмешалась в мою жизнь, оставила меня без матери. В детском доме я не раз давала себе слово, что когда я вырасту, этой гадости в моей семье не будет. Так зачем мне теперь связываться с мужчиной, который изначально идёт с ней рука об руку? Тем более если его ценности и принципы так чужды моим? Я и за миллионы не то, что человека – даже кошку бы не убила!
Но вот вопрос: где найти настоящую любовь? Конечно, не принца сказочного – такого, боюсь, искать пришлось бы очень долго, да и сама я всё же не королевских кровей. Но того самого, которому я могла бы сказать: я – это ты, ты – это я. Директриса, с которой я ездила в Архангельск, говорила: такого ты никогда не найдёшь, потому что детдомовская. Скорей всего, её слова были продиктованы завистью, потому как сама она с возрастом начала терять былую привлекательность. Но всё же если я окажусь в этой жизни не нужна мужчине, держаться за кого попало – тоже не вариант.
Тем временем я миновала торговый центр «Волна», вышла в сквер на Ленинградской, где прямо посередине, окружённый с двух сторон фонтанами, возвышался белокаменный памятник жертвам интервенции. Затем направилась к вокзалу. Теперь надо бы в порт. Говорят, там поблизости рыбный магазин, можно купить консервов. А рыба в Мурманске должна быть лучше, чем в Москве.
Перейдя железнодорожный мост, я оказалась возле длинного здания. Сувениры – нет, пожалуй, обойдусь без них. Рыба – то, что надо.
Купив пару банок горбуши, я решила вернуться в депо через порт – хоть издали взглянуть на «Ленина». Знаменитый ледокол стоял, занимая собой половину площади. Однако впечатления как-то не произвёл. Гораздо интереснее мне показался парк рядышком, с изогнутыми дугой фонарями и якорем у стелы, где указаны широта и долгота.
Напротив синего здания морского вокзала стояли палатки. Одна – с поморской кухней, другая – с блинами. Полакомиться бы блинчиком с фаршем из лосятины и морошковым соусом, но посмотрев на цену, я поняла, что жаба меня не отпустит. Однако на этот раз она милостиво разрешила мне взять чашечку кофе с сиропом из северных ягод, который, правда, тоже стоил недёшево.
Получив в руки бумажный стакан с напитком, я присела на скамейку и стала смотреть на море. Невольно моё внимание привлекла странная женщина не совсем пожилых лет, одетая в синий старомодный сарафан. Она громко разговаривала с молодым человеком в футболке и в джинсах:
- Рита точно твоя судьба, с ней счастлив будешь. А как с ней помириться – спроси у моря. Можешь даже прямо здесь. Задай мысленно вопрос – и жди подсказки. Ещё мои предки – поморские шаманы, так делали, да и я тоже - и поверь, всегда море подсказывало мне безошибочно…
«Ох, уж эти древние суеверия!» - подумала я.
Хотя, может попробовать? Задать морю вопрос… Мысленно… Ну, допустим: будет ли у меня счастливая любовь?
Море продолжало плескаться внизу, за ограждением, абсолютно не реагируя на мои мысли. Ну, а чего я ожидала? Что приплывёт ко мне золотая рыбка и скажет: да, Света, встретится тебе любовь такая? Или, наоборот: нет, не суждено тебе быть любимой?
Допив кофе, я встала со скамейки и подошла к палатке.
- Классный у вас кофе! – сказала я стоявшей за прилавком девушке. – Спасибо!
- Пожалуйста! Приходите ещё.
Из палатки я вдруг услышала музыку. Мужчина и женщина пели вместе:
«Две птицы в небе Заполярья
Летят в завьюженную высь.
Услышь мой голос и дыханье,
И за него в пурге держись.
Держись за песни, заклинанья
И путеводную, сквозь дым.
Две птицы в небе Заполярья
Поют, влюбившись: я и ты».
Интересно, это случайное совпадение? Или всё-таки ответ на мой вопрос?
***
Вернувшись в вагон, я первым делом отправилась в купе и, переодевшись, пошла мыть руки. Лишь только успела выйти из туалета, как ко мне буквально подскочила Алевтина.
- Так, так, - начала она с ходу орать. – Вижу, ты не умеешь пользоваться туалетом! Так и не ходи туда, пока не научишься!
- В смысле?
- В коромысле! Каждый раз мне приходится после тебя выгребать из унитаза бумагу. Кидаешь, а мне потом убираться!
- Да Вы чего? Побойтесь Бога! Я сроду бумагу в унитаз не кидала!
- Кидала! Каждый раз после тебя там бумага. В общем, ты меня поняла: пока не научишься пользоваться туалетом, чтоб здесь не появлялась! Ходи у себя в ресторане, если там, в детдоме тебя не учили хорошим манерам!
Не успела я ничего ей ответить, как Алевтина удалилась, высоко задрав голову, очевидно, гордясь тем, что ей удалось меня унизить. И главное, за что? С его она вообще взяла, что это я кидала в унитаз бумагу? Ведь в штабном вагоне, кроме проводников, начальника поезда и сотрудников ресторана, ездят ещё и пассажиры. Вчера я сама приносила ужин двум военным. А они в плане чистоты часто бывают весьма и весьма небрежными. Неудивительно, если кто-то из них и вправду бросил в унитаз бумагу. Но на них Алевтина почему-то не думает. Или же думает, но они же пассажиры, на них проводник не так посмотрит – могут и жалобу накатать. Зато на официантке зло сорвать можно совершенно бесплатно. К тому же если невзлюбила за что-то с самого начала. Я ещё ночью случайно услышала, как Алевтина с откровенной неприязнью говорила то ли начальнику поезда, то ли кому-то из проводников: эта детдомовка. Неужели люди не понимают, что у них у самих было счастливое детство и любящие родители не потому, что они такие хорошие и правильные, а потому, что им просто повезло?
Но долго раздумывать о несправедливости этого мира, однако, было некогда – нужно было ещё вагон привести в порядок. Чем я, кстати говоря, и занялась.
