Памир-Мургаб-2 глава 6

 «Дурак, Ваше благородие!»

И вот я в отряде. Битая морда, справка о выписке из инфекционного отделения ошской больницы, да острое желание поехать в отпуск. Товарищи в отряде интересовались, как я добился такого красивого лица? Я же о подробностях не распространялся, либо молчал, либо врал, что на такси попал в аварию. Я был молод и моя физиономия поправлялась очень быстро; через недельку уже можно было показаться на люди, а до этого момента я сидел в «приежке», поглощая художественную литературу. Что примечательно, меня никто не тревожил, мной никто не интересовался, хотя начальник медицинской службы знал о моем прибытии, оперативному я тоже сразу доложил, а в отделение строевое и кадров сдал командировочное предписание.
Как только мое лицо пришло в норму, Ариур Маташев снял мне швы и я превым делом направил свои стопы в кадры, так как был уверен. что теперь-то получу долгожданный отпуск, но начальник отделения мне сказал мне, чтобы я шел на учебный пункт, где работал до больницы. Почему мне не дадут отпуска, он не пояснил, ответив что-то невразумительное. Я был весьма удивлен, поэтому пошел в санчасть, где обратился к начальнику медицинской службы капитану Погребицкому Сергею Михайловичу:
- Товарищ капитан, почему меня не отправляют в отпуск, посодействуйте! Я после желтухи, дополнительного отпуска не прошу, помогите уехать в очередной!
Погребицкий вместо ответа снял трубку телефона и попросил соединить ему секретную часть, после чего спросил:
-На Володина телеграмма пришла? Да? Хорошо! – а обратившись ко мне, попросил подождать и куда-то ушел. Минут через пятнадцать начмед вернулся и сказал мне:
-Готовься, поедешь в госпиталь!
-Да я вроде вылечился! – ответил я,
-В психиатрическое отделение! Тебя там будут обследовать, - продолжил начмед.
-Не поеду! – выкрикнул я, а начмед на это сказал:
-Это не мне, а командиру говори. Это его решение.
Я вышел из санчасти и пошел в сторону учебного пункта. В голове был полный сумбур, так как я не понимал, за что меня отправляют в «дурдом»? Неужели меня считают таким идиотом, что хотят уволить «по дурке»? Я не считал себя идеалом, но и за дурака тоже не держал. Да и не понимал, что я сделал такого, чтобы меня обследовать? Обычно так поступали с теми, кто совершил какое-нибудь большое ЧП, а за мной вроде ничего слишком уж громкого не было. Большего удара за время своей службы я еще не получал.
Вскоре уже весь отряд знал, что Володина командир послал в госпиталь «сдавать экзамены на дурака». Событие само по себе было конечно, не рядовое, но и назвать исключительным его тоже было бы неверно. Иногда офицеры, желающие уволиться с военной службы любым путем, как тогда говорили, «включали дурака» и отдельные даже добивались желаемого, но чтобы вот так, без серьезных оснований обвинить человека в «ненормальности», без громкого ЧП, без безобразного запоя, а только руководствуясь какими-то личными соображениями… Такого случая не помнили даже наши немногочисленные ветераны. Ко мне подходили многие офицеры отряда, причем разных возрастов и высказывали недоумение по поводу предстоящего мне посещения госпиталя. Таких, сочувствующих, было большинство, а меньшинству было безразлично, но не было ни одного человека, кто бы одобрил решение начальника отряда. Побродив бесцельно по отряду денек, я решил, что нужно сходить к командиру, поговорить. Пусть выскажет мне претензии, назовет в конце концов качества, что видит он и не видят другие, из-за которых меня нужно, по его мнению, признать психически больным и уволить из пограничных войск. Я уже было решился, но поразмыслив, понял, что разговор вряд ли получится. Я припомнил все мои немногочисленные контакты с начальником отряда, все попытки вести разговор и понял; бесполезно. Не будет он разговаривать со мной, если и вообще умеет говорить с подчиненными. Даже по прошествии многих лет, я не могу судить, этот человек готов на тот момент был командовать пограничным отрядом, или нет? Для должности необходимо не только обладать определенными профессиональными знаниями и определенными данными, но и обычным жизненным опытом, зрелой мудростью. Эти качества к кому-то приходят раньше, к кому-то позже, к кому-то не приходят и совсем, но по моему, субъективному мнению. Может, наш тогдашний командир в своем тридцатидвухлетнем возрасте ими и не обладал, но по отношению ко мне. как показала моя будущая служба, он был не объективен. Не хватило совсем немного, чтобы моя служба была бы окончательно угроблена и я бы сейчас на этом и закончил бы свои воспоминания о ней. К счастью, этого не произошло.
Не поймите меня превратно, я не ставлю под сомнение всю, истинно блестящую, карьеру это офицера. Человек всю жизнь учится, набирается ума-разуму и в итоге, очевидно, наш командир в будущем руководил по-другому. Я просто вспоминаю то, что было, коснулось лично меня и моих товарищей, а уже из этого «было» делаю выводы. Не буду утверждать, что эти выводы полностью объективны, но скажите себе, кто бы из вас, оказавшись на моем месте, сделал бы другие? Кто бы за это рассыпался в благодарностях командиру и хвалил его талант стратега? Может такие люди и есть, но я в этом что-то сомневаюсь.
Переварив свои мысли, решил пойти поговорить с начальником политотдела отряда, майором Отрощенко Василием Ивановичем; к нему и пошел. И вот я пришел к начальнику политотдела:
-Товарищ майор, разрешите войти?
-Заходите, конечно, - ответил начпо,
-Разрешите обратиться, заместитель начальника седьмой заставы лейтенант Володин! Я бы хотел с Вами поговорить! – обратился я,
-Ну, давайте поговорим!
-Товарищ майор, мне бы хотелось понять, почему я считаюсь самым плохим офицером отряда? – с ходу огорошил я его вопросом,
-Никто вас таким и не считает, - ответил начпо,
-Ну да, именно поэтому меня в «дурдом» и отправляют! – заявил я, после чего продолжил, - ничего уж слишком плохого я не совершил, служил может и не лучше всех, но по-моему, не хуже многих, особых претензий мне давно никто не предъявлял, а тут как гром среди ясного неба; езжай сдавать экзамены на дурака!
-Какие экзамены? – не понял начпо,
-Ну, это так офицеры называют между собой направление к психам в госпиталь.
-А то, что вы по людям стреляете, считаете ничего страшного? – огорошил уже меня начпо. Хорошо, что по складу ума я больше математик, память моментально выдала мне разговор с «особистом», объяснительную, что я ему написал. Из наивного лейтенантика в такие минуты и получаются будущие «зубры», которых уже на «понт» не взять, поэтому моментально оценив возникшую ситуацию, перешел я к активной защите:
-Это что, единственный повод? – спросил я,
-Ну, я думаю, что повод достаточный! – ответил начпо,
-А как тогда понять, что например, офицер на «Акбайтале» целый магазин в потолок казармы расстрелял, чтобы поднять солдат с кровати? Мы с ним «однокашники», но он за это даже взыскания не получил, а наоборот, попал в резерв выдвижения! Уж там и проступок круче моего будет, да и повод был не больше моего,
Я бы, конечно, не напомнил случай с «однокашником», если бы о нем не было известно командованию отряда. Услышав это, начальник политотдела уже нехотя ответил:
-Ну, его, положим, не за этот случай в резерв выдвинули!
-И в госпиталь не отправили, - продолжил я,
-Ну, не отправили,
-А почему?
-Ну, такое решение приняли в его случае, а в вашем случае приняли другое решение. Мы же и за работой офицеров следим! Против вас не только этот факт! Я был на отчетном партийном собрании вашей партийной группы (вот жаль, что меня с «желтухой» увезли, я то-не был!), там коммунисты заставы отметили, что вы недобросовестно выполняете свои обязанности, подменяете занятия тренажами, в обращении с личным составом допускаете грубость, нетактичность.
-А это можно только без меня обсуждать? Мне это сказать за год нельзя было? И к тому же я не начальник заставы. Чтобы определять, какими формами и методами проводить занятия! – высказал я,
-По вашему начальнику тоже есть вопросы, мы думаем, какие меры к нему еще применить! Не только вы будете отвечать за положение дел на заставе! – ответил мне начпо,

-А какое положение-то, товарищ майор? Весеннюю проверку мы сдали уверенно на «хорошо», несмотря на то, что занятия я подменил на тренажи, с весны нет грубых нарушений дисциплины, разве нет? – спросил я,
-Ну, не обязательно их нет, просто может, не выявлены? А годовую проверку застава сдала не очень. Разве это не показатель? – ответил начпо. Было видно, что оказавшись положении защищающегося, он чувствовал себя не очень уютно.
