Оправдание. Глава 5

В том году осенняя блеклость за окном быстро таяла, как сигаретный дым, уступая место и вовсе бесцветной зиме. В один из декабрьских вечеров, готовясь к очередной тусовке Нэйтана, Седрик стоял перед зеркалом в ванной комнате, где свет мягко растворялся в болотной зелени кафеля. Офицер всматривался в лицо незнакомца — молодого человека с острым взглядом и самодовольной усмешкой. В этом отражении не было и тени того скромного мальчишки из Саут-Хилла, что когда-то проводил дни с книгой в руках, погруженный в манящие грезы, от которых остались теперь лишь осколки.

— Вот и хорошо! Я не хочу больше быть тем парнем! — сказал он сам себе и уверенным жестом поправил непокорные пряди яркого имбирного оттенка, которые вечно норовили упасть на глаза.

Майлз все так же избегал спиртного, но на вечеринках Нэйтана веселился с упоением. Ему больше не досаждали сомнения: усевшись на кожаный диван, он непринужденно болтал с приятелями Уайатта. Никаких следов того замкнутого одиночки, который раньше искал утешения, глядя в окно, где сияли городские огни, свет которых казался ему теплее и ближе, чем алчный блеск в глазах шумных гостей. Нет, теперь он с легкостью поддерживал беседы на излюбленные темы этой эксцентричной компании: деньги, удовольствия и роскошная жизнь.

Но если бы он в этот момент обернулся, то увидел бы, что Нэйтан внимательно наблюдает за ним из противоположного угла комнаты, словно паук за своей жертвой. И если бы Седрик мог проникнуть в мысли Нэйтана, то узнал бы, что тот радовался переменам в друге, которые так легко спровоцировал. Потягивая односолодовый виски, Уайатт упивался ощущением власти, флюиды которой словно струились по его венам вместо крови.

Беззаботно проведенный вечер плавно перетек в выходные, которые пролетели незаметно. Однако утром в понедельник молодого офицера ждало неприятное известие: явившись на службу, он узнал, что в главное управление перевели нового детектива. Известие о пополнении штата не вызвало бы у него беспокойства, если бы новичок оказался обычным ищейкой. Но тот имел звание лейтенанта, а это означало, что он будет одним из руководителей в детективном подразделении. Правда, лейтенант — это еще не капитан и не командир, и все же он мог повлиять на установленный группировкой порядок в управлении. Поэтому Седрик должен был подчиниться приказу Уайатта-старшего и немедленно прояснить ситуацию.

Никто из сослуживцев не удосужился своевременно сообщить Седрику о переводе лейтенанта, так как отдел кадров находился в ведении другого подразделения. И хотя офицера это разозлило, он не стал тратить время на выяснение обстоятельств. Вместо этого, после телефонного разговора с Биллом, он направился прямиком к шефу полиции Джеймсу Хэнлонду, который не так давно занял свой пост при поддержке мэра и, конечно же, с одобрения группировки.

Майлз прошел в кабинет начальника, даже не удостоив его секретаря взглядом. От всей его фигуры веяло превосходством: расправленные плечи, приподнятый подбородок, устремленный вперед взгляд, казалось, рассекающий пространство. Настало время напомнить шефу, в чьих руках находятся бразды правления городской полицией.

Хэнлонд восседал в кожаном кресле, подчеркивающем его положение, за массивным столом из красного дерева. Черная форма с золотым значком и нашивками выглядела внушительно, а за спиной шефа в позолоченной стойке гордо застыл государственный флаг, являющийся здесь атрибутом личного авторитета. Стены просторного кабинета представляли собой галерею личных достижений шефа: сертификаты в лакированных рамках, фотографии с влиятельными людьми, ослепительно сияющие награды. Каждый предмет демонстрировал высокий статус Хэнлонда, скрывая за собой тот факт, что шеф так и не смог реализовать свои амбиции. Ведь на самом деле все в этом кабинете, включая его хозяина, было лишь декорацией власти.

Приблизившись к Хэнлонду, Седрик с вызовом произнес:

— Я слышал, что к нам перевели нового детективного лейтенанта. И не куда-нибудь, а в отдел по борьбе с организованной преступностью... По какому праву вы его приняли?