Вечером, когда поезд оставил вокзал Мурманска далеко позади, я загрузила в конвекционную печь касалетки. Вскоре, когда они стали горячими, положила часть в корзину и отправилась по вагонам.
Постучать в дверь купе, открыть, а если закрыта на замок, подождать, пока это сделают пассажиры. Поздороваться, предложить блюдо на выбор. Отдать, пожелать приятного аппетита. За месяцы работы этот алгоритм уже был доведён до автоматизма. Корзина пустая? Снова в вагон-ресторан за следующей партией.
Вот уже и последняя партия. В корзине осталось три касалетки. Двое не сели, будет из чего предлагать последнему на сегодняшний вечер пассажиру. Заглянув в открытое купе, я с удивлением обнаружила ту самую даму, которая в порту хвасталась, что является потомком поморских шаманов. Даже сарафан на ней был тот же самый. Спрашивать о предпочтениях её не пришлось – она оформила предварительный заказ при покупке билета. Поэтому я поздоровалась и протянула ей касалетку со словами:
- Ваш ужин, пожалуйста! Приятного аппетита!
- Спасибо! – ответила пассажирка. – Кстати, я знаю, за что она тебя не любит.
- Простите, кто кого не любит?
- Проводница штабного вагона. Ты очень похожа на её невестку. Которую она отравила. Правда, следствие установило, что причины естественные, доказать ничего не удалось. Но она-то знает, что сделала. И невестка знает. Каждую ночь ей снится, обещает забрать на тот свет. И ведь заберёт.
«Да, похоже, ещё одна сумасшедшая!» - подумала я.
Но откуда незнакомая женщина могла знать, что я поругалась с проводницей? И главное, так точно назвала вагон. Свидетелем быть она никак не могла – инцидент произошёл, когда поезд стоял в депо, а посадка началась только через несколько часов. Если только Алевтина сама рассказала. Может, не ей -  проводнице этого вагона, а пассажирка случайно оказалась рядом и услышала. Вот только исповедоваться коллеге о том, что убила невестку…
- Этого она точно никому не расскажет, - сказала тем временем пассажирка, словно прочитав мои мысли. – Это мне духи сказали. Обидчица твоя уже болеет, а скоро совсем заснёт и не проснётся. Преступление, а тем более такое вероломное, с рук не сходит. Даже если по закону удаётся избежать наказания, души убиенных жаждут мести и не успокоятся, пока своего убийцу в могилу не загонят.
- Если так, почему же тогда те, кто развязывают войны, живут припеваючи? Эти политики, чиновники. Простые люди гибнут, а им хоть бы что!
- Скажу тебе так, не всегда им будет всё с рук сходить. Война – это зло, большое зло. И бумеранг, который за это прилетит, будет таким, что мало не покажется.
- Может, и прилетит, только сколько ещё невинных людей погибнут и пострадают? Почему те же поморские шаманы не остановят войну?
- Всё потому, что всё в жизни имеет свою цену. Нет, я сейчас не про деньги. Чтобы вмешаться в глобальные процессы, изменить существующий порядок вещей, даже если это никакой не порядок, а хаос кромешный, нужна жертва. Вот представь – поезд несётся на полном ходу по рельсам, которые ведут в пропасть. А машинист психопат, останавливаться никак не хочет. И если появится Гуливер, способный своим телом этот поезд остановить, он сделает это ценой своей жизни. Понимаешь, к чему я?
- Что же тут непонятного? Никому из шаманов не хочется приносить в жертву свою жизнь. Тут всё ясно.
- Совсем не так. Что такое для шамана земная жизнь? Это явление преходящее, кратковременное. После душа отправляется в другой мир. Но каково будет перестать быть собой и превратиться в холодную, странствующую планету? Планету, лишённую света и тепла материнской звезды, которая обречена бродить по космосу, пока не распадётся.
Планета, странствующая в космосе… От одного упоминания о ней меня прошиб холодный пот. Подобного я не пожелала бы и врагу. Даже такую стерву, как Алевтина, я, пожалуй, не смогла бы подставить, пусть и ради благой цели.
- Вижу, тебя это пугает. Вот и шаманы не желают для себя такой участи. А заставить кого-то проводить такой ритуал – это было бы бессмысленным приумножением зла. Это как если толкнуть под поезд не Гуливера, а обычного человека. Поезд не остановится, только станешь убийцей. А Гуливером может стать только тот, кто жертвует собой добровольно и сознательно – ведь для этого нужна его энергия, его душевный порыв, решимость. Теперь понимаешь?
Теперь-то уж конечно. Жаль, что другого способа нет! При таком раскладе, видимо, ещё долго нам не видать мира, как своих ушей!
Пожелав потомку шаманов счастливого пути, я вернулась в ресторан. Всё оставшееся до полуночи время мы с Наташей бегали по залу, принимали заказы, забирали приготовленные Костей блюда, чтобы поставить перед клиентами. В этот раз, как обычно, приходили в основном военные. Один из них весь вечер хвастался перед товарищами, какой он смелый и бесстрашный, и на что готов ради нашей победы. Только корпоративная этика помешала мне взять и спросить, готов ли он ради этого превратиться в астероид и улететь в открытый космос.
Отправляясь спать, я почистила зубы на мойке ресторана. В принципе, я могла бы проигнорировать запрет Алевтины и пользоваться санитарной комнатой в штабном вагоне, как обычно. Но мне не хотелось связываться с явно неадекватным человеком, тем более что послезавтра, когда мы прибудем в Москву, бригада меняется. Елена Геннадьевна говорит, что те проводники нормальные.
Проходя мимо служебного купе проводников, я услышала, как задремавшая, Алевтина шептала:
- Маша, не надо… Я не хочу умирать…
Я же всю ночь так и не смогла заснуть. Слова поморской шаманки всё не выходили у меня из головы. Мне верилось и не верилось, что человек может реально взять и превратиться в планету.
В итоге утром, закончив разносить завтраки, я осторожно заглянула в купе, где ехала моя случайная знакомая. Она, судя по всему, уже давно проснулась и даже успела позавтракать бутербродами с колбасой.
- Доброе утро! Извините, что беспокою. Но можете рассказать подробнее про этот ритуал?..