-Товарищ майор, с конца июля месяца я находился в отряде! Коммунисты заставы без меня готовили заставу к проверке, заменив, очевидно, тренажи на занятия, так что здесь извините, претензию принять не могу. А в отношении грубых нарушений, то если что на заставе и не выявили бы, выявили бы группы отряда, что каждую неделю практически там работают. Однако не выявляют, значит, их нет? Или группы с отряда плохо работают? – продолжал атаковать я,
-Вот и хорошо, что нет! – несколько невпопад нашему разговору ответил начпо, а я продолжил:
-Товарищ майор, мы приняли заставу с коллективом, где правили неуставные взаимоотношения, коллектив Капитан Коваленко формировал новый, с другими традициями, и это ему удалось. А с отряда только и слышно, что «Чечекты» самые плохие, а это давно не так! – продолжал давить я,
Начальник политотдела сдался. Он был опытным и знающим офицером и как полагаю, в ходе разговора сумел сломать стереотип, что сложился в отряде по отношению к нашей заставе; очевидно, поэтому он и сказал:
-Знаете, я допускаю, что где-то и мы не доработали, что-то упустили. Мы еще будем работать, разбираться и возможно, в ваших словах и есть рациональное зерно, но ответьте мне, что лично вы от меня хотите?
-Товарищ майор, поговорите с командиром, пусть не отправляет меня в госпиталь! Если что, то и я выводы сделал, к тому же недавно после «желтухи», мне бы в отпуск! – уже просительно закончил я,
-А сами-то почему не хотите с командиром поговорить? – спросил начпо,
-Да не выходят у меня с ним разговоры, - сказал я, после чего рассказал случай у почтового отделения, где командир необоснованно «наехал» на меня за посылки, а после добавил, что и остальные разговоры были не лучше.
Случай с посылками был настолько нелепым, что начпо сказал:
-Ну, возможно, командир в чем-то и не разобрался, нужно было бы ему хорошо рассказать, как сейчас мне!
-Да не стал он разговаривать, а повернулся и пошел, будто я пустое место! – достаточно зло ответил я,
-Ну ладно, Володин, сильно не переживай! Давай, езжай в госпиталь, надеюсь, все нормально будет! – подвел итог разговора начальник политотдела.
Мне ничего не оставалось, как выйти. Дальнейшее мое поведение напоминало страуса, голову в песок – и будь что будет. Я вернулся на учебный пункт, где начальник учебного стал использовать меня на полную нагрузку. Через пару дней я встретил в отряде коменданта пограничной комендатуры капитана Мерзлякова. Он сам подошел ко мне и спросил:
-А ты что тут делаешь? Давай, езжай на заставу!
-А Вы что, товарищ капитан, не в курсе? Я, наверное, отслужил свое. Меня в госпиталь отправляют, на «дурака учиться»! – после чего поведал коменданту все свои злоключения.
Комендант, выслушав меня, выматерился, после чего добавил:
-Они что, совсем с ума по сходили? Ну-ка, жди меня! – и развернувшись, ушел в штаб. В моем юном сердце вновь поселилась надежда, хотя постоянно развивающаяся интуиция говорила, что зря. Так и вышло, комендант минут через пятнадцать вышел и сказал мне, отводя взгляд:
-Командир сказал, что ты работаешь на учебном пункте, так что иди, работай!
Я и пошел, а в мыслях вертелась песня Высоцкого: «Мой командир меня почти что спас, но кто-то на расстреле настоял…», надежда исчезла окончательно.
Я продолжил что-то делать на учебном пункте, каких-либо попыток что-то предпринять больше не делал, но и меня никто не тревожил. Только как-то раз начальник отделения строевого и кадров, встретив меня, спросил:
-Володин, ты в госпиталь-то, когда поедешь?
Я в ответ промычал что-то неопределенное и пошел по своим делам. Однако, через несколько дней, когда я собирался по команде начальника учебного пункта выезжать старшим машины по каким-то хозяйственным нуждам, за мной прибежал посыльный со штаба и передал команду явиться в кадры. В кадрах начальник отделения сказал мне:
-Леша, сейчас едет машина в Ош, а вечером самолет на Алма-Ату, давай-ка, поезжай в госпиталь. Вот тебе командировачное, еще сходи в санчасть, возьми выписку. Выезд через час!
-Да не поеду я, - сказал я запальчиво,
-Не дури, командир сказал, что если не поедешь, то везти под конвоем! – сочувственно сказал начальник отделения,
-Понял, товарищ капитан, пошел я собираться! – ответил я, так как второй вариант меня не устраивал еще больше.
Часа через полтора я уже трясся в «ЗИЛе», который вез в Ош меня, еще одного офицера с Лянгара и группу солдат. Прибыв в аэропорт Оша, мы дождались погрузки в самолет и около двадцати одного часа прибыли в аэропорт города Бурундай, что под Алма-Атой. Я не помню, кто возглавлял команду солдат, но в итоге мне передали документы всей команды, которую я должен был доставить; кого в госпиталь, а кого в солдатскую «приежку», что находилась в школе связи. Я так и исполнил, но учитывая, что закончился четверг, резонно решил, что мне самому в госпитале делать нечего; завтра пятница, потом два выходных, что мне до понедельника среди дураков делать? И поэтому, сдав партию солдат в госпиталь, развернулся сам «на лево кругом» и направил стопы в гостиницу, выбрав самую престижную, «Казахстан». Поселился я там без проблем, оплатив номер «люкс» и спокойно прожил до понедельника. По два раза в день звонил домой, гулял по городу, обильно ел в ресторанах, однако из-за недавно перенесенной «желтухи» без алкоголя и избегая жареного. Но все в итоге заканчивается, в понедельник я пришел на КПП центрального госпиталя Краснознаменного Восточного пограничного округа, а вскоре, сменив форму на пижаму, уже сдавал свои личные вещи и рыльно-мыльные принадлежности медсестре психиатрического отделения.

В «Дурдоме».

Психиатрическое отделение было изолировано от остальных отделений госпиталя, закрывалось на защелку, свободное передвижение больных по территории госпиталя не допускалось, а все предметы, что можно было квалифицировать как колюще-режущие изымались, даже бритвенные станки типа «Жилет», а выдавались только утром на время умывания. Офицерская палата хотя бы имела входную дверь, да отдельный санузел, а солдатские палаты были открыты постоянно. В палату я вошел не без внутренней робости, так как боялся, что могу столкнуться действительно с психами, но как оказалось, зря.
В палате было пять кроватей, но занята была только одна. Ее занимал мужчина средних лет, с морщинистым лицом и седоватым чубом. Мы познакомились; звали его Юрий, он оказался старшим лейтенантом запас, на «гражданке» был уже лет пять, а здесь оказался, так как был уволен по состоянию здоровья, как в простонародии говорят, комиссован. К тому же в госпитале в столовой работала его жена. Лечился же Юрий от заурядного алкоголизма и на днях ему должны были «вшить торпеду», т.е. ампулу, что при употреблении им алкоголя могла привести к необратимым последствиям, в чем он уже дал письменное согласие. Мне непонятно, что тогда, что сейчас, как человек может попасть в длительный запой? И почему человек, если не может вести себя по человечески, употребив алкоголь, не в состоянии от него отказаться? Спрашивать у Юры я, конечно, ничего не стал, да и мужик он в общении был контактный, легкий. Так мы и проводили время; рассказы ни о чем, анекдоты, шахматы. Так мы и провели время до обеда. В столовую госпиталя с нашего отделения больные не ходили, она была здесь же, пища была хорошей, но почему-то никто из медработников ко мне интереса не проявлял. Вскоре и этот вопрос прояснился; начальник психиатрического отделения майор Волков был сегодня оперативным дежурным по госпиталю.
После обеда начальник отделения зашел к нам в палату на минутку, познакомился со мной и сказал, что завтра его не будет, так что пообщается со мной он только в среду. Я подумал, что если бы знал об этом, то лучше бы еще пару дней пожил в гостинице, но что сделано, то сделано; оставалось просто ждать.
Следующий день прошел тягуче медленно. Единственно, меня в сопровождении медсестры провели по разным врачам, так как все, кто попадают в госпиталь, проходят полное обследование. Нигде вопросов не возникло, кроме как у стоматолога, который осмотрев мой рот, назначил прием для удаления пары «лишних» зубов. Памир уже сумел подпортить мне рот. В среду же часов в десять меня вызвал начальник отделения:
-Разрешите войти, товарищ майор! – обратился я, после чего продолжил, -заместитель начальника заставы войсковой части 9820 лейтенант Володин по вашему приказанию прибыл!
Волков предложил мне присесть, после чего спросил:
-Ну, и какое ЧП вы совершили?
-Никакого, - ответил я,
-Бросьте, рассказывайте честно, я же все равно узнаю! – требовательно сказал майор,
-Ну, правда, ничего я предосудительного не совершил!
-А почему же вас тогда прислали-то сюда? – раздраженно спросил он,
-Да не знаю я! У вас же есть какие-то документы? Там что, не написано?
-Я от вас хочу услышать!
-От меня услышать нечего, я сам не понимаю, за что меня сюда отправили! Со мной никто по этому поводу не разговаривал, а просто поставили перед фактом после того, как я вернулся с больницы, где лечил болезнь Боткина.