Осознание власти над этим человеком, которое давало Седрику его новое положение, делало офицера жестким и категоричным. Только недавно начавший привыкать к своей другой жизни, он не мог допустить, чтобы какая-то, пусть даже мелкая деталь нарушила ее ход. А новый лейтенант в детективном подразделении — не мелочь, а серьезная угроза. Вдруг он откажется подчиняться группировке и начнет копать там, где не следует?

— Майлз, — тяжело выдохнул шеф. — Я понимаю, что ты вольготно себя чувствуешь в моем кабинете, как, впрочем, и во всем управлении. Но пока я здесь служу, право принимать решения остается за мной. Перевод лейтенанта необходим, и это не обсуждается.

— Вы напрасно это делаете, шеф. Знаете ведь, на кого я работаю. Рискуете потерять свою должность, — попытался Седрик донести до шефа простую истину. И тихим, но угрожающим тоном добавил: — Если не что-то большее.

Хэнлонд с шумом встал из-за стола и приблизился к офицеру.

— Майлз, поверь, — в его голосе неожиданно прозвучали нотки раскаяния и вместе с тем твердости. — Мне правда очень жаль, что тогда так вышло, но это не значит, что я буду закрывать глаза на твои преступления. Ты еще можешь спасти себя из этого…

— Хватит проповедей! Я пришел убедиться, что новый лейтенант не будет мешать установленному порядку!

Хэнлонд устало покачал головой:

— Ты угробишь себя, если будешь продолжать в том же духе. И этот твой новый друг…

— Да хватит уже! Раньше вы за меня не переживали, вот и не начинайте! — Седрик ударил ладонью по столу, и стоявшая на нем кружка подскочила с тревожным дребезгом.

Хэнлонд, изменившись в лице, открыл было рот, чтобы чем-то возразить, но офицер остановил его резким жестом:

— Не надо, шеф. Уже поздно вести такие разговоры!

Развернувшись, он шагнул к выходу, но у двери остановился и бросил через плечо:

— Надеюсь, вы усвоили мое предупреждение!

Седрик вышел из кабинета шефа и на секунду замер. Бледный свет зимнего солнца, похожий на разбавленное молоко, наполнял коридор. Сослуживцы и гражданские сотрудники, снующие в узком пространстве, казались не живыми людьми, а заводными куклами.

Хэнлонд растревожил старые раны, шрамы от которых еще не зажили. Некоторое время Седрик пытался сбросить с себя напряжение, прохаживаясь по коридору и судорожно сжимая и разжимая пальцы. Горечь поднялась к горлу. Зачем шеф заговорил об этом? Зачем вспомнил былые времена, когда честь и справедливость казались основами мира? От них не осталось и следа! Теперь мир Седрика держится на совершенно других столпах.

Раздражение набирало силу. Новый лейтенант детективного подразделения… Он виделся Седрику не просто угрозой этим столпам. Что-то еще чудилось ему в этом новичке. Нет, надо проверить свои предчувствия. Приглядеться и при необходимости припугнуть этого «проклятого выскочку», как Седрик уже окрестил его про себя. И, охваченный злобой, он решительным шагом направился к кабинету нового лейтенанта.

Офицер без стука распахнул дверь в кабинет и увидел, что лейтенант приготавливает свое рабочее место, доставая канцелярские принадлежности и фоторамки из картонной коробки с четкой надписью «Лейтенант Рикардо Родригес». В движениях детектива читалась уверенность, которую вряд ли могли поколебать простые угрозы.

«Обживается как у себя дома», — машинально отметил про себя Седрик.

— Вы что-то хотели, офицер? — поднял голову Родригес, бросив на него короткий жесткий взгляд.

«Что ему сказать? — Майлз быстро прокручивал варианты в голове. — В открытую нельзя…»

Но импульсивная агрессия, которая теперь все чаще проявлялась в его характере, подавила всякую логику и рассудительность. И он довольно бесцеремонно начал:

— Надеюсь, вы к нам надолго, лейтенант…

Но не успел закончить, потому что Родригес сразу же перебил его:

— Кто вы и почему позволяете себе такой тон со старшим по званию?! — Лейтенант бросил пачку скрепок на стол и мгновенно подобрался. Черты его лица застыли, а в глазах вспыхнул тот особый огонь, который бывает только у людей, уверенных в своей правоте и праведности.

