Marco preto. Глава 16

Когда живешь в   надрыве,  счастливые знаки не замечаешь. Они  быстро уходят  в тень.   Никаких желаний нет даже   поиграть ими в «а что, если». Вот нашли вы лотерейный билет – и даже не думаете: « а что если этот  билет выиграет», - а сразу в мусорницу, потому – кто теряет хороший билет? Или – идет впереди красивая девушка, но сворачивает с   дороги. Тебе бы пойти за ней ради пары приятных минут, пусть и дав лишний крюк, но  об этом даже не думаешь. Угрюмо опускаешь глаза и прешься в стойло.   Да. Ты теряешь счастливые монетки, памятные безделушки.  Они исчезают      рутинно и буднично. Блеснет такой  намек среди    глума и дрязг – и падает драгоценным камнем на дно, не соединяясь  с   оправой надежды  для  смакования и любования.  Бездарность и ничего святого – вот что такое подобное существование!
Но иногда они странным образом сохраняются. И тем, что не ушли, они как бы этот надрыв снимают.    Вот история:  в прошлом году, после Дины-Дианы,  я соображал, как вернуться к жизни и завязать с  вечерней выпивкой.  Решил, что нужна любовница.  Но  куда-то таскаться и тратиться не хотелось. Да и притом, я еще в те дни не ушел от принципа «истина лежит на поверхности  – и даром что она  с дамами одного рода - и  женщина должна быть где-то неподалеку.   И я решил  волочиться   за бабами из родной фирмы. Подбирая кандидатуры, сперва  обходил наш отдел.    А потом я вдруг дошло -  а чегой-то я?    Объект–то в натуре  лежит на поверхности! То есть,    пока еще ходит в юбках с высоким разрезом,   выстукивая  по кафелю метровыми шпильками жалобные сигналы: «у меня нет мужчины, у меня нет мужчины!»,   .  И  чего тормозить? – подумал я, - Карина -тетка вполне подходящая. Замуж не потянет из-за разницы в возрасте, это у нее пунктик. Формы   что надо. Глуповата, но так даже  и лучше,   составлю ей правильную картину мира, где наш союз будет вполне рабочей формой перехода к лучшему. Пока она-я кого-то не встретим, где сердце екнет.   К тому же первый шаг   уже сделан. На днях мы ездили   на отчеты в Орел,  и на обратном пути, из-за тумана, остановились  в гостинице  в городке Карачун.     Гостиница была одно название.  Кирпичная двухэтажка   с лавчонками на первом этаже и жилыми комнатами на втором. Двумя или тремя двухместными «номерами», переделанными из  производственных отделов, с общественным туалетом в конце коридора. Хмурясь от съеденного пирожка с мясом, что купил выезжая из Орла  у благообразной женщины с аппетитно дымящимся бидоном, я сразу сказал Карине, что там номера только двухместные, брать отдельные – разоримся. Но хочет – пускай отселяется. А вообще мы взрослые люди, чего нам стесняться?   И  Карина согласилась. Мы заселились в холодный, нетопленный тупичок с двумя койками в десяти метрах друг от друга, завернувшись во что попало и мирно переночевали, клацая зубами от холода.  Хотя мне итак  было  не до романтики. Покупать пирожки   – тоже самое что крутить барабан револьвера. В этот раз я точно не выиграл.  Раз десять за ночь бегал «в очистку».  Даже будь номер теплым,  у меня и в мыслях не имелось к ней приставать.  Но спутница впечатлилась.   Утром мы поехали домой как строгие и мудрые коллеги возвышенного склада души.  Фиг его знает, может, она полагала, что я по-любому должен наброситься на ее закутанное в тряпье, словно в листья капусты, тело?  А тут… редкое благородство. «Или моя старость, - как потом передавал ее сокрушенный рассказ всеслышащий программист.  Ситуация в ее изложении была чем-то вроде остановки двух нудистов в тропическом бунгало, с одним матрацем на весь тростниковый пол. Где мужская особь почему-то не набросилась, а повела себя вполне благородно.  Ну   и ладно. Приятно, когда за благородство засчитывается сидение на очке.  