-Ладно, тогда идите пока, -озадаченно ответил мне майор.
Я поднялся, спросил разрешения выйти и покинул кабинет. Кроме недоумения от беседы у меня ничего не осталось.
Вечером того же дня у нас появился третий сосед; молодой парень, чуть старше меня, старший лейтенант по имени Сергей. Он служил после института «двухгодичником» где-то подразделении КГБ, был каким-то технарем. Почему он оказался здесь, мы не знали, так как он не говорил, а мы не расспрашивали. Парень был тоже адекватный, на дурака не похож и мы стали коротать время втроем. Вскоре мы выяснили, что все умеем играть в преферанс и в основном все свободное от посещения разных врачей время этим и занимались. В эти дни мне подлечили зубы, провели полное обследование. Начальник отделения вызвал меня еще только раз, причем беседа наша конкретики имела минимум. Начальник отделения сказал:
-Понимаете, я вас не считаю больным, тем более ненормальным, но все-таки, знаете, отклонения в поведении у вас есть!
-Ну, я не врач, товарищ майор! Вам виднее, Вы специалист, лечите если требуется!
Ладно, идите! – сказал врач, а я поднявшись, спросил:
-Товарищ майор, разрешите выйти, - на что он мне ответил:
-Вот, например, ваше «разрешите», ненормально. Мы же с вами не на плацу, зачем это?
-Товарищ майор, если судить так, то за забором госпиталя (там находилось мое родное училище) таких ненормальных больше тысячи! Меня там за четыре года научили именно так вести себя со старшими по званию, это считалось нормальным. А вот как раз наоборот – было ненормальным, так что здесь не моя вина! – ответил я, а майор, расхохотавшись, махнул рукой:
-Ладно, идите!
У меня немного поднялось настроение после этой беседы, я повеселел, но тут случился казус, что вернул все на место; мы пролетели всей палатой! После отбоя в палате гасили свет, причем выключатель находился с наружи, в коридоре. Нам же спать не хотелось, и мы решили расписать в преферанс «пульку». Сказано – сделано, высунув руку в коридор, незаметно включили свет и уселись за карты. За «пулькой» последовала вторая, потом третья… Когда около шести утра в палату зашла бабушка-медсестра, чтобы вручить нам градусники, то подняла по этому поводу шум. Мы улеглись, надеясь, что день субботний, короткий и нас «пронесет», но не судьба, вскоре к нам зашел Волков и отчитал нас. Мы решили, что это все, да не тут-то было; вскоре меня и Серегу вызвали в процедурную, где поставили какой-то укол. Юрку эта участь миновала по двум причинам; он был гражданским, да и ему накануне вшили ампулу. До обеда мы провели время как обычно, а вот во время тихого часа началось! Я почувствовал, что у меня поднялась высокая температура, отчего решил, что простыл. Вскоре я забылся тяжелым сном, но спал недолго, так как захотелось в туалет. Помню, как дошел до унитаза, сделал свои дела, а потом провал, темнота. Пришел в себя от того, что Юрка пытается меня поднять, бьет по щекам, крича при этом:
-Леха, ты что?
Я кое-как поднялся, ноги не слушались, все мышцы ломило. Боль была какая-то необычная, не похожая на «простудную» ломоту и я опять забылся во сне. На ужин я добрел с трудом, есть ничего не стал, даже чай не пил. Руки не могли удержать стакан. Вечером же, когда мерили температуру, термометр показал сорок один с половиной градус! Заплетаясь языком, я попросил у медсестры какое-нибудь лекарство, но в ответ услышал:
-Какое лекарство? Тебя от сульфизина так трясет! Тебе же утром сульфизин вкололи! Пройдет!
В полубреду я провел сутки, потом сутки было не очень хорошо, но уже сносно, а на третьи сутки состояние стало прежним. Так я узнал, как лечат «психов»
В середине следующей недели начальник отделения снова вызвал меня на беседу. Ее характер можно определить как нейтральный; ничего конкретного, а так, общие фразы с высказанной в конце разговора надеждой, что я сделаю правильные выводы. Я сказал:
-Так точно! – сказав это, я не кривил душой, кучу выводов я для себя уже сделал. Выходил от начальника отделения я спокойным, так как почти наверняка был уверен, что смогу выбраться из этой ситуации с наименьшими потерями, во всяком случае, в войска, а не на «гражданку». В пятницу наше отделение посетил гражданский профессор, что проводил консультации, вызвали к нему и меня. Он задал мне всего один вопрос:
-Служить желаете?
-Желаю! – ответил я, после чего он меня отпустил в палату. Не успел я завалиться на свою кровать, как вошла медсестра и сказала:
-Ну что разлегся, иди на ВВК (военно-врачебную комиссию), - на которой мне равнодушным голосом зачитали вердикт, что я признан годным к военной службе без ограничений. Впервые за последние месяцы, наверное с момента отъезда с заставы на учебный пункт, я почувствовал облегчение. Хотелось быстрее бежать с госпиталя, но выписка сегодня уже не производилась, необходимо было ждать понедельника. Нужно ли говорить, что эти дни в «клетке» были для меня невыносимо длинными, тем более, что мы остались вдвоем с Серегой; Юра в пятницу ушел домой. В воскресенье к нам в отделение заглянула его жена и передала кучу вкусностей. Мы были очень благодарны, но мне уже кусок не лез в горло, хотелось на волю.
Как не тянулось время, но понедельник настал. Я попрощался с Серегой, сдал пижаму, получив форму, после чего получил документы и предписание, прибыть сегодня в управление округа к начальнику отдела кадров полковнику Горбачеву. Выйдя за ворота госпиталя, я еще не чувствовал полного счастья, так как давила неясность; что мне скажет начальник кадров? Решил не тянуть и быстренько добрался до управления округа, на улицу Дзержинского№77.
Полковник Горбачев, к которому попал я достаточно быстро, задал мне порядком надоевший вопрос, какое же ЧП числится за мной? Я спокойно и терпеливо, так как понимал, что отвечаю на него последний раз, сказал то, что говорил начальнику психиатрического отделения. Полковник удивился, но не стал ничего говорить, а углубился в бумаги, что я принес из госпиталя в запечатанном конверте. Закончив читать, он озадаченно помолчал минуту, а потом вдруг начал орать на меня:
-Ну, ты все понял? Если что, уволим к такой матери! – и дальше минуты две, в таком же духе. Закончив орать, уже спокойно спросил:
-Тебя может в другой отряд перевести?
-Не надо, товарищ полковник! Мне наша застава нравится, отряд нравится, зачем меня переводить? – не знамо почему, в общем-то неожиданно даже для себя самого, выдал я, так как логика подсказывала как раз и согласиться на перевод. Наверное, говорила интуиция, которая как выяснилось в будущем, не подвела.
Полковник с интересом смотрел на меня, очевидно считая, что я и вправду дурной, а в госпитале этого не заметили. Вид у него был даже слегка ошарашенный. Посидев с таким видом какое-то время, полковник как-то безнадежно махнул рукой и сказал:
-Ну тебя на… ! Езжай в свой отряд, если так хочешь! Разбирайтесь там сами! Все, иди, лейтенант! Чтобы сегодня же улетел к себе!
Уже с легкой душой, подскочив. Я ответил:
-Есть! – и пулей вылетел из кабинета, а меньше чем через минуту, и из управления округа. Вечером этого же дня я вылетел в Ош, а там (уж если начало везти, то везет во всем) узнал, что утром к нам на Мургаб едет наша «таблетка», что привозила какого-то больного в Ош. Назавтра вечером, часов около восемнадцати, я прибыл в отряд.
Доложив оперативному дежурному о прибытии, я направился в «приежку», но по пути почему-то зашел в культцентр, в биллиардную, где несколько младших офицеров гоняли шары. Встретили они меня радостным гулом и вопросом:
-Ну как, экзамены на дурака сдал?
-Нет, ребята, провалил! –победно ответил я,
-И что тебе там сказали? – спросил кто-то из офицеров,
-Да что, странно сказали; умный умного на эти экзамены не пошлет! – несло меня куда-то дальше,
-А кто тебя послал?
-Да командир, кто же? – резвился я,
-И кто из вас умный?
-Я не знаю, но у меня справка есть, что не дурак! – гордо выдал я и достал из кармана справку, из содержания которой следовало, что лейтенант Володин прошел обследование в психиатрическом отделении госпитали, откуда выписан с диагнозом «здоров».
Ответом мне был сдержанный смешок, после которого к данной теме уже не возвращались, закрыв ее навсегда. Утром я пришел к начальнику отделения строевого и кадров, отдал документы и спросил, могу ли я рассчитываться в отпуск? Ответ был, что нет, так как сейчас начались сборы замполитов, начальник на заставе один и мне нужно ехать на заставу. Так для меня закончилась «дурацкая» эпопея.