Майлз проигнорировал его вопрос и продолжил, четко выговаривая каждое слово:

— Мне просто интересно, насколько вы понимаете суть вещей. Возможно, вам еще предстоит кое-что уяснить.

— Что именно? — Родригес поднял брови. — Говорите прямо!

Седрик окатил Родригеса ледяным взглядом, стараясь скрыть боль от ран, которые разбередил в нем разговор с Хэнлондом. Мышцы непроизвольно напряглись, руки сами собой сжались в кулаки. Его так и подмывало выплеснуть накопившуюся злость на лейтенанта, но мешали некоторые сомнения. Он не знал, успел ли шеф посвятить Родригеса в установленные порядки, поэтому вместо открытой угрозы лишь усмехнулся и шагнул вперед, резко сократив расстояние между ним и собой. Голос Седрика прозвучал тихо, но с твердостью стали, царапающей камень:

— Чем быстрее вы поймете мои намеки, тем лучше!

Родригес всмотрелся в именную табличку на пиджаке Седрика.

— Офицер Майлз?

— Да. Я работаю в отделе ведения документации… со всякими… важными бумагами. Слежу, чтобы ничего не потерялось. И я привык знать все, что творится в управлении. Понимаете?

— Вас что, не предупредили о моем переводе?

— Просто запомните, кто здесь работает с записями!

Родригес отставил коробку с вещами в сторону и решительным движением положил руки на пояс.

— Значит, если что-то пойдет не так, я буду знать, кого в этом винить!

Родригес неотрывно смотрел на Майлза. Благородное лицо лейтенанта, на котором выделялись  прямой нос с легкой горбинкой и широкие брови, выражало непоколебимую решимость, честность и даже упрямство. Он, казалось, вцепился в свои принципы, словно пес в найденную кость.

Офицер, скрестив руки на груди, попытался ответить на суровый взгляд Родригеса с той же твердостью, но безуспешно. Он невольно отвел глаза первым, с досадой сжав зубы.

Лейтенант мгновенно почувствовал его, пусть и временную, но все же слабость:

— Я даю вам пять секунд, чтобы покинуть мой кабинет, офицер Майлз. Иначе, не сомневайтесь, дисциплинарного взыскания вам не избежать. Думаю, мне стоит поговорить с командиром административного подразделения!

Седрик прищурил глаза, давясь злобой. Сначала шеф со своим копанием в прошлом, а теперь еще и этот Родригес, которого нужно учить правилам...

— Лейтенант, я сказал то, что должен был сказать, — сквозь зубы процедил он, смерив Родригеса уничтожающим взглядом. — Не расслабляйтесь!

Майлз вернулся к своему рабочему месту и упал в кресло. Дело сделано: лейтенант теперь более-менее предупрежден о порядках, но... Внутри Седрик ощущал необъяснимую дрожь. И почему он так разозлился на Родригеса? Увидел в нем что-то, напомнившее о былых днях?

«Черт, нельзя так палиться!» — Седрик шумно выдохнул и, подняв глаза к потолку, сжал голову руками, чтобы унять проклятую тряску.

И что теперь делать? Если Хэнлонд, едва успевший занять свой пост, решился на перевод нового лейтенанта, то что он может выкинуть потом?

От тяжелых мыслей голова начала раскалываться: один непредсказуемый шаг Хэнлонда может нарушить весь устоявшийся порядок, и тогда пострадает не только сам Седрик. И если он это не предотвратит, ему не выжить в игре, где правила пишутся кровью.

***

Со временем напряжение между Майлзом и Родригесом только нарастало, предвещая продолжение конфликта. Свою лепту в это внесла случившаяся между ними стычка при осмотре места преступления в захламленном дворе покосившегося одноэтажного дома-сарая.

Очередное довольно мелкое дело было неинтересно Седрику, поэтому, явившись на происшествие, он не спешил копаться в мусоре, как делали его коллеги. Отойдя к проржавевшим качелям, он опустился на сиденье, висевшее на цепях. Их скрип напоминал скулеж брошенного щенка — тоскливый, прерывистый, врезающийся в подкорку и эхом отзывающийся в груди Седрика ощущением сиротства.

