Прозрачный

   День начался с тишины. Не внешней – за окном как обычно гремели грузовики, – а внутренней. Он открыл глаза и не понял, где находится. Руки на одеяле. Знакомые шрамы, родинка на левой костяшке... знакомые, но ощущения «мои» не возникло. Как будто смотрел на перчатки, забытые кем-то на стуле.
«Что же это был за сон?», «Я проснулся или сон продолжается?», «Нет, это точно уже не сон, как жаль!» - Слегка ошалело он привыкал к мысли, что проснулся. Сна он не помнил, но точно знал, что ночью побывал в каких-то волшебных мирах с непостижимой логикой и невероятной красоты картинами окружающей реальности.
   «Сергей!» окликнула жена из кухни. Да, безусловно это его имя, но прозвучало оно как-то отчуждённо. Он его не то, чтобы забыл, просто как-то резко отвык от него.
   «Вставай, проспишь!» – бросила она в пространство, не глядя в его сторону. Он сел на краю кровати. Она оглянулась сквозь дверной проём, взгляд скользнул по нему, и ничего в нём не зацепило её внимания, она просто мельком глянула на него будто сквозь пыльное окно. Окончательно её взгляд остановился на настенном календаре. Четвёртое июня.
   Его жену звали Лена. Ставя чайник на кухне их однокомнатной «хрущевки», она сказала привычное, не оборачиваясь: «Сереж, хлеба купишь? Вчера забыл.»
   Он стоял в дверях кухни. Звук «Сереж» прозвучал странно безлико, как номер в очереди. Он ответил с большой задержкой. «Да... куплю,» – выдавил он. Голос был его, но словно из колодца.
   «Что-то ты бледный. Не заболел?» – спросила она, не глядя на него, доставая кружки. Вопрос был ритуальным, без ожидания настоящего ответа. Ей не нужно было его «Я», ей нужен был функционал: «объект приложения заботы» … «дать задание про хлеб».
   Чай был горячим, горьким. Но это был просто намёк на вкус. Не «любимый», не «невкусный». Просто... информация, ложащаяся на пустое место. Пустота, информационный вакуум не пугал его, но был крайне необычным.

   Выходя из дома на автопилоте, Сергей попытался отмахнуться от наваждения. Что со мной?
   Цепкий ум пытался нащупать причину необычного состояния, но ничего не находил. Ничего необычного с ним накануне не случалось, всё как всегда. Лишь сон был какой-то слишком красочный, яркий… но это всего лишь сон, да к тому же он и не запомнился.
   Дождавшись своего автобуса, Сергей сел на одно из своих любимых мест, которое было свободно. Через остановку вошла соседка, Марья Ивановна. Она всегда здоровалась. Сегодня она опустилась рядом, уставилась в телефон. Он почувствовал... нет конечно же не обиду, ему никогда не нужно было какое-то персональное отношение к нему его соседки. Ощутил он странную легкость. Как будто с него сняли ярлык узнаваемости. Ее безразличие было тотальным, естественным. Сергей зарегистрировал в своём мозгу пролетающую вскользь мимолётную мысль: «вот бы для всех стать невидимкой, хотя бы ненадолго отдохнуть от этого шумного и суетливого мира».

