Завод

Поезд радостно стучал колёсами на стыках, возвращая теперь уже бывших строителей БАМа в родные пенаты, и его неустанное стремление на запад с каждым мгновением приближало дом, запахи родного очага, которые пока перебивались вагонными ароматами горящего в титане угля, засохших продуктов, и пассажиров, уже несколько дней лишённых душа и ванны. Короче говоря, отец наконец-то демобилизовался, и наша семья ехала поездом из Комсомольска-на-Амуре домой, в Волгоград. Можно было бы лететь самолётом, но огромное количество багажа и шмоток, которые мы тащили с собой, не вписывалось в самолётные нормы, и шесть суток в вагоне стали ещё одним приключением на мою голову. Путешествие не было нудным и скучным, наоборот, я сутками стоял у окна, и любовался действительно необъятными просторами своей Родины, которые медленно проплывали перед глазами. Я смотрел и думал, что вообще-то не каждому дано увидеть за один раз  Амур, Волочаевские сопки, берёзовые колки под Читой, безлесые, лысые просторы Бурятии с речками, текущими прямо под колёсами поезда, стылую красоту Байкала, тоннели и прижимы, пробитые в окружающих его скалах, и бескрайнюю могучую тайгу, ещё не загубленную и не распроданную жадными варварами в костюмах и галстуках. Ближе к Уралу редкое присутствие человека начало сменяться каменными и стальными продуктами его деятельности, действительно уродливыми, когда смотришь на них со стороны глазами, привыкшими за последний год к простору девственных лесов и чистоте рек и ручьёв. Старые строения, зачастую ещё дореволюционные постройки из красного кирпича, сейчас были черны от покрывающей их вековой грязи и копоти от бесчисленных плавильных заводиков времён Демидова, новые тоже не особо отличались, дымили себе в небо без перерыва. Им помогали разные котельные и кочегарки, пылили цементные заводы и карьеры, лабазы и склады невесть чего, в общем, индустриализация двигалась к победе коммунизма. После тишины забытого Богом посёлка лесорубов в сердце тайги и чистоты её озёр, срач цивилизации действовал на нервы. Сделав пересадку в Свердловске, мы наконец прибыли в Волгоград. Родной город встретил стандартным для конца ноября туманом и слякотью, грязными лужами на кривом асфальте улиц, и низким серым небом, так не похожим на голубые высоты глухого таёжного посёлка.
Здравствуй, дом!
Через неделю, когда поутихла эпопея приведения в порядок квартиры, в которой не были год, и глаголы «мыть, чистить, вытирать» сменились на более простые «сходи и купи», я смог вырваться из-под плотной опеки родителей к своим друзьям, по которым соскучился, и жаждал рассказать обо всех приключениях, выпавших на мою долю на далёком и прекрасном Дальнем Востоке. Первым делом я двинул к Юрке, своему лепшему другу, чтобы сообщить о своём прибытии. Телефона у него не было, и я, предвкушая встречу с другом, с удовольствием ехал на стареньком трамвае номер два, который, как и всегда, еле тащился по кривым рельсам. Ожидания оправдались, и все последующие дни мы мотались по друзьям и знакомым, болтали, выпивали, и распевали. Все ребята работали, и вопрос о моем трудоустройстве каждый раз обсуждался на наших встречах. В конце концов, Юрка с Лёхой пообещали поговорить со своим начальником на заводе, где они работали в отделе Главного сварщика. Честно говоря, я не рассчитывал на скорое решение вопроса, но буквально через пару дней позвонил Юрка, и сказал, что меня приглашают на завод для встречи. Я погладил шнурки, и в назначенное время прибыл к заводской проходной, откуда позвонил ребятам. Пропуск был заказан, и через некоторое время со мной уже беседовали. Всё прошло на удивление банально и быстро, после чего меня отправили в отдел кадров для оформления, и через пару дней новый работник завода имени Петрова, размахивая временным пропуском, прошёл через проходную в новую жизнь. Эта жизнь оказалась страшно интересной и увлекательной, хотя многие считают, что воспоминания о годах юности всегда приукрашают былую действительность, но это даже к лучшему, ведь вспоминаешь самое приятное, что с нами было.
          Завод был огромным, и выпускал всякую всячину для нефтехимии и атомной промышленности, между делом, как и положено, строгая для населения товары широкого потребления в виде кастрюль-скороварок, сковородок и поливальных машин. Не забывал он, однако, и родную Советскую армию, клепая в закрытом цехе какие-то водоплавающие бронированные чудовища. Везде стучало, гремело, сверкало сваркой и грохотало, носились краны с подвешенными железяками, хрипели термические печи и лязгали прессы. Красота! Лаборатория сварки, куда меня определили простым инженером, занимала половину цеха, и по сути являлась скорее ремонтным подразделением. Сварка была сердцем завода, и всё относящееся к этому процессу оборудование требовало ремонта и обслуживания, чем лаборатория и занималось 24 часа в сутки, имея для этого механические мастерские с кучей разных станков и механизмов, а также электротехническое отделение, в котором работала элита, наладчики и спецы по электрике. Собственно сварочными технологиями занималась хилая по численности группа из трёх инженеров и двух сварщиков, которые ютились в крохотной бендежке в отгороженном углу цеха. Поначалу показалось, что их загнали туда по причине малой надобности, чтобы не мозолили глаза, но потом я понял, насколько первое впечатление было ошибочным. Сварщики в лаборатории были экстра-класса, и работали с любым оборудованием, а для экспериментов нам давали любые материалы и изготавливали любые механизмы. Заведующий лабораторией был электриком, и в сварочных технологиях не силён, поэтому сидел со своими электрическим спецами в другом месте, не особо докучая без надобности.
Коммуникабельность, свойственная молодости, позволила быстро освоится в коллективе, но оставалось самое главное – занять своё достойное место. Завод, как известно, это люди, в основной своей массе крутые профессионалы, которые работают здесь чуть-ли не всю свою жизнь, и они очень ревниво относились к своим профессиям, и презирали неучей и неумех. Это звучит несколько странно, но с токарем ты должен был говорить на «токарном» языке, а с электриком на «электрическом», ибо каждая профессия имеет свои, только ей присущие особенности, и, чтобы стать своим в этом разнородном коллективе, нужно досконально знать нюансы каждой специальности. Можно, конечно, нахвататься жаргона, и строить из себя, но хитрые работяги очень быстро выводили хвастунов на чистую воду, и потом разговаривали только через губу. Пришлось учиться, учиться и учиться, как завещал Великий. Папину машину я уже давно ремонтировал сам, поэтому испачкать руки в масле не боялся, и без мыла лез в жо ко всем мастерам своего дела, без исключения. Меня научили варить, пилить, строгать, клепать и паять, работать на станках, перематывать электродвигатели и резать металл. На это ушло много времени, но заводская школа помогла в дальнейшей кочевой и сложной жизни, да и помогает до сих пор. Был в профессиональном становлении ещё один момент. Во время перерыва на обед все наши крутые мастеровые забивали «козла» в домино, играли в шахматы, или в биллиард. Если ты не добился успеха и на этом поприще, которое, как ни странно, ценилось не меньше профессионального мастерства, стать своим до конца было сложно. В шахматах я профан, домино тоже не вызывало никаких эмоций, оставался биллиард. Небольшой великовозрастный стол стоял в подсобке лабораторного цеха, куда собирались все местные ассы, чтобы показать себя, и защитить свои неофициальные титулы. На биллиард я и возложил свои надежды, ибо считал, что играю отнюдь неплохо. Дело в том, что в поселковом клубе, где мы рвали гитарные струны каждый вечер, стоял большой профессиональны стол, купленный леспромхозом для солидности заведения и организации культурного времяпрепровождения трудящихся. Но оказалось, что лесорубы, чьи руки уверенно держали бензопилы, были не в ладах с тонкими талиями киёв, а разные нетрезвые личности всё время норовили то стырить костяной шар на память, то порвать биллиардное сукно, или паче того, в пылу пьяных дискуссий треснуть оппонента кием по черепушке, в клуб то трезвые не ходили, зачем? В результате заведующий клубом убрал биллиардные причандалы от греха подальше, и благородной игрой позже стали развлекаться приехавшие строить БАМ господа офицеры, и даже устраивали небольшие турниры «на интерес», а то скучно же. Папаша мой знатно играл на бильярде, и тоже частенько баловался кием на пару с замполитом и особистом. Потом приехали офицерские жёны, и клуб снова осиротел, и теперь никто не мешал нам вечерами гонять шары, оттачивая мастерство.
Первый выход в обеденный перерыв к «снаряду» в подсобке сильно поубавил прыти. Стол был небольшой, половинка настоящего, шары старые, щербатые, поэтому катятся неизвестно как, да и лузы соответственно меньше, пришлось снова переучиваться, и терпеть обидные поражения. Наверное, прошло больше полугода, прежде чем рука стала тверже, и глаз зорче, но местный биллиард покорился. Клуб знатоков принял в свои ряды нового члена.