***
Наконец-то, Москва, все разбрелись кто куда! Елена Геннадьевна, как обычно, ушла в контору, Костя отсыпался в служебном купе, а Наташу ещё по перрону встретила её мать, и они наверняка пошли в «Шоколадницу». Самое время начинать танцы с бубном, не рискуя вызвать у коллег недоумение.
Ещё накануне я нашла в Гугле видеозапись звуков бубна. Шаманка сказала, в записи тоже сгодится. Включила я её и стала носиться по вагону, дрыгая, как эпилептик, руками и ногами. Вернее, со стороны это показалось бы именно так. Но на самом деле каждое из этих движений я заучила накануне. Ведь надо всё делать чётко, иначе ритуал не сработает.
Так, руками-ногами подрыгала, теперь круговые движения вокруг своей оси. И побыстрее. От скорости у меня зарябило в глазах. Голова кружилась так, словно сама отделилась от тела и превратилась в быстро вращающуюся планету.
Потом снова руками и ногами, потом кружиться… И вот, наконец, таймер на мобильнике известил о том, что десять минут истекли, и ритуальный танец можно заканчивать. Десять минут, что показались мне целой вечностью.
Хватаясь за поручни, я почти упала на кожаную скамейку. Оставалось проделать это ещё три раза, а потом – выпить травяной настой, что дала мне шаманка. Если, конечно, не передумаю. А если передумаю, она ясно дала понять, что не осудит. Баба Надя меня бы тоже не осудила. Она меня понимала, как никто другой. А что я, бедная сиротка, могла ей дать в благодарность за её доброту и заботу? Только выполнить её самое заветное желание – принести мир.
Однако чуть отдышавшись, я заметила, что за мной наблюдали. Молодой человек стоял в проёме и смотрел на меня с удивлением. Прежде я его не видела. Должно быть, новый проводник. Или ПЭМ? А может, сам начальник поезда? Да, Светка, попала ты в историю! Теперь в новой бригаде будут думать: совсем ку-ку!
- Здравствуйте! – поздоровался вошедший. – Интересно вы проводите свободное время!
- А что? – я подняла голову и с вызовом посмотрела на него. – Я люблю танцы. А то, знаете ли, целыми днями в замкнутом пространстве…
- Любопытно! Надо будет попробовать.
- Почему бы и нет. Могу даже включить для Вас музыку. Кстати, Вы проводник?
- Да, как раз в соседнем вагоне. А Вы директор?
- Нет, пока только официант. Да и не стану я директором.
- Почему? Мне кажется, у Вас есть возможности. Кстати, меня зовут Вася.
- Рада познакомиться. Я Света. А руководить – это вообще не моё. Ну, что, Вася, хотите прямо сейчас потанцевать под бубен?
- Наверное, нет. Может, в другой раз.
- Как скажете.
Когда он прошёл в соседний вагон, я проводила его взглядом. Вася показался мне немного странным. Хотя кто бы говорил?
Вскоре вернулась Наташа. Я видела, как стоя у вагона, она тепло распрощалась с матерью, женщиной с ярко-рыжими кудрями, слышала, как она прокричала ей вслед: «Счастливо, котёнок!».
Сначала я не понимала, почему она называет родную мать котёнком? Возможно, это прозвище просто оказалось созвучно её имени – Екатерина. Но почему она ни разу не назвала её мамой? Уже потом я узнала, что виной тому детская обида. В школе Наташа из-за своей полноты подвергалась издевательствам одноклассников. Мать её тогда не только не защитила, но ещё и говорила: мол, сама виновата. Теперь же, по-видимому, замаливала старый грех – когда поезд прибывал в Москву, она через раз приезжала из Коломны, чтобы забрать и постирать грязные вещи дочери, а взамен привозила новые, чистые, и ещё гостинцы: пастилу, сбитень, которыми Наташа делилась с нами. Иногда я с завистью думала: вот бы моя мама так же замаливала передо мной свои грехи! Сколько раз в детском доме я представляла, что новость о суициде окажется ошибкой, что она освободится из тюрьмы, придёт за мной и скажет: всё, Светка, с бухлом я завязала, пошли домой. Тогда я простила бы ей всё на свете! Наташа вроде бы тоже простила, но так и не смогла назвать родную мать мамой.
В этот раз она угостила нас муфтовой пастилой со смородиной, а ещё поставила бутылку с черничным сбитнем, сказав, что кофе с ним – просто отпад. Словом, уговорила утром непременно попробовать.
Отправился поезд после полуночи. Ресторан уже в это время не работал, поэтому после того, как мы с Наташей вымыли-вычистили вагон, а Костя заготовил еды для завтрашнего дня, можно было с чистой совестью отправляться спать. Елена Геннадьевна с Костей удалились в служебное купе, Наташа расстелила себе прямо в ресторане, поскольку кто-то должен был сторожить вагон. Я как-то предложила дежурить по очереди, однако моя напарница сказала, что ей так удобнее – храп директрисы мешает ей спать. Я же обычно сплю крепко, хоть из пушек стреляй.
Умывшись и почистив зубы на мойке, я, пожелав Наташе спокойной ночи, пошла в штабной вагон. Проводники уже тоже подготовились к рейсу. Вася в форме с логотипом РЖД проверял УКЭБ, попутно объясняя молодому человеку, по-видимому, стажёру, как им пользоваться. Я на мгновение остановилась у его служебного купе и невольно взглянула на бейджик, на котором было написано: «О вас заботится Василий Орлов, проводник».
- Так что, Василий Олегович, - обратился к нему стажёр. – Мне тогда сбегать в пятый вагон? Забрать у Вари терминал?
- Да, Кирилл, сбегай, пожалуйста!
Олегович… Неужели?
С минуту я стояла возле двери купе с раскрытым ртом, пока Вася меня не окликнул:
- Света, я Вас слушаю.
Продолжать стоять и пялиться было глупо, поэтому я решила задать прямой вопрос:
- Вы сын Олега Орлова? Того самого?
- Да, совершенно верно. Но как Вы успели познакомиться?
