Не ходи к воде

Эпиграф
"Утонула девица с кручины - не землёй покроется, а водой. Тридцать лет будет жениха себе искать, пока правду не узнает"
(Из собрания П. В. Шейна, 1900 гг.)

Глава 1
Поздним июльским вечером, когда изматывающая жара сдала, наконец, свои позиции, а солнце почти закатилось за горизонт, в Ольховке появился молодой мужчина. Вся его одежда и даже старый, потрепанный годами рюкзак - все было в пыли, губы потрескались, лицо обветрилось и покраснело от жаркого солнца.  Закатанные до локтей рукава обнажали свежие царапины на запястьях. Лицо уставшее, под глазами - темные тени, будто бы следы бессонных ночей. Он двигался медленно, осторожно разглядывая улицы. Где-то вдалеке залаяла собака, в траве тихо пели сверчки.
Возле первого дома мужчина остановился, окрикнул хозяйку, припозднившуюся с вечерней дойкой. Женщина вздрогнула и удивлённо подняла глаза: чужие в деревню заходили редко, тем более в такое позднее время. Молодой человек поправил очки и неуверенно начал:
- Здравствуйте, я Антонину Михайловну ищу, подскажите, как мне её найти.
Женщина вздохнула, опустила ведро с молоком на землю и подошла чуть ближе к забору. Паренёк казался совсем безобидным, но кто их знает, этих городских.
- А чё тебе Антонина? Ты внук, что ль, еёшний? Сашка - ты че ли? Не узнаю. Кажись, не похож.
- Я, - парень запнулся, будто подбирая слова, - нет, я, я друг Сашки. Сашка рассказывал, что бабушка его знает истории всякие фольклорные, мистические.
На лице женщины отразилось недоумение.
- Мне для диссертации надо, - почти умоляюще добавил мужчина, - Меня Иван звать, Костромин Иван Николаевич. Вот, - он осторожно снял рюкзак, достал из него слегка потрепанный паспорт и, предварительно осторожно вынув из паспорта старую фотографию, протянул его собеседнице - в знак добрых намерений.
- Ладно, - несмотря на внешнюю безобидность, доверять незнакомцу было рано. - Идти вон туды прямо, четыре дома, там, эт самое, налево тропка будет, увидишь дом с зелёной крышей. Тама Антонина живёт.
Поблагодарив собеседницу, Иван не спеша побрел к нужному дому. Солнце к тому моменту уже окончательно скрылось за горизонтом, опустились сумерки, тишина стала густой, почти осязаемой. Лёгкий ветер принёс долгожданную прохладу, запах свежескошенной травы смешивался с речной влагой.
- Что ж, начало положено, - буркнул Иван сам себе под нос, устало потер глаза, и зашагал быстрее.
Тени от заката тянулись за ним, стараясь ухватиться за пятки. Ветер шептал что-то неразборчивое, но вдруг донёс отчётливое "Настя".
Иван вздрогнул и оглянулся - никого.
"Просто показалось", - подумал он, но пальцы сами собой сжали нательный крест, тот самый, что его бабушка перед смертью вложила в его ладонь.

Глава 2
Дом с зелёной крышей оказался весьма аккуратным, но ветхим - краска кое-где облупилась, ставни покосились.
Иван толкнул калитку, и та жалобно заскрипела, впуская гостя.
- Кто там? - донесся из-за двери мягкий старушечий голос.
- Здравствуйте, я, - он запнулся, будто забыл выученную фразу, - меня Сашка направил. За фольклором.
Антонина Михайловна оправдала все ожидания. Она оказалась худенькой, невысокой старушкой в цветастом платье, в морщинистых руках она сжимала вязальные спицы, у ног примостился и тихонько мурлыкал толстый рыжий кот. В доме пахло свежим хлебом, парным молоком и свечным воском, окна украшали цветастые светлые занавески, на полу и стульях - вязаные цветные коврики.
Антонина радушно приняла гостя, накормила кислыми щами и капустными пирожками, и даже постелила новое постельное белье, привезенное детьми из города и предусмотрительно отложенное "на особый случай". Дети и внуки навещали её редко, и теперь вся ее нерастраченная забота досталась случайному гостю.
- Рассказывай, внучек, зачем приехал? Я-то гостям всегда рада, да Сашка чегой-то и не предупредил даже.