            Приближался Новый Год, и наша компания озадачилась вопросом, где и как его встречать. У меня к этому был ещё один вопрос – с кем? У всех моих друзей были девушки, но я долго отсутствовал, и завести девушку после приезда в Волгоград просто не успел. Как и с работой, мои друзья попытались решить и этот вопрос. Не очень давно они познакомились с тремя девушками, подружками, студентками тогда института инженеров городского хозяйства, в простонародье Горхоза. Отношение к горхозникам у нас, технарей, было пренебрежительным, ну разве мог нормальный человек учиться в институте на сантехника, разве только хилые маменькины сынки, но девчонки там были класс, не то что в педагогическом, где подвизались в основном деревенские, которые возвращались к себе обратно после завершения учёбы. В Горхоз же шли городские, поступать туда девушкам было проще, чем в технический ВУЗ, а диплом он и есть диплом. Так вот одна из подружек была теоретически свободна, ибо была девица с гонором, и выдержать её закидоны не смог никто, вот и решили свести двух одиноких, и посмотреть, что из этого получится. Звали девушку Елена Подлипская. Я-то тоже после приезда ходил задрав нос, весь в полушубке, которых в родном городе почти не было, и в японских джинсах, которых в леспромхозовском магазине было пруд пруди. Теоретически, мы были под стать друг другу. Ребята провели со своими девчонками разъяснительную работу, и два мятежных создания стали готовиться к первой встрече. Собирались мы у Юрки, накрыли праздничный стол как могли, и ждали гостей. Я сидел как на иголках, уж больно интересно было увидеть девушку, настолько своенравную, что обаяние моих друзей не затронуло её душу, или наоборот, друзья поостереглись её острого язычка, и стали ухаживать за более простыми подружками. Погодка в предновогоднюю ночь была отменная, выпал снежок, скрыв на время грязную слякоть улиц, и придал вечерним сумеркам волшебное очарование. Я курил на балконе, и любовался сиянием снежинок на ветвях деревьев и отблесками ёлочных гирлянд в окнах.
Шумную девичью компанию, явно ищущую на слабо освещённой незнакомой улице нужный дом, было слышно издалека. Контрольное время совпадало, и я позвал Юрку, поскольку никого из гостей в лицо не знал. Действительно, это были наши долгожданные подружки, и Юрка стал кричать им с балкона и размахивать руками, показывая направление движения к подъезду, после чего помчался к входной двери открывать. Прихожие в хрущёвках были размером со скворечник, и одному-то развернуться не всегда удобно, поэтому процесс раздевания, вернее, снятия одежды, несколько затянулся. Всё это время мы с ребятами стояли у входа в комнату, ожидая окончания процесса, пока Юрка по очереди обслуживал дам в тесном коридоре, тянули шеи, выкрикивали приветствия, и комментировали происходящее. Ленка, естественно, зашла последней, и с ходу устроила небольшой тест-скандалец.
- В приличных семьях принято ухаживать за девушками на выданье, - голосила она в прихожей, пока Юрка стаскивал с неё шубку, - Кто будет помогать мне снимать сапоги, где претенденты на ногу прекрасной дамы?
Я понял, что со слогом у девушки всё оказалось в порядке, и подал голос из комнаты.
- Спины моих друзей подобны стенам замка, они защищают принцессу от неприличных поползновений чужеземного пришельца, не давая ему приблизиться к своей мечте!
Ленка хихикнула.
- Жди меня, о незнакомец, я поищу ключ от тайной калитки, и выйду к тебе!
Стало совсем интересно.
Девчонки наконец разделись, и двинулись прихорашиваться в ванной комнате, я уселся на стул, и приготовился ждать долгожданной встречи. Дальше всё снова пошло наперекосяк. Ленка первой отскочила от зеркала, вошла в двери гостиной, и остановилась.
- Ну и где этот знаменитый Сухов, о котором так много твердили большевики?
В комнате кроме торшера и меня больше никого не было.
- Второй курс, научный коммунизм? – ответил я, и встал.
Ленка щёлкнула выключателем, и свет небольшой люстры немного прояснил наши позиции.
- Розы, конечно, остались в оранжерее? – она хищно улыбалась, глядя мне прямо в глаза.
- Пришлось пожертвовать ими, и украсить торт, праздник же. Могу снять обратно. Принести?
Молчаливая пауза переключила в моём мозгу вербальное восприятие на зрительные рецепторы.
Ленка была еврейка, темноволосая, темноглазая, тонкая, эффектная, и она прекрасно знала это. Посмотрите на Юдифь Климта, это она, Ленка.
Народ толпился за её спиной в коридорчике, ожидая развязки. Ленка шагнула в комнату, я шагнул навстречу.
Контакт состоялся. Новый Год тоже. Я влюбился.
            Завод гудел и лязгал не переставая, мы носились по цехам, решая повседневные задачи, которых было неисчислимое множество, и радовались жизни. За каждым были условно закреплены свои цеха и участки, по которым неумолимое время потихоньку растаскивало нас, отделяя друг от друга, и готовя к новым поворотам в судьбах, о которых, честно говоря, лично я не задумывался. Каждый день электричка выплёвывала на платформу у завода добрую сотню человек, которые плотным потоком вливались в узкое горло проходной, и, попадая на территорию, растекались и растворялись среди дымных цехов и административных зданий, чтобы позже, отработав день, вновь собраться на платформе в ожидании другой электрички, которая везла всех обратно, ближе к дому. Некоторые так ездили всю жизнь.
Каждый работник завода имел свой табельный номер, эдакий персональный идентификатор, который выполнял несколько функций, основной из которых была бухгалтерская. Когда на заводе работают тысячи человек, сложно уследить за тем, не опаздывает ли кто на работу, кто прогуливает, или болеет, и как при этом начислять заработную плату. Такую систему контроля придумали ещё при проклятом царизме, и она продолжала верой и правдой служить и в советское время. Каждое утро каждый работник был обязан перевесить небольшой номерок со своим табельным номером с одного места на другое. Для этого в коридоре на первом этаже административного корпуса на стене висела здоровенная деревянная панель, разделённая на две половины, на которой и висели сотни металлических жетончиков, по числу работающих в данном месте. Приходя утром, я снимал свой номерок со своего гвоздика, и перевешивал его на другую половину панели, снова на свой гвоздик. За процессом внимательно следила специально выделенная для этого тётка-табельщица, чтобы кто-нибудь невзначай сразу не перевесил и чужой номерок прогульщика из гуманных соображений. Ровно в восемь табельная доска запиралась на ключ, не востребованные номерки сиротливо висели на голой фанере, и список опоздавших или прогульщиков попадал на стол к начальству. Опоздавшие были вынуждены писать нудные объяснительные, придумывая невероятные причины, чтобы избежать наказания, которое обычно носило финансовый характер, и заключалось в лишении премии. Премии были неплохими, и терять деньги никто не хотел, поэтому опоздания были редки. Правда, в нашем дружном и безалаберном коллективе случались оплошности, но они всегда решались. При необходимости, кто-то из нас переодевался, и мчался в табельную, чтобы перевесить номерок друга, если тот опаздывал, но таких случаев были единицы.
По табелю о рангах нашим начальником, после заведующего лабораторией, был заместитель главного сварщика завода Семёнов. Он прекрасно видел все наши закидоны, направляя безудержную энергию юности в нужное производственное русло, давая конкретные задания или подбрасывая странные идеи, не давая тем самым прокиснуть молодым мозгам. В цехах всегда возникали какие-то вопросы по оборудованию или технологии, и руководство цехов любило озадачить административный корпус очередным опусом, и таким образом сбагрить свои проблемы на другие плечи. Как-то раз, когда летнее солнце полностью сожгло всякое желание перемещаться по заводу дальше автомата с газировкой, Семёнов подкинул нам простую на первый взгляд технологическую задачу, которую ему подбросили из цеха. Возиться было лень, но команду надо выполнять. Мы по-быстрому обмозговали довольно простое решение, и кинулись в цех экспериментировать. К удивлению, наше предложение себя оправдало, цех был удовлетворён, и скоро мы снова чесали в своей бендежке худые животы, полные холодной газировки.