Все приходит в норму

Вместо ожидаемого отпуска я оказался на заставе. Начальник был замучен до основания. За то время, что произошли мои драматические события, он тоже не скучал. Его элементарно «ели». Август и сентябрь Стас не видел «промытой воды» в принципе. Заставу терзали комиссии, которые не давали ему нормально работать. Доходило до маразма; заставу посещает комиссия с отряда, имеющая конкретную задачу как следует «вздрючить Коваленко», что конечно и делается. Назавтра Стасу поступает команда прибыть в отряд, где он будет заслушан на заседании командования отряда о результатах своей работы. Он конечно, выезжает. А навстречу ему попадается «УАЗик» с отряда, это на заставу снова едет комиссия. На заседании командования начальнику «Чечектов» выдают по полной, ни одного доброго слова в свой адрес капитан не слышит, соответственно в «отличном» настроении прибывает назад, на заставу, где на столе его ждет список с перечнем недостатков, что «наработала» сегодняшняя комиссия. Стас даже не успевает его прочесть, как ему следует звонок из отряда, где оперативный дежурный предлагает ему завтра снова прибыть в отряд на заседание командования, ну, Стас недоумевает:
-Так я же сегодня на нем уже был!
-Да откуда я знаю, мне только что командир сказал! – отвечает оперативный.
Стас назавтра снова стоит на вытяжку перед командованием, а ему задается вопрос:
-Товарищ капитан! Вот у вас снова поработала группа, результаты показали, что вы не сделали выводов с предыдущего заслушивания на командовании!
Тучи над головой капитана Коваленко Станислава Евгеньевича сгущались, причем не хуже, чем над его нечастным замбоем. Только Володя Черняк как-то оставался в стороне от этих разборок, числился передовиком и его усиленно обрабатывали отказаться от загранпоездки, а согласиться на должность начальника заставы. Не подумайте плохо, Володя не наушничал, не скрытничал. Он просто был чисто по-человечески симпатичен командиру и поэтому его работу видели, а вот ту гигантскую работу, что проделал начальник заставы по формированию коллектива, видеть не собирались. Я за прошедшее время много повидал застав и могу по прошествии времени более объективно судить. Да, недостатки в нашей работе были, но они не носили катастрофического характера, они просто «раздувались» искусственно до этого размера.
Несмотря на то, что было острое желание уехать в отпуск, за работу я взялся с желанием. За четыре месяца вынужденного отсутствия я соскучился по заставе, по личному составу, по участку границы. Пусть я недавно после «Боткина», пусть многое нельзя, но я снова на своем месте. Я с удовольствием ходил на службу, проводил занятия, занимался с дежурной службой, а повара готовили мне вареную пищу, так как от жареного необходимо было воздержаться. Кстати, «солдатский телеграф» сработал отлично. Личный состав знал о моих злоключениях и это, как и положено на Руси, подняло здорово мой авторитет. Здесь сыграло в «плюс» еще и то, что появились в отряде лейтенанты выпуска восемьдесят пятого года, причем многие из них успели крепко начудить. Да и в отряде в перерывах между больницей и «дурдомом» я заработал у солдат славу хоть и немного сумасбродного, но придирчивого офицера, с которым лучше лишний раз не связываться. Уже очень редко я мог услышать от солдат пререкания в мой адрес, почти исчезла неисполнительность, а незанятого времени у меня стало больше. Не нужно было по сто раз контролировать выполнения отданной команды, вылавливать «затупивших» из кочегарки, с питомника, с каптерки боксов. Солдаты в основном выполняли мои команды сразу. С другой стороны не буду преувеличивать свои «заслуги»; это еще и были плоды работы всего командования заставы под началом капитана Коваленко. Застава стала другой и отношение солдат к выполнению своих обязанностей, к офицерам вообще изменилось. Однозначно могу заметить только одно, что работать стало значительно легче.
Сборы замполитов закончились, прибыл Володя Черняк и я позвонил в кадры; пора в отпуск! Но не тут-то было, в отряде начинались сборы начальников и мне было, приказано ждать их окончания. Однако за пару дней до прибытия на заставу, начальника со сборов у замполита сильно заболела спина, а это могло означать очередной перенос отпуска! Володя Черняк решил спасти меня и сказал. что дождется моего расчета в отпуск, а уже тогда доложит о болезни. Я позвонил в отряд и сказал начальнику кадров, что когда же мне ехать рассчитываться? В ответ услышал спасительное:
-Езжай завтра на расчет, вечером начальники разъезжаются по заставам, думаю, Черняк один день в одиночку управится!
Ура!!! В отпуске я не был год и четыре месяца, пора и честь знать! И вот я в отряде, получил «обходной лист», где нужно было пройти по службам и сдать все необходимое для расчета. Выйдя от начальника кадров я оказался у кабинета начальника политотдела и решил, что первую роспись получу сразу и бодро толкнул дверь кабинета:
-Товарищ майор, разрешите войти! Товарищ майор, заместитель начальника седьмой заставы, представляюсь по случаю убытия в отпуск!
-Ну что ж, поздравляю! Все нормально значит? – спросил Отрощенко,
-Так точно! Подпишите «обходной», пожалуйста! – бодро попросил я,
-Это хорошо, что ты по старой памяти первым ко мне пришел, но запомни, ко мне приходить надо только когда всех подпишешь!
-Есть! Разрешите идти? – выпалил я и вышел из кабинета, пойдя по службам.
Ходить пришлось долго, так как с застав «обходные» были не маленькие и приходилось обходить все службы отряда. Тем не менее, к пятнадцати часам я уже собрал все подписи, кроме начальника штаба и начальника политотдела. Начальник штаба должен был подписывать вместе со штампом инструктажа в «отпускном билете» и я опять оказался возле кабинета начальника политотдела, но дверь к нему была закрыта. Возле этой двери я промаялся до самого вечера, но начальника политотдела так и не дождался. Кадровики торопили, так как им нужно было подписывать отпускные билеты, а я не мог сдать «обходной». Мне в итоге это надоело, и я сам нарисовал подпись начальника политотдела. Этот факт никого не смутил, поэтому вскоре я стоял с подписанным «отпускным» на инструктаже у Врио нач. штаба майора Лозинского, который сказав привычное «много в отпуске не пей. А если пьешь – закусывай», шлепнул штамп «инструктаж проведен». Все!!!! Я в отпуске!
Если уж начало фартить, то во всем. Только я вышел за ворота КПП отряда. как сразу тормознул машину, идущую в Ош. Можно было забрать с заставы чемодан и ехать дальше, но я все-таки решил остаться на родных «Чечектах» до утра. Зайдя в канцелярию, увидел начальника, который находился в отвратном расположении духа. Сонно посмотрев на меня, Стас спросил:
-Ну что, Леш, рассчитался?
Я показал отпускной билет и сказал, что хочу поехать в Ош с утра. Стас немного оживился и сказал:
-О! Давай. выпусти напоследок наряды и утром. Как поставишь приказ «дозору» с ними езжай до тракта, там поймаешь машину и поедешь! А я пойду спать, а то Вовка Черняк совсем болен, завтра в санчасть поедет. А на сборах нас опять склоняли во все стороны. И какого рожна им надо? Правда что ли, мы такие плохие? С другими начальниками поговоришь, так у нас тут рай прямо, а в отряде никто доброго слова не сказал!
Что я мог сказать начальнику? Я сам это прекрасно знал. Но после «дурдома» у меня почему-то появилась уверенность, что скоро все должно быть по-другому. Я хотел об этом сказать своему другу-начальнику, однако побоялся «сглазить» свои же мысли. Я пожал Стасу руку, мы обнялись и на том расстались. Я проверил свой отпускной «дипломат», сложил в него кучкой немалые мургабские деньги, и остался «ответствовать». Вскоре дежурный предложил мне поужинать, я удивился, что команды готовить ужин не давал. Однако стол был накрыт, причем пища была приготовлена с учетом моей «послежелтушной» диеты. Застава наша радовала все больше и больше. В шесть часов, с «дипломатом» в руках я потсавил приказы утренним нарядам и вскоре уже ехал в «ЗИЛе» ошского автобатальона. Масть «катила» дальше; едва приехав в аэропорт Оша, сразу достал билет на Алма-Ату, а по прилету туда, моментально купил билет дальше, на Усть-Каменогорск. Если уж везет, то везет; билеты в то время купить было сложно.
Отпуск свой я провел очень спокойно и мирно. Во-первых, декабрь и январь в Сибири не очень располагают к проведению каких-либо «фестивалей», а от компаний на Новый Год я отказался, так как решил воздержаться от малейшего употребления алкоголя из-за недавней болезни. Веселиться же «на сухую» у меня опыта пока не было; не в той среде родился и жил. Я много спал, смотрел по телевизору все более-менее интересное, читал все подряд, благо библиотека находилась в ста метрах от родительского дома, бесцельно гулял по улицам. Конечно, встречался со знакомыми девчонками, но мимолетно, без прицела на будущее, так как хорошо представлял условия моей жизни на Памире и видел в возможной семье только дополнительную обузу. Что будет вязать меня по рукам и ногам, отвлекая от службы. Это мнение не бесспорно, но тогда я это именно так и видел. Еще я много анализировал события, что произошли со мной за время моей службы в отряде, и определил, что нужно перестраивать свое отношение к работе, сделав упор на выполнение своих должностных обязанностей. Пусть каждый сам выполняет свои обязанности, а я буду по-прежнему браться за все, но только после выполнения тех обязанностей, что определены мне Инструкциями и приказами. Больше упреков в том, что я что-то упустил, решил не допускать.
