Оно

  Очень далеко, на самом краю Вселенной, где космос уже заканчивается с надписью «Выхода нет», появилось Оно. Нет, не «ОНО» в смысле ужасное чудище, а просто… оно.
Не слишком большое, но и не маленькое. Не злое, но и не так чтобы доброжелательное. Типичный представитель неопределённого существования.
  Что делало? Кто его знает. Ничего. Но с чувством, с расстановкой. Для чего существовало? Да так, по привычке.
Откуда появилось? Возможно, споткнулось о реальность и вывалилось наружу. И вот Оно было. Без зрителей, без аплодисментов и без малейшего плана. И, надо признать, справлялось с этим вполне неплохо.
  Оно осматривалось. Ну… как осматривалось? Скорее, пыталось осматриваться. Ведь ни глаз, ни поворотной головы у него не было. Ни зеркала заднего вида, ни даже перископа. Но мы, вежливые рассказчики, скажем. «Смотрело».
  А что видело? Правильно. Ничего. Ни света, ни тьмы, ни даже забытой парящей картошки. Всё выглядело так, будто кто-то выключил реальность за неуплату. Оно образно говоря, моргнуло. И продолжило созерцать безупречную, равнодушную пустоту.
  Так о чём мы? А, ну да. Никого не было. И знаете что? Это было даже к лучшему.

— Отлично, — подумало Оно. — Никаких соседей, очередей и звонков с неизвестных номеров.

  Оно смотрело по сторонам, ну, насколько позволяло отсутствие глаз. Созерцало, как одна за другой появляются и исчезают галактики. Будто кто-то листает каналы и не может выбрать сериал.
  Иногда Оно играло на струнах Вселенной. Настраивало, щипало, баловалось. А потом, не найдя толковых инструкций, решило взять дело в свои руки. Так появился первый бестселлер космологических масштабов. «Теория струн. От первого пинка до Большого взрыва. Самоучитель для терпеливых».
Никто его не читал. Потому что никого ещё не было. Но книга всё равно получила внутреннюю премию в категории «Лучшая книга, написанная вне времени». И без надежды на читателя. Что, впрочем, только прибавило ей веса.
  Но всё хорошее, как водится, имеет мерзкую привычку заканчиваться. Причём обязательно в самый неудобный момент, например, когда только начал привыкать. Сколько длилось это «хорошо» не скажет даже календарь из будущего. Само Оно молчит. То ли из скромности, то ли из принципа. А других свидетелей, как назло, не предусмотрено. Ни комиссии, ни жалобной книги.

— Мать твою, — сказало Оно.

  Просто так. Без цели. Или от удивления. Кто его знает. И тут.  Шмяк! Словно кто-то разорвал упаковку с реальностью, и оттуда выполз голос. Медленно. Скрипуче. С усталостью эпохи.

— Ну что тебе ещё? — прозвучало откуда-то, где обычно хранят забытые вселенные.

— Кто ты вообще?! — пискнуло Оно.

Голос фыркнул.

— Сама ж позвала. «Мать твою», сказала? Вот и я. Твоя мать. Хотела пафоса? Получай родство космического масштаба.

— Я?.. Я это просто…

— Неважно. Здесь каждое слово это вызов. И вообще, раз позвала, теперь убирай. Мать уже здесь.

  Оно зависло. Примерно, как зависает космический компьютер, когда встречает парадокс.

— У меня есть… мать?!

— Ну а как ты думало? У каждого должно быть хоть что-то, объясняющее его странности.

  Оно попыталось кинуться в объятия. Не получилось. Плотности не хватило.

— Мама! Ты пришла! Я... я всегда это чувствовало!

— Полегче, — фыркнула Мать. — Во-первых, я никуда не уходила. Во-вторых, не прижимайся. Мы ещё даже не определили уровень метафизической совместимости.

— А отец?.. Он тоже есть?

— Наверняка. Где-то. Возможно, он занят изобретением другой реальности. Или пьёт чай с чёрной дырой. Но, честно говоря, хватит уже. Я здесь. И, поверь, для катастрофы космического масштаба одной Матери вполне достаточно.

  Оно аккуратно смахнуло слезу. Та, конечно, оказалась не просто слезой, а сразу пылевой туманностью. С характером. Пока Оно моргало, в её центре уже крутилась звёздная система. С планетами, приливами и парой характерных спутников. Ну, как водится. Поплакал, и натворил.

— Ну давай, дитятко моё звёздное, выкладывай, — сказала Мать и устроилась поудобнее, как всякая уважающая себя Мать Мироздания.

  Слегка повела рукой, и рядом возник чайник с кипящей туманностью. Оно поёрзало (если это можно так назвать) и приготовилось говорить.

— Всё началось, когда я впервые задумалось о собственной идентичности… — начало Оно.

  И тут понеслось. Про одиночество в абсолютном вакууме. Про бессмысленные галактики. Про звёзды, которые не слушаются. И про туманности, которые капризны, как подростки в фазе сверхновой. Мать кивала, хмыкала, изредка подливала себе чай. Потому что знала, когда вселенная страдает лучше просто слушать.
  Сначала всё было прекрасно. Так прекрасно, что даже скучновато. Пустота идеальная. Никто не шумит, никто не создаёт временных парадоксов на ровном месте. Но стоило расслабиться. И вот уже мимо пролетает бродячая галактика, размахивая рукавами, как турист с плохой ориентацией в пространстве. Следом, чёрная дыра, которая, очевидно, решила устроить шопинг. А потом всё пошло совсем не по плану.
  Одни норовят чего-то отщипнуть, другие вселиться. И вообще, с каких пор менеджмент мироздания это дело, с которым приходят люди?
  А потом появился он. Фокусник. Из тех, что и кролика вытащит, и Вселенную заодно. Сначала шутки, фокусы, кролики. А потом бах! И новая Вселенная. Без лицензии, между прочим. Одна, глядишь, сбежала. Другая взорвалась. То Большой взрыв, то Малый. Ощущение, что репетирует космический фейерверк на корпоратив. Ну честно, без системы, без логики. А уборщица одна. Оно.
  Не успело Оно выставить одного гостя за космический порог, как тут же, здрасьте, новая напасть.