        Семёнов нагрянул неожиданно. Мобильных то не было, и, отправляясь по цехам, все всегда говорили, куда идут, и где искать в случае чего. Обычно девочки из отдела всегда звонили к нам, чтобы предупредить о приходе начальства, от отдела до лаборатории минут семь пешком, но в этот раз что-то не сработало, или нас специально хотели застать врасплох. Усадив нашу братию перед собой, Семёнов прочёл десятиминутную лекцию о пользе изобретательства и рационализации, после чего отдельно остановился на материальном поощрении этого процесса. Поняв по нашим заинтересованным рожам, что поощрение пробудило некоторые мысли в наших пережаренных мозгах, он написал телефон начальника отдела по изобретательству и рационализации, и посоветовал зарегистрировать наше недавнее техническое решение, после чего тихо исчез. Брошенное им зерно попало в благодатную почву. Совершив немало телодвижений по добыче нужной информации, мы, наконец, переступили порог кабинета главного ответственного за новшества. Он вцепился в нас обеими руками, и стал рассказывать, как важны молодые мысли, и так далее, без остановки. Создалось впечатление, что за последние десять лет мы первые посетители в этом заведении, и собрались уже дать дёру, но изобретатель держал мёртвой хваткой. В результате отчаянной борьбы мы получили нужные бумаги, и памятку, как их заполнять, после чего рванули в родную лабораторию, сопровождаемые напутственным улюлюканьем изобретателя, и пожеланиями скорой встречи.
Целую неделю, высунув от усердия языки, мы рисовали чертежи и схемы, заполняли формы и давали описания двум железным палкам с дырками, и четырём болтам с гайками, после чего торжественно передали всю кипу бумаг по назначению. Деяние коллективного разума с благодарностью приняли, долго жали руки, рассыпаясь в похвалах, но через пару дней всё вернули на доработку. Фразу «отличающуюся тем, что…», которая должна показывать отличие предлагаемого чуда от известных аналогов я запомнил на всю жизнь. Примерно через месяц, когда первая эйфория прошла, и мы снова что-то изобретали, нас неожиданно пригласил к себе уже основательно забытый нами начальник отдела по изобретательству и рационализации. Сладко улыбаясь, он торжественно сообщил, что заседавший заводской совет одобрил нашу заявку, и каждый получит по три рубля премии. Стало кисло, доходы не оправдывали затраты на чернила, хотя по тем временам три рубля стоила бутылка водки. Первый блин получился комом, но первый шаг уже был сделан, и зерно проросло. Когда появлялись потребности, не покрываемые официальной заработной платой в 115 рублей в месяц, мы беззастенчиво рисовали очередную «рацуху», получая свою законную трёшку.
Летом ребята ушли в отпуск, и я коротал время в новом цехе с одним из наших сварщиков, Петей Карпинским. Петя был здоровенный добродушный увалень под два метра ростом, любитель выпить немножко для тонуса и здоровья, что осторожно и проделывал с завидной регулярностью, но не попадался начальству, и был в результате на хорошем счету. На работе он всегда ходил в сварочной робе какого-то грандиозного размера, в карманах которой «на всякий случай» лежало всё, начиная от сварочных стёкол, отвёрток и манометров, и заканчивая засохшим пирожком, который ему дала жена на перекус неделю назад. Петя был подкаблучник, и жену свою боялся как огня, во всяком случае, так рассказывал его друган, работавший с нами, поэтому всю зарплату отдавал своей благоверной, вернее, она, как и многие её товарки, отбирала её у несчастных прямо у проходной. Этим байкам я не верил, пока как-то в день аванса не увидел ограбление «по-советски», выйдя вместе с народом через главную проходную. Тётки привычно отлавливали своих благоверных в разношерстной галдящей толпе, чистили карманы, но сразу же давали мужьям законный рубль, чтобы они не чувствовали себя сильно ущемлёнными, и законно отпраздновали с друзьями получку. После таких чисток Пете оставалось только подрабатывать, скрывая эту часть заработка от жены, и расходуя купюры на приобретение портвейна, который особо ценился среди заводского люда по причине слабого алкогольного «выхлопа», и возможности неторопливого употребления в течении рабочего дня. Основным заработком у Пети была сварка корпусов колонн большого диаметра и толщины для нефтехимии. Конечно, в цехе были и свои сварщики, но Петя в профессиональном плане был выше их на голову и работал качественно. Лично мне показалось, что для получения подработок он пользовался своей близостью к сварочному начальству, но работал он действительно классно, и, самое главное, учил меня премудростям профессии. Я таскал ему сварочную проволоку, чтобы он не терял время, или работал сам, сидя за сварочным автоматом, пока Петя перекусывал, или отбегал ненадолго. Как-то раз он просидел на месте сварщика часов десять, сварив от начала до конца страшно нужный для выполнения плана кольцевой шов, соединяющий две части колонны. Когда в цехе во втором пролёте стали монтировать шведский манипулятор для роботизированной сварки, Петя пришёл к заморскому чуду техники, возле которого возились наладчики, долго расспрашивал о возможностях иностранца, смотрел на тёмные дисплеи, вздыхал, и в результате сильно расстроился перспективами новой машины. Петя ходил смурной недели две, но потом подошёл ко мне, когда рядом никого не было, и озабоченно спросил:
- А эту бандуру во втором пролёте установили намертво, сдвигать не будут?
- Да не будут, не будут, она там сто лет стоять будет, не переживай.
- А в нашем пролёте двигать ничего не будут?
- Да кто ж там будет чего двигать, - я вытаращился на Петю, пока не осознавая, из-за чего он так растревожился и засуетился, - Пролёт специально спроектирован и построен для сварки больших корпусов, ему ещё пахать и пахать.
Петя удовлетворённо хмыкнул, по привычке похлопал себя по карманам робы в поисках успокоительного, и пошёл восвояси, рассуждая сам с собой, что раз его любимые роликовые опоры останутся на месте, то жизнь продолжается, и на чекушку он всегда подработает. Я смотрел ему вслед, не понимая, чему так радуется этот мужик, годившийся нам в отцы, и до сих пор оставшийся для всех на заводе Петей, ибо сам тогда был молод, и не знал, что значит для человека, всю жизнь отдавшего одному делу, столкнуться с перспективой потерять его в одночасье. Тоскливые глаза Пети я вспомнил лет через пятнадцать, когда, вернувшись из-за границы, пришёл устраиваться на работу обратно в родную контору. Были дикие девяностые, работы не было, и мои сослуживцы торговали селёдкой в бочках, чтобы прокормиться. У всей страны были потерявшиеся глаза, а доллар стоил пять тысяч рублей. А пока мы верили в светлое будущее, и не представляли себе ничего другого.    
            Завод медленно, но верно вторгался в мою жизнь, потихоньку меняя привычки, отношение к событиям и их оценку, он менял даже обороты речи, уступавшие напору заводского сленга. Это сильно не нравилось теперь уже моей девушке Лене, которая, будучи натурой утончённой, терпеть не могла, когда от меня пахло заводскими ароматами, а руки были не до конца отмыты от графитовой смазки. А что мне было делать, когда каждую свободную минуту я мчался с завода к ней домой, а жила она за тридевять земель, на Руднева. Зато Ленкина мама была почти спокойна за дочку: мне приходилось уезжать вечером всегда в определённое время, на одной и той же электричке около половины одиннадцатого, чтобы успеть домой к полуночи, моя мама ведь тоже беспокоилась о том, где шляется её сын. А маму свою я любил, она очень переживала, глядючи, как развиваются отношения сына и «этой девицы», вот и приходилось лавировать. Бывало, конечно, что по уважительной причине я опаздывал на свою электричку, и тогда в ожидании следующей я шёл обратно к жилым домам, и звонил маме из телефона-автомата, чтобы её предупредить, зато дома меня никто не ждал и не читал морали. Как-то раз по неизвестному поводу мы клюкнули на родном заводе за его процветание, в результате чего к Ленке я опоздал, и приехал как раз в тот момент, когда ни один нормальный человек к ней бы не подошёл ближе, чем на сто метров. Будучи навеселе, я подошел, но к моему счастью, в это время к неё в гостях была подружка, с которой я потом весь вечер вёл великосветские разговоры о высоких материях, чем оттянул лютую казнь, подвергнуть которой меня собирались без наркоза. Гроза началась, едва за подругой закрылась входная дверь. Громы, которые обрушились на мой организм, ослабленный нарзаном, оставили болезненные темнеющие пятна на моей изнеженной заводским мылом коже, а молнии – синие следы, похожие на татуировки воровского пахана, отсидевшего по меньшей мере пятнадцать лет строгого режима. Перепалка, к которой с таким наслаждением прислушивалась Ленкина мама, которая тоже считала несколько мезальянсными наши отношения, сбила внутренние часы, и, когда наконец я соблаговолил взглянуть на циферблат, даже бежать на электричку уже было поздно, а до платформы было от дома метров пятьсот через пустырь и камышовые заросли. Но как это не прискорбно, нам пришлось расстаться, прервав обмен любезностями в самый неподходящий момент. Я вынужден был откланяться, и срочно рвануть домой, даже не обменявшись прощальным поцелуем в голову с халвой моего сердца.