Более года назад шеф Хэнлонд, выполняя распоряжение лидеров группировки, перевел Седрика из Южного участка, где сам раньше служил капитаном, в административное подразделение главного управления. Несмотря на то что Седрик теперь работал с документами, он иногда выезжал на места тяжких преступлений. Информацию о них обычно сообщал Фицджеральд, служивший в Центральном участке, где была главная диспетчерская. После таких выездов Седрик докладывал Биллу Уайатту о серьезных делах, не связанных с деятельностью группировки.

Так что сейчас ему совсем не обязательно было суетиться и вместе с коллегами заниматься поиском доказательств вины хозяина дома. Он равнодушно ковырял замерзшую грязь носком ботинка, наблюдая, как сослуживцы роются в чужой жизни. Еще только прибыв на место, Седрик позвонил Нэйтану. Они должны были вместе отправиться за данью к очередному лавочнику, а потом их ждет ночь в клубе с зеркальными стенами, где можно на время раствориться в безмятежности.

Нэйтан нашел его во дворе. Майлз сделал знак офицерам, чтобы Уайатта пропустили за ленту оцепления. Тот ворвался на запретную территорию с азартом волка, оказавшегося в овечьем загоне. Пусть сослуживцы шепчутся за спиной, пусть крепнут подозрения — сейчас Седрик об этом не беспокоился. Он был словно закован в броню из самоуверенности.

Уайатт устроился на соседних качелях и закурил, выпуская змейкой сигаретный дым, привносивший в серый зимний день толику тепла.

— Хочешь, устроим здесь переполох? — спросил он, с усмешкой наблюдая за усердием расследователей.

Но прежде чем Седрик успел ответить, на пороге дома возникла фигура в бежевом тренчкоте с выправкой, выработанной годами дисциплины. Родригес гордо вышагивал из жилища подозреваемого. Должно быть, дело было серьезнее, чем думал Седрик, раз сюда прибыл сам лейтенант.

Он приближался, и с каждым его шагом воздух сгущался, заставляя Майлза затаить дыхание, словно в ожидании удара хлыстом. Холодный взгляд лейтенанта, пронизывающий, как декабрьский ветер, впился в Нэйтана. Седрик рефлекторно поправил галстук, готовясь к противостоянию.

— Что вы здесь делаете? Как вас сюда пропустили? — возмущенно спросил Родригес, обращаясь к Нэйтану.

— Он со мной, — резко бросил Седрик. Майлз не собирался выслушивать нотации лейтенанта о правилах проведения полицейских расследований.

— Послушайте, офицер. Это вам не тусовка! Здесь нужно работать, а не болтать с друзьями!

Нэйтан с интересом разглядывал лейтенанта, выпуская дым почти ему в лицо. Гнев Родригеса его явно забавлял. Родригес же вырвал из руки молодого человека сигарету, когда тот уже подносил ее к губам.

— Вам здесь не место! — рявкнул лейтенант, бросив сигарету на землю, и с силой надавил на нее ботинком.

Нэйтан от неожиданности поперхнулся и замер, не зная, злиться ему или смеяться. А Седрик мгновенно выпрямился и, вскочив с качелей, сделал шаг навстречу Родригесу. Его голос прозвучал угрожающе:

— Лейтенант, куда вы лезете?!

— Это вы куда лезете? Вас сюда не вызывали!

Майлз на секунду почувствовал, что хочет замахнуться на Родригеса, но вовремя остановил себя.

— Идите… работать! — выпалил он, всем своим видом показывая лейтенанту, у кого из них есть привилегии. — А он, — Седрик указал на Уайатта, — останется здесь.

Нэйтан молча наблюдал эту сцену, по-змеиному остро и внимательно рассматривая Майлза и Родригеса.

— Уходите! Оба! — скомандовал лейтенант.

— Нет! — отрезал Седрик. Он приблизился к Родригесу и прошептал: — Осторожно, лейтенант!

В глазах Родригеса что-то промелькнуло. Он перевел изучающий взгляд с Седрика на Уайатта, а затем снова остановил его на офицере. Кажется, лейтенант начинал понимать, что к чему. Возможно, шеф ему кое-что уже рассказал.