И вот,  я посчитал ее сокрушение   зеленым светом для перехода  улицы  со стороны «чужие и благородные», на сторону  «близкие и развратные».  Но  спешить   не стоило.  Наоборот, здесь напрашивалась осторожная стратегия мелких шагов, когда  где-то помогая,  где-то  выручая, поднося сумки, подвозя до дома можно было закрепиться  в ее френд-зоне до часа икс,  когда жертва потеряет бдительность и  уж там  реализовать грязный план. Чтобы она с опозданием поняла,       какую  же на грудях пригрела змею.  И следующий шаг тоже был на поверхности.  А именно подвоз до офиса на текущую пьянку.   23-го февраля (его еще не сделали праздником)в офисе намечался сабантуй, Каринка в дороге вздыхала, что она опять опоздает, потому что ей нипочем не добраться с окраин, и тут я невзначай и предложил свои услуги.  Она согласилась.  Вторник я отсыпался,  делал дела в конторе, в среду стартовал в командировку, вернулся в четверг вечером, а в пятницу,  решил  ускорить переход на   другую сторону улицы (превратив его в гигантский, в  решительный шаг!), то бишь, задумал машину помыть. Это в глазах Карины, привычной к моей помойке, было бы невесть что.   Но не на мойке. А у друзей. На тепловом пункте у Пашки, где всегда есть теплая вода.  Повторюсь, я не грязнуля. Но увы,  в те дни надрыва я был далек от уважаемого фанатизма, когда машина моется  при первых признаках пыли.  Да и при моих маршрутах – а тогда я   наматывал  1,5 тыс км в неделю, в пятницу я  на машину уже и смотреть не мог. Потом   опять маршрут  и новый маршрут и снова пятница…  Еще и  тратил на нее кучу денег.  Бабло утекало на масло, фильтры, резину, на всякие поломки, я уставал от жигуля как Сизиф от своего камня, всего-то и утешения было, что при разгоне склада я  не потерял работу, остался в конторе,  что я нужен…  и, пардоньте, еще упираться, чтобы она   была чистой?! Два дня? Для кого?! Для чего?!  Кстати, на работе к ее пробегам относились если не с уважением, то с сочувствием. Даже утешали, мол,  «танки грязи не бояться». Ну  вот. 
И вот я решил «перейти улицу» на сторону внятной  мужской полноценности.  Затем подумал, а почему бы бесплатное мытье    не ввести в расписание? Ведь альфа-самцы не ездят на грязных машинах.  Конечно! Решил склеить  сердце, склеивай и  остальное!
И я поехал  на теплопункт.  Было 23 февраля. Полдень. Пацаны еще не должны были нализаться.   Но я ошибся. Они еще вчера забили на работу  Зайдя в ворота, я увидел, что половина бригады в отключке   валялась на бушлатах у батарей.  Другие сидели за столом, заставленном недопитыми бутылками.     Меня они  встретили воплями и объятиями.  Решили, что я ангел, слетевший с небес для развоза их по домам, пока они не упились.    Известие о помывке тоже встретили бурно.  Вызвались помыть ее лично,  лишь бы я «увез нас отсюда,  иначе мы сдохнем». И вот,  куцая бригада  выдирая  друг у дружки шланг, как дети кисти у Тома Сойера,  приступили к омовению моего «жигуля».  Сначала кипятком ее поливал Толька-афганец, коренастый приземистый слесарь,   в своей вечной панаме. Почему-то он  особо зациклился на дверях,  поливая кроме  полотна, и замки и ручки, потом   начал мыть арки и пороги изнутри, забрызгивая водой коврики и кресла, и тут уже включился я и кое-как шланг у него отобрал.   Тольку сменил курносый сварщик Серега, по прозвищу Космос,  тоже едва держащий равновесие. Он направил струю на передок, фары,  крышку мотора и лобовое стекло, которое поливал несколько минут. Вскоре машина сверкала.   И я понял,  какой у меня был колоссальный ресурс,  сколько очков   я мог бы набрать!  Какую упустил великую тему! Ну что же, теперь я по пятницам на теплопункте как штык.  Вот он,  подарок судьбы! Не так ли, друзья?
Друзья, едва не падающие, стояли вокруг машины, не в силах в нее залезть.