   Работал он в проектном отделе большой строительной компании. Не начальник, но надежный "старший по участку", заметная фигура, участвующая в реализации сложных проектов.
   Добравшись сегодня до офиса, он с удивлением обнаружил, что его стол занят. За его столом сидела новенькая стажерка, Катя, и что-то яростно печатала на его компьютере. Начальник отдела, Петр Николаевич, стоял над ней.
«...и вот этот график, Катя, очень важен. Сергей обычно... а, Сергей!» – Петр Николаевич заметил его, но удостоил лишь приветствием, никаких объяснений давать не стал. «Смотри, Катя, как Сергей это делает, поучись» - говорил он стажёрке, не обращая внимания на то, что упоминаемый в инструкции персонаж стоит рядом.
   Катя обернулась. Ее взгляд был вежливо-дежурным, пустым и невыразительным. Ни смущения, что заняла чужое место, ни интереса. Как будто он был... продолжением обстановки офиса, мебелью.
- Можно я пока тут посижу?" – спросила она у Петра Николаевича, игнорируя Сергея.  - Мой комп сегодня глючит".
- Да, да, сиди – махнул рукой начальник. - Сергей, ты уж подвинься, помоги девушке. Потерпи где-нибудь, или поработай у кульмана". Петр Николаевич говорил с ним, но смотрел на Катю, указывая на экран. Его место, его роль "старшего в группе" – растворились без следа. Он был "Сергеем" только в названии, которое уже ничего не значило для системы. Он молча отошел, сел на свободный стул у окна. Суета вокруг – звонки, споры, смех – казались немым кино. Он чувствовал себя чистым листом бумаги, на котором ничего не написано. Никто из остальных сотрудников не спросил у него, где он будет работать.
В конце концов, он отошел, но не к кульману, а к кулеру. Мимо проходил его приятель Артём, фанат "Зенита", подошел забыв поздороваться, и сразу завел: «Серый, ты вчера видел?! Этот пенальти на последней минуте... чистый развод! Я..." и внезапно остановился. Артем смотрел на Сергея, ожидая реакции – возмущения, согласия, хоть чего-то. Но внутри Сергея была тишина. Ни футбол, ни Артем, ни его возбужденное лицо – ничего не вызвало отклика. Он просто видел человека, который что-то говорит. "Да..." – пробормотал Сергей, пытаясь улыбнуться. Улыбка получилась кривой, механической.
Артем замолчал. Его лицо потеряло азарт, стало настороженным, может быть даже чуть обиженным.
- Ты чего, Серый? Обалдел? Или ты уже не со Спартаком? – попытался он пошутить, но шутка повисла в воздухе. Он ждал их привычной перепалки, которая имела место при каждом обсуждение спортивных событий. Её не случилось. Артем недовольно хмыкнул: "Ладно, не проспался, придёшь в себя – заходи, кофе попьем". Он повернулся и ушел к своему столу, больше не оглядываясь. Связь оборвалась. Сергея не просто не узнали, он не дал подпитки для привычного общения и оказался неинтересен. Более Сергей не был интересен никому, если бы он прямо сейчас ушел с работы, то этого никто бы и не заметил. Тем не менее он честно торчал на работе до вечера, всё время перебирая в голове признаки явных изменений складывающейся обстановки: и сам он как-то отстранился от своих ежедневных привычек и ритуалов, и другие изменили отношение к нему, словно он стал наполовину прозрачным.
   Стажерка за его столом его не особенно волновала, так решил шеф, так тому и быть, но вот интересно, что за голубоватое свечение в его мониторе иногда видно с некоторых углов зрения? Раньше такого эффекта он не замечал. Такое ощущение, что это свечение как-то связано с девушкой, сидящей перед монитором. Эффект был еле уловим и не занял много внимания Сергея. Проскочил, запомнился, и исчез.
   
   Дома продолжилась та же безучастность.  Лена готовила ужин. Он сидел за столом. Она говорила о ссоре с подругой, о проблемах с сантехникой, о планах на выходные. Ее слова текли мимо. Он смотрел на нее. Он видел женщину, которую когда-то любил, с которой делил жизнь. Но чувства не приходили. Не было ни тепла, ни раздражения, какое-то безучастное наблюдение. Он машинально кивал. Она вдруг замолчала, посмотрела на него пристально. "С тобой все в порядке? Ты... какой-то нездешний сегодня с утра". В ее глазах мелькнуло не беспокойство, а смущение, как перед зеркалом, которое вдруг перестало отражать.
   "А я здешний?" – подумал он. Вопрос повис в воздухе, а вместо ответа было только тихое и безучастное наблюдение за тревогой жены.
- Сережа... ты... ты как будто не в себе. Целый день. Я говорю, а ты... смотришь сквозь меня, а взгляд пустой.- Она повернулась к нему. Глаза были не злые, а... растерянные, почти испуганные.
   Он попытался собраться. "Я... здесь. Просто… наверное устал."
- Не устал! – голос ее дрогнул. - Раньше, когда ты уставал, ты орал на футбол, ворчал на работу, мог надуться... а сейчас... ты отсутствуешь. Ты тут, но... тебя нет! Как будто выключили!
   В ее глазах стояли слезы не от горя, а от непонимания. Она чувствовала пропажу не человека, вот он, человек, но не стало того, к кому она привыкла обращаться, того, кто реагировал, отвечал, был партнером. Её любовь повисла в воздухе, но ей некуда было прикрепиться. Объект исчез. Она вытерла ладонью щеку.


