Майская память, майская грусть

Как легко дышится в мае.
Лёгкий ветерок, словно ответственный пастушок, гонит кучевые облака, безуспешно пытаясь собрать их в стадо. Ох, нелегко ему! Пушистые барашки лениво поднимаются ввысь, расползаются по сторонам, нависают друг над другом, представляя собой занимательное зрелище.

Высоченные тополя раскинули свои мохнатые, ветвистые лапы над остановкой, щедро укрывая пассажиров от солнечного прижима. Два десятка горожан, случайно собравшиеся под сенью этих зелёных великанов, были заняты кто чем: кто читал, кто говорил по телефону, кто просто пытался телепортироваться на работу силой мысли.

А мы с Надей стояли, улыбались и болтали, как будто нам снова по двадцать. Я у неё в гостях — из Германии прилетаю не так часто, как хотелось бы.
И да, лечиться.
Приезжать из Европы лечиться в Алматы — необычно? Возможно. Но меня уже сложно смутить.

Советский наш менталитет не уживается на Западе. Мы не просто ищем врача — мы ищем союзника, желательно с добрым голосом, терпением и лёгким состраданием.
На Западе медицина хорошая. Холодно-хорошая. Уходишь с приёма — всё понятно, но как-то... одиноко.
А здесь — другой подход. УЗИ делают так, что чувствуешь себя не объектом, а человеком. Иногда даже — любимой тётей.
Я им доверяю. И стареть в таких руках — почти приятно.

Пациенты-пенсионеры — другой слой населения. И нас уже не вылечить полностью. А потому, наверное, мы неинтересны: артрозы, панкреатит, почки...
И мы всё понимаем, но продолжаем ждать чуда исцеления.
Пожить-то ещё хочется!
Причём не абстрактно «жить», а по-настоящему: чтобы пахло кофе, чтобы ветер трепал волосы, чтобы сестра рядом подшучивала над моими страхами.

А мечта — это когда меньше болит после сна, и в эти несколько минут ты успеваешь понять: «Да, новый день будет хороший, потому что в нём есть я!»

Так я думала и в это утро.
Стояла с глупой счастливой миной и улыбалась прохожим.

Надежда внимательно вглядывалась в номера подъезжающих автобусов, напряжённо считая — доедем или не доедем без пересадки до Первой Алматы.
А мне хотелось обнимать весь мир.И я
с душевным порывом обратилась к пожилой казашке, стоящей рядом:

— Какой красивый у вас город! — смотрю на собеседницу.
— Приезжаю в гости и не могу налюбоваться — красота, горы, воздух, всё настоящее, всё живое!

Голова кружится от избытка эмоций!

Но что это? Что-то пошло не так. Не та реакция, которую ждёшь, когда идёшь навстречу миру с открытым сердцем.

Женщина неожиданно для меня заговорила хриплым, глухим голосом:

— Вы знаете, скольких наших казахов убили русские? Они были умными, талантливыми.

Её голос становился всё громче и злее. Она уже почти задыхалась, говорила без фактов н  доводов.
Холодный протест охватил и меня.

— Да вы знали бы... — её голос становился всё громче. Люди стали оглядываться на нас, ожидая ссору. Они оборачивались — кто-то с интересом, кто-то с настороженностью.
А я стояла, оглушённая, подбирая в уме нужные слова, чтобы ответить, ругая себя за открытый нрав и доброту.

— Вот дура, залезла со своими комплиментами в чужой огород!
На мгновение захотелось прервать её монолог, включиться в этот поток брани...
Напомнить, как много сделали мы все вместе: как помогли Казахстану распахать эти бескрайние земли, где теперь люди собирают щедрые урожаи, как молодые семьи приезжали в голые степи, поднимали экономику, как строили города, возводили заводы, искали полезные ископаемые...
Всё это — наша общая история, переплетённая и сложная.

Но я не могла.
Я — другая.

Я стояла рядом, молчала и понимала, что в этот момент мы говорим на разных языках.
Мой голос зазвучал неожиданно тихо, прерывисто, сильно — так, что я себя испугалась. В моём голосе звучали слёзы:

— Мы с моими подругами-казашками сидели за одним столом, пели одни песни, читали одни книги. Я здесь родила двоих сыновей — это наша история.
А историю не перепишешь.
Нельзя выбирать из пережитого только плохое и вырывать страницы хороших, благородных дел.
Нельзя своими словами разжигать новую войну.
Наши дети должны жить в мире.
А мы, матери, должны его сохранить!

Женщина попыталась что-то возразить.

— Вы знаете, — сказала я спокойно, но твёрдо, — я живу в Германии уже 35 лет.
В моём городе, в Ульме, есть огромное старое кладбище. Там — тишина: зелёные деревья, цветы, шорох ветра.
И в глубине, на бугре, — могилы советских солдат.
Там погибли люди, которые отдали жизни за нас с вами.

Немцы их хранят.
А мы — мои дети, внуки — приходим, ухаживаем за ними: оттираем камни от мха, подкрашиваем буквы, зажигаем свечи.
Из Казахстана привезли красную звезду и поставили на место — друзья выковали её из металла.

Трудно говорить про это.
Трудно представить, как погибли они — на некоторых братских могилах много фамилий.
Там лежат молоденькие, почти ещё дети, погибшие в фашистских лагерях: русские, казахи, украинцы, татары...

Они были из разных республик. Но судьба — одна.
И мы ухаживаем за всеми. Без различий. Понимаете?
Они для нас все родные. Мы молимся за всех.

И каждый раз — благодарим.
За мир. За небо. За то, что живём без войны.

Я замолчала. Слеза предательски заскользила по щеке.
Тишина окружила нас невидимым покоем.
Казашка... тоже плакала.
-Спасибо вам, спасибо! Мой дядя тоже похоронен там...
В тот момент мы стояли рядом уже не разные. 
А соединённые общей памятью, общей болью, общей судьбой, просто женщины!.