На платформе было тихо и пустынно, пар постепенно выходил, а остающийся алкоголь убаюкивал невинного юношу, поддавшегося его тлетворному влиянию. Обычно в такое позднее время мирно спящих или дремлющих граждан спасает то, что электричка, когда подходит к платформе, всегда даёт гудок, призывая пассажиров быть осторожными, а заодно будит разных уставших личностей, чтобы не опоздали в вагон. Ну, машинисты они тоже мужики, и понимают такого рода особенности, а мужскую солидарность никто не отменял. В вагоне было тепло и уютно, просто рай для дремоты под перестук колёс, и в результате сей романтики я проспал, и оказался на конечной остановке, Тракторный завод, без малого в десяти километрах от родного дома. Общественный транспорт, естественно, уже не ходил, а на такси денег не было, оставался единственный выход – марш-бросок по проспекту в сторону центра, навстречу рассвету. Поскольку ничего, похожего на тротуар в этом районе не наблюдалось, пришлось выйти на самую середину дороги, и включить крейсерскую скорость. Почему на середину? Ответ банален - безопасность. Ты видишь все машины, которые двигаются навстречу, и можешь всегда отойти в сторону, а двигающиеся в попутном направлении всегда придерживаются правой стороны.
Враньё, конечно. Поддатые вечно делают всякие нелепые вещи.
Я шёл себе, перебирая ногами, и любуясь окружающими красотами, которые представляли собой темный туннель из деревьев, росших по обеим сторонам проспекта, освещённый редкими фонарями. Стояла полнейшая тишина, даже птицы не пели, хотя какие певчие птицы, их сроду в городе не было, а воробьям и голубям всякая романтика ни к чему, они тоже поспать не дураки. Так я прошел в одиночестве километра два, когда далеко впереди в полумраке ночи разглядел смутную одинокую фигуру, явно двигавшуюся мне на встречу по середине дороги. Фигура тоже увидела встречное неизвестное, и приосанилась на всякий случай. Через некоторое время мы уже хорошо различали друг друга, и скоро даже заулыбались, готовясь к встрече. И она состоялась. Мой визави, державший в руке бутылку какого-то вина, остановился прямо передо мной, и выдохнул:
- Закурить есть? У меня кончились, а купить негде.
Я молча протянул ему сигареты. Парень сунул мне бутылку, закурил, и уселся на асфальт.
- Садись, чё стоишь? – он приглашающе махнул рукой, - И хлебни, если хочешь.
Пить хотелось, и я подумал, что глоток влаги будет как раз кстати, после чего ненадолго присосался к горлышку, потом вольготно расположился напротив парня, поставил бутылку посередине, между нами, и тоже закурил. Некоторое время мы молчали, потом он тоже глотнул красненького, и спросил:
- Издалека идёшь?
- С Руднева ехал, - ответил я, - Проспал остановку, теперь назад в центр возвращаюсь.
- А мне на Спартановку добираться, - он слегка запнулся, и потом неожиданно выпалил, - А я с девушкой поругался!
- Аналогичная история, - я протянул ему руку для рукопожатия, потом снова взял бутылку, и глотнул малёк, - Похоже, мы товарищи по несчастью.
Так мы беззаботно беседовали на разные темы, пока последние капли живительной влаги не покинули своё стеклянное пристанище, и не перекочевали в наши желудки. Тогда мы по-дружески распрощались, я дал ему на дорогу пару сигарет, и мы довольные разошлись в разные стороны, он на север, я на юг. И снова темный тоннель проспекта молча накатывался навстречу, обдавая сумеречным светом фонарей, как-бы пугая трудностями долгого пути. Ни одной машины, только шорох шагов, и, как пел Владимир Семёнович, осталось мне пройти всего три четверти пути.
Звук мотора я услышал издалека, но никак не отреагировал, и продолжал себе перебирать ногами. Врядли кто-нибудь остановится посреди ночи, чтобы подвезти незнакомого бродягу, таксисты, те возят сугубо за деньги, а добрых частников в такое время встретить не реально. Как ни странно, но я ошибся. Машина стала притормаживать, и вскоре поехала рядом. За рулём «Жигулей» сидел молодой лётчик, ну может лет на пять постарше, и улыбаясь смотрел на меня через открытое окно.
- Спортом занимаемся?
- Ага, обычная утренняя пробежка, - ответил я, не снижая скорости, - Готовлюсь к заводской спартакиаде.
- А мне навстречу сейчас не твой коллега попался?
- Точно, только он из другой команды, у него финиш на Спартановке.
- А у тебя?
- Мне до Бакинской.
- Тогда садись, подвезу.
- Спасибо, но денег нет.
- Студент, что-ли? Садись, подвезу за спасибо!
Уговаривать меня не пришлось, я прыгнул на переднее сиденье, и через десять минут был у дома. Уже в лифте я подумал, ну почему все скандалы с Ленкой заканчиваются какими-то приключениями? Это у нас прямо традиция какая-то!
              Не в пример моей девушке, завод вёл себя более дальновидней. Он не устраивал истерик по поводу грязных рук, добродушно относился к засаленным воротникам рубашек, которые хоть и менялись каждый божий день, но не выдерживали копоти цехов и увядали ну прямо на глазах. Завод втихаря наливал полстакана красненького по поводу очередного дня рождения коллег, или устраивал субботники и комсомольские слёты, которые занимали личное время, и несколько отвлекали от романтических сюсюканий с девицами, подбрасывал квартальную премию, в общем, как паук, укутывал свою жертву в мягонький кокон привязанностей и обязательств. Но самое главное, он каждый день был разным, неожиданным и не предсказуемым, что очень привлекало нас, пока неуёмных молодых балбесов, чем, как я уже упоминал, и пользовался наш почти начальник Семёнов. Призвав как-то Леху и меня пред свои ясные очи, он с любезной улыбкой выдал:
- Тут нам для военных нужно титановые емкости сделать, вы подумайте, какую технологию применить для сварки. Вот здесь я вам несколько статей приготовил, изучите, и потом поговорим.
Знал хитрый Семёнов, что подсунув нам эту задачку, да ещё под соусом сомнения в наших способностях, он поджёг бикфордов шнур, и теперь спокойно наблюдал из-за угла, как разбрызгивая искры в разные стороны, мы бросились её решать, и доказывать, что мозги у нас на месте. Он использовал самый простой, но действенный приём для стимулирования творческой деятельности молодых специалистов.
Короче, обложившись бумагами, мы тщательно изучали вопрос в своей бендеге, дымя сигаретами так, что выжили оттуда даже наших лабораторных сварщиков, которые к вонючему дыму были привычны по роду своей деятельности. Даже Иван Ефимович, наш старший коллега, проработавший на заводе лет двадцать, тихо ретировался, пообещав, впрочем, всяческую помощь, если что.
А что мы знали о сварке титана после института? Так, по мелочи, но прочитав все доступные материалы вообще приуныли, очень непростой оказалась задачку. Особенностей было море, и все должны были быть учтены. Сейчас бы разработали целую программу действий листов на сто, но у нас с Лёхой не было столько бумаги, и поэтому идеи мы записывали мелом на грифельной доске, невесть как оказавшейся в лаборатории, а схемы и чертежи рисовали на старых чертежах. Идея сварки титана погружённой дугой, которую нам подкинул Семёнов, требовала детальной проработки применительно к нашему случаю, поэтому пришлось изобретать велосипед заново. Нужно было, всего-то, сделать сварочный автомат, разработать систему защиты зоны сварки аргоном, придумать сварочную головку, и систему автоматики, следящую за процессом. И мы шаг за шагом стали двигаться вперёд. Началось с хождения по кабинетам, ибо титан для изделий был поставлен на завод в ограниченном количестве, сырьё то стратегическое, и получить хоть немного для экспериментов стоило нервов. Этим занялся Лёха, у него нервы получше были, я-то сразу начинал орать, поэтому занялся добычей аргона, столь необходимого для работы. Аргона на заводе потребляли много, но когда я принёс заявку на свои нужды, даже бывалые кладовщики крякнули от неожиданности. Наши лабораторные сварщики от работы хитро отбоярились, заявив, что титан не их специализация, пришлось мне самому осваивать профессию сварщика-аргонщика, чтобы понять нюансы процесса. Как бы там ни было, мы с Лёхой организовали себе в углу цеха рабочее местечко, где и проводили время, набивая шишки и приобретая опыт по общению с титаном. Весь наш путь был усеян обломками керамических сопел, ожогами рук, осколками защитных сварочных стёкол, вольфрамовыми прутками, разбитыми манометрами и кусками проводов. Мы упорно, шаг за шагом строили своё механическое чудо, чтобы сваривать титан.
Чем хорош завод? На нём можно достать или изготовить всё! Поскольку начальство нас пока поддерживало, экспериментальный цех выпиливал для нас специальные тележки для подачи аргона, наши слесари, чертыхаясь, паяли миниатюрную систему водяного охлаждения сварочной головки, снабженцы искали по городу вольфрамовые электроды большого диаметра. Крутились все, и автомат для сварки потихоньку приобретал форму. И вот настал день первого пробного пуска машины. Вся наша местная публика, включая Семёнова, столпилась за нашей спиной в ожидании представления. Я опустил сварочную маску, и нажал кнопку. Пробная сварка состоялась, мы ликовали, и тут же провели вторую. Автомат работал, идея подтвердилась на практике. На третьем заходе машина вдруг задымила, потом задёргалась, заискрила, и Лёха её срочно вырубил, так как я наблюдал за процессом, и ничего не видел из-за сварочной маски. Шоу закончилось, и неудовлетворённая публика разошлась по своим делам.