   Ночь. Лена уснула, отвернувшись. Сергей лежал в темноте, и тишина внутри сменялась нарастающей паникой. Разум, его острый, аналитический ум, который всегда находил решение, взбунтовался. Это не могло быть правдой! Он – Сергей Петров, инженер, муж, друг! У него есть дипломы, фотографии, паспорт! Он существует!.. «Нет, это бред. Стресс. Переутомление," – яростно думал он. "Надо собраться. Вернуться в себя."
Он повернулся к спящей Лене, осторожно обнял ее. Раньше это вызывало тепло, успокоение. Теперь – лишь ощущение теплого тела под рукой. Он попытался сгенерировать чувство: "Я люблю ее. Она моя жена." Но слова были пусты. Внутри – холодное наблюдение. "Нет. Это не Я. Это пустой жест. Я не чувствую в себе того, кем был раньше".
   Он встал, подошел к столу, открыл свой ноутбук. Запустил сложный проект, над которым бился месяц. Раньше цифры, схемы оживали в голове, рождая азарт. Теперь – это были просто пиксели на экране. Он попытался вникнуть, заставить мозг работать: "Вот ошибка в расчетах. Надо исправить. Я же лучший в этом узле!" Но азарта не было. Только усталость и полное отсутствие личной вовлеченности. Работа была чужой. "Нет. Это не я. Инженер Сергеев – это функция, которая теперь выполняется кем-то другим."
  Отложив проект, взял телефон, нашел номер Артема. Позвонил. Трубку сняли после пятого гудка.
- Серый? Ты чего, три часа ночи? – голос Артема был сонный и раздраженный.
- Артем, извини... Я... Про футбол. Ты был прав насчет пенальти, – выдавил Сергей, пытаясь вложить в голос привычную энергию спора.
   Молчание. Потом: "Сергей... Ты серьезно болен? Или бухой? Какие к черту пенальти? Иди спать!" – Щелк. Сергей смотрел на экран телефона. Попытка натянуть маску "друга" провалилась жалко и неестественно. Артем почувствовал фальшь, отсутствие настоящего него. "Нет. И друг – это тоже не я».  Мгновенно рассыпался набор общих воспоминаний и ритуалов, составлявших образ друга.

   Он подошел к зеркалу в прихожей. Смотрел на свое отражение. "Это Я. Сергей. Вот мои глаза, мой шрам. Я управляю этим телом. Я решаю!" Он сжал кулаки, нахмурился. Попытался вызвать гнев, волю. Лицо в зеркале казалось чужим марионеткой, а попытки "решать" – пустой суетой ума. Кто сжимал кулаки? Кто пытался гневаться? "Нет... Даже этот хозяин, этот внутренний дирижер... Он тоже призрак. Я не могу им быть, потому что не могу найти самого меня, кто должен этим управлять!"
   Отворачиваясь от зеркала, он вновь ощутил какой-то еле уловимый голубоватый отблеск, почти как в мониторе на работе, когда перед ним сидела Катя. Не обращая внимание на глюки воспалённого мозга, он прошел в прихожую.