- Антонина Михайловна, - Иван вдруг отложил ложку, будто еда вдруг перестала его интересовать, - Сашка говорил, вы знаете историю про... ну, про озеро? - голос его на секунду дрогнул, что не ускользнуло от внимательного взгляда старушки. Иван тут же осекся:
 - А расскажите, пожалуйста, что знаете. Сашка сказал, местные верят, что в озере мавки живут. Кто-то даже дары им носит - ленты, гребни, угощения, лишь бы не утащили за собой.
И, немного помедлив, добавил:
- Я диссертацию пишу. По славянскому фольклору.
Антонина сдвинула очки и взглянула на него поверх спиц.
- Слушай, а лицо-то у тебя какое, как будто я тебя где уже видала. Глаза… Знала я одного товарища, у его вот такие же были. Ты сам откуда будешь? Не просто так ведь явился?
Иван слегка поёжился и отвёл взгляд:
- Я из Москвы сам, Сашки вашего друг же. Для диссертации ищу истории, - повторил он, выделив слово "диссертация" и для убедительности поправил очки.
- Ну что, внучек, садись поближе, - усмехнулась Антонина - Расскажу я тебе одну историю, такую ты в своих книжках точно не найдёшь.
Иван придвинул стул поближе и, машинально поправив крестик, приготовился записывать. За окном уже совсем стемнело, и только одинокий фонарь в конце улицы не давал погрузиться в полную тьму.
Старушка отложила спицы и похлопала себя по коленям:
- Кс-кс-кс
Кот, еще минуту назад вальяжно распластанный по полу, проворно вскочил, прыгнул на колени хозяйки, подставляя свою рыжую мордашку под ее ласковые ладони. Антонина тяжело вздохнула, собираясь с мыслями и начала свой рассказ.

Глава 3
Давно это было. Жила у нас в деревне девчонка одна, Настасья. Красивая девка была, говорят, коса длиннющая, сама вся статная, да и работящая какая, родители все нарадоваться не могли. От женихов отбоя не было, с соседних деревень приезжали сватать, да отказывала она всем. А к сорок первому году, весной значится, сосватали её к нашему Василию, соседу ихнему, значит. Тоже неплохой парень был, не пьющий, работы не боялся, добрый был, да, говорят, упрямый, если что решил, так хоть кол на голове чеши, не переубедишь. К осени свадьбу обещались справить, да вот не судьба оказалась, война началась. Забрали Ваську на фронт. Сколько уж слез выплакала Настасья, сколько молилась за него, чтобы живым вернулся. К матери его ходила каждый день, письма писали Василию, по первой отвечал ещё, а потом совсем перестал. Злые языки поговаривали, не зря, мол, Настька слезы льёт, успел Василий девку-то попортить. Замуж-то не возьмёт никто теперь, у нас, знаешь, Ванютка, так принято было, чтобы по-христиански все, эх, а не то, что сейчас. Ну да не о том я, отвлеклася.
День за днем шел, писем все не было, Настасья становилась все худее, лицо у ней потемнело да осунулось от слез. Уже и победа прогремела, а вестей от Васи все никаких. Мать-то Василия, Мария Николавна, царствие небесное, что-то знала как будто, да только Настю почему-то избегать стала. Домой не приглашает, а ежели встретит на улице, то головой кивнет, да на другую сторону бежит. Уже решили все, что погиб Вася. А нет, явился через год, в 46 значит, в июле-месяце. Привёз его тогда Сан Саныч, дядька мой, давно помер уже он, а тогда шофером в колхозе работал, вот, на колхозной машине и привёз. Спрыгнул с кузова Василий, красивый, плечи широкие, гимнастерка вся в медалях, нос задрал. А тут и Настя как раз, в окно увидела, выскочила из дому, в объятия кинуться хотела, да так и застыла у ворот. Василий-то её девчушку какую-то с кузова снимал, молоденькую совсем, лет 16-ти, за талию держит её, в глаза смотрит, точно любуется. А любоваться, говорят, было чем, девченка хоть и худенькая была, да ростом не вышла, зато лицом ладная. Мария Николавна вышла встречать, нарядная, сына обнимает, целует. Толпа собралась, всем поглазеть охота. Тут-то Василий Настю и увидел. Побледнел весь, отвернулся и скорее в дом поспешил.