- Да, мы, собственно, и не чтобы прямо знакомы. Просто я недавно отправила ему письмо. Передайте отцу от меня привет, скажите, чтоб держался. Он очень благородный и мужественный человек!
- Спасибо за добрые слова! Только, боюсь, я не смогу ему ничего передать. Всё-таки мой отец уже умер…
- Как умер? Когда? Неужели они Олега Петровича замучили, гады?
- Вообще-то он Дмитриевич. А насчёт замучили, можно сказать и так. Начальник поезда – тяжёлая работа, вот он и подорвал здоровье.
- Простите, я, кажется, перепутала Вашего отца с другим Орловым.
- Бывает. Фамилия распространённая.
В этот момент к поезду, по всей видимости, прицепили какой-то вагон, потому что весь состав резко дёрнулся – так, что я не удержалась на ногах и упала прямо на Васю. Тут же я услышала ругательство, произнесённое женским голосом, и звуки популярной песни, которые становились всё ближе:
«Мне было стыдно сделать шаг
И побороть свой детский страх,
Но мы, как два крыла, всегда должны быть рядом.
Я оттолкнусь от скучных слов,
Освобожусь от тяжких оков.
Хочу, чтоб счастье стало нам с тобой наградой».
Неловко извинившись, я обернулась и увидела проводницу, которая слушала музыку по смартфону. Она направлялась прямо к Василию. Поздоровавшись со мной, она обратилась к нему – какие-то оказались проблемы с УКЭБом. Я не стала мешать деловому разговору – отправилась в своё купе, почитала на сон грядущий «Песню о Великой Матери» и затем последовала примеру своих спящих коллег.
***
В этот раз поезд оказался наполнен буквально под завязку. Штабной вагон не был исключением. К тому же, кроме основного питания, включённого в билет, из одного штабного пассажиры заказали два дополнительных. Пожилая пара из купе для инвалидов и молодая женщина с ребёнком. Я отнесла им обед. С женщины надо было ещё взять оплату. Сделав это, я вернулась в ресторан, чтобы дать сдачу с пятитысячной купюры, которой она расплатилась.
Когда я зашла в купе, моим глазам предстало что-то вроде семейной идиллии. Молодой человек в военной форме сидел напротив женщины и вертел в руках детскую игрушку, лопоча пьяным языком что-то вроде: ути-пути. Самого ребёнка женщина держала на коленях и смотрела на мужчину как-то настороженно. Эта семейка показалась мне странной. Да и семейка ли это? Ведь когда я относила обед, не видела в купе этого мужчину.
- Вот, пожалуйста, Ваша сдача, - я отдала деньги женщине. – Может, у вас какие-то проблемы? Позвать проводника?
- Да проводник уже был здесь, - ответила она.
Выглянув в коридор, я заметила, что Вася делал мне знак рукой. Я подошла к нему, чтобы серьёзно поговорить об увиденном.
- Слушайте, Вася, тут женщина с ребёнком и военный. Мне кажется, она не очень-то рада его обществу. Можете в этом как-то разобраться?
- Мы его как раз собираемся снимать. Сейчас будет Лодейное Поле. Он совсем контуженный.
Я понимающе кивнула и вернулась к дверям купе. На Лодейном Поле поезд остановится только через пять минут, и я опасалась, что за это время пьяному, с подорванной психикой военному может взбрести в голову всё, что угодно. Поэтому решила не оставлять женщину и ребёнка с ним наедине.
- Скажите, а вы были в Петрозаводске? Нет? Жаль, а то там реально много интересного. Вот Николай Клюев, ну, поэт был такой, родом оттуда. Читали его «Песню о Великой Матери»? Не читали? Ну, вообще читать её не очень просто. Столько непонятных моментов! Он вроде посвятил её своей матери, Прасковье Дмитриевне. И знаете, в юности она чего-то комплексовала из-за внешности. Хотя по описанию была красавицей. И неизвестно, что стало с её первым мужей Вавилом? Потому что потом она вышла замуж за отца своей подруги Арины. Я ещё думаю уточнить эти моменты у Юрия Алексеевича, местного историка…
Если честно, я не особо тешила себя мыслью, что пассажиров заинтересует Петрозаводск или превратности судьбы матери Клюева – просто я хотела заболтать их чем угодно, чтобы военный, если у него появились какие-то нехорошие намерения, не решился так уж явно их проявлять в присутствии разговорчивого свидетеля.
Впрочем, долго болтать мне не пришлось – Вася быстро пришёл мне на выручку – приблизился к военному со словами:
- Пойдём, покурим.
Тот подчинился, и лишь, когда военный в сопровождении проводника покинул купе, я, наконец, бросив женщине: «Ну, счастливо, я тогда убегаю», - вернулась в ресторан.
«Может, и вправду написать письмо ещё одному политзаключённому? – думала я. – Как раз будет повод – расспросить подробнее про Клюева».
Про полного тёзку первого космонавта я узнала случайно. После того, как решилась написать письмо Олегу Орлову, я подписалась на Телеграм-канал «Мемориала»*, и оттуда узнала про карельского историка Дмитриева. Он тоже поплатился за благородное сердце. Взял сиротку из детского дома, заботился о ней, как о родной дочери, а потом бабушка той девочки, которая, собственно, и сдала её в детдом, обвинила его в домогательствах по отношению к внучке. После того, как не удалось пришить ему статью об изготовлении детской порнографии. Сторона защиты утверждала, что обвинение надуманное и является местью властей за увековечение памяти расстрелянных в Сандормохе, которым Дмитриев занимался как историк. Мне это дело, признаться, тоже виделось каким-то надуманным.
Однако в течение дня мне с трудом удалось даже выкроить время на то, чтобы пообедать – и в зале было полно народу, и пассажиры, которых надо было кормить, одни уходили на больших станциях, другие приходили вместо них. И снова приходилось греть касалетки, носить еду.
Женщина, которую мы с Васей спасали от приставаний военного, всё ещё ехала с нами. Только после Медвежьей Горы у меня появилась минутка, чтобы спросить у Васе, всё ли в порядке с пассажиркой и её ребёнком. Ведь попутчик тот, говорят, оказался буйным – когда его снимали, буквально бросался на полицейских, угрожал всех… В общем, совершить с ними то, что традиционно совершалось между молодожёнами в первую брачную ночь.