   Он опустился на стул в прихожей. Бунт утих, оставив после себя ледяное опустошение.  Все опоры рухнули. Каждая попытка схватиться за знакомую роль оборачивалась провалом в пустоту. Он перебрал все значимые "я": муж, сын (он даже собирался позвонить матери, но понял, что это будет та же пытка), специалист, друг, гражданин, человек с прошлым и будущим... Ни одно из них не "зацепилось". Ни одно не вызвало отклика: «Да, вот это Я!". Они были как вывески на заброшенном здании. Он не нашёл за что зацепиться. Он был не человеком, потерявшим память, а... место, где раньше жила идея человека по имени Сергей.
Отчаяние сменилось странным оцепенением. Страх перед безумием все еще висел фоном, но его затмила глубокая, почти физическая усталость от поисков. Кого искать, если все варианты "я" оказались ненастоящими?

   Он стал прозрачным, он понимал это и пытался понять в чем дело.

   Следующий день не принёс понимания о происходящих метаморфозах, хотя явно начали проступать подсказки извне. Будто специально для него, в течение дня в его новую прозрачность прилетали звуки города. Не слова, а именно звуки, их суть. Они врезались в его неопределённость: "Ты – не то, что ты думаешь о себе!" вещал диктор по радио пока он ехал в такси. Голос был слишком бодрым для эзотерики, вероятно, это был психологический тренинг. Фраза ударила не в голову, а куда-то глубже. "А кто тогда? И что я о себе думал?" Он пытался рассуждать и мысленно возражать персонажу в радио. Мысли путались, но вопрос не рассасывался, оставаясь острым.
   Уже подходя к своему подъезду, он проходил мимо группы подростков, оживленно что-то обсуждавших. "...Да он просто призрак, пустое место..." Разговор был конечно же о чем то своём, возможно обсуждался герой игры или сериала. Сергей остановился. "Пустое место... Как я сейчас". Но в этой пустоте не было ужаса, только странный покой.

   Он подходил к дому. Пошел дождь, который смывал городскую пыль. Обрывки фраз, услышанных за день, кружились в голове: "Не то, что думаешь... Призрак... Всё временно... Только сон... Ничего не важно..."

   Вдруг он остановился. Не от мысли, а от волны тишины, накрывшей все звуки.
Не было "Ага! Эврика!". Было... опустошение. Оно было не пустое, а полное. Как чистое небо после грозы наполнено свежестью.
Это не сбой. Не болезнь. Это... исчезновение тени. Тени по имени "Сергей", которая казалась такой реальной. Мир не перестал его узнавать, просто он перестал отбрасывать ту тень, которую мир привык узнавать. Люди проходили мимо, не замечая, потому что замечать было нечего. Не человека – а ту идею о человеке, которой он сам так цеплялся.

   И сам этот мир – автобусы, дома, лица, его собственные руки в карманах – все это было... проекцией? Сном? Не важно, как назвать. Это не имело твердого ядра. Не имело того абсолютного значения, которое он когда-то вкладывал во все: в свое имя, работу, переживания, даже в саму мысль "я существую".
Он посмотрел на мокрый асфальт, отражающий фонари. Иллюзия глубины. Так и все вокруг. И он сам в этом отражении – еще одна дрожащая картинка.
В этот момент словно вспышка… не понимание, нет, пришла капитуляция. Борьба закончилась. Ум, исчерпав все возможности, сдался. Он перестал искать "Сергея". Перестал пытаться быть кем-то.
Нет, не вспышка света - а... признание тьмы. Признание пустоты. Признание того, что эта пустота – единственное, что у него есть по-настоящему.

   Он понял не умом, а всем существом: "Сергей" никогда и не существовал как нечто отдельное, твердое, реальное. Это был набор сгенерированных образов, реакций, воспоминаний, ролей, спрессованных в идею "я". Иллюзия, которую он сам поддерживал и в которую верил. Исчезновение узнавания другими было лишь внешним отражением внутреннего краха этой веры.