А поздно вечером пошёл все же к Насте своей, видать, как молодая жена уснула. Соседка видала, как он сначала в окно к ней стучал, потом, говорит, пол ночи крыльце сидели, Василий вроде как плакал, прощения просил, говорит, а уж Настя сидела ни живая, ни мертвая, только головой кивала, да вот не знай, соседка толи выдумала, толи взаправду подслушивала. А к рассвету, говорит, ушёл, так Настя вскочила, вцепилась в него, давай целовать, плакать, причитать, а Васька-то её, говорит, оттолкнул и домой пошёл.
На другой день собрал Василий молодёжь деревенскую, вечорки провести, а Настасью не пригласили к ним. Я сама-то еще девчонка была совсем, мамка не пустила меня к ним, а вот сестра моя, Валентина, упокой Господь её душу, сама лично там была и все потом рассказала. Сели во дворе, Мария Николавна стол кое-какой накрыла, Василий с молодой женой во главе стола.
- В сорок четвертом подорвались мы на мине в лесу, - начал Василий, - а Шурочка меня спасла. На себе дотащила меня до шалаша какого-то, и как только сил хватило, там травами, да отварами жизнь во мне поддерживала. Наши как раз деревню её освобождали от немцев, а она в лесу пряталась одна. Отец на фронте погиб, мать от голода сгинула. Никого нет у ней, кроме меня. Как деревню освободили, меня в госпиталь отправили, я до конца войны там и пробыл. А как встал на ноги, так первым делом поехал спасительницу свою благодарить. Так и полюбились мы с ей. Расписал нас председатель колхоза, не мог я ждать ни минуты больше, как только Шурочка согласие мне дала.
А Шура сидит, глаза в пол, улыбается. Василий руки у ней целует, да так и светится, будто на солнышке вымытый.
Бабы наши потом долго потом языками чесали, мол, не простыми травками-то девка его опоила. Так и просидели с разговорами, да с песнями до утра. А утром новости - Настасья пропала. Сказала матери, что к Васе на вечорки и домой не вернулась. Дня два искали её, да и перестали, решили, что в город убежала. А на третий день, говорят, встал Василий ночью и к озеру пошёл. А на берегу Настасья ждет его, косы распустила, на голове венок из трав сплетенный, ноги босые, сама нагая, шепотом зовёт, словно ветер в камышах шумит, руки к нему тянет, а в глазах слезы. Смутился Василий, а сам идет к ней, как завороженный. Взяла его Настя за руку, сжала крепко и к озеру ведёт, слова ласковые приговаривает.
Так и сгинул бы Василий, да Шурочка опять спасла его, услыхала, говорит, дверь затворилась, да и пошла за ним тихонько, ей уж на вечорках добрые люди рассказали, что Васька-то сосватанный был, вот и запереживала, видать. Сперва Шура пыталась так мужа удержать, да только куда там, не равны были силы, тогда уж из последней надежды "Отче наш" запела. Настя-то, как услышала, говорит, будто огнём обожглася - закричала, да как кинется в воду. Видно, крестная сила, ее, нечистую, жечь начала.
А утром Сан Саныч, царствие небесное, отвёз в город молодых, вместе с Марией Николавной. Собирались в спешке, дом бросили, он вон, в конце улицы так и стоит до сих пор, развалился уже, понятно дело.
Валентина-то моя, покойничка, один раз в городе Шуру встретила, на рынке, говорит, торгует. Глаза у нее были блеклые, будто стеклянные, да уставшие, волосы белые, как у старухи. Говорили, это от горя. Успели одного только сына народить, а позже Василий все же утоп, по пьянке в ручей упал. А перед тем, говорит, все к окну ночью подходил, да высматривал кого-то, будто гостей ждал. И сын ихний, Николка, тоже погиб, говорит. Давно уж это было-то, я уж и не помню в каком годе.
И с той поры, кто ночью у озера окажется, то Настин голос слышит, то плачет она, то смеётся, то плещется, то жалобные песни тянет. И ведь она не просто так является. В пятьдесят третьем Василия забрала, в восемьдесят третьем - Николу, сына его. Теперь вот новый срок подошёл. Не упокоится душа её, вот и ищет она каждые 30 лет нового "Василия"
Вот так-то парень, такая история.
Ладно, уже и укладываться пора, неча свет зазря жечь.

Глава 4
На другой день, едва солнце скрылось за горизонтом, Иван, несмотря на уговоры Антонины, отправился в путь.