Хотя день выдался довольно суетным, ночью мне почему-то спалось очень плохо. В горле пересохло и свербело так, что хотелось срочно выпить чего-нибудь горячего. Например, чаю. Но Наташа уже наверняка спала, а пакетики были в ресторане. Помучившись, я решила купить чай у проводника. Дежурным как раз был Вася. И он тоже пил чай в служебном купе.
Слово за слово – и вскоре мы сидели за столом рядом. И непринуждённо болтали о том, кто где катался. Вася, как оказалось, уже не первый год ездил на Мурманск и кое-что слышал о местных достопримечательностях.
- А ты не была у памятника Алёше? – спросил он.
- Нет, боюсь, это далеко, вдруг на поезд опоздаю. Да и если честно, стесняюсь.
- Стесняешься?
- Ну, да. Понимаешь, когда я случайно прохожу мимо памятников героям Великой отечественной, чувствую себя какой-то двоечницей, что ли. Ну, как будто вместе с классом сбежали с урока, и теперь стыдно смотреть в глаза учителю. Они ведь за мир воевали, а мы…
- Знаешь, я тоже об этом думал. У меня дед прошёл до Берлина, всякого повидал. Помню, когда мне было пять лет, он был ещё жив. А я был тогда малой, глупый, говорю ему: «Деда, когда я вырасту, тоже пойду воевать, как ты». Он посмотрел на меня так строго и говорит: «Не дай Боже тебе, Василий, узнать, что такое война!». Попробовал бы кто-то при нём нарядить деток в военную форму или сказать что-то типа: можем повторить! А бабушка… Она ещё девчонкой испытала все ужасы блокады. До конца жизни собирала крошки со стола. Я как-то спросил: зачем, у нас же хлеба полно? А она говорит: «А я, Васютка, уже не смогу по-другому».
- Вот и у бабы Нади отец и дядя, его брат, с войны не вернулись. Обоих убили под Сталинградом. И они, между прочим, были из Киева. Русские и украинцы сражались плечом к плечу. А что сейчас? Не думаю, что наши деды гордились бы нами!
Спать я пошла только тогда, когда поезд на пятнадцать минут остановился в Кеми. Лишь тогда мои глаза начали слипаться. Но надо было хоть немного выспаться, чтобы завтра не походить на сонную муху.
***
В Мурманске я провела ритуал во второй раз, дождавшись, когда Костя вслед за Еленой Геннадьевной и Наташей также отправится в магазин. Вася как раз убирался в вагоне, и никто на этот раз не мешал мне танцевать под звуки бубна в гордом одиночестве. Успела даже отдохнуть, когда Костя вернулся.
В этот раз я решила отправиться в местный планетарий. Хотелось хоть немного привыкнуть к звёздной бездне, частью которой я окажусь совсем скоро. Может, когда это случится, я стану меньше бояться? Теперь я как никогда понимала английскую королеву Екатерину Говард, которая, когда ей объявили смертный приговор, попросила принести ей в темницу плаху, чтобы «с ней подружиться».
Проходя мимо памятника Бредову, я привычно извинилась перед Анатолием Фёдоровичем за нас, потомков недостойных, затем вышла на улицу Профсоюзов. По пути мне встретился ещё один мемориал, посвящённый тем, кто, если верить Расулу Гамзатову, «не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей». Стелла с высеченными на камне профилями и датами 1941-1945, и рядом с ней рябиновое дерево. Простите и вы нас, если сможете!
Сам планетарий с громким названием – «Просто космос» - оказался совсем рядом. Собственно, в отличие от московского, у него-то и здания отдельного не было – лаконично пристроился в библиотеке напротив памятника Кириллу и Мефодию.
Билет покупала уже на месте. В группе нас оказалось не так много – в основном дети, которые увлечённо любовались звёздным небом и планетами Солнечной система. Я в этот раз не плакала – сначала зажмурилась, а потом буквально заставила себя открыть глаза и смотреть, как звёздная бездна ко мне приближается, а с нею – планеты Солнечной системы. Малыш Меркурий, пылающая Венера, разноцветный шарик родной Земли, краснокожий Марс, газовый толстяк Юпитер, властелин колец Сатурн, холодные и загадочные Уран и Нептун. Прощайте, дорогие соседи – вряд ли ещё когда увидимся! Если только очень повезёт и, странствуя по космосу, я набреду на неприметного жёлтого карлика, который когда-то согревал меня своим теплом, и под действием силы гравитации я снова буду вращаться вокруг Солнца – только теперь уже не вместе с Землёй, а как отдельная планета. Или как новый спутник какой-нибудь из них. Типа давай, присоединяйся к своим! Может даже, Земля возьмёт меня в оборот в прямом смысле – в качестве Луны номер два. Хотя лучше не надо! Кто знает, какие катаклизмы может спровоцировать на Земле появление второго спутника?
Ну, да, размечталась! Солнечная система, вторая Луна… Хватит, Светка, спустись на Землю! Кто сказал, что ты вообще попадёшь во Млечный путь, и что рядом окажется хоть какая-нибудь звезда? Скорей всего, окажешься где-то на задворках Вселенной, сначала будешь раскалённым шаром, который в открытом космосе станет стремительно остывать. И если вдруг посчастливится встретить на своём пути звезду, которая великодушно поманит тебя силой гравитации, как говорится, целуй ей руки и кланяйся в ноги! То есть, вернее, крутись вокруг неё по своей орбите и прыгай от счастья! Но не шибко, чтобы, не дай Бог, не набрать случайно вторую космическую скорость и снова не улететь в свободное странствие. Это если повезёт. Если же нет, так и будешь шататься в открытом космосе, холодная и тёмная, пока тебя не зашибёт встречный метеорит или астероид, или ты сама постепенно не развалишься от радиации.
Впрочем, о грустном думать мне совсем не хотелось. Наоборот, в сердце жила надежда, что, может, баба Надя, покинув этот мир, попала на небо и стала звездой. Что если я найду её в своих странствиях?