   Лена плакала не из-за него, а из-за исчезновения ее образа мужа. Артем злился на исчезновение его образа друга. Начальник игнорировал исчезновение функции. Исчез не человек. Исчез пришитый к нему «персонаж». А то, что осталось... то, что всегда было... это чистое присутствие. Наблюдающее. Без имени, без роли, без истории. Не «человек», а «сознание, в котором разворачивается игра под названием "жизнь Сергея" (и Лены, и Артема, и дождя…).

   Он стоял неподвижно. Тело не двигалось. Но не было "я", которое решало замереть посреди тротуара. Стояние просто происходило.

   И вдруг он явственно вспомнил свой позавчерашний сон, после которого всё изменилось.
   Ему снилось, что вот точно также он идёт по городу, но это был не город — а какое-то программируемое игровое поле. Всё вокруг: улицы, дома, люди было почти таким же, но как будто это были декорации при съёмке фильма. Над головами каждого прохожего парили призрачные голубоватые сферы, словно шаровые молнии, застывшие в воздухе. Они все были разные. Одни — с грецкий орех, тусклые, дрожащие. Другие — размером с футбольный мяч, с ровным мерцанием. И совсем редкие были огромные, как купола, излучающие яркий, почти белый свет. 
Сергей знал — это не магия, а очевидность. Вероятно, эти сферы символизируют уровни продвижения человека по лестнице развития. 
   Старик с сиянием размером с колесо телеги сидел на скамейке, жуя булку. Сергей спросил разрешение и сел рядом.   «Почему у вас так ярко?» — спросил он. 
   Старик улыбнулся крошками светящихся искр: 
   - Здесь много тех, кто «никто». Чем меньше «я», тем больше света. Хочешь - попробуй: дыши и отпускай каждую мысль, как эту крошку. - От отломил маленький кусочек булки и бросил его на землю. 
   - Не очень уважительно к хлебу разбрасываться крошками – возразил Сергей
   - А ты посмотри внимательней, нет ничего неправильного. – Старик отломил ещё одну небольшую крошку и кинул её на мостовую.  Едва заметная серая тень тут же промелькнула, и крошка была унесена. Сергей не стал выяснять, кто это был, воробей или мышка. Главное, что слова старика подтверждались мгновенно – нет ничего неправильного.
   Сергей принял приглашение старика попробовать мысленный эксперимент. Отломил чуть-чуть, маленькую крошку булки, вспомнил вчерашнюю сцену, когда шеф посадил стажерку на его место на целый день, и бросил крошку на землю с мыслью, что работа – это всего лишь работа, это не часть его личности и вообще, это всего лишь очередная декорация. С падением крошки на землю Сергей ощутил, что над ним зажегся маленький синий фонарик. Ему понравился процесс, он подбирал из закоулков своего сознания проблемы, так или иначе занимавшие его внимание, и они растворялись с падением крошки на пол, увеличивая над ним свечение. Его собственная сфера росла, как надуваемый шар, и тут же сдувалась, как только он начинал размышлять об отброшенной только что проблеме. Это было увлекательно. Любая эмоция, любое оценочное суждение уменьшали размер свечения.
   Шары были не над всеми.   На площади девочка лет пяти рисовала мелом. Над ней не было сферы, но зато она вся светилась, как стеклянная кукла. 
- Ты кто? — прошептал Сергей. 
- Я забыла, — звонко засмеялась она. — Но мне весело!
   Её смех рассыпался вокруг капельками света.  Когда рассеялась эта светящаяся россыпь, оказалось, что город исчез. Сергей стоял в пустоте, и перед ним возник Он — высокий, сферы над ним не было, а всё его тело было сделано из того же голубого света, который был в сферах. 
- Я хочу понять, что это за сияющий мир — сказал Сергей, хотя не помнил, чтобы решал это сказать. Просьба произнеслась сама собой. 
   Человек коснулся его лба.  Его ответом была волна смыслов, а не слова.
Сергей узнал. Не умом — всем существом. Узнал, что то, что он до сих пор считал реальным миром — проекция. Что «люди» — это сны, которые демонстрируют себя друг другу. Что боль, страх, и даже «просветление» — лишь уровни игры. Что нет «его» и «других» — есть одно Сознание, примеряющее маски.  Он это увидел единым комплексным интегральным видением.
- Жалко, что это только сон, — вздохнул Сергей. — В реальности я опять буду слепым.  Я раньше находил в своих снах много интересных находок, но ничего не мог перенести в свой реальный мир. Бывало, находил какую-то интересную штуку, крепко сжимал её в ладони, но проснувшись обнаруживал лишь пустой сжатый кулак.
Человек рассмеялся — и от его смеха пустота затрещала, как весенний лёд: 
- Реальность, это и есть то, что ты сейчас видишь. А твоя так называемая реальность – голограмма, своеобразный тренажер. И кстати, кое-что можно отсюда туда  унести. И ты это сделаешь прямо сейчас.
— Что это? 
— Вкус Истины. Он останется, даже если проснувшись ты забудешь меня. 
— А кто ты? Как найти тебя снова? 
Человек растворился в свете, и его голос стал звучать внутри Сергея: «Я — это ты, и ты это увидишь, если будешь смотреть, как только что смотрел: не как человек, а как сознание. Когда твоё смотрение станет видением». 
«Я — это ты!» Сергей проснулся с этой мыслью, но вскоре опять уснул, и после окончательного пробуждения уже не помнил ничего. Но именно с этого момента мир изменился. Теперь же всё встало на свои места.

