Грета. Глава 3. Переводчица

Осень 1933 года пахла дождем и холодным железом. Поезд, шипя паром, полз сквозь Альпы, и Грета, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрела на проплывающие мимо вершины. Она была здесь чужой. Двадцатиоднолетняя секретарь из Унтертюркхайма, на своей первой серьезной миссии, в компании седовласых инженеров во главе с герром Штайнером. Их цель — санаторий в швейцарском Лугано. Их задача — навестить Рудольфа Караччиолу.
Для Греты это имя было легендой с гоночных плакатов. Но шесть месяцев назад, на Гран-при Монако, легенда разбилась о стену. Теперь он был просто пациентом, о котором ходили страшные слухи: раздробленное бедро, угроза ампутации, конец карьеры.
Палата в санатории пахла лекарствами, дорогими сигарами и отчаянием. Караччиола лежал на высокой кровати, и его нога, закованная в массивный гипс, была подвешена на сложной системе блоков. От героя с фотографий не осталось и следа. Перед ними был измученный болью мужчина с ввалившимися глазами и серым, как дорожная пыль, лицом. Рядом с кроватью сидела его жена, Шарлотта. Красивая, сильная женщина, которая улыбалась гостям, но в её глазах застыла бесконечная усталость.
— Руди, мы все верим в тебя, — начал герр Штайнер, нарушая неловкую тишину. — Завод ждет твоего возвращения.
— К черту веру, Штайнер, — голос Караччиолы был хриплым, безжизненным. — Машина. Говорим о новой машине. W25. Я читал отчеты. Вы всё делаете не так.
Начался разговор, который Грета не забудет никогда. Это был диалог слепого с глухим.
— Она должна быть острее на входе в поворот, — говорил Караччиола, глядя в потолок. — Но не нервной. Она должна помогать тебе доворачивать, а не бороться с тобой. Как будто она читает твои мысли на полсекунды раньше…
— Руди, я не понимаю, — раздражённо отвечал Штайнер, раскладывая на столике чертежи. — Что значит «помогает»? Нам нужно изменить Nachlaufwinkel? Увеличить жёсткость рамы? Говори на языке цифр, а не поэзии!
Стена непонимания росла с каждой минутой. Инженеры мыслили допусками и градусами. Гонщик, не знающий, сможет ли он снова ходить, пытался передать то, что нельзя измерить — ощущение машины кончиками пальцев.
Грета молча сидела в углу с блокнотом, её обязанностью было вести протокол. Но она не просто записывала. Она слушала. И она понимала обоих. Она видела уравнения за образами Караччиолы и чувствовала физику за цифрами Штайнера. Она видела мост между двумя мирами.
И она решилась.
— Простите, герр Штайнер… герр Караччиола… — её голос прозвучал в наступившей паузе неестественно громко. Все головы повернулись к ней.
Грета почувствовала, как у нее пересохло во рту.;— Я думаю, герр Караччиола имеет в виду, что если мы немного изменим геометрию задней подвески для достижения эффекта пассивного подруливания при крене, это даст ему то самое чувство «помощи».
Она встала и подошла к столику. Пальцем, который слегка дрожал, она указала на чертеж.;— Но чтобы компенсировать возможную избыточную поворачиваемость, которую он называет «нервозностью», нужно будет слегка увеличить вынос передней оси. Совсем немного. Это даст остроту без потери стабильности.
В комнате повисла оглушительная тишина. Штайнер снял очки и протер их, глядя на молодую секретаршу так, словно видел её впервые.
А Караччиола медленно повернул голову. Его пустые, затуманенные болью глаза вдруг сфокусировались на Грете. В них мелькнул огонек. Огонек узнавания. Он услышан. Впервые за эти полгода его кто-то по-настоящему услышал.
— Да, — прошептал он. — Именно так.;Он посмотрел на неё долго, изучающе.;— Как вас зовут, фройляйн?
Они уже были представлены, но этот вопрос был другим. Он знакомился с ней заново.
На обратном пути, в поезде, герр Штайнер долго молчал, а потом сказал, глядя в окно:;— Завтра утром, Грета, я жду вас у себя в кабинете. Мы поговорим о вашем переводе. Из секретариата в конструкторское бюро.
Грета лишь кивнула. Она смотрела на пролетающие мимо горы и думала не о своей будущей карьере. Она думала о Шарлотте, чьи руки так крепко сжимали руку мужа. И о том, что настоящая цена скорости измеряется не в километрах в час, а в тихих, бессонных ночах у больничной койки. Это был её первый и главный урок.