Когда сеанс закончился, я поспешила покинуть планетарий одна из первых. На улице я с трудом смогла разогнуть руки, которые всё это время держала около груди, плотно сжав в замок. Ноги были словно ватными. Как на ходулях, двинулась я на них мимо памятника защитникам Отечества и зашла в кофейню «Белый кролик». После такого требовалось срочно расслабиться. Нет, не напиться чего-нибудь горячительного – а то моя мать уже дорасслаблялась! Но вот выпить чашечку чая, чтобы прийти в себя – это бы очень даже не помешало. К чаю я взяла пирожное из морковного теста с кремом, которое называлось так же, как и кофейня. Там в космосе я ведь уже чаю не попью. Осталось два раза провести ритуал…
Ритуал... Послезавтра будем в Москве, Елена Геннадьевна с утра уйдёт в контору. А вот Наташа… Екатерина Владимировна в этот раз, скорей всего, к дочери не приедет. Нежелательно было бы, если бы моя напарница осталась на вагоне и задавала лишние вопросы! Хорошо бы убрать её куда-нибудь на полчаса. А ещё лучше – на полдня.
Выставка кошек… Как раз то, что надо! Наташа – заядлая кошатница. Итак, возвращаюсь на вагон, гляжу в телефон, «случайно» нахожу анонс выставки. Думаю, Наташу такое событие не оставит равнодушной.
***
Мои расчёты оказались верными – за поход на выставку кошек Наташа просто готова была душу отдать. Впрочем, таких жертв от неё никто и не требовал – отпустили без проблем. Костя, как обычно, пошёл отсыпаться. Я же в гордом одиночестве продолжила танцы с бубном.
Как только я, закончив, без сил упала на скамейку, вошёл Вася:
- Свет, ты слышала новость? Орлова обменяли!
- Обменяли? – мне показалось, что я ослышалась, ибо новость была настолько радостной и неожиданной, что трудно было в неё поверить.
- Да, а с ним обменяли Яшина*, Пивоварова*, Кара-Мурзу* и ещё нескольких политических.
- Супер! Получается, они на свободе?
- Ну, да, только в другой стране. Их же вывезли из России.
Начисто забыв про усталость, я вскочила и кинулась на радостях обнимать Васю. Он же обнимал меня. Видно было, что его такое событие тоже не оставило равнодушным.
- Пусть Орлов мне не родственник, а только однофамилец, но знаешь, Свет, я реально рад, что он уже не в тюрьме! Может, и остальных политзэков скоро освободят? А то ещё столько сидят по тюрьмам – просто жуть!
- Я постараюсь… - я осеклась, ибо чуть не выдала свою тайну.
- Постараешься что?
- Ну, надеяться на лучшее, не терять веры. Что нам ещё остаётся?.. Слушай, раз такое дело, может, взять торт, отпраздновать? Всё-таки не каждый день вот так неожиданно освобождают политических.
- А это мысль! Ты какой больше любишь?
- Я… Больше всего с суфле, с фруктами. А вообще возьми какой будет…
***
«Здравствуйте, Юрий Алексеевич!...»
Всё-таки я так и не научилась писать письма. Тем более, таким людям, как историк Дмитриев.
 «Слышала я о Вас. Если честно, не верю обвинениям, выдвинутым против Вас. Тем более что исходят они от человека, способного сдать в детдом собственную внучку. Уж я-то знаю, каково это, когда тебя предаёт единственный родной человек. Врагу не пожелаю! А Вы, Юрий Алексеевич, просто кремень, скала!..»
Написать, что ли, «гвозди бы делать из этих людей»? Нет, пожалуй, делать из людей гвозди – как-то на извращение смахивает.
Поезд тем временем бороздил просторы Карелии. Написать, что ли, об этом Юрию Алексеевичу?
«Немного о себе. Меня зовут Света, я работаю официантом вагона-ресторана. Сейчас как раз поезд едет по Карелии. Очень красивые места! Я бы с радостью поехала туда отдыхать! Но, к сожалению, не смогу. Когда Вы получите это письмо, меня наверняка уже не будет. Я от одной шаманки узнала про ритуал на привлечение мира. Завтра мы приедем в Мурманск, и я проведу его в последний раз – потанцую с бубном, затем выпью зелье, которое она мне дала. После этого уже ничего нельзя будет изменить – я превращусь в планету-сироту. Об одном прошу Вас, Юрий Алексеевич: помните, что существовала такая – Света Ермакова. Которая, кстати, удосужилась прочитать полностью «Песню о Великой Матери» Николая Клюева. Наверное, Вы знаете его как историк. Тем более, что он тоже был из Карелии и попал под каток сталинских репрессий. Не буду врать, будто всё поняла в этой поэме, но про судьбу России у него явно мрачняк полный.
Ах, заколот вещий лебедь
На обед вороньей стае.
И хвостом ослиным в небе
Дьявол звёзды выметает!
Когда я читала эти строки, прямо узнавала наше время. Очень хочу, чтобы всё это гадство поскорее закончилось, и Вы вместе с другими политзаключёнными вышли на свободу! Надеюсь, что я смогу изменить ситуацию в лучшую сторону. А пока держитесь, не падайте духом. Прощайте! С уважением! Света Ермакова».
Я ни слова не написала о Васе, хотя это и было самое важное. Вася… Я не раз замечала во время наших совместных вечерних чаепитий, как он на меня смотрит. Да и сама я всё больше к нему привязывалась. Знакомы всего ничего, а такое чувство, будто всю жизнь его знаю. Иногда мне казалось, что нам не нужны слова, чтобы друг друга понимать. Ещё недавно я спрашивала у моря: суждена ли мне счастливая любовь? Теперь я понимала, что море ответило: да.