Повлияли на мои мысли те события, что произошли со мной, помогли мне разобраться в себе? Конечно, да! И мне бы можно было с одной стороны сказать «спасибо» за эти воздействия, но с другой стороны было непонятно, почему нельзя было все объяснить по-человечески? Почему нельзя было показать, как надо работать, вести себя? Кроме начальника. Черняка и коменданта никто себя этим не утруждал. От командования отряда я видел только какое-то высокомерие, предвзятое отношение и временами даже неприкрытое чувство собственного превосходства. Я же не бездельник, отдавался работе полностью, хотел достичь результатов. Вот например, возьмем работу с увольняемыми призыва ноябрь 82; мне было заявлено, что «с увольняемыми работать проще всего», а как это делать – никто не показал. У меня возникли вполне обоснованные сомнения, что те, кто так заявлял, сами не знают; почему работать с увольняемыми «легче всего»? Дальнейшая служба, кстати, меня только укрепила в этом мнении. Я не понимал, почему работа различных групп на заставе не помогает, а только парализует нормальную деятельность. Офицеры заставы только и делают, «крутятся» вокруг офицеров групп, с трудом успевая кое-как спланировать службу на сутки и запуская остальную работу. К тому же не хватает времени даже на минимальный отдых. В результате чего даже после отъезда «проверяющих» приходится день-два приходить в себя. А там может появиться и новая группа, что будет опять проверять то же самое, что проверялось на днях. Тем не менее в этих условиях необходимо служить и дальше, значит нужно учиться делать так, чтобы результат был при любых условиях. Нужно сложить свою «систему», которая всегда будет помогать выполнению поставленных задач. Я проанализировал работу обоих начальников застав, при которых успел послужить, работу Володи Черняка, свою непродолжительную деятельность в должности Врио начальника. Не скажу, что в голове сложилась целостная картина, но определенные наметки будущей деятельности стали вырисовываться. Так формировался будущий единоначальник.
Пролетели полтора месяца и во второй половине января ошский «ЗИЛ», натужно гудя двигателем, вез меня с отпуска на заставу. Еще в Оше водитель почему-то критически оглядел мою форму «повседневную вне строя», сказал. что нынче на Мургабе морозы запредельные. Я не придал этому особого значения, так как прошлая зима тоже не оставила впечатления мягкой, но действительность превзошла все ожидания. Застава встретила меня гулом дизеля и плохо убранным с территории снегом, чего обычно не было. Дежурный по заставе сразу «обрадовал» меня. что на заставе работает группа начальника штаба, подполковника Бузубаева. Его сейчас на заставе нет,но группа работает.
Начальник, увидев меня. обрадовался, сказал. что я во время. А потом «обрадовал», что морозы временами давят далеко за пятьдесят, застава разморожена полностью, овощи в овощехранилище замерзли, причем не только у нас, а практически всюду. Отряд тоже частично разморожен. В спальном помещении я увидел железную печь, там же стояли кровати офицеров. Семьи начальник с замполитом отправили к родителям «в низ» и вся жизнь проходила здесь же, в спальном. В канцелярии стоял внушительных размеров «козел», который ее нагрел до рабочей температуры, а связист в комнате связи сидел в шубе и валенках. Сходу пошли ужинать, а я предложил за мой отпуск отведать привезенный мной «пузырь», предупредив. Что сам пока не пью. Начальник же сказал:
-Ага, сейчас Бузубаев приедет, нас всех выдрючит, а ты в «шоколаде»? Нет, Лешка, это потом! Да и в свете борьбы с пьянством вообще стало хуже! – на том и порешили, потом, значит потом. В составе группы был «однокашник» Стаса, веселый и подвижный капитан Мурат Серсенбеков, старший офицер политотдела капитан Сергей Баштовой. Они встретили меня тоже доброжелательно и мы после ужина сидели в канцелярии, разговаривая обо всем помаленьку. Вскоре дежурный по заставе доложил, что к нам едет машина. Мы поняли, что это начальник штаба и пошли встречать.
Про требовательность его я уже писал и конечно, немного побаивался, как впрочем и все офицеры отряда, однако оказалось, зря. Зайдя в канцелярию. Начальник штаба весьма грозно поинтересовался, почему у меня немного неприглядный внешний вид, на что я ответил:
-Товарищ полковник! Я только что с Оша поднялся, весь день ехал.
-Лейтенант, я пусть и на «УАЗике», но на той же жопе езжу, а посмотри на меня! – сказал нач. штаба.
-Я понял, товарищ полковник! – ответил я,
-Чтобы к утру был как положено! – лаконично отдал мне команду Бузубаев.
В бане у нас стояла такая же печь, как и в спальном помещении, которую по моей команде затопили. Вскоре там было жарко и я выстирал полевую форму П/Ш, которая за часа два высохла, после чего выгладил ее, начистил давно без дела лежащие сапоги и к утру был как на строевом смотре, образец, да и только. Начальник штаба, увидев меня, одобрительно сказал:
-Вот! Теперь похож на офицера!
Работала группа у нас еще три дня, причем меня поразила та доброжелательная атмосфера, что царила на заставе. Нас не дергали, а наоборот, все время отправляли «заниматься своими делами», когда мы по привычке пытались скакать возле отрядных офицеров. Я сходу занялся комнатой для хранения оружия, комнатой сигнализации и связи, стал проверять свои документы, которые все были полностью приведены в порядок начальником и замполитом; все-таки группу ждали! По окончанию работы начальник штаба подвел итоги, где не было ни высокомерия, ни нравоучений, а были указания конкретных недостатков, которые необходимо было устранить в конкретные сроки. После этого мы проводили группу, и хотя недостатков было указано много, но настроение испорчено не было, а было желание работать. И работа у нас пошла! Жили мы в «спальном», на участок наряды не высылали, а только утром, когда столбик термометра поднимался выше отметки «пятьдесят градусов», кто-то из офицеров выезжал в «тревожную группу», она же и была «дозором» по проверке снежного покрова. Машину на выезд разогревали часа два, а ездили почти весь день, устраняя многочисленные сработки системы. Проволочные нити системы рвались как нитки под воздействием мороза. Их скручивали кое-как, чтобы следом получить новую сработку на другом месте. Нарушителей границы мы не боялись. Их вообще на Памире почти было не много, а в эту зиму и подавно; человеку на улице находиться было смертельно опасно. Так что границу охранял «пограничник Мороз».
Помню, как увидел замерзшую на лету ворону; вышел я как-то с заставы «до ветру», а иди через плац, заметил, что какой-то предмет упал от меня в пяти-семи метрах. Это реально была ворона! Сделав свои дела, я подобрал тушку и занес на заставу, в надежде отогреть птицу, но тело было уже почти каменное. После этой зимы заметно меньше стало и зайцев, а вот архары перезимовали без особого ущерба. Их поголовье осталось прежним.
Вскоре произошло событие, что благотворно сказалось на всей моей последующей карьере. Подполковник Проничев, прокомандовав отрядом десять месяцев. Был переведен командиром в Лянгар; пограничный отряд, что вел боевые действия в Республике Афганистан. Это положило конец моим несбывшимся мечтам, так как я очень хотел оказаться в Афганистане, первые полгода регулярно при случае просился у командования отряда, пока мне в марте 1985-го года не позвонил тогда майор Проничев, еще в свою бытность начальником штаба отряда:
-Володин! Чем вы занимаетесь на заставе! Постоянно проситесь куда-то в ДШМГ! Сидите на заставе, чтобы я о вас больше и не слышал!
Я больше не просился, но питал в тайне надежду, что благодаря своему не очень хорошему отношению ко мне, уже командиром, Проничев «сплавит» меня в Афганистан. Я немного растерялся, будучи на приеме у начальника кадров округа и не догадался попросить перевод в новую войсковую часть, что служила в Афганистане, в чем иногда упрекал себя за несообразительность. Сейчас же я вздохнул с облегчением, что так произошло; скажу честно, служить под командованием подполковника Проничева я не хотел. В один, во истину прекрасный, февральский день подполковник Проничев попрощался с офицерами границы по «циркулярной» связи и убыл хоть и не далеко. Но к новому месту службы; продолжать дальше свою во истину блестящую карьеру. В будущем я два раза общался с подполковником Проничевым. Он разговаривал со мной доброжелательно, каждый раз говоря:
-О! Старый знакомый! Как ты жив? Как дела?
Дела мои в те, будущие времена, шли успешно, я в ответ отвечал что-то бодрое, положенное в таких случаях. Даже появлялись мысли, что бывший командир сам многое переосмыслил, но желание вновь оказаться под его началом у меня по чему-то не возникало.
