Экзамен

Металлический гул бил в затылок увесистым молотом: Бумм.. Бумм... Бумм...
Как же больно, чёрт возьми!
Оскар схватился руками за голову, неловко повернулся на жёсткой каменной скамейке и окончательно проснулся.
Затёкшее во сне тело пробирал холод, во рту стоял мерзкий вкус. Дома вокруг были совершенно не знакомы. В мгновение память восстановила картину прошедшего дня, и настроение стало ещё хуже. Экзамен, профессор Йоханссен и скрытое презрение в голосе старого зануды:
"Вам никогда не стать химиком, Оскар Лейтис! "
Потом он бродил по улицам, где-то с кем-то пил, пока алкоголь и усталость не свалили его.
Кофе бы сейчас! Оскар зябко по;жился. Колокол в голове не умолкал.
— Молодой человек, могу я предложить вам кружечку кофе? — кто-то тронул парня за плечо.
Невысокий старик в нелепом берете махнул рукой в сторону открытой двери. На скромной медной табличке значилось: Часовщик.
Оскар пробормотал благодарность и вошёл внутрь.
Так вот откуда этот  колокольный звон в голове! Десятки, а то и сотни самых разнообразных часов окружили студента своим тиканьем и монотонный стуком. Часы стояли на полках, висели на стенах и лежали на массивном деревянном столе.
Хозяин налил дымящийся кофе себе и гостю, и вскоре парень рассказывал  свою историю. Про стойкое отвращение к химии,  про заваленный экзамен...
Старик внимательно слушал, кивал головой, изредка задавая вопросы.
—Зачем же заниматься нелюбимым делом?
—Желание отца. После смерти матери он мечтал о лекарстве, которое излечивало бы от любых болезней.
Оскару попался именно тот билет, которого он не учил. Вот знать бы заранее...
— Вы уверены? — тёмные глаза часовщика пытливо смотрели в лицо студента
— В чём?
— В том, что хотели бы знать заранее свой билет и изменить результат экзамена? И свою жизнь.
— Конечно! Я хотел бы сдать этот экзамен, стать фармацевтом и изобрести что-нибудь этакое... И увидеть лицо этого Йоханссена лет через двадцать, — невольный смешок скривил губы парня.
— Это можно устроить. Главное— не пожалеть потом,— старик подошёл к старинным напольным часам в углу комнаты. За стеклянной дверцей виделся  двойной циферблат, наложенный один на другой. По кругу одного из них размещались обычные цифры, по кругу другого— непонятные символы. И ещё у этих часов было четыре стрелки.
Оскар уже стоял рядом и с любопятством заглядывал через плечо хозяина.
Часовщик установил самую большую стрелку на время, соответствующее текущему году. Вторую стрелку, поменьше — на число, обозначающую месяц. Стрелки же другого циферблата были установлены на двадцать лет вперёд.
— А теперь смотрите не отрываясь, — часовщик качнул блестящий маятник.
— И всё?
— Всё.
В глубине часового механизма что-то скрипнуло, заскрежетали шестерёнки. По комнате прокатился низкий гул, будто внутри шкафа прятался колокол с огромным языком.
Бумм! Бумм! Буммм!.. Звук накрыл с головой и сбил с ног. Часы били уже в двадцатый раз, когда парень почувствовал, что теряет сознание.
Очнулся он в полной тишине. Старика в комнате не было, только две кружки из-под кофе стояли на столе.
Оскар решительно шагнул на улицу, машинально нажав на кнопку брелока в кармане. Отозвался новенький Вольво, припаркованный под окном часовой мастерской. Оскар привычно сел на водительское место— из зеркала на него смотрел респектабельный мужчина средних лет.  Автомобиль развернулся и неспеша покинул узкую улочку в Старом городе.

