Выход из тупика

Размышлять о самоликвидации полковник начал давно. Причиной тому была старость.

Да, старость, и чтобы такая причина не казалась странной, следует осознать, что некоторые обыденные вещи, незаметные для рождённых ползать, иногда абсолютно неприемлемы для тех, кто рождён летать.

Полковник КГБ Агапов был рождён не просто летать, а летать высоко. Ну как — высоко? Начальство, конечно, летает выше, но это уж так положено, этого не изменить. А вот равных среди равных Владимир Сергеевич не имел. Пока был молод.

Но пришла старость. Пришла старость, и вдруг поплыли буквы в служебных документах, сделав их нечитаемыми без очков. Пришла старость, и полетели в «молоко» пули при сдаче нормативов по огневой подготовке. Пришла старость, и появилось пузцо, а вместе с ним и намёк на одышку. Пришла старость, и превратились в ад занятия рукопашкой. Именно на одном из таких занятий и созрело окончательное решение.

В тот день, как всегда в последнее время, его спарринг-партнёром выступал малохольный капитан Скворцов из отдела статистики. Проявляя понимание, руководитель занятий вот уже полгода как неизменно ставил этого слабого бойца полковнику в пару, и несмотря на возраст, Агапову обычно не составляло труда одолеть ботаника. Однако, в этот раз Скворцов не захотел жевать сопли, а вдруг попёр и попёр. Не прошло и двух минут боя, как молодой капитан свалил соперника с ног и применил болевой приём, чем вынудил полковника заколотить рукой по полу, взывая к пощаде.

Конечно же, срамота. И хуже всего было то, что в зале находилась майор Кольцова, сотрудница, с которой Владимир Сергеевич долгое время состоял в неформальных отношениях. Состоял, разумеется, тайно: служебные романы в конторе не поощрялись. Хотя, если вдуматься, какие от конторы могут быть тайны; наверняка все всё знали. Так или иначе, была любовь, спокойная и взаимная, и длилась она года два с половиной. А потом… потом Анна Ивановна начала вдруг как-то отдаляться от Владимира Сергеевича, как-то, что ли, охладевать. Встречи их постепенно сошли на нет, и остались они в конечном итоге, как говорится, друзьями.

Сначала Агапов уверял себя в том, что Анечка тупо ушла к другому. Например, к Разумовскому. Или к самому Лейкину. Или ещё к кому. Резоны? Ну, мало ли их бывает. У Лейкина, например, денег больше. А у Разумовского, может, хер толще, кто его знает.

Но затем полковник понял простую вещь: возлюбленная ушла не к кому-то, а от него. Всё ж двадцать лет разницы, чего ж тут хотеть, вполне объяснимый поступок молодой бабы. Ну да, было дело, увлеклась, и довольно надолго, но время-то идёт, и оно не щадит; как только песок из любовничка посыпался — так сразу и всё. Как там? Прошла любовь, завяли помидоры.

И вот теперь майор Кольцова имеет возможность лишний раз убедиться в правильности того, что разорвала отношения с этим достойным, но пожилым мужчиной. Ну какие могут быть отношения с тем, кого даже такой тюфяк как Скворцов способен бросить на пол будто мешок с говном?.. Никаких.

А ведь когда-то он спал с ней. А ведь когда-то он в одиночку мог расправиться с пятерыми такими Скворцовыми как с тараканами на кухонном столе.

Обидно?.. Нет, пожалуй. Закат жизни — он именно такой, у всех одинаковый. Здесь всё по-честному, здесь не на что обижаться.

Но, чёрт побери, больно.



* * *



Вечером того же дня, сидя у себя в домашнем кабинете, Владимир Сергеевич произвёл своего рода калькуляцию. Вытащив из ящика стола чистый лист бумаги, он провёл поперёк него карандашную линию; верхнюю половину озаглавил «ДОВОДЫ ЗА», нижнюю — «ДОВОДЫ ПРОТИВ». Немного подумал и принялся заполнять разделы, а когда закончил, получилось следующее:



«ДОВОДЫ ЗА»:

1. Возрастная, а потому необратимая утрата важной части профессиональных навыков.

2. В связи с п.1 моральная невозможность продолжать службу и необходимость подать рапорт на увольнение.

3. Полное отсутствие каких-либо полезных обществу умений, не связанных с профессиональной деятельностью.

4. В связи с п.3 отсутствие понимания того, что делать на пенсии.

5. Вследствие вышеизложенного предстоящее безделье и паразитирование на теле Социалистической Родины.

___________________________________________________________

«ДОВОДЫ ПРОТИВ»:

1. Наличие семьи и обязанностей по отношению к ней.

2. Общее противоречие поступка моральному кодексу строителя коммунизма.



Владимир Сергеевич отложил карандаш в сторону. Получалось 5 : 2 в пользу самоликвидации. Это хорошо. Определённость всегда хорошо. Но… вдруг вспомнилась из каких-то академических дисциплин такая штучка как «вес», и что, если у компонентов второго списка веса на порядок больше, чем у первого? Другими словами, что, если пять доводов «за» не перетягивают двух «против», просто потому что доводы «против» гораздо более существенны?

Агапов побарабанил пальцами по столу. Что ж, к дополнительному анализу вводных офицеру КГБ не привыкать.

Итак. Раздел «ПРОТИВ», пункт первый, семья и обязанности. Это очень серьезный пункт, который не обойти. Но. Обойти его нельзя лишь в том случае, если и семья как семья, и обязанности как обязанности. Ну, то есть, когда семеро по лавкам и жена беременна восьмым. И всех надо кормить.