Вскоре морозы пошли на спад, а в начале марта приехала на заставу группа тыла и восстановила отопление в здании заставы. В жилом доме отопление восстанавливать не стали, отложив на «потом», так как работы у тыловиков было много. На границе в ту зиму отопление осталось целым только на двух заставах и пограничной комендатуре «Каракуль». Мы со Станиславом Евгеньевичем служили на заставе вдвоем, старшина еще летом был переведен в отряд, а Черняк в феврале убыл в отпуск. Однако солдаты наши проблем не создавали, старшина заставы сержант Кирьянов и техник сержант Тюренков, оба ставшие командирами из рядовых солдат уже здесь, на заставе, несмотря на то, что были призыва ноябрь-84, прекрасно справлялись с поставленными перед ними задачами. Уверенно мог руководить заставой и старший вожатый служебной собаки двадцати четырех летний младший сержант Александр Терехов, в обиходе просто «Матвеич». За это время у меня произошел всего один инцидент с заместителем начальника тыла округа, полковником Ткач. Он совместно с начальником тыла отряда, полковником Роговым заехал на заставу проездом и был не в очень хорошем расположении духа. Начальник после выпуска ночных нарядов отдыхал дома, обложившись самодельными обогревателями, и я встретил начальство. Сходу, зайдя на пищеблок, полковник стал орать и на меня, и на повара, тыча нас носами в небеленую хлебную печь, возмущаясь неработающей (попросту замерзшей) канализацией. Я не возмущаясь, как раньше, просто ответил, что мы пережили очень непростую зиму, а сейчас стали все приводить в порядок, однако полковник, уставший от подъема из Оша, не унимался. Я решил в дебаты не вступать, а молча шел следом за ним, слушая его крики по поводу желтого от мочи снега вокруг плаца.
-Попробовал бы сам пройти ночью, при температуре около шестидесяти градусов до расположенного в ста метрах от казармы, согласно Устава, туалета! – лишь мысленно высказал я, а в слух сказал:
-Видите, товарищ полковник, убираем все это безобразие с территории, вывозим по дальше от заставы! – и показал клочки убранной территории. Однако полковник орал:
-Засрались! Совсем совесть потеряли! – я чувствовал, что уже сильно начинаю злиться, но из последних сил хранил молчание.
В итоге мы вошли в спальное помещение заставы, где по моему мнению, придраться было к чему-то трудно. У солдат, которые спали, обмундирование было аккуратно заправлено, остальные кровати могли служить образцом при демонстрации, как их нужно заправлять, так что полковник минуту помолчал, озадаченно ходя по спальному помещению. Заглянул в тумбочку, но увидел в ней полный комплект «мыльно-рыльных» принадлежностей. Помолчав минуту, он не вышел обратно, а схватил старый табурет и заорал:
-А это когда-нибудь красится?
Это показалось мне уже слишком и я, достаточно спокойно, сказал:
-Товарищ полковник! Вместо того, чтобы размахивать табуреткой, вы бы привезли с собой нам на заставу банку краски, мы бы немедленно и выкрасили ее. А так я чем, по вашему, ее красить буду? Оружейной смазкой?
Полковник сначала застыл с открытым ртом, а потом заорал уже на начальника тыла:
-Убери от меня этого лейтенанта! Чтобы я его сегодня больше не видел!
-Володин, давай, иди! – спокойно сказал мне начальник тыла, а я в ответ заявил:
-Я вам, товарищ полковник, не эта табуретка, чтобы меня убрать можно было. Я вообще-то служу на этой заставе! И нечего орать!
Иди, Володин, иди, не ругайся! – мирно сказал мне начальник тыла, а я демонстративно взяв «под козырек» ответил «Есть» и строевым шагом пошел из спального помещения. Здесь на мое счастье пришел начальник и они с зам. нач. тыла округа уединились в канцелярии, а мы с начальником тыла отряда пошли по заставе. Полковник Рогов разговаривал со мной дружелюбно, по делу, не возвращаясь к разговору, который только что у меня состоялся с окружным начальством. Начальник тыла пережил сам нынешнюю страшную зиму и на жизнь смотрел реально. Он прекрасно видел, что на заставе не бездельничают, а сделали уже реально немало. Вскоре полковник Ткач с полковником Роговым покинули заставу, а Коваленко долго смеялся, цитируя Ткача:
-Капитан! У тебя зам. наглый! Он предложил мне ваши табуретки красить!
Последствий этот случай не имел, да и в будущем, встречаясь с полковником Ткач на заставе, у меня в общении с ним проблем не возникало. Это был отличный специалист своего дела, видно просто тогда я так попал ему, «под пятку».
Наши дела шли неплохо, в отряде руководил подполковник Бузубаев, новый командир еще не прибыл, да и кто придет на должность мы не знали. В отряде проходили громкие судебные процессы по неуставным взаимоотношениям в мотомангруппе, а также по хищению боеприпасов на заставе «Речная», где солдат украл с колонны, что шла в Афганистан ящик гранат. На «Речной» в результате работы вскрыто было много неприглядных фактов и заставу расформировали. Формировать ее стали по принципу «с бору по сосенке», причем подполковник Бузубаев не стал требовать, чтобы с застав «отправили лучших», так как прекрасно понимал, что это будут лучшие из худших. Просто в один момент нам позвонили с первого отделения штаба и востребовали двух солдат представить на нагрудный знак «Отличник погранвойск» первой степени, но при этом почему-то отказали в представлении старшине и старшему технику заставы. Ну, мы и дали кандидатуру сержантов Шикаренко и Ковалева. А через три дня поступила команда отправить их с полным расчетом в отряд, так как они приказом по части уже были переведены на «Речную». Беседовал и со мной о возможном переводе на эту заставу начальник штаба, однако перевод не состоялся. Трудно сказать, как бы тогда сложилась моя карьера; может лучше, а может нет, хотя вскоре она и так пошла неплохо. События повернулись так, что вскоре меня уже как кандидата на перевод куда-либо на должность заместителя начальника заставы уже и не рассматривали. Как говорят, судьба играет с человеком, а человек играет… в общем, кто на чем умеет, на том и играет.

Стремительный путь вверх

Вскоре наш отряд попал под окружную ревизию, которую проводила специальная группа; контрольно-ревизионная инспекция. Первым отряд посетил начальник службы артиллерийско-технического вооружения подполковник Диденко. К нам на заставу он приехал немного взвинченным, так как проверяя вооружение и боеприпасы на предыдущих шести заставах, выявил колоссальные недостачи в боеприпасах, имитационных средствах. Я тщательно готовился к его приезду, пересчитал все на несколько раз. подогнал все боеприпасы патрон к патрону, оружие заставы сверкало, как «яйца у кота», то есть было буквально вылизано. Мы пришли на склад АТВ заставы, где подполковник лично пересчитал все, при этом иногда покрикивал, был весьма раздражен. После склада он в моем присутствии лично пересчитал все в комнате для хранения оружия заставы, а потом сел в канцелярии и стал «подводить баланс». И вот он закончил свои расчеты, но почему-то молча уставился на меня, разглядывая с большим удивлением, будто перед ним не лейтенант погранвойск, а какое-то чудо-юдо. Он молча смотрел мне в глаза, а у меня душа встретилась с пятками, плавно сползая в сапоги, но вот подполковник спросил:
-Лейтенант, ты как это сумел?!
Не понял Вас, товарищ подполковник! – не менее удивленно выдавил я,
-Лейтенант, у тебя ни недостачи, ни излишков, у тебя все точно патрон в патрон! И оружие в удовлетворительном состоянии! Такого в вашем отряде я еще не встречал! – высказался начальник арттехвооружения округа, а я почувствовал себя человеком, причем в полной мере. Наверное, впервые, если брать конечно мою службу на пограничной заставе «Чечекты».
После этого мы пообедали, я расспросил подполковника о судьбе его сына Игоря. С которым учился в училище на одном курсе и расстались мы с ним очень тепло. Я тогда не знал, что если уж пошли дела, то и дальше будет все нормально. Пусть и немного запоздало, но результаты работы, которую проводил начальник заставы с моей и Черняка помощью, стали давать плоды. В отряде командование к нашей заставе относилось по-прежнему настороженно, но уже не так, как было при командире. Нас никто еще не хвалил, но никто уже и не хаял без причины. Мы и этому были рады. Доволен нашей заставой был и комендант пограничной комендатуры капитан Мерзляков, который работая у нас, высказался. Что хотел бы видеть капитана Коваленко своим заместителем, о чем прямо у нас в канцелярии и написал рапорт на имя Врио начальника отряда подполковника Бузубаева. Тот, правда, посмеялся над этим рапортом, высказал мнение, что это Мерзляков «потренировал почерк», но рапорт, как выяснилось позднее, не выбросил. Но об этом позже. А вскоре к нам прибыла работать большая группа Краснознаменного Восточного пограничного округа, во главе с начальником штаба округа полковником Борученко. Срок работы у них был почти месяц, а к нам на заставу была направлена группа офицеров округа, во главе со старшим офицером боевой подготовки штаба подполковником Давыдовым.