Всю прошлую ночь его опять мучили кошмары. Женщина, бледная и изможденная стучит в окно. Свеча в стакане с солью. Травяной чай. Плачет младенец. Девчонка кладёт холодную тряпку на лоб мужчине. Старушка шепчет: "Не ходи к воде". Тёмные косы под водой... Тень над озером зовёт: "Ваня...". Вода заполняет комнату. "Ты придёшь ко мне", - слышится в журчании воды. Его тянет на дно, он цепляется за ветви, они до крови царапают его запястья...
Он видел отца, тот стоял в воде, а тёмные косы обвили его шею. "Ты следующий" - шептала ему девушка из глубины.
В груди щемило - будто кто-то звал его, тихо, но настойчиво.

Дорога к озеру, по заверению Антонины Михайловны, лежала по центральной дороге, мимо старой церкви - ее покосившиеся кресты чернели на фоне сумерек, всюду мерещились тени. Иван спешно перекрестился и, словно невзначай, прикоснулся к нательному кресту. К концу улицы тропинка сужалась, трава цеплялась за обувь, будто не пуская позднего путника дальше. Где-то хлопнула калитка, ветер донёс обрывки чьих-то голосов. Деревня уже засыпала, но сон ее был чутким - каждый шорох был на счету.
От колодца, служившего когда-то источником воды для всей деревни, а теперь давно иссохшего, вдоль покосившейся изгороди в поле уходили две вытоптанные тропы - одна вела в сторону местного кладбища, другая, утоптанная чуть меньше, как раз должна была привести к озеру. Иван помедлил на распутье, собрался с силами, глубоко вздохнул и решительно повернул направо.
Озеро казалось неглубоким, но холодным. С трех сторон его окружали заросли дикой травы, по правому берегу расположилась плакучая ива. Ветви, и вправду то тут, то там, были украшены алыми лентами. На гладкой поверхности воды отражалась луна.
Иван аккуратно спустился к прогнившим деревянным мосткам, скинул рюкзак на землю и сел на траву. На мгновение ему показалось, что он видит под водой тени.
- Выходи, Анастасия, - мужчина будто звал кого-то знакомого. Он пытался говорить твердо и уверенно, но дрожь в голосе выдавала страх. Сердце его колотилось где-то в горле, стук отдавался в ушах, по спине прошёл холодный пот, подкатила тошнота. Он попытался сглотнуть, но во рту пересохло. Тело перестало слушаться, не давая оглянуться вокруг. Ответа так и не последовало.
 Спустя несколько минут, Иван решился на вторую попытку:
- Анастасия, выходи! - голос сорвался на хрип.
Ветер внезапно стих. Луна растеклась на поверхности воды, гладкой, как зеркало. Ива, до того лениво раскачивающаяся на ветру, застыла, будто в ожидании.
- Выходи, кому говорю, Настя! - прохрипел он уже почти шепотом, пересохшее горло не давало нормально говорить.
Где-то над головой прошелестел смех:
- Кто посмел разбудить меня?
В нос ударил запах сырости, тины, мокрых волос. Иван вскочил на ноги и оглянулся. Никого.
- Ну и ну, я схожу с ума, - пронеслось в голове, - чем я думал, вообще, нужно уходить отсюда.
- Уже уходишь? - капризным тоном спросил тот же голос, - разбудил меня и уходишь?
Холодное прикосновение скользнуло по плечу - будто мокрая ветка ивы. Иван замер. В воде, рядом со его отражением, появилось другое: бледное, худое, обнаженное.
Сглотнув, он обернулся. Девушка стояла почти вплотную, прикрывая наготу длинными, чёрными, густыми волосами. Под бледной, почти прозрачной кожей синими нитями расходились по телу вены. Глаза синие, но не живые, словно подернутые белой пеленой, без зрачков, губы пыльно-розовые, пересохшие.
Девушка была прекрасной и в то же время пугающей, манящей, но отталкивающей. Она с большим интересом разглядывала нежданного гостя.
- Вааааааааня, - ее голос, будто вплетенный в шепот множества девичьих голосов, - Ваааааааанечка.
Иван отпрянул. Как она узнала, откуда она знает имя...
- Я ждала тебя…
Девушка медленно обошла Ивана кругом, мокрые волосы оставили на земле тёмный след.
- Ты такой же, как он. И твои годы сочтены, - ее голос звучал, как шелест камыша, - но разве бабушка не наказывала тебе, не ходить к воде?
Холодные пальцы сомкнулись вокруг его запястья.
- Идём со мной.
"Не ходи к воде" - прошептал ветер.