По дороге в офис Оскар листал свою память, будто  взятую напрокат библиотечную книгу. Двадцать лет назад он всё-таки сдал злополучный экзамен, и профессор Йоханссен, задумчиво повертев в руках авторучку, поставил ему "отлично".
Потом удачно сложилась  карьера и жизнь вообще.
Он создал свою фармацевтическую компанию и запатентовал препарат для будущих матерей, известный как "Эйч Си— happy child ". Грамотная реклама и связи сделали своё дело: все крупнейшие перинатальные центры страны активно внедряли препарат. Пока через несколько лет не проявились побочки, которые вначале никто не связал с приёмом "Эйч Си". Все эти врождённые физические уродства и умственная отсталость разной степени. Компанию Лейтиса трясло от судебных исков.
Зазвонил мобильник. Это был Эдвард— лучший друг со студенческих времён. Из трубки звучал полный отчаянья голос:
—У Милли опять срыв. Она вышла с Птичкой на балкон и обещала ей полетать...И если бы я не вернулся домой за случайно забытой папкой...
Оскар слушал сбивчивый рассказ Эда и сжимал мобильник так, будто хотел  его раздавить. Милли, жена Эдварда, страдала депрессией после того, как их дочь родилась с кистями рук, растущими прямо из плеч. Крылышки— называла их Милли. Она тоже принимала "Эйч Си", так как считалась позднородящей и хотела улучшить свой материнский потенциал.
Оскар честно предупреждал, что увлекаться препаратом не стоит. Прошло слишком мало времени для окончательных выводов, несмотря на официальные результаты испытаний. Но Милли поглощала "Эйч Си" усиленными дозами,тайком, ещё задолго до беременности.
Оскару тяжело было видеть малышку, которая, впрочем, росла спокойным и ласковым ребёнком и радостно махала "крылышками" , улыбаясь ему при встрече.
 А Милли снова предприняла попытку суицида. И снова Эд кричал в трубку. Он не обвинял Оскара. Он просто жаловался и плакал. А Оскар пытался найти нужные слова и не находил.
По второй линии звонила секретарша:
—Мистер Лейтис, у нашего офиса снова пикет! Эти активисты из "Защиты материнства" митингуют с утра. А полиция бездействует! Думаю, вам небезопасно тут появляться. Может, встречу с партнёрами перенести на завтра?
—Ничего не надо переносить, я буду,— ответил шеф и отключился.
Толпа у входа в офис была как никогда агрессивной. Люди размахивали плакатами с призывами "Лейтиса— под суд" и скандировали:
—Верните здоровье наших детей!
А в у них в руках были фотографии. Крупным планом. Жуткие фото.
Оскара  заметили, окружили и стали раскачивать машину, пытаясь достать виновника всех их несчастий. Он не успел заблокировать дверь и вскоре лежал на асфальте, а чужие беспощадные руки дёргали и били его, а ноги пинали по рёбрам и животу.
Подоспели стражи порядка. Заслышав вой полицейской сирены, толпа мгновенно рассосалась. На земле остались валяться плакаты и фотографии маленьких уродцев.
Да ещё очень пожилой господин со смутно знакомым лицом стоял и смотрел на пострадавшего. Он ничего не держал в руках и ничего не говорил. Просто смотрел в глаза избитому человеку.
"Вам никогда не стать химиком, Оскар Лейтис!"— возникла в голове фраза.

— Нет, никаких заявлений,— устало отмахнулся Оскар от настойчивого комиссара, прижимая салфетку к разбитым губам.
Он хотел только одного: принять душ и переодеться в чистую рубашку.
—Мистер Лейтис, может, чашку кофе? — секретарша не могла сообразить, что же ей делать в такой ситуации, чтобы быть полезной.
—Лучше кружку!— бросил ей раздражённо шеф и вдруг вспомнил. Кружка кофе. Ну конечно же!
Глава компании бросился вон, хлопнув дверью перед самым носом секретарши.
Он долго не мог найти нужную улицу в Старом городе. То сворачивал не туда, то попадал в тупик. Наконец оставил машину и пошёл пешком. Оскар слышал, как на переднем сиденье разрывается брошенный мобильник.
Вот она, эта улица. А вот и нужный дом. И скамейка на месте. И табличка. Но на двери висел огромный ржавый замок, а давно не мытые окна смотрели мутными бельмами стёкол.
Оскар оглянулся вокруг, чтобы расспросить кого-то о часовщике. Но переулок словно вымер — ни души.
Тогда он поднял с земли половинку кирпича и ударил по стеклу. Никто не вышел из соседних домов, не выглянул в окно и не вызвал полицию. Оскар ударил ещё раз и ещё. Затем перелез через подоконник и оказался в темной затхлой комнате, заваленной каким- то мусором и обломками мебели. Ни хозяина, ни каких-либо признаков жизни.
Сердце его похолодело. Неужели всё напрасно?
И тут он увидел часы. Высокий резной шкаф стоял в том же углу, поблёскивая тусклой полировкой. На ватных ногах мужчина подошёл и открыл стеклянную дверь.
Как там делал часовщик? Самые большие стрелки на цифры года. Дальше — среднюю, на число месяца.
Не торопиться, только не торопиться!
Дрожащей рукой Оскар выставил остальные стрелки напротив нужных символов, отсчитав на двадцать лет назад и качнул тяжёлый маятник.

Студент Оскар Лейтис неторопливо шёл по берегу канала и щурился на редкое в этом  городе солнце. В ушах ещё стоял скрипучий голос профессора Йоханссена и почему-то монотонный гул, похожий на удары колокола. Экзамен он снова завалил, и пересдача ему не светила. Но никакого сожаления парень не испытывал. Он подошёл к парапету и, вынув из кармана студенческий билет, бросил его в воду.