Должен сказать, что в округе произошли в последнее время большие изменения; покинул должность многолетний начальник войск генерал-лейтенант Донсков, а должность принял бывший начальник штаба округа генерал-майор Петровас, который в корне перестроил работу всего аппарата. Так вот, группа. Что прибыла к нам, должна была работать на заставе десять дней. И хотя их было человек семь, но разместились для отдыха они в спальном помещении заставы, принимали пищу вместе с личным составом. Понятно, что при такой работе очковтирательство невозможно. Если предыдущие группы, что приезжали на день-два, реже три можно было где-то ввести в заблуждение, показать «товар лицом», используя личные качества офицеров, что в это время нещадно гоняли личный состав, то здесь этот номер пройти не мог. Посудите сами; через пару дней офицер, что выполнял роль «пастуха» уже не мог справиться с контролем всех сфер деятельности заставы, а личный состав, не приученный к порядку, начинал жить в привычном режиме. Здесь и выползала наружу вся подноготная подразделения!
В начале работы подполковник Давыдов проинформировал нас с начальником:
-Не буду скрывать, в отряде вашу заставу охарактеризовали очень не лестно, но это не играет никакой роли. Мы работаем у вас десять дней, а потом переезжаем на соседнюю заставу «Ранг-Куль», которая характеризуется командованием, как одна из лучших. Выводы мы будем делать не из мнения отрядного командования, а из той работы, что проведем сами. Нас опекать не надо, работу мы сами найдем, а вы занимайтесь своими делами. Службу нам будет планировать начальник заставы, в этот план никто вмешиваться не будет. Единственно, будем беседовать с людьми, но постараемся делать это не в ущерб мероприятиям, что предусмотрены распорядком дня.
Это все было новым, неожиданным, но нам не было выбора, как принять условия работы группы округа. И вот целую неделю я постоянно наблюдал возле себя, сразу после того, как проснусь, кого-нибудь из офицеров округа. Они не вмешивались в мою работу, а молча что-то помечали в рабочих блокнотах. Документы у меня никто предоставить не требовал, а когда я брал какой-нибудь журнал для заполнения, то после того, как закончив с ним работать и уже намеревался убрать, вежливо просили посмотреть. Посмотрев же, ничего не указывали, а сделав очередные пометки, возвращали обратно. Наш личный состав жил обычной жизнью. Через дня три солдаты и сержанты стали относиться к «окружникам» как к чему-то обыденному, не стесняясь их в своем поведении. Офицеры работали всюду, но и жили жизнью заставы; смотрели в положенное время фильмы, принимали пищу, мылись в нашей старой заставской бане. Так прошла неделя, оставалось еще три дня работы, но мы с начальником чувствовали, что дела-то наши идут неплохо. Понимали, что за три дня уже не должно произойти ничего, чтобы испортило мнение о нашей заставе, которое было видно, сложилось хорошим. Однако эти три дня группа у нас не доработала; подполковник Давыдов позвонил полковнику Борученко и попросил разрешения досрочно выехать на «Ранг-Куль». Нам же он сказал:
-Мнение о вас у нашей группы самое лестное, не в пример мнению командования отряда. Я принял решение, что нам необходимо сравнить вашу, плохо охарактеризованную командованием заставу, с лучшей. Мы поработаем у них положенные десять дней и прибудем обратно, а вам расскажем, чем они отличаются от вас. Если у них действительно лучше, то подскажем, что вам нужно изменить в своей работе. Но повторюсь, предварительно у нашей группы о вашей заставе очень хорошее мнение.
С тем и убыли от нас два «УАЗика» с окружной группой, а мы, боясь «сглазить» результаты, даже и не говорили о том, что высказал нам старший группы.
Грешно говорить так про неудачи других, но соседи своим разгильдяйством нас подняли еще выше. Начальник соседей был в отпуске, а заместители не могли управиться с людьми, хотя оба были не «первогодки». Результат работы окружной группы был плачевен для пограничной заставы «Ранг-Куль»: куча грубых нарушений дисциплины, нарушений по службе, итогом чего стало снятие с должности начальника заставы; спрашивали за работу в те времена действительно жестко, иногда даже жестоко. А те три дня. Что оставалось группе доработать у нас, так и остались «недоработанными». Участок границы как раз проезжал полковник Борученко, а у нас на заставе был заказан обед для него и группы подполковника Давыдова, что намеревалась вернуться к нам на заставу. После обильного обеда начальник штаба спросил у капитана Коваленко, не сильно ли он обидится, если офицеры покурят в столовой? Стас, конечно, не обижался и начальник штаба, закурив сам и разрешив курить другим, провел импровизированное подведение итогов. Он спросил мнение о заставах у подполковника Давыдова, что сложилось по результатам его работы, тот и доложил:
-Товарищ полковник, у нашей группы сложилось мнение, что в отряде все поставлено с ног на голову. Нам перед отъездом на границу командование отряда охарактеризовало заставы, на которых нам предстояло работать, но у нас почему-то сложилось мнение, противоположное мнению командования отряда. Лучшие оказались не лучшими, а к худшим мы серьезных претензий предъявить не можем.
-Как вы можете охарактеризовать эту заставу? – прервал Давыдова начальник штаба,
-Положительно! – односложно ответил тот.
-И какие у вас дальнейшие планы? – спросил полковник Борученко,
-Да нам еще нужно три дня поработать на этой заставе! – ответил подполковник Давыдов, причем тон ответа давал понять, что делать ему у нас нечего.
Начальник штаба понял его:
-Ладно, как я понял, здесь вам в общем-то делать больше нечего? – спросил начальник штаба,
-Так точно, товарищ полковник! – ответил старший группы,
-А вы как думаете, товарищи офицеры? – обвел взглядом всех «окружников» начальник штаба округа,
-Согласны, у нас такое же мнение! – несколько в разнобой высказались офицеры,
-Тогда давайте так; выезжайте в отряд, там есть работа в подразделениях гарнизона, о то вы наверное, здесь офицерам надоели? Так, лейтенант? – спросил он почему-то у меня,
-Не очень-то и надоели, товарищ полковник! – ответил я, не особо кривя душой. Я готов был после такого доклада подполковника Давыдова служить на «Чечектах» с ними до пенсии.
-Ну ладно, рассмеялся полковник, давайте прощаться! – и вскоре «окружники» выехали в отряд. У нас же со Стасом случился огромный душевный подъем. Мы отчетливо поняли, что наша «черная полоса» закончилась, нас впервые оценили по достоинству. Оценили не один какой-то аспект, как в моем случае с оружием и боеприпасами, а в целом работу! Оценка эта сложилась не у одного-двух человек, а у беспрецедентно большой группы, что проработала, да что там проработала, прожила (!) с нами неделю. Тем не менее, у нас оставались опасения, что командование отряда немного «отрихтует» мнение «окружников» о нашей заставе, но и там уже наступали другие времена.
Перед отъездом группы округа из отряда полковник Борученко проводил подведение итогов, но офицеров с застав на него не вызывали; с границы в отряд поехали только коменданты. Вечером этого дня Стас решил немного «расслабиться», но так как я ему компанию составить не мог, все еще не пил после болезни, то он пригласил офицера с подразделения разведчиков. Они только собрались приступить к действу, как доложили, что с Мургаба на заставу едет машина. Это был капитан Мерзляков, комендант. Стас встретил своего непосредственного начальника, доложил и они стали разговаривать о текущих делах. Но нас-то интересовало другое! И я спросил:
-Товарищ капитан! Что там в отряде?
Комендант усмехнулся в усы и сказал:
-Это п….ц! «Чечекты» - лучшая застава, Коваленко – лучший начальник! Володин!
-Я!
Поздравляю тебя! Ты оказывается лучший офицер части! Долго возмущались, что ты не входишь в резерв выдвижения, так как назвал тебя начальник штаба округа готовым начальником заставы! – закончил комендант.
-А вы-то сами как думаете, товарищ капитан? – спросил я,
-А что я? Такие крутые виражи меньше, чем за полгода! Я уже вообще не знаю, что думать! Становись начальником, Леша, работать будем. Тогда и будем думать! – закончил комендант, после чего поужинав с нами, выехал в ночь на комендатуру. Время для «отрядных» было не выездное, но комендант имеет право в любое время суток передвигаться в пределах своего участка. Он здесь хозяин.
Меня же обуяли противоречивые чувства; пять месяцев назад я находился в госпитале, где доказывал, что не являюсь психом, а сейчас вдруг стал кандидатом на должность начальника заставы. Мозг принимал сигналы, но сразу «переварить» полученную информацию не мог; слишком она была полярной. Чтобы не мучиться, я прервал обет трезвости и крепко выпил с начальником заставы и командиром подразделения разведчиков майором Кондратьевым. Поступил типично по-русски; хорошую весть нужно обмыть. Парень я был крепкий и утром, не мучаясь похмельем, приступил к выполнению своих обязанностей, а заодно и обязанностей своего начальника, который не мог так же как и я, легко, пережить похмелье; Стас отсыпался.