"Не ходи к воде" - прошелестела листва.
"Не ходи к воде" - будто доносилось из самой глубины.
Иван на мгновение закрыл глаза и в голове всплыл давно забытый образ.

Глава 5
Комната пахнет лекарствами и воском. На тумбочке у железной кровати стоит иконка, рядом стакан с солью, в стакане - зажжённая свеча.
- Иди попрощайся, - легонько подталкивает мама. Иван сопротивляется, ему неловко и одновременно страшно.
После небольших колебаний, он решается войти. На кровати - худенькая старушка, седая, морщинистая, изможденная.
- Ванечка, - голос её звучит неестественно. Неужели он и раньше был таким скрипучим?
- Ванечка, - повторяет старушка, - иди, сядь ко мне.
Иван послушно приземляется на край кровати и накрывает бабушкину ладонь своей. Кожа тёплая, сухая и немного шершавая.
- Ванечка... Вода её... не ходи…
Силы покидают её.
- Ванечка страшно...
- Тише, бабушка, все хорошо, - он гладит её руку.
- Не ходи к воде, - повторяет старушка, - вода её... Не ходи, слышишь? Отец твой не послушал... Все они... Я должна была отдать... Не ходи к воде... не надо...
Голова заметалась по подушке.
- Прости меня... Я испугалась... Я не хотела... А потом уж поздно...
Мама положила руку на его плечо.
- Все, Вань, иди, бабушке Шуре нужно отдохнуть.

Иван вспомнил, что тогда списал все на предсмертный бред. Ваня не понимал ее слов, шестнадцатилетний дурак! За окном лето, девчонки смеются, все купаются, и вообще, он почти накопил на мотоцикл!
Только спустя долгих 14 лет, когда начались кошмары, он решился искать ответы. Отец и дед утонули молодыми, а теперь эти сны, связанные с водой. Он чувствовал, что-то происходит, и он искал разгадку. Не ради себя. Ради сына. Ульяна, его невеста, сообщила, что ждёт ребенка.
Бесценным источником знаний оказался дедов гараж - туда после смерти бабы Шуры свезли все добро, чтобы освободить квартиру перед продажей. У матери Ивана руки так и не дошли разобрать эти завалы, а других желающих не нашлось.
Среди пожелтевших газет и старых инструментов, он нашёл ящик. Внутри - дедовы медали, несколько писем с фронта. И закрытый треугольник бумаги, так раньше складывали письма. Бумага была исчеркана, будто письмо переписывали много раз.
"Вася, прости меня. Я не хотела зла. Я прикипела к тебе, пока выхаживала, всем сердцем прикипела. А уж когда ты вернулся, красивый, благородный, я, глупая девчонка, не удержалась. Бедная сирота в порванном платье, кому ж я нужна-то такая. Я дала тебе другие травы, не те, что лечат, а те, что для сердца. Утром ты на меня глядел, как на чудо, а я все плакала, потому как знала, это не ты. А потом, когда председатель нас расписал, я уж и поверила, что так и должно быть. А потом увидела вас с Настей и поняла, что не только твою жизнь забрала. Этот грех на мне всегда будет, не отмолить мне. Прости, меня, Васютка. Твоя Шура"
Среди писем Иван нашёл и фотографию отца, молодого, весёлого. И подпись "Ольховка, 1983 год".  Иван сжал фото. Он тогда был еще мал, но отлично помнил, как плакала бабушка, когда отец собирался "в экспедицию".
"Что ж, пора и мне собираться. Для начала нужно найти где остановиться. У кого бы разузнать про местных..."

Глава 6
Иван, точно завороженный, мягко спускался по Настиным следам к воде.  Он чувствовал, как его разум цепенеет. Часть его кричала: "Беги!", но ноги сами несли его вперёд, как будто тонкие нити тянули его к воде.
— Идём… — шептала она, — мы всегда будем вместе. Вода не моя, вода чужая… Обещал, клялся… Предал меня…
Её пальцы сжимали его запястье, и холод, словно ледяная паутина, расползался по венам. 
- Я ждала его... Три года писем, пять лет молитв. Я не верила, что он погиб. А он привёз её... Я пошла к воде, я звала его, но он не пришёл. И тогда вода забрала меня, но не подарила покой... Они смеялись... "Ты теперь наша". Ты думаешь, я одна? - ее голос тонул в шепоте других, - Ты увидишь, нас много, таких же, как я, преданных и забытых… Идем со мной...