Эх, судьба моя, судьба! Почему я так поздно встретила своего любимого? Я могла бы прожить с Васей долгую и счастливую жизнь, родить от него детей, состариться вместе. А вместо этого я должно скоро уйти, оставив его на этой планете. Конечно, сейчас можно всё изменить – не проводить ритуал, а снадобье вылить в унитаз, но ведь я взяла его у шаманки, тем самым дала надежду на мир. И теперь ради своего счастья взять и всё бросить? Ну, уж нет - коли взяла руль истории в свои руки, надо крутить баранку до конца, пока не вывезу свою Родину на правильную дорогу. Потому что нельзя иначе. А Вася… Видимо, не суждено нам быть вместе. И будет лучше не дать ему ко мне привыкнуть, чтобы не сильно страдал, когда я уйду. А там встретит другую девушку, станет мужем, отцом. Прости, Вася, так надо!
***
По прибытию в Мурманск я в последний раз танцевала под звуки бубна. Больше я их, по всей видимости, никогда не услышу. Оставалось только выпить зелье – и всё, ритуал будет завершён. Но это я решила оставить на потом. Сначала – погулять по городу в последний раз. Поэтому когда Костя, наконец, вернулся из магазина, я отправилась прочь из вагона.
Город казался мне прекрасным, как никогда. Возможно, близость разлуки так на меня подействовала, обострив все чувства. Я любовалась городом, слушала его звуки, как музыку, с удовольствием вдыхала запахи, которые меня окружали. Так я дошла до почтового отделения, где собиралась купить конверт и отправить Дмитриеву письмо. Однако, покопавшись в сумочке, письма не обнаружила. Эх, шляпа, забыла в купе! Но что делать? Купила конверт – отправлю тогда уже в Москве. Попрощалась с почтовыми работницами: прощайте, девочки, не увидимся больше! Те в ответ: счастливо, мол, но если будете в наших краях, заходите. Я молча улыбнулась, а сама подумала: даже если я когда-нибудь и буду в их краях, а точнее, приближусь в своих странствиях к Солнечной системе, лучше мне всё-таки на мурманскую почту не заходить. Иначе, боюсь, от Земли мало что останется.
После этого я отправилась в порт. Ведь моря я тоже больше никогда не увижу. В последний раз посидеть на скамейке, глядя, как внизу плещутся волны. Пообедать блинчиком с фаршем из лосятины и морошковым соусом, запивая кофе с черничной настойкой. И плевать, что дорого! Скоро деньги мне вообще не понадобятся. Тем более, что и блинчик, и кофе оказались удивительно вкусными.
Ну, вот и всё! Прощай, море! Прощай, город! Я возвращаюсь на вагон.
Уходя, я услышала из палатки песню:
«И пусть дорогу длинную
До звёзд перемело,
Летят две птицы сильные
Вперёд, крыло в крыло».
Увы, ошиблось ты, море, в своём предсказании! Не свить мне гнезда с моим голубком!
***
Добравшись до вагона, я первым делом отметилась в ресторане. Костя уже вовсю делал заготовки блюд, Елена Геннадьевна сидела над бумагами, совещаясь с Наташей, что заказать по приезду в Москву. Я же отправилась в купе переодеться. Но сперва оставалось сделать главное. То, что навсегда отрежет мне путь назад.
Мои руки дрожали, когда я доставала из чемодана пузырёк с зельем. Судьба Родины… в моих руках… Как это странно! Но надо, надо это выпить.
Так до конца не справившись с волнением, я с трудом открутила крышку, закрыла глаза и…
- Света!
Вася влетел в купе, как ураган, бледный и взволнованный. Не успела я и глазом моргнуть, как он с силой выхватил у меня пузырёк и опрокинул в себя его содержимое.
- Вася… ты чего? – пробормотала я рассеянно. – Ты…
До меня, наконец, начал доходить смысл произошедшего.
«Вася, родной! Что же ты наделал?»
- Пусть лучше я, чем ты. Надеюсь, когда я стану каким-нибудь астероидом, ты не будешь бояться смотреть на звёзды. Я ведь буду среди них.
- Так ты… нарочно? Но откуда ты…
- Узнал случайно. Зашёл в купе – ваша директриса просила постельный комплект. И… ты не сердись, я прочитал письмо, которое ты оставила на столе. Знаю, это нехорошо, но… Сам не знаю, что на меня нашло. Увидел, что пишешь какому-то Юрию Алексеевичу. В общем, приревновал. У меня раньше была девушка, которая изменяла мне с богатым папиком. Не то чтобы я подумал, что и ты такая – просто хотелось убедиться, что всё не так страшно. А оказалось, тут полная жесть.
- Вася, Вася! Что же ты наделал?
Я уже не сдерживала слёз, обнимала Васю так, словно пыталась этим удержать его душу в земном теле, не пустить в космос, гладила его по волосам, покрывая поцелуями его лицо, шею, руки.
- Всё хорошо, Свет! Кто-то должен был это сделать.
- Но почему ты? Я же на это подписалась, я же…
- Не надо, не говори ничего. Просто… побудь со мной, пока я здесь. Хотя бы просто рядом… если не хочешь… Если не хочешь меня… ну, как мужчину.
- Вася, я обещаю, больше не буду бояться звёздного неба. И что задолбаю всю НАСА, но добьюсь, чтобы назвали новую планету Василием. Но пока ты здесь, я хочу, чтобы ты был моим! Целиком и полностью! Во всех смыслах!
Я не помню, кто из нас закрыл дверь купе на задвижку, прежде чем я стала жадно срывать с него одежду. И старалась не думать о том, что скоро моего Васю потеряю…
***
Я не потеряла его ни через неделю, ни через две, ни через месяц. После того, как в Москве я снялась с рейса досрочно, чтобы быть рядом с любимым, мы не расставались ни на минуту. Я боялась не только оставить Васю хоть на миг, но даже засыпать по ночам. Но когда я всё-таки засыпала, каждый раз вскакивала и прислушивалась к его дыханию. И каждый раз, убедившись, что Вася пока ещё здесь, живой, вздыхала с облегчением.