Пока я  привычно посыпал голову пеплом,  ударил морозец.  Я заторопился, пригласил друзей в салон, потом сам начал кантовать брыкающиеся тела, и когда кое-как их разместил,  дверные замки замерзли намертво. И дверцы больше не закрывались,    сколько я ими не клацал. Они не фиксировались. .  Я предупредил   Серегу и Тольку,  чтобы они придерживали двери и  друг за друга, если хотят жить и мы тронулись. Но парни совсем озябли и при первом же торможении дверцы   оттопырились как  слоновьи  уши, а парни попадали, хорошо не на улицу, ухнули мордами в спинки передних кресел.    Я достал из под своего кресла  моток  бечевки, пропустил концы через дверные ручки внахлест по животам идиотов,  завязал узлом. Зафиксировал, словом, входы и выходы. Туго зафиксировал. Но пацаны, едва машина поехала,  прямо на глазах похудели, натяжение из веревки ушло, она расслабилась, дверцы приоткрылись  и в салон засвистел ветер.   А потом повалил снег. Оно бы и ладно, да только вдобавок ко всем несчастьям еще  и дворники   перестали работать! То есть, щетки описывали дугу справа налево, застревали в нижнем положении, а назад вернуться уже не могли! Что там было, замкнуло обмотку  или лед образовался на тягах под  кожухом, куда умудрился  залить воду пьяный сварной, только щетки застревали и обратно не шли, поэтому стекло через каждые сто метров   заплевывалось  снежно-грязевой кашицей, и приходилось  останавливался, вылезать из машины и толкал дворник назад. Тогда они возвращались в правое нижнее положение. После толчка. И опять ехал сто двести метров, и снова останавливался.    Итак, снегопад, дворники заедают, дверцы машины   оттопырываются,  туда   пытаются на ходу упасть слесаря, а главное, тачка    словно и не была на мойке. Все! Она снова грязная! Анекдот! Ну ладно. Я смирился,  отрезал еще веревки,   один конец высунул через приспущенное пассажирское стекло,  пустил его по лобовому стеклу снаружи и привязал   к щетке дворника, другой – к ножке зеркальца     перед пашкиным сонным ликом. И теперь,  когда дворники застревали, я резко дергал  бельевую веревку, та их подбрасывала назад – и они возвращались, счищая снег со стекла.  Двери  закрывал таким же быстрым движением – снимал руку с шарика рычага, пускал за кресло, между коленей Тольки и Космоса, резко дергал – двери прикрывались. Итак,    левой рукой я вращал руль, а правой переключал передачи,  и сновал  ей  то вверх, то назад. Это было похоже  на игру на органе, или на работу искусного звонаря, но те исполнители ничем не рисковали,   моя же музыка   грозила перейти в похоронный марш.    Тут еще склочный боксер  уронил панаму, очнулся, решил во сне, что ее кто-то сбил, заорал и начал рваться в драку. С трудом ему объяснили, что он ее уронил и вообще, он сидит в машине.  Потом он   начал подкуривать беломор, роняя зажженные папиросы, наконец, прикурил, не гася дымящиеся в ногах, и из дверных щелей реально повалил дым, даже прохожие начали испуганно показывать на меня руками. Видимо, смог начал действительно виться   за машиной  как из подбитого истребителя… Киноман     Пашка оптимистично затянул: «Ну… В последний путь! Ну дела-а-а… ночь была-а-а…» Слава богу, он еще был  в сознании и мог держать  свою дверь.     Потом очнулся сварщик, и начал подтягивать за Пашкой. Потом присоединился Толян. И вот едем, дымим, дергаемся  и поем.    Трое пьяных слесарей, один, развалился на полсиденья и рвется в драку,  перегар,   от которой щиплет горло и режет глаза,  дым коромыслом,   двери  на веревке, дворники на веревке  и однорукий водитель, он же органист, он же звонарь. Он же первый кандидат  в калеки. И останавливаться  бессмысленно, надо ехать, пока не ушел в астрал Павел. Третьей руки   не  имелось, чтобы держать еще одну дверь. Хорошо мой  замок не замерз.
Ну ладно. Кое-как  я народ развез. Загнал  машину на стоянку. Позвонил Карине и извинился.  Та в ответ  пискнула, что ее уже подвезли,  она  на фирме.   Не один я, видимо, шел на другую сторону.  Что ж, учтем.