Но у него-то малость не так. Да, формально он женат на звезде экрана, красивой и бесплодной, однако он не видел её уже… — а кстати, сколько? — в общем, долго. Живёт жена у поклонника, какого-то завмага, который настолько к ней добр, что подарил новую «Волгу». Давно, конечно, следовало спросить с ОБХСС за этого дядю, да всё руки не доходили. Ну, в общем… какая, нахер, семья, какие обязанности?

Пункт два, моральный кодекс. Тоже крепкий орешек, однако… однако, если задуматься над сутью этого кодекса, то она таки в том, чтобы строить коммунизм, поэтому кодекс так и называется. А нужен ли коммунизму пожилой строитель? Не нужен: он только мешает, путается у молодых под ногами. Выходит, что и этот аргумент так себе. А посему 5 : 2 — оно и есть 5 : 2.

Полковник Агапов встал со стула, скомкал исписанный лист и сжёг его в пепельнице. Затем достал из ящика свежий и, размашисто написав на нём «Просьба не разыскивать!», оставил лежать на столе.



* * *



Ранним утром следующего дня Владимир Сергеевич уже сидел в купейном вагоне пассажирского поезда Москва-Минск. Никаких вещей у него с собой не было, поскольку целью поездки вещи не предусматривались. Не было на полковнике и форменного обмундирования; вместо формы — импортный спортивный костюм с серебристым отливом. Этот костюм, когда-то подаренный Анной Ивановной, сидел на Владимире Сергеевиче необычайно хорошо, но сейчас немного съезжала набок куртка, потому как правый её карман оттягивал заряженный наградной пистолет — штука тяжелая. В левом же кармане лежали вещи лёгкие: удостоверение и схваченный резинкой рулончик червонцев — и то и другое на всякий случай.

Дорожную карту самоликвидации полковник продумал загодя и тщательно. В Смоленске он пересядет на местный пригородный поезд, отправляющийся до станции Владимирский Тупик, конечной на одноколейной ветке, что уходит на север от основной ж.д. магистрали. Этот Тупик — затерянный в болотистых лесах посёлок, где живёт человек сто, и поезд, состоящий из трёх вагонов, ходит туда раз в сутки. Впрочем, «ходит» — сказано слишком сильно: не ходит, а ползёт, преодолевая семьдесят километров за два с лишним часа; постоит в Тупике чуть-чуть — и обратно. По крайней мере, так было раньше, когда вагоны таскал ещё паровоз, а в юной жизни хватало места для развлечений; впервые Агапов побывал в этих местах лет тридцать назад, в составе молодежной туристической группы.

От посёлка придётся ещё час-полтора идти пешком по узкоколейке, проложенной к местам лесоразработок. Вполне вероятно, что лесоразработки давно уже не ведутся, и узкоколейка не действует, но это неважно: вряд ли путь настолько зарос, что по нему невозможно передвигаться. Час-полтора ходьбы, он удалится от посёлка километра на три и остановится возле какого-нибудь болотистого озерца — там их много. Он спустится с насыпи, проломится сквозь заросли всякой дряни и зайдёт по пояс в затянутую ряской воду. Скорее всего, это окажется не так просто: ноги будут вязнуть в илистом дне, а торчащие из воды коряги преграждать путь; но он, тем не менее, сделает это. Он зайдёт в воду по пояс, а если получится, то и глубже. И на этом — всё. Выстрел в висок или в рот, и топь поглотит его мёртвое тело. И никто никогда не найдёт его. Никто и никогда — в этом вся соль мероприятия, именно этим и отличается самоликвидация от самоубийства на кухне. Достойное, ни к чему никого не обязывающее исчезновение, и трупная вонь не побеспокоит соседей. Главное, не забыть заранее вытащить пистолет из кармана.

Агапов закрыл глаза и запрокинул голову, ткнувшись затылком в перегородку купе.

Да. Всё должно произойти именно так и никак иначе. План, конечно, не идеален, но и не плох. И если исключить всякую трудновыполнимую экзотику вроде посмертного растворения тела в азотной кислоте, то лучшего варианта самоликвидации просто не найти.



* * *



Когда он прибыл в Тупик, времени было около двух пополудни.

За тридцать лет в посёлке мало что изменилось, глухомань осталась глухоманью. Всё те же старые избы, всё те же деревянные заборы, и куры — не те же, но такие же как прежде — всё так же разгуливали по заросшим травою улочкам. С какого-то двора вдруг донёсся запах чего-то жареного, и Агапов, спешивший в сторону узкоколейки, невольно остановился: совершенно некстати о себе заявил голод.

«Надо было пожрать прежде чем приступать к делу! — сделал себе выговор полковник. — А то чёрт-те что получается. Вместо того, чтобы в последние минуты жизни думать о Ленине, я думаю о том, как бы набить живот!.. Ну уж нет, потерпишь!»

Через несколько минут, однако, он рассудил иначе: «А почему бы, собственно, и не перекусить?.. Сейчас без пяти два, стемнеет не раньше девяти, на выполнение задачи целая куча времени. Зайду в магазин, возьму, если есть, колбасы, хлеба. Нет колбасы — возьму тушёнки. Ну и бутылёк, естественно, как не выпить за успех операции…»

Подумав так, полковник развернулся и пошел по дороге вспять, направляясь к кирпичному домику с вывеской «Продукты». Подойдя к нему, он обнаружил, что магазин закрыт, возможно всё ещё на обед, несмотря на то, что шёл уже третий час; на обед ли? Перед запертой дверью стояла долговязая баба в резиновых сапогах и армейской плащ-палатке.