Когда мы разобрали сварочную головку, то сразу увидели причину. От выделяемого сварочной дугой тепла сгорела изолировочная прокладка, после чего вышли из строя системы управления. Всё бы ничего, но прокладка была сделана, вернее, выточена на токарном станке из фибергласса, и имела весьма специфическую форму. Из чего сделать новую термостойкую изолирующую прокладку мы не знали, и приуныли. Начались хождения по специалистам, но никто не мог подсказать ничего толкового, настолько необычными и взаимоисключающими были требования. Кажется, выручил тихоня Иван Ефимович. Он залез в тёмный пыльный угол за нашей бендегой, извлёк на свет божий два бруска какой-то дряни, и принёс нам.
- Вот, сделайте прокладку из этого, будет держать температуру, и изолировать.
Нашей радости не было предела, но из вредности мы всё же поинтересовались, что за материал такой бесценный.
- Асбоцемент это, - ответил Ефимыч, - Лет десять назад что-то делали для вояк, ну и осталось.
То, что это цемент, мы убедились сразу, как только попросили своих ребят в мастерской разрезать плиты на нужного размера кусочки. Разъярённый мастер участка примчался в бендегу, и долго и непринуждённо на местном диалекте объяснял нам, что пилить это Г можно только алмазными пилами, а он напрасно загубил все фрезы, и кто теперь возместит потери? Спас положение мудрый Ефимыч, который сразу заявил о согласии на компенсацию, и на пальцах обозначил мастеру дозу оплаты, после чего тот отправился продолжать работу, а заодно и поискать соответствующую тару, в которую можно налить благодарность. Но на этом приключения не закончились. Ни один токарь в лаборатории не смог выточить прокладку. Снова подключили Семёнова, но и экспериментальный цех потерпел сокрушительную неудачу, материал был хрупким, и ломался почём зря. Разговор пошёл о чести мундира, и все кинулись по знакомым в поисках чудо-токаря, ибо официально спасения не предвиделось. Через пару дней наш лабораторный сварщик Сашка Бирюков, лодырь и пройдоха, который вечно бродил по заводу, проводя время в беседах и игре в шахматы со своими дружками, вернулся в бендегу из похода по цехам ближе к обеду, хитро улыбаясь достал из кармана серую штуковину, протянул её Лёше, и с невинной рожей спросил:
- Это подойдёт?
Лёха молча выскочил из бендеги, и помчался к сварочному автомату. Пока я выползал из-за стола, и бежал следом, он, несмотря на свои очки с линзами сантиметровой толщины, уже прикрутил прокладку на место.
- Подходит, - выдохнул он, потом оглянулся, и заорал: - Бирюков, иди сюда, сукин сын.
Сашка вразвалку подошёл, понимая, что он король положения, и молча уставился на нас.
- Кто это сделал? – вопрос, хоть и был риторическим, на самом деле был крайне важным.
- Это коммерческая тайна, - в чём в чём, а в коммерции Сашка понимал, заставить его что-то сделать бесплатно мог только начальник.
- Сколько нужно?
Мы посмотрели друг на друга, и выпалили:
- Четыре!
- Пол литра спирта.
- Ты что, офигел, где мы тебе столько спирта возьмём, у нас отродясь больше ста грамм не бывало! – возмущению не было предела.
- Это не мне, - сказал Сашка, - Вы же знаете, что я не пью, это токарю.
Мы стали ныть, что плата запредельная, но он был неумолим. Пошли к Семёнову. Тот тоже сделал круглые глаза, но заветная деталь была перед глазами, и он сдался, выписав нам для эксперимента пол литра заветного продукта. До этого мы как-то обходились растворителями попроще, и ничего. Завскладом, который мучился вопросом, по какой норме отливать и списывать спирт, уже поставленный для изготовления титановых бочек, чтобы иметь небольшой гешефт, долго не хотел расставаться с ходовым товаром, и всё пытался узнать, как мы будем промывать детали. Наконец, спирт был получен, и его до утра закрыли в нашем сейфе. Солома уже начинала тлеть у нас в жо, так хотелось поставить деталь на место, и снова начать экспериментировать, но мы стойко делали вид, что нам всё безразлично, и с работы мы уйдём вовремя. Все наши коллеги уходили домой через центральную проходную, мы же всегда ходили на электричку в другую, поэтому заметая следы сделали круг, и вернулись обратно в пустую лабораторию, чтобы продолжить работу. Была ещё одна причина для сих таинственных действий, о которой мы не хотели говорить. Ну не верилось, что принесённая нам хрупкая прокладка выдержит нагрузку, и будет работать. В лаборатории мы очень аккуратно собрали сварочный автомат, установив новую деталь, и решили его испытать под нагрузкой, вместо титана используя обычную сталь. Если техника выдержит, будем пробовать по-настоящему. Я одел сварочную маску, и начал работу. Сделав несколько проходов, мы остановились, и Лёха стал проверять прокладку и автомат, хотя уже стало ясно, что всё выдержало, и спирт будет потрачен не напрасно. Я закурил. Рядом с Лёхой стоял невысокий лысоватый мужичок в штанах с ремнём и в клетчатой рубашке, который изо всех сил тянул шею, пытаясь рассмотреть, что же такого Лёха делает с железякой. Мужик был похож на бухгалтера, и было совершенно не понятно, каким ветром его сюда занесло, обычно конторские в цех не заглядывали. Лёха, который мужика не видел, нетерпеливо дрыгал ногой, и отмахивался рукой, когда мужик сильно рьяно налегал на него, потом не выдержал, и, думая что это я, заорал на прекрасном заводском диалекте, что в переводе позвучало примерно так:
- Пожалуйста не мешай!
Мужичок внял, и слегка отпрянул, и тут уж я включился в переговоры.
- И какого ху мы тут делаем, рабочий день давно закончен, и нечего посторонним шляться по территории.
Мужик вытаращился, а потом изумлённо спросил:
- А вы-то сами что тут делаете в нерабочее время?
- Чёрт, он или ВОХРовец, или из техники безопасности, - подумал я, - вот принесла нелёгкая!
Лёха снял свои знаменитые очки, протёр их краем футболки, и выдал:
- Мы, вообще-то, проводим здесь очень сложный производственный эксперимент, готовимся выполнять ответственное государственное задание!
От важности сказанного мы невольно приосанились, и расправили плечи.
- Титан, что-ли, варите? – выдал мужичок, и спросил, - А посмотреть можно?
- А вы откуда знаете? – нашему удивлению не было предела.
- Да весь завод давно знает, что у вас ничего не получается, подумаешь, новость.
И тут мы с Лёхой разозлились. Одно дело, когда что-то не получается, и ты обсуждаешь проблему среди своих, и совсем другое, когда весь завод скалозубит за спиной. Интересно, и какая паскуда стучит по углам? Оставалось оторваться на мужике.
- Так, проваливай отсюда, и не мешай. Нечего тут нарушать технику безопасности. Видел, на двери табличка «Посторонним вход воспрещён»?
- Да я одним глазком, никогда не видел, как титан варят, - мужичок не сдавался, - я в сторонку отойду на всякий случай.
Лёха молча сунул ему в руки старую сварочную маску.
Терять время на ругань не хотелось, мы ещё раз проверили автомат, установили титановые листы, и выполнили сварку. Когда мы сняли маски, мужика уже не было, видно, пошёл себе туда, куда послали, только входная дверь осталась открыта. Мы продолжили свои эксперименты, напрочь забыл о визитёре.
Но он не забыл. В понедельник, на следующей неделе, бледный как сметана Семёнов ввалился к нам в бендегу, и, тяжело дыша, плюхнулся на стул.
- Вы что натворили на прошлой неделе? – еле шевеля губами вымолвил он.
Все присутствующие напряглись, вспоминая свои грешки, и думая, как о них стало известно.
Поскольку наша совесть была чиста, мы недоумённо таращились на начальство, пытаясь понять причину его изумления. Тогда Семёнов выгнал из бендеги всех лишних, и приступил к пыткам, но мы с Лёхой никак не могли взять в толк, о чём идёт речь, и что так перепугало нашего боевого начальника. Когда все возможности тонких и толстых намёков были исчерпаны, и пришла пора применения грубой физической силы, Семёнов напрямую спросил:
- Кто послал генерального директора нах?
- Кого, кого? – мы потеряли дар речи от такого навета.
- Кого, кого, - передразнил Семёнов, - а то вы не знаете. Готовьте теперь жопы!
И тут до нас дошло.
- Так это что, директор был? – нашему изумлению не было предела.