Итак, мой  план завалился. Я был удручен. И на праздничном сборище пожаловался на жизнь. Рассказал среди тостов над  сдвинутыми в центре конторы  столами о дворниках, о замках, об ушлых друзьях-слесарях, о том, что   хотел начать новую жизнь, мыть машину как все добрые мещане, а вышло вот что.  И как быть? Неужели,  это судьба, ездить на грязной колымаге?!  Коллеги от души посмеялись, а потом начали славить  меня и мою машину, опору представительства,   и упрекали в непонятном пижонстве.  Танки грязи не боятся! – говорили сослуживцы, поднимая пластиковые стаканчики, и лишь Тонтон Макут прозорливо хихикнула, что мыл я ее не в честь праздника, а на кого-то пытался произвести впечатление. А народ продолжал меня славить, похлопывал по плечу, утешал, что машина какой была, пускай такой и останется, иначе, над чем им смеяться, как повышать настроение?   Тут я испытал  странное беспокойство. Но осмыслил его не сразу, потом. Была еще и вторая пьянка, в субботу.   И обе они завершились новым маршрутом, новым переходом трамвайных путей.  Я приударил за    диспетчером экспедиции высокой красавицей Олей,  девушкой    статной, русоволосой,  немногословной и хладнокровной как статуя, и  вроде бы занятой женатым начальником транспортного цеха.  Прежде она и ко мне была равнодушна,  но в эти вечера, когда  она от души  посмеялась над моими горестями, я решил, что здесь тоже шанс. Наверное, ее  подкупили  басни Карины о моем благородстве.  И вот после офисных сабантуев мы   сидели в кафе, общались,   провожались и даже целовались,   и я окончательно утвердил новый маршрут, хотя   и зарекся садиться в чужие сани. Но что – человек сам идет на сближение, она тоже незамужем,  почему бы и нет? Короче,  на фиг Карину.  В субботу, несмотря на   протесты Оли, я пообещал продолжение, сказал, что буду звонить, а не ответит – спою серенады под окнами.   Но  в воскресенье  очнулся  Пашка и предложил «допраздновать»    у него.  Если бы не я,   он бы остался на тепловом и просто  издох. Притом,  свояк колымит на «газели», пить не с кем.  «К ороче, - измученным голосом промолвил друг, - при-хо-ди». И я    сразу забыл про звонок и песни под окнами. Жаль. Так  и второй маршрут отменился.
 
У Пашки же было   весело, душевно, общительно и накурено.  В соседней комнате как на пони, на огромной собаке катались дети. Мы сидели на двух диванах за маленьким раскладным столиком, где на двух полках умещался целый банкетный ассортимент. Мы болтали и выпивали. Напротив    сидела Алевтина.  Во время празднования она полезла в   синий пакет и достала   «подарки» мужчинам – свояку, Пашке и его мальчику – сувенирчики, что носят   в больницу медицинские представители.  Там были  чашки с   иностранными логотипами чашки, ручки и запаянный в целлофан  автозапах  в виде сердечек.  Чашки и ручки  Аля  протянула над столиком Татке со словами – «защитникам раздай»,   а сердечки задержала в руке.  «А кому автозапахи?» «Свояку, на маршрутку»?  - хихикнул Павел, подмигивая мне. «А чегой-то ты чужого мужика охмуряешь?! – залилась смехом дебелая   Татка, - вон, Демьяну подари  для его Сары!» И Аля протянула сердечки мне. И даже как-то энергично их протянула, с удовольствием.  Словно об этом и думала.  Мы  дежурно попрепирались насчет имени «жигуля» , потом я, вздыхая, посетовал, что сильно хорош подарок для  убитого его салона… а Алевтина пожала плечиками в белом свитере  и сказала: «это же  не навсегда»…
«Это же не навсегда»…
В понедельник     я поехал   менять моторчик  дворников. На сервисе, в мрачном цехе среди поднятых на подъемники автомобилей, разговорился с коллегой из сигаретной компании,  чинившим  казенного «форда». Услышав о моих пробегах – 6-7 тысяч в месяц, он только присвистнул – « ни фига  классика тянет».  Потом спросил про зарплату и еще раз присвистнул.  Как я терплю такую эксплуатацию –    тут  и новая машина рассыплется, а не рассыплется, так  зарплату  сожрет   расходниками!    Разве не так? Что у тебя от зепе остается? 