— Ща придёт, — мельком оглянувшись на Агапова, сказала она. — Зинка никогда вовремя не открывает. Ни с утра, ни после обеда.

— Точно придёт? — усомнился полковник.

— Конечно придёт, куда денется. Она ж у себя дома кушает, вот и задерживается… А вы не местный? — баба развернулась и с любопытством посмотрела на Владимира Сергеевича.

— А что, похож на не местного? — уклонился тот от прямого ответа.

— Конечно похож. Тем более, местных-то я всех знаю.

— Что ж тогда спрашиваете.

— А что, и спросить нельзя?

— Можно.

— Ну вот и спросила.

Разговор иссяк. Минут через десять появилась Зинка.

— Скопились тут… — раздражённо буркнула она, отпирая дверь и проходя в магазин.

Баба в плащ-палатке поспешила следом за продавщицей, а Владимир Сергеевич — нет: помещение внутри было крошечным, поэтому он решил дождаться своей очереди на улице.

Весьма скоро из магазина раздались крикливые голоса:

— Ну чё ты мне суёшь-то?!

— А чё?

— Через плечо!

— Чё не так-то, Зин?!

— Чё ты мне даёшь?!

— Как чё?! Деньги!

— Сколько ты их даёшь?!

— Как сколько? Два шестьдесят, бутылка Агдама.

— Два ***сят! Глаза разуй! Это что, по-твоему, шестьдесят копеек?!

Секундная пауза.

— Ой, да… Сослепу не разглядела. Думала двугривенные, а это, оказывается, трёшки…

— Ага. Думала она. Зальют с утра глаза, а потом думают.

— Послушай, Зинуль… Отпусти, а?.. Сколько не хватает — я тебе потом занесу… А?..

— Нет!

— Ну пожалуйста…

— Нет, я сказала! Следующий!!

Баба в плащ-палатке вышла из магазина, лицо её омрачала печаль. Даже не взглянув в сторону Владимира Сергеевича, направилась куда-то прочь.

Полковник зашёл внутрь помещения. Это был типичный сельский магазинчик на все случаи жизни, в котором помимо продуктов что только не продавалось.

— Здравствуйте. Водочка у вас какая?

— Только «Пшеничная». Десять рублей ровно.

— Отлично. И покушать что-нибудь. Хлеб есть?

— Пока нет, должны подвезти.

— А колбаса?

— «Охотничья». Одну коляску в руки.

— А она большая?

— Смотрите сами, всё на витрине.

— Ага… Н-да, маловата. А две не отпустите?

— Я же сказала. Одну коляску в руки.

Агапов достал из кармана рулон червонцев и высвободил из-под резинки две купюры.

— А так? Одну за водку, другую — за две колбасы. Без сдачи. Пойдёт?

Зинка внимательно посмотрела на Владимира Сергеевича и молча взяла деньги. Потом так же молча положила на прилавок две «Охотничьих» и поставила рядом водку.

— Отлично! А стаканчики бумажные у вас есть?

Продолжая безмолвствовать, продавщица принесла стопку стаканчиков.

— Вот спасибо. Сколько за них?

— Для вас бесплатно.



* * *



Свою последнюю трапезу полковник решил провести в небольшом березнячке, что имел место быть позади магазина, рядом с железной дорогой. Существовала немалая вероятность того, что березнячок загажен, однако добравшись до него, Агапов с удовлетворением отметил, что это не так: ни окурков, ни презервативов; даже битых бутылок — и тех не было.

Выбрав берёзу потолще, Владимир Сергеевич убрал вокруг неё валежник и положил под корни свои покупки, а сам сел рядом на землю и прислонился спиной к стволу. Затем открыл бутылку, вынул из стопки один стаканчик и налил половину. Принять, однако, не успел.

— Дядь, а дядь! Налей и мне граммулечку!

Агапов не удивился, нечто подобное он ожидал. Даже не поворачивая головы, он знал, что сбоку от него стоит баба в плащ-палатке.

— Не помню, чтоб у меня была племянница, — пресно пошутил он. Чуть помолчав, добавил: — И почему сразу на ты?

— На ты, на вы — какая разница. Налей, дядь, трубы горят!.. Налей, не то ща подохну!..

По своей природе полковник был добр. Поэтому он отлепил второй стаканчик, плеснул в него на два пальца водки и протянул умирающей:

— На.

Баба присела на землю рядом с Агаповым, взяла стаканчик и опрокинула его себе в рот не поморщившись.

— Бери колбасу, закусывай, — Владимир Сергеевич указал пальцем на одну из колясок.

— Ух ты. Я уж и забыла когда её ела. И чё, не жалко?

— Нет.

— Хороший ты человек, Вова, — сказала баба, вгрызаясь с жадностью в колбасу.

На этот раз Агапов удивился.

— Как ты поняла, что я Вова? — спросил после некоторого молчания.

— А не знаю. Так как-то. Вижу, что ты Вова — и всё. Бабка моя ясно видела, это у меня от неё, наверное. Не всякий раз, но иногда и я что-то вижу… Плеснёшь ещё?