И мы рассказали Семёнову историю нашей незабвенной встречи, которая так неожиданно отдалась в высоких кабинетах.
- Да мы откуда знали, что это директор? – галдели мы в два голоса. – Мы директора в глаза то никогда не видели. А тут пришел какой-то хмырь, совал свой нос везде, мешал работать. Ну, мы его вежливо и послали.
Семёнов загрустил, поскольку не знал, как аукнется сие происшествие для него лично, но, всё же, под нашим напором рассказал вкратце, что произошло.
Директор, человек старой закалки, по обыкновению шлялся по заводу, осматривая своё хозяйство придирчивым глазом. К нам он бы и не заглянул, наша лаборатория работает только в одну смену, и по опыту директор знал, что никто там не задерживается на работе дольше положенного, но из смежного цеха увидел сполохи сварки, и решил взглянуть. По большому счёту, директор думал, что кто-то из работяг калымит или клепает чего для домашних нужд, такое сплошь и рядом процветало на заводе, но, увидев двух волосатых и худых личностей в спецовках не по росту, подошёл поближе, чтобы в деталях рассмотреть предмет, около которого так самозабвенно трудились юные стахановцы. У него и в мыслях не было мешать творческому производственному процессу, но оказанный непривычно горячий приём так вообще сбил директора с толку, особливо, когда ему указали направление, куда следует двигаться от греха подальше. Директор, как человек опытный, сразу сообразил, что молодёжь понятия не имеет, с кем разговаривает, поэтому сохранил инкогнито, и тихо ретировался восвояси. Зато на очередной планёрке в понедельник утром он сильно настойчиво поинтересовался у своих замов, кто и что делал в неурочный час в сварочной лаборатории. Замы надували щёки, но ответить не смогли, чем сильно развеселили генерального, который мазнул их дёгтем, укорив в незнании того, что происходит на подчинённой им территории, особливо по части всяких новшеств, вкратце доходчиво рассказал о добрых словах в свой адрес, и без обиняков дал понять, что если замы не будут ближе к рабочему люду, то по незнанию тоже будут посланы известным путём. Уязвлённые замы вызвали на ковёр самого главного сварщика, который тоже не внёс никакой ясности, за что получил по самое небалуй, после чего долго и многократно клялся найти и наказать негодников. Семёнов, который отвечал за лабораторию, был последним в этой цепи, но, как известно, волна к мелководью становится всё мощнее, и бедолага, оценив многократно перевранный рассказ из уст своего начальника, похолодел, после чего полез за валидолом.
Услышав в конечном итоге сию печальную историю из первых уст молодых хулиганов, Семёнов решил нас спасти от неминуемой гибели, и пошёл к директору. Вообще-то, он пошёл потому, что бравые замы и прочие начальники не горели желанием попадать к директору по столь скользкому вопросу, вот и послали стрелочника. В ожидании Семёнов долго истекал потом в приёмной, пока его не проводили на ковёр пред светлые очи генерального. Директор долго таращился на Семёнова, пытаясь понять, о чём идёт речь, но потом историю вспомнил, посмеялся, и сказал, что давно обо всём забыл, никаких претензий не имеет, ребята делом занимались, и им надо помочь побыстрее завершить работу. На том и расстались, к великой радости Семёнова. Карательная машина скрипнула, и остановилась.
А у нас с Лехой возникла ещё одна техническая проблема. Один из параметров во время сварки я регулировал вручную, а хотелось, чтобы это происходило автоматически, чтобы потом облегчить работу сварщиков в цехе, и гарантировать качество. Пришлось идти на поклон к наладчикам в электротехническое отделение лаборатории, чтобы придумали что-нибудь. Старые деды (лет сорока пяти максимум) долго выслушивали наши сбивчивые предложения, задали несколько вопросов по технологическим параметров, и решили подумать. Дня два мы сидели, как на иголках, потом спецы пришли, чего-то замеряли и прикидывали, после чего снова ушли. Работа стояла, мы маялись, начальство гундело.
Утром, когда мы пришли на работу, наладчики уже ковырялись у автомата, чего-то там прилаживая и прикручивая. Нас, естественно, прогнали в бендегу, чтобы не мешали и не мельтешили под ногами, пообещав позвать, когда закончат. Известное дело, когда торопишься, время просто ползёт, как будто издевается. Мы с Лёхой нервно курили, то и дело поглядывая на часы, но сдвинуть стрелки не смогли даже силой мысли. Наконец, старший из наладчиков вошёл в двери, и сказал, что всё готово. Чуть не затоптав бедолагу, мы ринулись наружу, чтобы получше рассмотреть, что придумали наши спецы. А сделали они отменно, даже больше, чем мы рассчитывали. Автоматика не только поддерживала процесс, но и плавно запускала и останавливала сварку. Нашей радости не было предела, и наскоро поблагодарив спецов, мы кинулись опробовать новинку. Работало как часы! Мы снова кинулись обнимать наладчиков, сделавших такой дорогой подарок.
- Фотоэлемент не нашли, а то бы ещё сам следил за направлением, - скромно потупившись сказал старший спец, который хоть и стоял в сторонке, но напряжённо следил за нашими манипуляциями, было заметно, что переживал за своё детище.
Убедившись, что всё работает как надо, наладчики важно потопали к себе, но было очевидно, что эти взрослые мужики были страшно горды делом рук своих, подтвердив свой высокий профессионализм, соорудив из ничего хреновину, аналогов которой в стране не было. В наше время это было нормально, если у тебя золотые руки - соответствуй!
              Если на заводе дела шли нормально, на личном фронте назревал кризис. Нет, пока всё было прекрасно и удивительно, каждую свободную минуту я мчался к своей ненаглядной, мы целовались и ругались, мирились и расходились по нескольку раз за день, не могли расстаться и страдали в одиночестве, постоянно мучили друг друга и терзались ревностью да так, что шекспировские страсти были детсадовскими шалостями, а бедная Дездемона просто мелким событием в безумном вихре наших обжигающих отношений. Наша страсть ослепляла, каждый хотел подчинить себе другого, по сути, мы оба были лидерами, и не хотели уступать, и эта борьба оставляла в душе страшные кровоточащие раны. Добром такое кончиться не могло, но пока я ничего не замечал, и жил только настоящим. Потом у Ленки начались каникулы, она уехала, и холодный ветер разлуки стал покрывать коркой клокочущую лаву наших чувств. Больше Ленка ко мне не вернулась, корка превратилась в скалу, разбить которую уже было невозможно. Всё правильно, пахнущий маслом и щёлоком заводской ухажер не пара молодой и красивой девушке из приличной семьи.
             Завод был начеку, он знал, чем лечить юношеские переживания. Как только автомат для сварки титана прошёл все испытания, нас перебросили в цех на настоящую работу. Выделить место для сварки получалось только во вторую смену, у цеха были свои планы производства, и нам самим пришлось менять график. В сварщики выделили Петю Карпинского, которого мы ускоренными темпами обучили премудростям нового дела, ибо начальство решило, что негоже инженерам самим пачкать руки, когда для этого есть специально обученные люди. По правде говоря, я думаю, это больше было связано с требованиями безопасности, но ровным счётом ничего не меняло, так как никого в помощь мы больше не получили, и всё делали сами, своими руками. Продуман Петя перед выходом в цех на работу заставил нас точно рассчитать количество необходимого по норме для очистки и протирки поверхности титана спирта. Сумма оказалась настолько велика по Петиным меркам, что он заботливо разделил заявку на драгоценную жидкость на несколько частей, чтобы возобновлять необходимое количество по мере его убывания. Спирт он самолично получал на складе, и носил с собой в литровой бутылке из-под молока, которую затыкал заботливо вырезанной из куска резины пробкой. Думаю, кроме дополнительного заработка, спирт был единственной причиной, которая сподвигла его согласиться на сварку титана.
И вот долгожданный момент настал, мы вышли на работу, и готовились начать сварку. Честно говоря, цех не заметил торжественных метаний молодых, он просто тупо выполнял план, грохоча железом и сверкая электрическими сполохами. Петя торжественно открыл бутылку со спиртом, и накапал на почти чистую ветошь. Потом нюхнул знакомый аромат, и недрогнувшей рукой стал тереть титановый лист.
- Ты чего накапал еле-ели? – мы с Лёхой набросились на сварщика, - А ну поливай как следует, брака из-за тебя понаделаем!
Петя не ожидал такого наскока, и недоумённо вытаращился на нас.
- Протирать всё спиртом? – он не поверил своим ушам, и снова переспросил:
- Всё спиртом?
Видя наши непреклонные рожи, Петя остановился, и лицо его исказилось, выражая дикие душевные муки, когда под нашим бдительным присмотром он плеснул на ветошь ещё грамм несколько. Бормоча в наш адрес некоторые сложносочинённые слова, он с ожесточением тёр титан, после чего в сердцах зашвырнул использованный материал в угол цеха, где он продолжил благоухать мощными спиртовыми ароматами.