   Очередное утро. Лена на кухне. Она подняла на него глаза, с утра усталые от переживаний. В них боль, страх, вопрос. Он посмотрел на нее. Не как муж на жену. А как осознание – на другую форму себя же. Ничего не нужно было объяснять. Ничего не нужно было делать. Тишина была полной. И в этой тишине, в этой пустоте, где раньше бушевали его чувства и его мысли, не было страдания. Было только это: свет лампы, запах чая, тиканье часов, ее мокрое от слез лицо. Все это – и было «Я», без границ, без имени, без истории. Пыль личного развеялась, и осталась сама Жизнь. Он не вернулся. Он проснулся от сна отдельного существования. Исчезновение было величайшим обретением.
   Лена ставит чашку кофе перед ним. Он смотрит на неё — и видит не «жену», а игру света в её глазах. Она в недоумении морщится: 
— Что ты так смотришь? 
— Просто радуюсь, — говорит он, и это правда.  Лена удивлена не меньше, чем от вчерашней его опустошенности, это было приятное удивление. Она вдруг улыбнулась в ответ, словно вспомнив какой-то трогательный момент из их совместной молодости.

   Он не сошел с ума. Он... проснулся. Проснулся от сна под названием "Сергей".

   Этот сон был плотным: его имя, его работа, его футбольные яростные споры, его место на работе, его роль мужа Лены, его привычки, его страхи, его представления о себе – все это был образ. Сложный, детализированный, но... иллюзорный. Как персонаж в фильме.

   Мир не перестал его видеть. Мир перестал видеть этот образ, который он сам же и проецировал, в который сам верил. Лена плакала не потому, что он физически исчез, а потому что исчез ее муж Сергей – тот набор реакций, ожиданий, привычек, эмоций, который она знала. Артем злился не на отсутствие тела, а на отсутствие ожидаемого отклика друга Сергея. Начальник не видел сотрудника Сергея, его функции – он видел пустое место, которое удобно было занять стажерке.

   Он не стал невидимкой. Он перестал быть персонажем в общей пьесе. Его "социальное тело", его "отпечаток" в сознании других – рассыпался. Потому что внутри не осталось того, кто этот отпечаток создавал и поддерживал, не осталось веры в свою отдельную важную личную историю.
Выходя из квартиры, на лестничной клетке Сергей встретил соседку. Она несла мусор.
- Добрый вечер – автоматически сказал он, просто как звук в пространстве.
- Добрый – так же автоматически ответила она, проходя мимо, даже не взглянув. Не потому, что он был призраком. Потому что в этой пустоте, в этом отсутствии "Сергея", не было ничего, что требовало бы внимания, оценки, узнавания. Была просто жизнь, текущая сквозь бывшую форму человека.