— Попробуй тебе не плеснуть. Ещё в жабу какую-нибудь превратишь! — сострил полковник, наливая водки в подставленный стакан. Оторопь прошла. Ясновидение, ага. Владимир — очень распространённое имя, и попасть пальцем в небо может кто угодно.

— Да ну тебя! В жабу! Я такого не умею, — улыбнулась баба, показав неожиданно ровные зубы. — А чего сам не пьёшь?.. Давай за знакомство, меня Варварой зовут, можно просто Варя… Ну?.. Давай, что ли?..

— Давай, — согласился Владимир Сергеевич.

Чокнулись, выпили, молча занялись колбасой.

— Не моё, конечно, дело, — сказала Варвара после того как они приняли ещё дважды, — а всё же: что ты тут забыл? У тебя ж на лбу написано, что ты с Москвы.

Агапов промолчал.

— Не, без обид. Не хочешь — не говори. Просто городские сюда редко заглядывают. Интересно всё-таки.

Агапов продолжал молчать.

— Ну чё? Зачем приехал-то? Не скажешь, что ли?

— Сама узнай. Ты ж ясновидящая, — подколол Владимир Сергеевич назойливую бабу.

Варвара перестала жевать, посмотрела на Агапова долгим взглядом, и полковнику вдруг пришло на ум книжное выражение «женщина со следами былой красоты». Прямой нос, брови дугою, разрез глаз такой… интересный. Есть, правда, во всём этом какая-то, что ли, помятость, но это и понятно, алкоголичка ведь. Да и не молодая уже — лет сорок пять, не меньше.

— Ты правда этого хочешь?

— Хочу чего?

— Чтоб я сказала тебе зачем ты сюда приехал.

Агапов ухмыльнулся:

— Валяй. Почему бы нет.

— Давай сюда ладонь.

Владимир Сергеевич протянул собутыльнице правую ладонь, и та, коснувшись её кончиками пальцев, некоторое время молча сидела с закрытыми глазами. Потом, убрав руку, долго смотрела куда-то в сторону.

— Ну чё? — спросил полковник.

— Ничё. Не получается.

Агапов хмыкнул.

— А знаешь почему не получается? — спросила Варвара.

— Нет.

— Выпили мало — вот почему.

— А, вон оно что.

— Не лыбься. Раз говорю — так и есть.

— Мы ж почти целый пузырь сожрали, — Владимир Сергеевич взял бутылку за горлышко и потряс плескавшимися на дне остатками водки.

— Ну и что, всё равно мало. Надо пойти ещё одну взять.

Полковник посмотрел на часы: без пятнадцати четыре. Время пока есть, до темноты далеко, но какой смысл чего-то выжидать? Покушал, выпил, пора делом заняться. А для этого необходимо избавиться от этой бабы.

— Ну, раз говоришь надо, значит надо. Тогда уж сходи и возьми сразу парочку, на всякий случай. Ну и там… колбаски, сырку, чего хочешь, в общем. Заплатишь сколько нужно, остальное назад принесёшь, — сказал он, вручая бабе рулон червонцев.

Расчёт был прост. В рулоне рублей триста — таких денег она не держала в руках за всю свою жизнь. Соблазн украсть их будет не просто велик, он будет непреодолим. И баба вместе с деньгами свалит. Исчезнет, канет в небытие, растворится. А он не спеша пойдёт заниматься делом.

— Давай, я мигом!

Не поведя и бровью, Варвара взяла червонцы, вскочила на ноги и потрусила в сторону магазина.

— Не торопись! — крикнул ей вдогонку Владимир Сергеевич и завалился на спину, положив под голову руки; захотелось напоследок чуть-чуть полежать.

Взгляд его встретил подвижную мишуру берёзовых листьев. Дул небольшой ветерок, и сквозь светло-зелёную рябь проглядывало пасмурное июньское небо; стрекотали птички.

«В последний раз всем этим любуюсь», — отметил про себя Владимир Сергеевич, ничего особенного при этом не почувствовав.



* * *



— Ничего себе дела!.. Ну вот ты дал!.. Хорош дрыхнуть, Вов!.. Слышь, кому говорю?.. Вставай давай!..

Агапов проснулся. Открыл глаза, поднял руку и посмотрел на часы. Спал он долго — уже было без пяти восемь. Рядом на корточках сидела Варвара и трясла его за плечо, а подле неё стояла набитая чем-то сумка.

— Это опять ты, — буркнул полковник, приподнимаясь с земли.

— Конечно я, а ты кого ждал? Папу Римского?

— Что там? — Владимир Сергеевич указал подбородком на сумку.

— Как что. Пожрать купила, сам же сказал. И водки, естественно.

— М, понятно. Послушай… Варвара, да?

— Варвара, да. Забыл уже?

— Послушай, Варвара. Мне вообще-то уже некогда.

— С чего ты взял?

— Как это с чего. Просто некогда. Поэтому ты сама тут… выпей, покушай. А мне пора.

— Да не, Вов, не пора. Время у тебя ещё есть, — Варвара вытащила из сумки разделочную доску и кухонный нож; оттуда же появились четыре бутылки — две водки и два лимонада, а также кусок сырого мяса килограмма на полтора. — Я вот подумала: а чего б нам с тобой шашлычку не погрызть? Уж коль пошла такая пьянка, как говорится. Ну, мяса-то в магазине не купишь, поэтому я у Зинки только хлеб, бухло и запивку взяла, а за остальным к Петровне сходила, ей сын из города харчи возит. Она старенькая, почти не ест, вот и насовала мне всего. Пришлось заплатить ей, конечно. Червонец. Ты на это добро не давал, но… ты ведь не сердишься, Вов?