Так продолжалось две недели. Шаманка сказала, именно столько времени требуется для того, чтобы совершивший ритуал превратился в планету. Но Вася всё ещё был живым и полным сил, и умирать явно не собирался. Сначала я подумала, что шаманка, по-видимому, никакая не шаманка, а шарлатанка обыкновенная. Но когда мы заступили в рейс – спасибо Елене Геннадьевне, что согласилась снова взять меня в бригаду! – в штабном вагоне я обнаружила вместо Алевтины новенькую девушку, совсем ещё молодую…
- Представляешь, Алевтина умерла, - рассказывала мне Наташа. – Она как пришла на вагон, уже была почти никакая. А потом день спать легла и не проснулась. Говорят, она и раньше жаловалась, что невестка покойная ей снилась, угрожала забрать на тот свет…
А ведь шаманка предсказывала ей скорую смерть. Тогда я стала думать, что насчёт шарлатанки ошиблась – вряд ли она могла знать такие вещи про невестку Алевтины и уж тем более с такой точностью делать прогнозы. Значит, шаманка настоящая, и ритуал попросту не сработал. Ведь не я, а Вася выпил отвар. Хоть и было мне жаль упущенной возможности с помощью магии закончить войну, но мысль о том, что Вася жив и будет жить, признаться, затмила всё остальное. Суди меня Бог, суди меня, покойная баба Надя, судите меня все, но я была счастлива!
Конечно, мы с Васей по-прежнему старались побольше времени проводить вместе, но с тех пор я больше не опасалась отпускать его от себя хотя бы на шаг и не впадала в панику от одной мысли, что наши рейсы могут не совпасть во времени. Поэтому когда наша ресторанная бригада сменилась, а Васе предстояло сделать ещё один рейс до Мурманска и обратно, я отнеслась к этому спокойно. Скучать по нему, я, конечно, скучала, но теперь я твёрдо знала – после пятидневной разлуки обязательно будет встреча. А я как раз уберу в квартире и приготовлю к Васиному приезду его любимую солянку с маринованными грибами.
Про шаманку я и думать забыла – была уверена, что больше никогда её не увижу. Однако ошиблась.
В тот день я решила съездить на почту, где прежде работала. Не только повидаться с бывшими коллегами, но и получить письмо от Юрия Дмитриева, если он ответил. Конечно, можно было вместо индекса почтового отделения и пометки «До востребования» написать свой домашний адрес, но ни ему, ни Олегу Орлову я не решилась его раскрыть. Слишком личным оно мне казалось, чтобы называть его людям, которых вживую никогда не видела, даже если эти люди достойнейшие из достойнейших.
Коллеги встретили меня довольно тепло. И письмо отдали – оно как раз пришло накануне. А вот Маринку увидеть так и не удалось – она месяц назад ушла в декрет.
- Бедняжка, как она будет одна растить ребёнка?
- Почему одна? А как же Вадик, папаша?
- Да он как узнал, что она беременна, сразу свалил. Да ещё и наговорил гадостей: типа, ребёнок не мой, нагуляла неизвестно от кого! Вот мужики! Как спать, так пожалуйста, а как отвечать за последствия…
Честно сказать, его поступок меня ничуть не удивил, ибо я давно уже не считала Вадика настоящим мужчиной. Если он со мной в своё время поступил так непорядочно, что мешало ему поступить так же и с Мариной? И даже ещё подлее – меня он хотя бы не бросал с ребёнком в животе.
- А пусть экспертизу ДНК сделает. Если выяснится, что он отец, можно хотя бы на алименты подать. С паршивой овцы, как говорится…
Поболтали мы с девчонками ещё о жизни, после распрощались, и я вышла из отделения. И вдруг… Я не поверила своим глазам. По дорожке шла она, та самая поморская шаманка. Пока я думала: подойти к ней или же сделать вид, что не заметила её вовсе? – она приблизилась ко мне сама.
- Ну, здравствуй! – заговорила она. – Вижу, ты всё-таки решилась провести ритуал. И провела ты его не одна – тебе помешал мужчина.
- Здравствуйте! – я в ответ рассеянно закивала. – Ну, да, хотела выпить отвар, а Вася взял и сам выпил. Потому ритуал и не сработал. Вы уж нас извините!
- Почему же не сработал? Очень даже сработал. Просто проблема глобальная, и злой энергии очень много, поэтому быстрого результата ждать не следует. Но вся эта гадость, что нынче творится, теперь закончится обязательно, и мир наступит. Просто придётся набраться терпения и подождать.
- А если сработал, почему тогда…
- Почему вы не стали планетами? Если бы кто-то из вас проводил ритуал в одиночку, он бы оторвался от Земли, но поскольку танцевала под бубен ты, а отвар выпил твой Василий, то расплату вы разделили пополам. Теперь вы оба обречены стать вечными странниками, но ни у одного из вас не высвободится достаточно энергии, чтобы покинуть планету. Поэтому странствовать вы будете на Земле. До самой смерти. Не вашей, - поспешно добавила шаманка. – А планеты. Потому что теперь вы сможете умереть только вместе с Землёй. Такова плата за мир…
Плата за мир… Умереть вместе с Землёй… До сих пор не знаю, радоваться или плакать? Когда за благую цель приходится погибнуть – это, конечно, страшно, но хотя бы понятно. Но когда расплата – бессмертие… Ну, или почти бессмертие – ведь Солнце вроде бы должно поглотить Землю через пять миллиардов лет, а это всё-таки гораздо больше, чем продолжительность обычной человеческой жизни. Пять миллиардов лет… Сможем ли мы выдержать столь долгий век? Или уже лет через пять тысяч будем рады даже самой страшной смерти? Мы с Васей стараемся поменьше об этом думать. Что толку забивать себе голову, когда уже не в нашей власти что-то изменить?
Впрочем, сейчас Вася по этому поводу точно не заморачивается – после суточного дежурства отдыхает в служебном купе. Я сижу в кресле в щитовой, на двери которой табличка: «О вас заботится Светлана Орлова, проводник». Скоро полвторого ночи, в Кеми должны сесть четверо.
В ночной темноте проносятся карельские леса. Чёрное бархатное небо сверкает звёздами, как модница – блёстками на платье. Я больше не боюсь на них смотреть. Если души покинувших этот мир и вправду становятся звёздами, то через пять миллиардов лет мы обязательно встретимся.

*Внесены в список «иностранных агентов»