Внезапно Иван почувствовал жгучую боль, будто к груди будто приложили раскалённый добела металл - крест, что дала баба Шура! Боль выдернула его из полудремы, и он попятился назад.
- Ты тоже меня предашь? - угрожающе прошипела Настя. Лицо ее стало резким, а губы скривились в немой усмешке.
— Подожди! — Иван резко рванулся назад, одной рукой удерживая рюкзак, другой — вытаскивая из него что-то. 
Настя нахмурилась, её синие, мёртвые глаза сузились. 
— Ты такой же, как он! — её голос стал резким, - Он искал меня, спустя много лет, пьяный пришёл, смотреть тошно. Потом он снова пришёл, но другой, его сын, его кровь, Никола. Я звала и его. И вот, теперь ты... И сын твой придёт, когда настанет его черёд... 30 лет я ждала тебя, 30 лет ждала твоего отца, и еще подожду.
Но Иван уже достал фотографию — ту самую, что бережно хранил в паспорте. Пожелтевший от времени, потрескавшийся, черно-белый снимок. 
— Посмотри. 
Настя замерла. 
На фотографии она сама. 
Совсем юная, живая. Густые тёмные косы, уложенные венцом, белое платье, расшитое цветами. Глаза — ещё не синие от воды, а тёмные, глубокие, полные жизни. Она улыбалась, а рядом — Василий, крепкий, русоволосый парень в новом костюме, с гордо поднятым подбородком. 
На обороте аккуратным девичьим почерком: 
«Моему благословенному жениху Василию. Моя любовь будет беречь тебя на фронте. Навеки твоя, Анастасия»
Настя задрожала. 
— Откуда… — её голос стал тише, почти человеческим. 
— Я нашел это в гараже у деда, — прошептал Иван. — Он хранил её. Всю жизнь.
Настя медленно протянула руку, но не схватила фотографию, а едва коснулась, словно боялась рассыпать её в прах. 
— Он… он носил её с собой?
Иван не ответил. Он и сам не знал. Но знал другое. 
—  Он не забыл тебя.
Ветер стих. Вода перестала шептать. 
Настя заплакала. 
Слёзы — настоящие, горькие, — катились по её бледным щекам. 
— Я ждала его… Я забрала его... Но он не остался со мной... Его отпели...
Иван сделал шаг назад. 
— Ты можешь перестать ждать.
Настя подняла на него глаза. 
— Как?
— Прости его.
- Простить? Слишком поздно, - Настасья горько усмехнулась, а потом задумалась, покосившись на фотографию - но ведь он носил ее с собой...
Озеро вздохнуло. 
Где-то вдали, в тени ив, мелькнул силуэт — высокий мужчина в старой гимнастёрке. 
Настя обернулась. 
— Вася…?
Но там никого не было.  Только ветер, только луна, только тишина. 
- Она опоила его, - Настя засмеялась сквозь слезы, - Я к нему во сне приходила, он звал меня. Я теперь все знаю.
- Она сожалела об этом всю жизнь. Она умерла, в мучениях, в бреду, похоронив мужа и сына. Она уже сполна расплатилась за свой грех. Разве этого недостаточно?
Девушка рассмеялась. В унисон заухали совы. Поднявшийся ветер выхватил фотографию из рук.
Когда Иван обернулся, Насти уже не было. Как не было и фотографии. Ему показалось, что со дна на него смотрят глаза, десятки смеющихся глаз.
«Навеки твоя» - прошелестел ветер.
Иван бросился наутек.

Эпилог
Утром мальчишки нашли у старого колодца мужчину, бледного, изможденного, полностью седого, но живого. 
Один из мальчишек клялся потом, что видел силуэт девушки у леса, а еще мокрые следы на песке, да кто ему теперь поверит, мальчишки, они же такие фантазеры.
Позже Иван, уже оклемавшись, нашёл в кармане засохший цветок кувшинки. От прикосновения бутон рассыпался в прах, а на ладони осталось мокрое пятно.
Той ночью, он впервые за много лет проспал всю ночь. Без кошмаров.
Но под утро ему получилось, что кто-то зовёт его, тихо, как шелест воды. Не один голос, а сотни, сливающиеся воедино.
- Ваааааняяяя....
Он резко вскочил с кровати. За окном, в предрассветном тумане, шумели деревья. На подоконнике лежала мокрая ветка, повязанная красной лентой.