И тогда  я решил     посчитать затраты. Поднял   чеки   на масло-фильтры за истекший период,  присовокупил постоянно летящие   краники, пыльники, лампочки, фары, побитые летящими камнями,    шаровые, развалы-схождения… Сделал табличку в экселе, сложил цифры за полгода   и волосы на голове зашевелились! Уже не в дежурных жалобах, не в стонах, а вот, на бумаге, с документальной точностью получалось, что я  трачу на машину  половины зарплаты. А если вылетает что-то капитальное, то и всю. Спросите,  чего ж  раньше этого не видел? Да   видел, но во-первых, я привык, а во-вторых, в голову не входило, что это не машина плохая,  а пробеги космические. Машина давно стала нормальной. Это те самые расходники, расходники! Резина, масло и тп и тд.   «А  нормально ли дальше так продолжать?» Нет, ненормально. Буду так ездить, машина умрет.   А без нее путяной работы мне не предложат. И с этой вылечу.   И  я пришел с расчетами к боссам, поставил  ультиматум – или   сокращают прогоны, или пусть компенсируют ремонты.  Или   увольняют, но знают, что под  такой хомут вряд ли найдется  охочая шея.   И что  думаете? Со мной согласились! Даже зауважали. Денег не добавили, но пробеги урезали.  И   я вздохнул с облегчением.  А еще, постоянно натыкаясь на алькины сердечки -  я их не хотел клеить на изношенный  пластик   панели,  я постепенно пришел к мысли уврачевать последнее бельмо.  Как известно, машина не только средство передвижения, а в первую очередь роскошь. Это же подтвердил Ермаков,        он же благословил на извраты в плане комфорта – его много не бывает.    «Если ты сажаешь женщину в изношенный рыдван,  - глубокомысленно сказал он, подметая клавиатуру выбеленным чубом, -  где   все дребезжит как в старом трамвае,   секса не будет».  И это понятно. Это  азбука автолюбителя, но   я был так затрахан, что не имел возможности изучать буквари.  И вот, гора с плеч упала, ушла потогонка, появилось время, завелись деньги и летом в отпуске,   я превратил убитый салон       в серый, велюрово-замшевый  будуар. С идеальным автозвуком, со всяческими кармашками, кожаными   подлокотниками, тайными канцеляриями и глубокими тайниками в торпедо.  И  все это дело венчала «барная» полочка у рычага КПП, где обычно стоит магнитола,  с блюдцем и чашкой, и термосом в виде кувшина, висящим справа   на рогульке, приделанной к полке. Он снимался и открывался мной на ходу легким движением правой руки,  также легко открывался и наполнял салон ароматами кофе. И я по-мещански топыря мизинец,  вкушал его напоказ, на трассе, среди угрюмых водил, не снижая скорости.  Комфортабельный органайзер цвета металлик  – вот во что превратилось черное изношенное  нутро «жигуля».     И результат не замедлил сказаться. Девушки просто пищали, видя, как я на ходу делаю  кофе-брейк.   
Вот так.
- Все объекты разбомбили мы дотла.,  -  я вышел из ступора, чего терпеливо ждал мой товарищ.    наклонился к машине, залез под потолок, пошарил под козырьком, который  не отодвигал  даже при ярком солнце.  Клеенчатый карман  по-прежнему чуть оттопыривался. Сердечки лежали  там 
-  Ды? – Пашка исподлобья посмотрел на меня.
-  Ага.
-  Ну, ладно. По-ка
И друг   медленно пошел от меня по гравийке. У   ворот   его окликнул Степаныч с просьбой задвинуть калитку.    Павел потащил секцию   с противным скрежетом, а потом,    как бы компенсируя   промашку – мы-то волоча, ее немного приподнимаем,– с подобострастием, аккуратнейшее, любовно надел проволочную петлю   на синюю трубу,  и только повернулся к перекрестку, как,   визжа на повороте, из аллеи   выскочила темнозеленая «бмв»    Юрки Чашкина и бесшумно подкатила к его фигуре. Остановилась. Оттуда вылез сам сын  миллионера, белобрысый крепыш   с  брюшком и широкими плечами,  в безрукавке, неряшливо заправленной в светлые шорты ниже колен. Отец ему давал денег только на еду, и один раз в год – на замену машины,  из чего Юрец выжимал максимум, всяко демонстрируя округе свой  статус – то есть,  сбагривая свою втридорога и покупал новую с понтами. Сейчас он также жил в этой процедуре. Пашка отодвинул ворота,   Юрка снова сел, машина выбросив фонтан гальки, «запрыгнула» на стоянку, тормознула, Чашкин вылез,  небрежно    махнул  рукой Степанычу, стоящему возле трапа. Потом что-то протяжно объявил в своей наглой манере хозяина жизни. Мне было слышно  слово «покупатели»  – а вообще звук шел в противоположную сторону. Староста      отрывисто возразил,   и между ними началась  перепалка.  Невольный привратник грустно замер, держась рукой за раму забора.   