   В метро он замечает того самого старика с булкой из своего сна. Дед, с которым он во сне тренировался раздувать сферу, был здесь! В метро! Конечно же здесь у деда над головой никакой сферы не было видно. Они переглядываются. Это точно он! Старик слегка подмигивает. 

   Стоя в поезде метро у двери, Сергей смотрит на своё отражение, проступающее на фоне мелькающих фрагментов стен туннеля. Трогает ладонью стекло, чувствует его холод и на секунду ему кажется, что сквозь кожу проступает голубоватое свечение. 

   Тревога ушла. Осталась лишь тишина и... странная свобода. Свобода от самого груза быть кем-то. Быть важным. Быть потерянным или найденным.

   Следующие несколько дней были странными. Сергей двигался, говорил, делал то, что казалось нужным в моменте, но без внутреннего драйва, без ощущения "я делаю". Он был как чистая вода, принимающая форму сосуда, но не становящаяся им. Лена металась между удивлением и тревогой, сердитостью и растерянностью. На работе коллеги шептались. Начальник, Петр Николаевич, вызвал его к себе:

 - Сергей, что с тобой? Ты... как робот. Работаешь, но без огонька. Катя, та стажерка она хоть допускает ошибки, но болеет душой! А ты... тебя как будто тебя подменили."
   Сергей посмотрел на него. Не как подчиненный на начальника, а как... наблюдатель на часть общей картины. Внутри не было ни страха, ни обиды, ни желания оправдаться. Было тихое любопытство: "Что скажет дальше этот персонаж в игре под названием 'Офис'?"
- Я здесь, Петр Николаевич – сказал он спокойно. - Делаю, что могу.
- Можешь больше! – рявкнул начальник, но тут же сник: - Послушай... проект Горизонт... на грани срыва. Ты всегда вытаскивал такие. Возьми его. Полная свобода действий. Но... включись, черт возьми! Покажи тот самый запал! Иначе... – он не договорил, махнул рукой, отдав указание без особой надежды на положительный результат.

   Сергей взял проект. Не из амбиций или страха, а просто потому, что это был следующий логичный ход в текущей ситуации.  И произошло нечто удивительное.
   Это была безупречная игра.
   Он действовал с холодной, кристальной ясностью. Страх провала, тщеславие успеха, раздражение на коллег – все это исчезло. Он видел задачу, ресурсы, людей – как шахматные фигуры на доске. Его решения были точными, быстрыми, незамутненными личными эмоциями. Он не «болел душой» – он был абсолютно здоров. Видел оптимальный путь и шел по нему. Он слушал Катю (которая все еще сидела за его столом), не как конкурента, а как источник данных. Помогал Артему не из дружбы, а потому что это ускоряло общий процесс. Артем сначала ворчал: «Остыл ты, Серый...», но потом, пораженный эффективностью, начал перенимать его спокойную манеру. Проект «Горизонт» был спасен в рекордные сроки. Петр Николаевич, потрясенный, вызвал его в кабинет: «Я... не понимаю, как ты это сделал. Без истерик, без ночевок за компьютером... Ты прямо как... мастер дзена какой-то. Решено, с завтрашнего дня – ты мой зам. Проставляйся. Не обсуждается.»