В этот день произошло еще одно замечательное событие. На заставу прибыл офицер управления кадров округа подполковник Полторацкий. Да, да, тот самый, что отправил нас, молодых лейтенантов, служить на Мургаб, которого я задергал вопросом, что нам делать, если нас никто не встретит! Я был немного удивлен его визитом, так как не ожидал увидеть на заставе кого-нибудь из округа, но ждал разговора с ним с нетерпением. Чтобы определить, надолго ли он прибыл, я спросил:
-Товарищ полковник, вещи в «приежку»? – спросил я, хотя у нас в данный момент никакой «приежки» не было,
-Не нужно, я через час-два назад поеду! – ответил Полторацкий, сняв таким образом со своего визита малейшую тайну, после чего распорядился:
-Пойдем в канцелярию, с тобой поговорю, а потом с начальником заставы!
Я «стрельнул» глазами дежурному, сержанту Рафаэлю Зайнулину, который кивнул, что понял. Это означало, что начальнику сейчас же доложат, а через пятнадцать минут нам предложат «чай с мясом», то есть с разными яствами.
В канцелярии подполковник долго расспрашивал меня, почему меня отправляли в госпиталь, причем дотошно пытался докопаться до причины. Я толком не мог назвать эту причину, а мои рассказы про выстрел на участке, про длинный язык его не убеждали; слишком уж мелкими они были, незначительными. По словам Полторацкого, если за это всех отправлять в госпиталь, то там кроватей не хватит, но мне-то больше рассказать было нечего! Наконец подполковник сказал:
-Ладно, лейтенант, закрыли тему! Какие у тебя планы на будущее?
-Как какие? Служить дальше! – ответил я,
-А где служить? Да где угодно, но мне бы хотелось на своей заставе! – ответил я,
-А ты стоишь в резерве выдвижения на вышестоящую должность? – спросил подполковник,
-Да я и не знаю,- ответил я. Еще неделю назад я бы уверенно сказал, что нет, а сейчас так ответил на всякий случай.
-А ты знаешь, что есть такой резерв? – спросил он,
-Ну, слышал, хотя официально до меня никто не доводил, - ответил я,
-Странно, что не знаешь, - будто себе ответил Полторацкий, а потом уже мне сказал:
-Ну, да ты и не состоишь в нем, - после чего неожиданно спросил:
-А на старшего лейтенанта на тебя представление отправили?
-Да откуда я знаю? – спросил я, а у самого заныла душа. Это был мой больной вопрос. В нынешнее время у офицера может быть сто взысканий, но если у него выходит срок для получения очередного звания, а должность позволяет присвоить это звание, то он его получает «автоматом». В наше время наличие неснятого взыскания означало то, что очередное звание офицеру «не светит». У меня же уже по этих взысканий было несколько. Одно мне было объявлено официально, через полгода моей офицерской деятельности, а еще пару-тройку мне «приписали» перед отправкой в госпиталь. Какое уж тут очередное звание? Но не объяснять же это все «окружнику», и я ответил:
-Да откуда я знаю?
-А что, такая тайна, или звание не хочешь? – спросил Полторацкий,
-Да как-то неудобно интересоваться! Конечно хочу! - ответил я на оба вопроса.
Полторацкий в ответ на это попросил соединить его с отрядом, с начальником отделения кадров капитаном Кукиным, что и было исполнено, а результатом этого был разговор:
-Кукин, это Полторацкий! Скажи-ка мне, Володину на звание представление отправили?
-…………
Как еще никому не отправляли? Я завтра уезжаю, все представления увожу с собой. Ночь у тебя есть, работай! И за сроками отправки представлений смотри, а то чуть не затянул представления! В конце июня, или начале июля сроки у офицеров выходят, а у младших офицеров за сколько должно представление быть представлено?
-………..
Правильно, за три месяца, а сейчас какое число? А по Володину я даю тебе час, доложишь, что представление ему на старшего лейтенанта подписано!
-……..
-Кукин! Ты что, хочешь со мной поругаться? Ты вчера был на подведении итогов, слышал, что говорил начальник штаба? Делай выводы! – закончил Полторацкий и положил трубку. После этого разговора в канцелярию был приглашен капитан Коваленко, а я отправился «на свободу». Душа боялась ликовать, так как я знал, что исполняющий обязанности командира подполковник Бузубаев давлению из вне подвержен слабо и может свою подпись под представлением и не поставить. Но я напрасно волновался, так как зайдя в канцелярию через полчаса, когда Полторацкий и начальник заставы закончили разговор, стал свидетелем звонка капитана Кукина Полторацкому. Самого разговора по сути и не было, Кукин, очевидно, просто доложил Полторацкому, а тот, довольно хмыкнув, положил трубку, после чего повернулся ко мне и сказал:
-Не волнуйся, лейтенант! В срок получишь «старлея»!
А я ответил банально:
-Спасибо!
На том и расстались.

Долгий короткий путь в начальники заставы.

После окружной комиссии наша жизнь заставе изменилась полностью. Отношение не только командования отряда, но и начальников всех служб отряда стало доброжелательным. Если офицеры отряда обнаруживали у нас какие-либо недостатки, то относились к ним снисходительно, а все нормальное, на что раньше проверяющие не обращали внимание, вдруг в их же глазах стало важным и значимым. Единственно, кто отношение к нам не менял, то это комендант пограничной комендатуры капитан Мерзляков. А что ему было менять? Раньше, когда на нас вешали всех собак, комендант отмечал, что застава неплохая, а сейчас, когда нас вдруг все стали без удержу хвалить, он иногда присаживал нас на землю, давая понять, что нам не нужно задирать нос. Александр Михайлович Мерзляков просто трезво смотрел на вещи, за что ему честь и хвала.
Работать нам с Коваленко было несложно, хотя мы и остались на заставе официально вдвоем; Володя Черняк согласился принять пограничную застав «Ранг-Куль», отказавшись от загранпоездки. В данный момент он убыл в отпуск, а после него должен был стать нашим соседом, что безусловно радовало. Замполит у нас должен был появиться только в сентябре, после того, как будут с училища выпущены лейтенанты выпуска 1986-го года. У меня. правда, нагрузка была достаточно серьезная, так как Стас сказал:
-Давай. Леха, работай! Я в штабу, теперь тебе и рулить! – ему пообещали, что переведут в штаб, а меня же срочно определили в резерв на должность начальника заставы.
Вскоре мне позвонил подполковник Бузубаев и спросил, как я рассматриваю вариант, чтобы стать начальником заставы «Маркан-Су»? Я не возражал и представление о назначении меня на должность было отправлено в округ. Вскоре однако, меня проинформировали, что оттуда пришел отказ, так как в управлении удивились, что офицера, которого только что собирались увольнять, вдруг решили повысить в должности. Тогда я на это обижался, а сейчас-то понимаю, что командование войск правильно рассуждало; логика принятия решений было действительно, мягко говоря, сомнительная. Все осталось как есть, я быстро успокоился, так как чувствовал себя в отряде достаточно уютно. Все офицеры управления отряда относились ко мне доброжелательно, с личным составом дела ладились. Были, конечно, разные рабочие моменты, но я с ними справлялся как-то обыденно. Самый старший призыв, май-84, помнил меня сразу со своего прибытия на заставу, мы знали друг друга с ними как облупленных и поэтому взаимных попыток провести друг друга было немного, да и те как правило, заканчивались безуспешно. Меня напрягало, что Стас больше времени стал проводить дома, я даже где-то обижался на него, но как выяснил со временем – зря. Через пять лет я сам оказался в ситуации, когда ждал назначения на вышестоящую должность и вел себя аналогично моему главному начальнику заставы, поняв его поведение полностью. Действительно, очень трудно офицеру, прослужившему на заставах семь лет, в преддверии перевода но другую должность работать с той самоотдачей, с которой он же работал раньше. Я вообще с годами определил для себя, что офицеров, которые достигли хороших результатов на своих должностях, особенно в подразделениях, нужно переводить по быстрее. Служба в подразделении в те годы требовала постоянного максимального напряжения всех сил; эмоциональных, физических, психологических. Стоило только где-то дать себя «слабину», как результаты работы становились заметно хуже, а заставить себя пахать по-прежнему, было ох как трудно! В нашем случае было два момента; хороший и плохой. Хороший – замбой мог самостоятельно исполнять должность начальника заставы, причем основываясь на тех принципах, что заложил начальник заставы. А плохой момент – у замбоя помощники были только из сержантов и солдат срочной службы; ни офицеров, ни прапорщиков больше не было. Хорошо, что я имел возможность неформального общения с офицерами и прапорщиками подразделения разведчиков, а то бы было совсем скучно. Тем более, что мои служебные перспективы вновь покрылись туманом после того, как мне было отказано в назначении на должность начальника заставы «Маркансу». Однако вскоре произошли изменения в жизни отряда, которые в скором времени преобразовали отряд практически полностью; в должность вступил новый начальник отряда, подполковник Авдонин Валерий Ефимович.