— Нет, — буркнул Владимир Сергеевич.

— Ну и правильно. А бабки твои почти все целы, я только тридцатку потратила. На вот, держи.

Варвара протянула полковнику деньги. Тот молча убрал их в карман и глухо поинтересовался:

— Откуда знаешь?

— Что знаю?

— Что время у меня ещё есть.

— А чего там знать. Тебе ж только до трясины дойти — так это долго ли. Если часика через два пойдёшь, в болото ещё засветло успеешь… Ты вот что, Вов. Я тут костёр разведу, мясо порежу, а ты иди-ка пока прутков наломай. Шампуры-то я не стала покупать, деньги переводить. А прутки, смотри, чтоб сырые были, абы какие не пойдут. Вон там ивнячок — видишь? — туда сходи.

— Не торопись, — хмуро сказал полковник. — Похоже, подруга, ты всё-таки знаешь что именно я собираюсь делать в болоте.

— Знаю, конечно, — баба пожала плечом.

— А что ж врала что не знаешь?

— Чтоб шашлыка пожрать! — усмехнулась Варвара и принялась ломать с бер;зы сухие ветки. — Да ты не волнуйся, Вов. Чего ты так напрягся-то? Что ты там собрался делать — это только между тобой и Богом. Я в такие вещи не лезу. И ничего никому не скажу, уж будь спокоен… Ну? Чего стоишь? Дуй за прутьями и приходи с костром помогать, а то и впрямь до темноты не успеем.



* * *



«Старая развалина! — мысленно ругал себя полковник, ломая в ивняке прутья. – Старая, никчёмная развалина!.. Надо же было так раскинуть от стакана водки!»

Во-первых, он не сумел просчитать бабу. С чего-то решил, что она исчезнет с его деньгами. А вот кабы не водка… то есть, кабы не старость, почуял бы профессиональной чуйкой, что баба-то с принципами, красть не станет.

Во-вторых, заснул. Отпердел как дед на завалинке!.. Стыдоба.

Самое неприятное, однако, состояло в том, что теперь о завершении начатого не могло быть и речи: осведомлённость пьянчужки о его намерениях полностью провалила операцию. Если быть точнее, провалил он её сам, когда допустил контакт с бабой; не следовало даже приближаться к магазину, покуда возле него кто-то находился. Не говоря уж о том, что сама идея перекусить перед смертью — прихоть старого слабака. А поверить словам этой Варвары и рассчитывать на то, что она ничего никому не скажет — это, знаете ли, непрофессионально. Да если б и в самом деле ничего и никому, сама-то она знает. Откуда — неважно. А он знает, что знает она; и разве это можно назвать чистой работой? Разве такой должна быть последняя операция?.. Не-ет, уж как-нибудь в другой раз. В другой раз и в другом месте.

Ну а сейчас что? Сейчас нужно идти на просёлок и стоять там, махать червонцем в надежде на то, что какой-нибудь грузовик поедет в сторону города; поезд отсюда теперь только завтра. Да, именно так: побыстрей закругляться с бабой и идти на просёлок.



* * *



— На вот тебе твои прутки, а я всё же пойду, — решительно произнёс полковник, кладя под берёзу пучок ивовых веточек.

Уже вовсю горел костёр, на газетке лежало нарезанное кусками мясо, а на разделочной доске — несколько бутербродов с чем-то серым, вероятно с печенью трески. Рыжим отражением пламени мерцала в стаканчиках водка.

«А баба-то расторопная», — вдруг подумал Агапов.

Варвара перестала ворошить палкой угли и посмотрела на Владимира Сергеевича.

— Что ж, вольному воля, иди коль решил. На посошок выпьешь?

— Выпью, чего б не выпить.

Стаканчики оказались почти полными, доза получилась увесистой, и в пищеводе заполыхало. Агапов шумно выдохнул, схватил бутерброд и, откусив большой кусок, принялся жевать. Действительно, печень трески.

— Ты присядь, чего стоять-то. В ногах правды нет, — сказала баба и, словно подавая пример, опустилась на землю рядом с берёзой.

— Да мне это… Пора мне.

— Не-а. Не пора. В трясину — да — было бы в самый раз, дык ты ж в неё решил не ходить. А в город, Вова, вечерами у нас не ездят… Сколько там времени-то? — баба тоже взяла бутерброд.

Полковник посмотрел на часы.

— Половина девятого.

— Ну видишь. Теперь только завтра. С ранья Пашка молоко на базар повезёт, тебя и захватит.

— А если ему денег дать? Чтоб прям щас меня отвёз.

— Не, не поедет.

— А, вон оно как. Ну, тогда найдутся методы убеждения и помимо денег, — жёстко произнес Владимир Сергеевич.

— Дурак ты, Вова, — засмеялась баба, снова удивив полковника хорошими зубами. — Думаешь, ксива твоя решит любую проблему?.. Бухой он щас, Пашка-то, лыка не вяжет, только к утру протрезвеет. Ну что поделать. Все имеют право на отдых, не одни мы с тобой.

— А кроме него никого?.. Кто мог бы меня в город, я имею в виду, — спросил Агапов, присаживаясь рядом с Варварой.

— Не, Вов, считай никого, — ответила та и, взяв с газеты кусок мяса, пронзила его прутком.