   В отношениях с Леной произошли тонкие едва уловимые изменения. Он не пытался «вернуть любовь» или изображать старые чувства. Он просто был рядом. Слушал ее – не как муж, обязанный решать проблемы или утешать, а как внимательный свидетель ее переживаний. Без советов, если их не просили, без осуждения, без попыток "исправить". Он делал то, что было нужно: чинил кран, покупал хлеб, мог обнять, если чувствовал, что ей это нужно. Но делал это легко, без внутреннего напряжения «долга» или ожидания благодарности. Исчезли старые претензии, мелкие споры. Лена сначала настороженно наблюдала за этим «новым» Сергеем – спокойным, надежным, но... другим. Потом начала расслабляться. Ей стало легче. Он не требовал ее ответного постоянного внимания, не обижался на мелочи. Его тихое, устойчивое присутствие стало для нее опорой. Любовь не вернулась в старом виде – она трансформировалась в глубокое доверие и странное чувство покоя рядом с ним. «Ты... изменился. Но... мне с этим тобой... хорошо,» – призналась она как-то вечером. Он улыбнулся – не «его» старой улыбкой, а тихим светом понимания.
С Друзьями он мог снова смотреть футбол. Не с диким азартом болельщика, а с интересом к игре как к сложному, динамичному процессу. Он мог спорить о тактике, но уже без личной вовлеченности в победу «своей» команды. Его спокойная уверенность и нестандартный освобожденный от фанатизма взгляд делали его комментарии особенно ценными. Артем ворчал: «С тобой спорить теперь не так весело, как раньше!», – но тянулся к нему сильнее прежнего.

   Внутри Сергея не было прежнего «я», гонящегося за успехом или страдающего от неудач. Было глубокое осознавание игры. Каждая ситуация, каждая встреча, каждая задача – даже самая рутинная или конфликтная – виделась им не как проблема, а как урок, как уникальный узор в бесконечной ткани бытия.

   Сложные переговоры? -  Не стресс, а урок в терпении, чтении людей, искусстве находить общее в кажущемся противоречии. Он был благодарен оппонентам за их роли, которые помогали ему отточить мастерство.
   Ошибка подчиненного? - Не повод для гнева, а урок в ясности инструкций, понимании человеческих слабостей и искусстве корректировки без унижения. Он был благодарен за возможность научиться учить подчинённых.
Бытовой спор с женой? - Не раздражающий фон, а урок в глубоком слушании, принятии чужой боли как части общей картины, сохранении внутреннего покоя среди внешнего шума. Он был благодарен ей за ее искренность, за ее человечность, которая отражала когда-то и его самого.
   Похвала директора? - Не пища для гордыни, а урок в смирении, напоминание о том, что успех – тоже часть иллюзии, временный узор в игре. Он был благодарен за признание, но не цеплялся за него.

   Сергей не вернулся к жизни, он начал играть. Играть осознанно, легко, мастерски. Он знал: он – не муж, не замдиректора, не друг. Теперь он играет эти роли, играет профессионально. Например, когда он подписывает документы, он как бы со стороны видит, как герой его игры подписывает документ, и эта отрешенность позволяет ему увидеть такие скрытые моменты этого документа, которые раньше могли проскочить мимо его внимания. Роли не стали его сутью, они были его инструментами и позволяли функционировать более уверенно, более мощно, почти безупречно. Началась очень интересная игра высокого уровня достоверности.

   Безупречность в социальных ролях пришла не от старания быть хорошим, а от полного отсутствия внутреннего сопротивления игре, от видения ее красоты и временности. Он перестал бороться с миром и начал «танцевать» с ним. Каждый шаг в этом танце был уроком, подарком, возможностью увидеть отблеск вечного Сознания в зеркале временных форм.

   Он шел по улице, по его собственному выбору «замдиректора», «любимый муж», «надежный друг». Люди узнавали его, уважительно кивали. Он улыбался в ответ. Но внутри не было ни капли отождествления с этими титулами. Была лишь глубокая благодарность за эту сложную, прекрасную, иногда смешную, иногда трудную Игру, в которой ему позволено участвовать, оставаясь при этом вечно свободным, вечно спокойным, вечно собой – тем безмолвным Свидетелем и Игроком, который и был единственной Реальностью. Он не жил своей жизнью. Он позволял Жизни течь через него, наблюдая её танец с благодарным изумлением. Это и было истинной свободой. Это и было его пробуждением.