Понятная история.
Я же вернулся к «первым порядкам».      Среди  чеков   вдруг обнаружил пачку каких-то левых клиентов,  не из нашей области. Даты были годичной давности. Как они ко мне попали? Мистика. И что я насортирую? Плюнул, вышел из-за капота, достал из бардачка   пакет «майку», начал просматривать чеки, бросать ненужные туда.  Их оказалось много.  Указивка со страшными буквами, прижатая щеткой к лобовому стеклу, казалась частью   грядущей, всепоглощающей тьмы. Моей тьмы. Тьмы поражения. «Ты проиграл» - говорил черный лебедь. « Ты меня не разгадал» «Не разгадал,  - думал я, раскладывая чеки по конвертам – потому что не понимаю.  И ничего   не помогает, не подсказывает. И с Биркиным как совладать? Да никак. Он начальник, я дурак.     Слава богу, что есть работа.   Непыльная, чест гря.  Катаюсь себе  на тачке, общаюсь. Тяжестей нет, развожу  воздух, и  материально безответственный.  С наличной не связан, только вот эти чертовы чеки.   Не  сказка,   но почти норма.  Я не протягиваю ноги, как раньше. С кочки на кочку, от цветочка к цветочку, от чеков к маршрутникам…   А с обрядом пора заканчивать… Нету  крылатости, нету! Одно  болото!
Юрец с руганью скрылся за машиной, -  послышался хлопок  дверцы, бэха   развернулась и взревев движком, шмыгнула в ворота мимо Пашки, набрала ход   и скрылась в липовой аллее. Привратник  понес секцию к столбу, а раздраженный Степаныч начал выпускать пар.  «А вот что на уме … а ? Нас в свидетели взял,  а… а подумал, кто едет?  Ладно, бандиты, а   как с налоговой? А что стоянка… не оформлена?     То мусорят, то базар»… Ага. Оказывается, Юрка здесь назначил встречу браткам-покупателям.   Мудро решил торговаться при свидетелях, да еще там, где  можно ворота закрыть, отрезая пути отхода. Вот  -  грамотный потребитель,  - похвалил я его, -  уж  на что   вхож в    казино да сауны, а подстраховаться  не считает зазорным. Потому что  хорошо их порядки знает, приедут, тюкнут и   останешься без машины и без денег. А  Биркин-то им не чета! Всего лишь   засланное из первопрестольной чмо. Но  ты прешь рогом и  портишь малину. Думай! Не ной! Не расслабляйся! Думай, как употребить  Биркина!   
Но как ты его употребишь?!
На  стоянке воцарилась тишина,    в закатном солнце пестро блестели глянцевые    крыши машин, тонированные стекла и серебряные колпаки на колесах. Ярко-оранжевые макушки кленов   нависали над изумрудными склонами рва, а  огненный вал уходил в небо, и стволы до середины уже  потемнели… 
Взгляд снова пробежался по чекам, конвертам, кускам силиката – к надписи «ТОВАРОМ» на лобовом стекле.
-  Ну и?  Опять не взлетает?
- Да, не взлетает.
Я постучал костяшкой пальца по капоту – бум-бум-бум…
-  А надо?
-  А надо! 