Довольно долго собутыльники молчали. Покуда они так молчали, хмельная благодать снизошла на Владимира Сергеевича, и на лице его заиграла умиротворённая улыбка.

Не, а чего?.. Всё нормально. Не получилось в этот раз — получится в следующий. Такого рода задачи не требуют безотлагательного решения. Как поёт Высоцкий, «в гости к Богу не бывает опозданий…» Да. А потому ничего не попишешь, придётся вам, товарищ генерал-майор Лейкин, ещё немножко потерпеть старого пердуна Агапова. Подождать, пока он подготовит новую операцию. И уж её он, будьте уверены, проведёт успешно, на те же грабли не наступит. Как только заметит на горизонте бабу, так сразу же рррраз! — и в укрытие, пока она не исчезнет. Да. А то ишь… Ишь… Не, ну баба-то не виновата, сам дурак… Баба здесь ни при чём, да. И вообще она, эта Варвара, кажется, женщина неплохая: честная, не воровка. А что пьяница… — ну так что ж? — в деревнях все пьют…

— Вот ты говоришь: теперь только ут… утром. Ну, допустим. А ночевать где прикажешь? — нарушил молчание полковник; язык его слегка заплетался.

Продолжая нанизывать мясо на прутья, Варвара отвечала:

— А где хочешь. Хочешь — прям здесь. Сейчас ночи короткие. Глазом не успеешь моргнуть, как рассветёт. А я, так и быть, тебе компанию составлю…

— А может это… к тебе пойдём?..

— Я женщина порядочная, мужиков к себе не вожу, — хихикнула баба.

— Да какой из меня мужик, — в сердцах махнул рукою Владимир Сергеевич. — Это я так, чтоб под открытым небом не спать.

— Да поняла я, Вов, поняла… К сожалению, ничем помочь не смогу. Нет у меня своего угла, вот в чём дело-то.

— Это как?

— А вот так. Был, да сплыл. Много чего было. И всё сплыло.

Агапов поморщился: сейчас последует типовой рассказ о невинной загубленной жизни. О том, как судьба-злодейка отняла всё, а взамен оставила только водку. Все забулдыги рассказывают приблизительно одну и ту же историю.

Но Варвара не сказала больше ни слова. Соорудив из сучьев вокруг костра некое подобие мангала, она положила сверху четыре прутка с мясом и принялась их вертеть — всё молча. Молчал и полковник. Так прошло пять минут, десять, пятнадцать. Ситуация становилась всё более дурацкой. Наконец Агапов не выдержал:

— Ну давай уже, рассказывай.

— Ты о чём, Вов?

— Сама знаешь о чём. Уж коль сказала «А» — говори «Б». Что там у тебя было, что сплыло — всё выкладывай. Как говорится, расскажи мне, Варвара, как ты до жизни такой докатилась.

— Какой такой?

— Забулдыжной, вот какой. Ты ж раньше не приставала к первому встречному чтобы тебе налили. Ты ж раньше нормальной бабой была, Варь. Я же вижу. А? Что у тебя стряслось, рассказывай.

Варвара долго не отвечала. Потом, усмехнувшись, сказала:

— Оно тебе надо, Вов?.. Я сдуру ляпнула, а ты и уцепился. Ну какая тебе разница что у меня да как.

— Да мне-то разницы никакой, конечно. Но мы ж с тобой тут до утра сидеть собрались. И о чём разговаривать будем? О видах на урожай?

— Ладно, расскажу, раз тебе интересно. Только налей сначала.

Полковник налил по полстакана, и на этом вторая бутылка закончилась. Выпили, занюхали рукавом — бутерброды уже были съедены, а мясо ещё не созрело. Не меняясь в лице, Варвара ровным голосом произнесла:

— Да рассказывать-то, Вов, особо нечего. Горе у меня случилось. Два года назад. Изба сгорела. А в ней муж и ребёнок. Открывай следующую.

Владимир Сергеевич поджал губы и покивал головой:

— Соболезную… Погоди, не гони со следующей… И сколько ребёнку… было?

— Четыре годика. Сын.

Агапов удивлённо посмотрел на Варвару.

— Что смотришь? Думал я старуха?.. А мне, Вова, и тридцати ещё нет. Осенью будет, если доживу.

— Н-да… Выглядишь ты, честно говоря, так себе.

— Да мне плевать.

И собутыльники надолго умолкли.



* * *



— Как тебе мясо? По-моему, самый раз.

— А-а-атличное мясо, Варь! То, что доктор прописал. А доктора, они, знаешь, ***вого не пропишут. Вернее — как? Пропишут, если пидарасы. Но я таких почти не убивал… тьфу, бля. Я таких почти и не видал, я имею в виду. Вот. А в основном они а-а-ахуенное мясо прописывают!..

— Совсем ты, Вов, пить не умеешь. Несёшь какую-то чушь.

— Я-то?.. Ну да, не умею. Вернее, умею, но не особо… А что?.. Если пить не умеет — так сразу и не мужик, что ли?..

— Я этого не говорила.

— Ясен *** ты этого не говорила. Ты вообще нихуя не говорила. Ну… горе у тебя, да. Соболезную. А так вообще — кто ты, что ты — хуй тебя знает… Шифруешься знатно!.. Я, блять, чекист со стажем — и не могу тебя просчитать!.. Вот кто ты, Варь, а?..

— Ну кто, кто. Человек.