- Проверяйте всё, начинаем, - скомандовал сварщик, и запустил автомат. Дело пошло.
Когда мы с Лёхой бросились радостно осматривать готовый шов, Петя куда-то исчез, но очень скоро появился обратно, и аккуратно поставил у стены какую-то жестяную банку. Довольно улыбаясь, он включился в работу, и скоро мы собрали очередную заготовку. Петя вразвалку подошёл к жестянке, которую притащил недавно, открыл её, и вылил на новую чистую ветошь добрую дозу жидкости, после чего торжественно прошествовал к титановым листам, и начал протирку. От такой наглости мы онемели.
- Прекрати немедленно, сволочь! – слова застревали в глотке.
Петя спокойно завершил работу, после чего подошёл к нам, и заявил:
- А я ничего не нарушал, всё по технологии.
- По какой, в жопу, технологии?
- По вашей, по вашей. Там написано, что допускается использовать для удаления загрязнений поверхности и другие растворители, кроме спирта. Перед вами прекрасный универсальный растворитель уайт-спирит! – и он сунул нам под нос мерзко пахнувшую ветошь.
- А для гарантии качества мы потом ещё раз протрём поверхности чистым спиртом!
Петя демонстративно налил немного спирта на чистую ветошь, и снова протёр титан.
Крыть было нечем. Сукин сын обвёл нас вокруг пальца, поскольку формально был прав, и спирт себе сэкономил. Пробовали мы этот спирт, дрянь несусветная, но работяги пьют, и радуются.
Работали мы ударно примерно неделю, после чего сдали сваренные заготовки на доработку в другой цех, и снова вернулись к себе в лабораторию. Душа пела от сделанного, и мы гордились собой.
Прошло несколько месяцев, и добрые люди рассказали, что наше бравое руководство подало рационализаторское предложение по сварке титановых листов специальным автоматом, за что получило здоровенную премию. Титан был дорогим удовольствием, экономия материалов, то да сё, снижение сроков изготовления. Естественно, ни Лёши, ни меня среди авторов не было.
Обида не прошла до сих пор, но урок мы выучили хорошо.
           В середине лета 1978 года в Волгограде намечалось событие международного масштаба, фестиваль дружбы молодёжи СССР-ГДР. Несмотря на проклинаемое некоторыми деятелями советское прошлое, агитационная машина работала великолепно, и действительно молодёжи к мероприятию было привлечено громадное количество. Понятное дело, что существовали некоторые рамки, но контактов никто не ограничивал, как ни странно. Всех приезжающих немцев планировалось закрепить за предприятиями города вроде подшефных, поэтому всем поручили готовить программу развлечений. Комитет комсомола завода был в городе на хорошем счету, и естественно не остался в стороне от волнительного события. Ну, а поскольку наш весёлый коллектив был хорошо известен в узких заводских кругах, на призыв комсомола мы ответили дружным «Есть!». И теперь часть рабочего времени проводили не в цехах, а в кабинете комитета комсомола, разрабатывая, прикидывая, репетируя, совершенствуя и участвуя. Новое развлечение было настолько интересным, что отодвинуло на второй план некоторые производственные заботы и даже личные дела. Руководство комсомольским сборищам не препятствовало, и даже значительно надувало щёки, якобы содействуя молодой смене крепить интернациональную дружбу, ну, и далее по тексту. И вот, когда все роли были распределены, тексты выучены назубок, и планы согласованы, наш секретарь заводского комитета решил устроить контрольную тренировку, спевку, так сказать, коллектива, естественно, на турбазе за Волгой. Что это значит, надеюсь, объяснять не надо, но руководству идея была преподнесена в шикарной идеологической обёртке, завязанной красивым бантиком пропаганды. Начальство озаботилось, проконсультировалось с товарищами, и потом соблаговолило разрешить «тренировочный сбор молодёжи» перед фестивалем. Молодёжь, естественно воспитанная руководящей и направляющей заботой партии, к делу подошла вдумчиво и творчески. Список кандидатов подвергся внимательному рассмотрению группы комсомольских активистов, которые подбирали лучших из лучших среди победителей социалистических соревнований, передовиков труда, творческих работников, и других лиц завода, известных своими высоко моральными, трудовыми и другими немаловажными качествами. Для весомости даже разработали культурную программу с конкурсами, песнями и плясками, что очень понравилось руководящим товарищам, и стали потихоньку готовиться к слёту.
Случилось так, что основная масса активистов отбыла на турбазу на заводских автобусах, а мы уезжали из города позже, и решили добираться через Бакалду, пристань на другом берегу Волги, а потом пёхом до места назначения.
В ожидании кворума мы с Юркой сидели на краю дебаркадера, от которого отходил пароходик в нужную сторону, бутылка «Волжского крепкого» одиноко стояла между нами, и мы попеременно прикладывались к ней в надежде скоротать время. Я уныло курил и плевал в зеленоватую волжскую воду, в которой шустрые уклейки носились стайками в поисках чего-нибудь пожрать, Юрка таращился на урез береговой кручи, на котором должны были появиться два опаздывающих типуса, которых мы с нетерпением ждали.
- На следующий пароходик точно не успеем, - проворчал Юрка, - придётся ещё час ждать.
Да, опаздывать не красиво, тем более что мы были участниками культурной программы, и подводить коллег не хотелось.
Подошёл пароходик, небрежно толкнул дебаркадер, пришвартовался, и скинул потрёпанные сходни. Немногочисленный народ сбежал на берег, и пошёл в гору к общественному транспорту.
- Теперь точно опоздаем, - снова вздохнул Юрка, - Постоит минут десять, и в обратный путь.
В детстве я читал какую-то книгу про войну, и очень хорошо запомнил такую фразу: «И как зверь на ловца, из-за поворота показался бронепоезд». Две фигуры появились на гребне, осмотрелись, и рванули вниз к Волге. Мы вскочили, засвистели, и замахали руками, привлекая внимание усталых путников, знаками показывая, что будет, если они не поторопятся. Фигуры торопились, но их движение сковывала сумка, которую они тащили за ручки, с виду неказистая, но изрядно тяжёлая.
- Надо попросить матроса подождать немного, - Юрка посмотрел на меня, и я кинулся к трапу. Матрос поглядывал на часы, торопясь закончить посадку, и потом свалить к себе в трюм, но я прилип как банный лист.
- Задерживать расписание нельзя, - нудно бубнил он в ответ на мои уговоры, и пытался пузом оттолкнуть моё худосочное тело с дороги. И тогда я выложил последний аргумент.
- Там пойло на всю компанию, ты понимаешь? Ну не можем мы опоздать!
Такой тезис оказался понятен, матрос почесал репу, и стал терпеливо ждать, пока наши друзья доползут до трапа, благо их уже было хорошо видно. Юрка подскочил навстречу, выхватил из ослабевших рук тяжёлую сумку, и последним влетел на борт, подталкивая пыхтящих опаздывающих.
- Все, что-ли? – матрос затащил трап на борт, и пошёл отдавать швартовы.
Пароходик медленно набирал скорость, разворачиваясь по курсу. Юрка аккуратно поставил сумку у ног, и в ней предательски звякнуло. Матрос оглянулся, завистливо посмотрел на укрытое от ненужных взоров богатство, вздохнул, и спустился в трюм. Нас впереди ждала Бакалда.
          Как только пароходик причалил, от прежней расслабленности не осталось и следа. Сосредоточенная группа выскочила с пристани на берег, и быстрой рысью направилась в сторону базы отдыха. До неё было всего ничего, километра два по прямой, и мы не стали заморачиваться проезжими дорогами, а просто рванули через редкие рощицы. Сумка с «продуктом» на ходу меняла носильщиков и бережно передавалась из рук в руки, чтобы не снижать темп движения.  Очень скоро мы уже слышали усиленный электроникой голос ведущего, который весело орал в микрофон, проводя очередной конкурс, и немного расслабились.
А зря.
Разлив Волги ещё не закончился, и небольшая, но быстрая протока преградила путь. Летом она пересыхала, и её просто не замечали, поэтому никто и подумать не мог, что возникнет какая-то преграда. В ней было всего-то метров пять-шесть, но перепрыгнуть с грузом на другой берег не представлялось возможным, а идти вброд, не зная глубины, в холоднющей воде просто опасно.  Кроме всего прочего, одежда не очень-то располагала к купанию, а запасных комплектов никто с собой не брал. Все заметались по берегу, рассчитывая на чудо, но ни мостика, не упавшего дерева нигде рядом не наблюдалось. Выход оставался только один, раздеваться догола, и переправляться на другой берег как получится. Самое плохое, что протока была прямая как струна, и найти самое узкое место не удалось, зато недалеко имелись кусты, которые могли послужить неплохим подспорьем при спуске в воду. Мы двинулись к кустам, на ходу расстёгивая рубашки.
У кустов лежало нечто.