От ворот раздался очередной скрежет и звяк, Пашка снова их закрывал, но  почему-то не снаружи, а изнутри, а потом затопал ко мне.  Споро подойдя, опустил глаза:  нельзя ли из конверта «взять еще». В долг. Он – отдаст!  Просто сейчас «вернул сотку Чашкину».  «Приехал же… Коршун! Почуял… дичь!  Хотел с зарплаты, но Татка  фсе вытащила»… Я покачал головой –   и  приятель  сокрушенно развернулся.    Тут  я, зачем-то снова захотев задержать рыбака,   покашлял     и сказал, что если до двенадцати дотянет, я завтра готов подсобить с выносом   тяжелых паласов. Но  заниматься ими  он будет сам! Остановившийся  в надежде друг угрюмо кивнул,   и с кислой рожей опять зашаркал по гравию…  Я еще раз свистнул, взял с капота «майку» с мусором и попросил донести   ее до помойки. Только спрятать, чтобы Степаныч не видел. Друг без слов вернулся,  принял целлофановый мешок, сунул под футболку – а ведь мог и послать – и, снова зашагал к воротам, я же свистнул приятелю в третий раз, и видя, что он обернулся,  медленно полез в карман.      Пашка живо подскочил ко мне, принял три десятки,  пригладил вихор и торжественно заверил, что    раньше двенадцати он  и пальцем не пошевелит.  И, придерживая под футболкой узелок,  он вышел за ворота, и  грамотно, без скрипа,  задвинул секцию на место, и также вежливо набросил проволочный хомут.
Что-то заставило смотреть ему вслед, на его    прямо  посаженную  аккуратную голову,   на светлый, поднимающийся на ветру вихор,  на  качающуюся походку и вообще, на  распространяемую им ауру французского киноидола семидесятых.   Наверняка у неудавшегося баловня судьбы еще что-то осталось  от   запаса везения. Того незримого, висящего над головой мешка удачи, от которого всем хорошо.  Вот, пришел и помог акцию обнаружить.  Дал одну крылатую фразу, подкинул вторую. Заклинания не сложилось, но это дело десятое.    Про   счастливые талисманы напомнил.  Я обошел капот, просунул руку в окно,  к потолку и снова пошарил указательным пальцем в пластиковом разрезе на солнцезащитном козырьке – и вытащил мягкие пластины в целлофановом пакете. Положил  на ладонь, подбросил. Красненькие, толстенькие, по форме напоминают попки.  Не приклеил после ремонта, потому что стало жалко новую серую краску, которой покрыл пластик «торпедо». И снова посмотрел на Пашку, он уже завернул в аллею.  Нет,  ты тоже в долгу не остался, сказку подарил, не говоря уже про деньги и глубокий ночной сон… и утренний… «Гусь Дружбы». «Нильс», рыбак… Хе! 
И тут новое открытие палицей обрушилось на мою голову: слушай, Демьян, так ведь «гуси» – это же сказки. Дружба, служба, конь – это же сказки!  Сказки, черт возьми, да простят меня небеса! Сказки,   управляющие жизнью! И как я сразу-то не допер, что мне нужно не «что-нибудь» рассказать, а найти нужную сказку про каждого «гуся»?! Вон, как сказка про Нильса сработала на Пашке?!      Это же очевидно! Да как же все просто! Как же елки-палки – ра-бо-че!  И я, баран,   не познав технику обряда  – взялся его осуществлять! У-у-у… Дебил! А всего-то и надо - сложить сказку! И фразы тогда   сами выскочат!   Ведь так же?! Ну да-а-а! 
Блин, что ж  за тупица! В трех соснах блуждал!
И я снова видел перед собой густую черную бороду Гурия, поднявшиеся веселым домиком густые брови, искры в черных глазах: «Права ваша бабушка – жизнь управляется сказкой. Важно понять  какой».
Обряд  стал приобретать осмысленность. В воздухе «запахло» электричеством – как в день, когда  рядом с машиной эти самые «Пыкания». На ладони краснели сердечки, а на лобовом стекле, под щеткой дворника торчала акция, притягивая  взгляд чернотой  неестественно крупных литер.  А   темнота  за стеклом,   казалось, обрубала светлый  капот   словно нож гильотины.  Все что-то говорило, говорило и требовало… 
Я посмотрел на сердечки
И тут накатило   томление. В груди стало тесно, а руки    заелозили по свободной белизне капота.   Я завозил  туда сюда, возле строя   составляющих жизнь бумажек, от края – вз-зьз-оу – к стеклу, а потом быстро хлопнув, нырнул в салон и достал дедову тетрадь. Выскочил, обошел капот, положил ее в углу, над правой фарой. Над левой лежали конверты.
Зеленая тетрадь.
Залез в карман, достал ключи от квартиры.  И сразу   - ключ от машины с черным брелком.