— Ага, человек… Ну да, человек. Я тоже человек. Это ты нихуя нового мне сейчас не сообщила… Там у нас осталось ещё что-нибудь?

— По-моему, тебе хватит, Вов.

— Цыц, женщина! Я сам решу когда хватит. Наливай давай!

Варвара молча разлила остатки водки по стаканам. Третья пустая бутылка легла на траву рядом с двумя предыдущими.

— Не чокаясь! — строго сказал Агапов. — Помянем, Варя, близких тебе людей…

— Так поминали уже.

— И чё?.. Ещё раз помянем!

— Ну давай помянем… Спасибо тебе, Вов.



* * *



В половине второго ночи пошёл дождь. Не очень сильный, но неприятный, не по-летнему холодный. Уже давно дремавшие собутыльники проснулись; костер успел потухнуть, но было достаточно светло.

— Кажется, это надолго, — сказал Агапов несколько протрезвевшим голосом. — Нужно под крышу перебираться пока насквозь не промокли. Слышь чего говорю, Варь?

— Где я тебе её возьму, эту крышу, — отвечала ему приятельница.

— Ну ты же местная, должна знать. Дома у тебя нет, но где-то же ты ночуешь! Не на улице ж, верно?

— Зимой председатель в клуб пускает. А летом — да, на улице. Ты думал для чего я эту хрень на себе таскаю?.. Ща залезем под неё, и никакой дождь не страшен… Иди-ка подержи вот здесь.

Агапов помог бабе превратить плащ в палатку, но залезать под брезент не стал.

— Иди сюда. Чего ты там мокнешь.

— Да не. Я уж тут как-нибудь.

— Иди, говорю. Тут места хватает.

— Не.

— Постой. Ты чего, брезгуешь, что ли?.. Раз бездомная — значит немытая, грязная?.. Да я через день моюсь, чтоб ты знал! Когда в душ пустят, а когда и в баню. Люди-то у нас добрые, Вов.

— Да не, при чём тут… — смутился полковник.

— Ну так и залазь, коль ни при чём. Только не вздумай приставать.

— Больно нужно, — буркнул Владимир Сергеевич, залезая под брезент и укладываясь на землю рядом с Варварой.

— Ложись ближе, не съем я тебя! А то бок намокнет.

Агапов придвинулся поближе. Плечо его при этом коснулось плеча Варвары.

«Что верно — то верно, люди у нас добрые, — подумал он. — Чужая абсолютно баба, а смотри: заботу проявляет!..»

Под шум дождя полковник уже отходил в мир сна, когда Варвара тронула его за руку:

— Не спишь?

— Нет ещё.

— Вов… Можно тебя попросить об одной вещи?

— Нельзя. У меня уж год как не стоит.

— Я не об этом, дурак.

— А о чём тогда?

— Вов… Застрели меня, а?

Агапов не ответил. Довольно долгое время один лишь стук капель о брезент нарушал тишину. Потом Варвара начала всхлипывать и сквозь плач зашептала:

— Я не пьяная дура, я понимаю о чём прошу… О таком… о таком не просят… Кому это нужно — брать грех на душу?.. Но ты… ты ведь и сам хотел… И грех для тебя не грех… Для тебя только справедливость существует… А разве это несправедливо — убить человека когда он сам этого хочет?.. Когда он просит тебя об этом… Когда у него давно уж нет сил чтобы жить…

Варвара тихо завыла. Верный своей рассудительности полковник ответил ей так:

— Желание понятное, тут даже не о чем спорить. Но… Если давно уж нет сил чтобы жить, то… что мешало тебе…

— Не могу я сама, Вов, — со слезами перебила его Варвара. — Несколько раз собиралась, и… не могу… Страшно… Да и потом — как?.. Повеситься?.. Не могу… Как представлю себе, что меня из петли вынимают — синюю, обоссавшуюся, с вываленным языком… Не могу, Вов… Я всё-таки женщина… А ты… ты так здорово всё придумал!.. Хлоп — и всё… И нет ни тебя, ни твоего тела… И не перед кем стыдиться с того свету… Пойдём, а?.. Пойдём туда вместе, Вов!.. Меня кончишь, а сам уж как знаешь… Пойдём, Вов, прошу тебя!.. Умоляю!..

Варвара снова завыла.

— Прекрати голосить! — приказал Агапов, поворачиваясь к ней спиной. — Утром посмотрим. А сейчас будем спать.

Но сон к полковнику не приходил. Лёжа на боку с закрытыми глазами, Владимир Сергеевич усиленно размышлял.



* * *



С одной стороны, такой поворот дела заново открывал захлопнувшиеся было возможности. Если пристрелить эту бабу, то что мешает затем пристрелить себя? Ведь если её ликвидировать, то исчезнет и фактор чьей-то осведомлённости об операции, а это значит, что операцию можно завершить штатным образом, как и планировалось, не откладывая её на потом. И это… большой соблазн.

Но с другой стороны, отнять у человека жизнь из соображений собственной выгоды… Это немыслимо. Это полностью противоречит кодексу чести советского офицера.

Хотя… Что значит «отнять»? Слово «отнять» предполагает насильственное действие, и разве в данном случае речь идёт о каком-то насилии?.. Напротив, в данном случае просят — даже не просят, а умоляют забрать эту жизнь…

Н-да, оправдание так себе. Потому что «отнимать» и «забирать по просьбе» сводятся к одному: «лишать». А лишить человека жизни имеет право лишь суд. Ну или бог — для кого существует бог. А он… он не то и не другое. Поэтому нет, нет и нет.