— Колун какой-то объявился, — буркнуло Оно.

— Колун? — переспросила Мать. — Ты что, дрова колоть собралось?

— Какие ещё дрова?..

— Ну ты ж само сказало — колун. А это, между прочим, строго по дереву.

Оно вздохнуло:

— Тьфу ты, не колун… Клоун. Хотя, честно говоря, и это комплимент. Называет себя философом. А на деле ходячая аномалия в гриме.

  Он появился с тем изяществом, с каким появляются только фокусники, налоги и катастрофы. Никто не знал, откуда он взялся, возможно, даже он сам. Говорят, был один такой. Шастал по мирам с котом наперевес. Ну, не буквально с котом. С его идеей. Посадит в ящик, закроет крышку, и начинается.
Жив? Мёртв? Полужив? Полумёртв? Скажите, кто в здравом уме рассуждает сам с собой о коте, который, простите, даже не мяукнул? И главное, ящик не открывает. Боится. Видимо, что кот первым его и осудит.
  Ну понятно, если где-то под деревом, в академии, в легком хитоне и с тяжёлым видом прогуливается Платон… И вдруг, будто невзначай, спрашивает учеников:
— А скажет ли кто, есть ли жизнь на Марсе?
  Первый ученик бледнеет, второй краснеет, третий лезет под скамейку, возможно, именно там жизнь уже нашлась. А Платон задумчиво жмурится, подкидывает в воздух шишку, вдруг она упадёт не вниз, а прямо в идею?
  А тут кот. Чёрный? Ну допустим. Тогда ещё можно. Сидит, бывало, и размышляет сам с собой:
«Вот был у меня кот. Сажал, помню. В ящик. А теперь что? Есть он? Или уже всё? Если открыть, может, он там. Спит. Или злится. Или… уже не злится вовсе. А если открыть, и он выскочит? Злой, голодный, с когтями. А если не открыть? А он там мёртв. И я, получается, труп вожу. Ну красота, конечно. Нет, ну серьёзно, это уже какой-то котоэкзистенциализм».
  Сначала он просто говорил о коте. Потом — за кота. А потом стало казаться, что кот говорит через него. Когда он нарисовал портрет кота на потолке девятого измерения мы поняли. Всё. Срочно выдали направление в альтернативную реальность. Пусть теперь там решают. Кот ли он, ящик ли… или квантовая шутка самой Вселенной.
  А потом пришёл агроном. С серьёзным видом. С мотыгой.

— У вас тут торсионные поля, — говорит. — Перекопать надо.

И перекопал. Что сажал, не говорит. Только ухмыляется.

— А у меня, матушка, уже руки опускаются. Устала. То коты, то клоуны, теперь вот с мотыгой носятся. Покоя хочется. Хотя бы на выходные.

Матушка вздохнула так, что две галактики унесло в гиперпространство.

— Где ж теперь покой-то найти?

Подумала. Осмотрелась.

— Ну, если только там, — кивнула она в сторону такой дали, что даже мысль туда не долетала без пересадки. — Вон на окраине ближайшей Вселенной. За чёрной дырой, налево.

— А это точно безопасно? — неуверенно переспросило Оно.

— Безопасно? Там даже хаос задом пятится. Так что, если не боишься вечной тишины и философов-отшельников — вперёд.

— Видишь вон ту голубую точку? — спросила Матушка, указывая пальцем, от которого отшатнулась пара комет.

Оно кивнуло. Видело. Пока не понимало.

— Планетка новая. Свежая, из Вселенского инкубатора. Жизнь только началась. Бегающие, пищащие, в шкурах. Ни интернета, ни стирки. Скукота смертная.

— Скукота? — Оно аж подпрыгнуло. — Так это же прекрасно! То, что надо!

— Прямо сейчас вызову тебе курьера, — вздохнула Матушка, доставая что-то похожее на квантовый смартфон. — Только не спугни неандертальцев. Они у нас ещё в тестовом режиме.

  В пространстве что-то громко чихнуло, хрюкнуло и выдало транспорт. Если бы у фантазии была эрозия, она выглядела бы именно так.

— Это... он? — неуверенно спросило Оно, глядя на транспорт, явно собранный с закрытыми глазами и из подручных парадоксов.

— Курьер, — подтвердила Мать. — Мигрант. С соседней Вселенной. Опыта, минус десять. Но ходит исправно. Почти.

— Лишь бы быстрее! — вскричало Оно и запрыгнуло внутрь чего-то, что подозрительно напоминало холодильник от прабабушки.

— Только помни. Можешь вселиться в кого угодно. Мамонта, тигра... В дикаря не советую. Мозг есть, но он в аренде.

— Подходит!

— Ах да, — Мать почесала за ухом, не имея уха. — До тебя уже кое-кто туда поехал. Не вернулся. Никто. Никогда.

Курьер затрясся, издал звук, похожий на «следующая станция — Земля», и исчез.
Матушка тяжело вздохнула и, разметав своей усталостью несколько комет, растворилась.
А Земля, как ни в чём не бывало, крутилась дальше. Пока не стало... чуть интересней.