Зеленая тетрадь.   - ДОБРО
              Ключ от квартиры.  - КРОВ
                Ключ от машины   -  КОНЬ
Опять нырнул в салон и из-за спинки кресла поднял  с резинового коврика пустую бутылку. Поставил на капот. Секунду подумал.    
А-А! Есть!  Сердечки в целлофане! Я быстро разорвал пакет и не обнаружил клейкой стороны, зато  из пакета выпали невидимые прежде нитяные петельки! Словно я только что опять ухватился за нить!  Так их же можно не клеить! Их же нужно   повесить!
Как-то  я подвозил Алевтину, и она   небрежно осмотрела потолок салона у зеркальца, не нашла чего-то - и сделала неутешительный для себя вывод. Я-то не знал, что это не липучки, а она, видимо, знала! Повешу завтра же, - решил я.  Но сначала положу на капот, что и сделал – уместив на железе рядом с  зеленой  бутылкой.
Зеленая тетрадь.   - ДОБРО
              Ключ от квартиры.  - КРОВ
                Ключ от машины   -  КОНЬ
                Бутылка.          -   ДРУЖБА
     сердечки.  -     ЛЮБОВЬ
Опять нырнул в салон и достал из-под заднего стекла «Науку и жизнь». Торжественно положил впритык к стеклу.    Но этого показалось недостаточным – я ведь   ни разу не причащался журналом. Поэтому я   взял с полки томик Бунина – положил на журнал.   Невежливо, неправильно про лауреата  забывать.
Зеленая тетрадь.   - ДОБРО
              Ключ от квартиры.  - КРОВ
                Ключ от машины   -  КОНЬ
  Бутылка.          -   ДРУЖБА
     Сердечки.  -     ЛЮБОВЬ
                Бунин и «Наука и жизнь».  -  ПРИЧАСТИЕ
Перевел взгляд выше  -  там, на стекле, прижатая щеткой дворника бумажка.    Указивка               
                «ТОВАРОМ «
Словно на палубе  авианосца выстроились   в боевом порядке крылатые сущности…   
Томление  ушло, теперь меня охватило  предвкушение. Я к чему-то подбирался.  Словно за мной   возник настоящий шаман,  неслышно перехвативший управление моими членами.  Это он разложил предметы в нужном порядке, и … нарочно сделал ошибку.  Потому что только ошибка может   указать на    то, чего  сейчас не хватает...  На главное.
Я снова пригляделся к двум рукавам…  А где ошибка?
Добро                Фигня 1
          Кров                Фигня 2
                Конь                Фигня 3
                Дружба                Фигня 4
                Любовь                Фигня 5
                …..                Фигня 6
                Причастие                Фигня 7
                ВЗДОР
Конечно же!   СЛУЖБУ-то я и забыл! Службу!
«Забыл» или ее «съели»?
И снова я поднял глаза к оврагу, изумрудному разрезу. Неровный лес по макушкам  еще горел углем, еще цеплял его   алый закат, еще трепетала  красным жаром недогоревшая полоса листвы, словно приглашая – скорей, скорей! Я сейчас   уйду в небо, и главное ты не успеешь!»
«что «скорей?» - пробормотал я.
«Скорей используй меня!» -
«А как использовать-то?»
Если  бы я был великаном, я бы мог   протянул сигарету – и подкурил о закат…
«А  ты   не великан?
Зеленая тетрадь.   - ДОБРО
              Ключ от квартиры.  - КРОВ
                Ключ от машины   -  КОНЬ
***
Я беспомощно заозирался, глядя   на ряды маши, на вагончик, елочки за синей рабицей, плотной шеренгой заслоняющих стоянку от мира… На горящие, уже вот-вот  и погаснущие алые макушки рощи … пару белых перьев брошенных кем-то из темноты космоса  на красное стекло неба…
И было полное ощущение свершившегося предательства. Когда ты живешь-живешь, недоволен жизнью, тоскуешь… и не ведаешь, что ты на самом деле – предан. И вдруг тебе открывается АРТЕФАКТ. Точней, его отсутствие. Что значит, это самое свидетельство…
Короче,  что-то должно быть на месте службы. Что-то ведь тут «взлетало». Я ведь начинал работу и ремонты – именно чтобы службы – взлетала. Я ведь ей жил! Я надеялся! И у меня были причины! У меня
БЫЛА-БЫЛА-БЫЛА СКАЗКА СЛУЖБЫ!!!