Однако… существует ещё и третья точка зрения на проблему. Каковы могут быть последствия того, что он ей сейчас откажет? Ведь баба нормальной уже не станет. Ведь баба рано или поздно свихнётся, если уже не свихнулась. И что тогда?.. Хорошо, если успеет сдохнуть прежде чем натворит что-нибудь. А если нет?.. Что способна выкинуть полоумная баба в слепом желании отомстить судьбе, кого и что способна она обвинить в своем несчастье?.. Даже страшно себе представить, это может быть что угодно.

Поэтому решено. Сначала её, потом себя.



* * *



— Спасибо тебе, плащик, послужил ты мне верой и правдой… Найдёшь себе нового хозяина и ему послужишь… Я правильно делаю, что здесь его оставляю?.. А то в нём долго идти тяжело… Да и зачем он теперь? Сейчас вроде бы распогодилось, а что потом — уже и неважно. Верно, Вов?

Без плащ-палатки долговязая Варвара оказалась стройной бабой, одетой в клетчатую шерстяную рубашку и серого цвета рейтузы, от которых полковник тщательно отводил взгляд.

— Всё верно, оставь его здесь. И болтай поменьше, не на прогулку собрались, — строго сказал он и, чуть помолчав, добавил: — Когда выйдем на просеку с узкоколейкой, я пойду первым, а ты пойдёшь следом на расстоянии двадцати-тридцати шагов. Твоя задача периодически оглядываться и следить за тем, чтобы сзади тебя никого не было. Если что — немедленно сообщить мне. Крайне маловероятно, что появятся какие-то хвосты, но… бдительность прежде всего. Всё ясно?

Варвара кивнула, и собутыльники, тронувшись в путь, вскоре достигли узкоколейки. Голова у Агапова болела нещадно, содержимое желудка просилось наружу, но более всего полковник страдал от жажды. «Ничего. Вот дойдём, уж там напьюсь перед смертью», — тешил себя мыслью Владимир Сергеевич. Несколько раз он оборачивался посмотреть идёт ли Варвара: не сдрейфила ль баба, не соскочила ли? Но та неизменно маячила сзади — в двадцати-тридцати шагах, как и было ей сказано.

Через какое-то время в зарослях кустов по бокам от насыпи начали появляться затопленные водой низины, обширные и судя по всему достаточно глубокие. В принципе можно было уже останавливаться, но Агапов продолжал идти: чем дальше зайдёшь, тем меньше вероятность того, что в посёлке услышат выстрелы.

Наконец он решил, что хватит. Судя по солнцу, времени было часов девять, а сказать более точно не представлялось возможным: часы на руке остановились ещё ночью. («Даже часы забыл завести, старый пьяный пердун!.. Ну ничего, семь бед — один ответ, скоро уж всё закончится»)

— Вот и пришли, Варюх. Где-то здесь мы с тобой и кончимся. Выбирай где тебе больше нравится. Слева? Справа?

— Уже пришли? — Варвара догнала Владимира Сергеевича. — Так быстро?

На лице её читались растерянность и испуг.

— Ну не весь день же идти… Ты чего, Варюх? Передумала?

— Нет… Нет, конечно…

— Тогда говори где.

Варвара затравленно огляделась по сторонам.

— Не знаю, Вов… Наверное, вон там, да?.. Кажется, там красивее всего… Как думаешь?..



* * *



Убить бабу оказалось не так просто.

Несколько раз полковник подносил к виску её дуло пистолета, но не решался давить на спусковой крючок, и рука сама по себе опускалась.

Уже несколько минут они стояли по пояс в ледяной воде, стуча зубами от холода. Сама не своя от страха, Варвара обнимала полковника обеими руками и прижималась лицом к груди его, что несколько мешало выполнению задачи. Приходилось сгибать руку в запястье, а кто ж так стреляет. Это могло повлиять на траекторию пули, и… не дай бог выстрел окажется не смертельным.

— Варь, а Варь, — Агапов погладил бабу по голове. — Мне так не с руки. Отодвинься чуть-чуть, а?

— Нет, — пискнула та и ещё крепче вцепилась в полковника.

— Ну хоть лицо тогда подними. А то может криво пойти.

Варвара подняла лицо. Глаза её были закрыты, веки дрожали, по правой щеке медленно катилась слезинка.

— Ох ты ж… — вдруг подавился вздохом полковник.

То ли так хорошо светило июньское солнышко, то ли ещё что, но Владимир Сергеевич вдруг с изумлением и поразительной ясностью увидал, что никакая перед ним не баба, а молодая женщина, девушка. А для него так и вовсе девчонка.

И… её нужно убить? Зачем?

Но самым неожиданным — и, чёрт возьми, приятным — было порядком уже подзабытое ощущение огня в чреслах — это в ледяной-то воде. Да и вообще, взглянув на Варвару, Владимир Сергеевич неожиданно почувствовал себя… не то чтобы юнцом, но лет на десять моложе. Именно это, наверное, и решило исход дела.

— Так!! Всё!!

— Что всё, Володя? — Варвара открыла глаза.

— Хватит хернёй страдать. Пошли!

Агапов убрал в карман пистолет, взял девушку за руку и потащил из трясины прочь.

— Куда мы?..

— Домой.

— Смеёшься? У меня нет дома.

— Теперь будет, — пообещал полковник.

И обещание своё сдержал.




Подмосковье, июль 2025