Сейчас мало кто помнит или знает, но иногда для замешивания цементной смеси для кладки кирпича использовались здоровенные железные корыта. Ума не приложу, как такое корыто оказалось на берегу безымянной протоки, ибо в округе ничего построенного из кирпича не наблюдалось, но факт был налицо. Ржавое изделие человеческого гения, покрытое потёками застывшего цемента, сиротливо лежало под ивовым кустом, даже не подозревая о своей великой миссии. Не сговариваясь, мы поставили поклажу на землю, и дружно подняли корыто. Аккуратно перемещаясь, словно несли хрустальный ковчег, мы плавно сдвинули железяку к кромке берега, и опустили на воду. Во всех головах была только одна мысль, удержится на плаву это корыто, или камнем пойдёт ко дну? Волжская вода с лёгким шорохом обтекала обшарпанную железную лодку, но дно оставалось сухим, что давало некоторую надежду на успех. Оставалось немного, проверить, выдержит ли корыто вес пассажира, и решить вопросы, чем грести на другой берег, и как вернуть плавсредство обратно. То, что всем за один раз не переправиться, было очевидно. Времени на эксперименты практически не было, музыкальные раскаты, доносившиеся до нашего слуха с турбазы, однозначно говорили, что критическая точка уже близко.
Шура снял штаны, и осторожненька ступил на середину корыта. Железные борта осели в воду, но выдержали вес испытателя, хотя до кромки оставалось подозрительно мало.
- Толкайте, - шёпотом сказал Длинный, и приготовился рискнуть здоровьем ради спасения коллектива.
Поручик сунул Шуре в руки сухую ветку примерно в метр длиной, невесть как оказавшуюся на берегу.
- Будешь грести, если что.
Ветка оказалась кстати, дотянуться руками до воды, чтобы немного погрести было можно, но при этом корыто угрожающе кренилось, и могло утонуть при малейшей оплошности.
- А обратно как?
- Толкни аккуратно по течению, мы поймаем.
Тихонько выведя руками железяку на протоку так далеко, как смогли, мы толкнули её углом вперёд, и, затаив дыхание, стали смотрели на Шуру, который аккуратно елозил в воде палкой, пытаясь облегчить путь на другой берег. Сила инерции вещь замечательная, и менее чем через минуту, корыто ткнулось в травянистый берег. Байдарочник Шура был опытным мореходом, и знал, насколько сложно выходить из плавсредства на берег, поэтому не спешил, и буквально переполз на земную твердь. Начинался самый ответственный момент операции, возврат корыта. Поскольку борта снова достаточно высоко возвышались над водой, Длинный энергично отпихнул посудину в нашу сторону. Железяка вообще-то не обладала мореходными качествами, поэтому, доплыв до середины протоки, лениво поплыла себе, но не совсем в нужную сторону.
Не на тех напала! Пока Шура медленно форсировал водную преграду, мы метались по округе, и нашли-таки пару подходящих палок, чудом не попавших в костёр разных там рыбаков-туристов. Корыто было зацеплено за бортик, и выведено к берегу без потерь, правда, мерах в десяти ниже по течению. Такая мелочь! Плоскодонку быстро перетащили обратно выше по течению, и загрузили Юрку с общественным пойлом. Потом Поручика с оставшимися шмотками.
Когда я выловил корыто, то тащить его обратно не стал, а просто загрузился, и поплыл. Ребята медленно шли вдоль берега, чтобы помочь выбраться в нужный момент. Беда была в том, что оттолкнуть меня было некому, а весло из палки, конечно же, никакое, вот и плыл я по течению, с трудом приближаясь к цели. Видя такую незадачу, Шура с Юркой взяли Поручика за одну руку, наклонили над водой, а другой он протянул мне палку. С точки зрения теории, это инженерное решение было изумительным, но не до конца продуманным. Я ухватился за палку, и упёрся в дно задницей, на которой сидел, гася инерцию движения плывущего по течению корыта. Железяка плавно приблизилась к берегу, но сопротивление воды было так велико, что край бортика всё же черпанул зеленоватой волжской водицы. Если бы ребята не стояли на месте, всё бы прошло благополучно, но вот как раз двигаться они и не могли, просто упали бы в воду.
Как плавает кусок железа? Быстро, и строго на дно водоёма. Наше корыто ничем не отличалось от своих сородичей, только размером, поэтому до полного утопления у меня оставалось секунды две. С учётом того, что я сидел на дне, для того чтобы встать, потребуется примерно секунды три. Любой второклассник найдёт решение такой задачи, и даст правильный ответ, что произойдёт дальше. Но задача усложнилась, и всё пошло не так, поскольку рядом со мной лежала гитара. Да, моя любимая «Кремона», купленная в Прибалтике, и хранимая, как зеница ока. Несколько пафосно, но я не знаю ни одного человека, который бы не кинулся спасать свой инструмент в подобной ситуации.
Падающая кошка умудряется перевернуться в воздухе, и упасть на все четыре лапы. Жившие в моём теле животные инстинкты сработали быстрее, чем зрение и осязание дало команду действовать. Ухватившись за матерчатый чехол, я подскочил, и просто швырнул гитару на берег. От такого движения корыто тупо ушло под воду, даже не задумалось.
Оказалось, ребята не зря стояли как скала, а я на своём примере познал, что значит выражение «мёртвая хватка».
Резким движением они просто выдернули моё бренное тело на берег, как только палка выдержала! В всеобщему изумлению, промокли только ноги, что не представляло никакой проблемы, поэтому особо переживать не стали, а быстро схватили вещи, и снова бегом рванули на базу.
          Ведущий неодобрительно покосился на запыхавшуюся компанию, но вошёл в положение, объявил десятиминутный перерыв в программе, дав нам возможность привести себя в порядок, настроить инструменты, и влиться в коллектив комсомольских активистов завода, продолжавших ответственно готовиться к встрече с немецкой молодёжью. Лозунги грохотали в тени деревьев, торжественным маршем плечом к плечу проходили колонны многосисячного коллектива, задорные песни метались в вечернем сумраке как летучие мыши. Благополучно завершив активные мероприятия, перешли к более спокойным. Физические нагрузки требовали восстановления потраченных калорий, поэтому в программе слёта был предусмотрены соответствующие действия. На этот раз обучение начиналось с правил сервировки стола, которые старательно изучались участниками, особо принимая во внимание разнообразие используемых для этого предметов обихода, напитков и закусок. Преодолев совместными усилиями сей сложный этап, все подтвердили, что сплочённость коллектива способствует преодолению любых сложных задач. Рассевшись по местам за любовно оформленным дастарханом, дружно перешли к следующей теме, теме пожеланий. Важность её была очень высока, поскольку она позволяла просто и доходчиво объяснить даже малознакомым людям, насколько они нам дороги и интересны, и как мы заботимся о их здоровье и благополучии. Ведущий предоставил возможность практически продемонстрировать накопленные знания значительному количеству активистов, в результате чего обучение несколько затянулось, но серьёзно расширило в коллективе общие знания вопроса.
Безусловно, не остались без внимания и тема общения молодёжной массы, применения тезисов партии в жизнь, практики ведения разговора, оказания знаков внимания, изложения занимательных жизненных историй с особым упором на чистоту русского языка, и других сопутствующих двухсторонним контактам вещам. Для решения сего деликатного вопроса организаторы при подготовке тщательно проследили за тем, чтобы количество участвующих в слёте комсомольцев соответствовало количеству комсомолок. Завершал официальную программу вечера пионерский костёр, который дружно запалили на берегу водоёма. Заводская самодеятельность проявила себя с самой лучшей стороны, проникнувшись важностью момента, и исполняя под гитару музыкальные произведения лирического жанра, строго соответствующего моменту, как и учили. Тёплая весенняя ночь, дым костра, яркие искры, летящие в тёмное небо под гитарный перебор, очень способствовали желанию применить на практике полученные знания о личностном общении, что и было реализовано комсомольской массовкой по полной программе. Романтические позывы как магнитом тянули участников к прогулкам на природе, в щедрое пахучее разнотравье заволжского леса. В общем, мероприятие удалось на славу, и прошло настолько основательно, что последние митингующие закончили общение только рано утром, получив от жизни максимум удовольствий.
Домой все возвращались в приподнятом настроении.
         Утром следующего дня завод привычно принял в свои проходные серую людскую толпу, в которой уже невозможно было различить задорных активистов, и рассовал эти человеческие винтики по всей своей механической массе, безостановочно вращающейся день за днём.
Ленка ушла от меня сразу в конце лета, нашла мальчика с хорошей репутацией, родословной, и перспективой. А завод остался, он не утешал меня, нет, он просто показал ещё одно интересное для меня дело, чтобы завлечь, так ловят злую голодную щуку на блесну. Теперь мы с Лёхой думали, как применить электрошлаковую сварку для толстых круглых донышек теплообменников, что априори считалось невозможным.

Завод знал, что делал.



Владимир Сухов

Июль 2020 г