— Что ж, ладно... Но если вы будете мешать работе моей команде, я вас сам отсюда выпровожу! — сказал он и сверкнул темными глазами, как бы давая Седрику понять, что битва не окончена. Затем резко повернулся и направился обратно в дом.

— Забавный ублюдок, — констатировал Уайатт, поднимаясь с качелей.

***

После конфликта с Родригесом Седрик и Нэйтан съездили за деньгами очередного хозяина магазина, а затем отправились в клуб. Однако ночь продолжилась новыми неприятностями: Уайатт ввязался в пьяную драку. Жесткая потасовка вспыхнула из-за пустяка: на выходе из клуба кто-то задел Нэйтана плечом и выругался, упомянув мать Уайатта нелестными словами. Нэйтан бросился на обидчика, как разъяренный тигр, вырвавшийся из клетки. Седрик, ожидавший его в машине, выскочил наружу и поспешил к дерущимся, чувствуя, как подошвы ботинок скользят на свежем снегу.

— Не смей так говорить про мою мать! — рычал Нэйтан, перекрывая доносящуюся из клуба музыку. Он прижал провинившегося затылком к стене и, схватив за горло, методично долбил его по лицу — удар, кровь, удар, хрящ. Кулак Уайатта с массивными перстнями уже был весь в крови, а шикарное пальто цвета молочной пены напоминало полотно абстракциониста с алыми брызгами на белом холсте.

Седрик подбежал и застыл рядом с другом. Два противоположных намерения столкнулись в офицере: разум требовал остановить Нэйтана, но в жилах плясали искры, и где-то глубоко, под ребрами ощущалось приятное щекотание.

В это мгновение Нэйтан, не обращая внимания на зевак и растерявшихся при виде полицейского клубных охранников, окровавленной рукой выхватил из кармана пальто выкидной нож-стилет. Лезвие щелкнуло, и холодная сталь легла на пульсирующую вену обидчика.

— Я могу сделать так, что ты больше никогда ничего не скажешь, — прохрипел Нэйтан сквозь зубы. — Ты останешься в живых, но навсегда лишишься голоса!

Ненависть, черневшая в его глазах, стремительно сгущалась. Седрик был заинтригован. В том, что сейчас происходило с другом, виделось что-то сверхъестественное. Будто тысячи демонов рвались наружу из самых темных уголков души Нэйтана. Или это с него спала обычная маска беспечности, обнажив бездонную черную дыру, где исчезает все человеческое?.. Оказывается, даже у Нэйтана есть свои болевые точки, на которые никому не стоит нажимать.

Седрик смотрел на него, не в силах отвести завороженный взгляд. Он не знал, крикнуть «Остановись!» или же «Давай, Нэйтан!»

Наконец в душе офицера что-то легонько шевельнулось. Он пришел в себя и позвал друга, отвлекая его внимание от жертвы:

— Нэйт! — а затем осторожно положил руку на его запястье, липкое от крови, и тихо произнес: — Оставь этого придурка! Не марайся.

Нэйтан, дрожащий от напряжения, не замечал Седрика. Тогда офицер одним ловким движением вырвал нож из его руки. Вздрогнув, тот вышел из транса и недоуменно посмотрел на своего телохранителя.

— Если ты это сделаешь, твой отец меня убьет, — тихо сказал Седрик.

Постепенно в глазах Нэйтана стала появляться осознанность. А Седрик повернулся к обидчику, давая ему возможность рассмотреть свою форму полицейского, и, наслаждаясь чувством превосходства, спросил голосом, которым можно было крошить лед:

— Какие-то проблемы?

Парень с лицом, напоминающим окровавленный кусок мяса, разглядев значок на груди Седрика, замер от ужаса.

— Н-нет… офицер, — прохрипел он и заковылял прочь, оставляя на асфальте кровавый пунктир.

А Нэйтан, чье тело все еще вибрировало, как перегруженный мотор гоночной машины, стоял, уронив руки и тяжело дыша. Седрик положил ладонь ему на плечо и слегка подтолкнул:

— Пойдем, Нэйт.

Спустя несколько минут друзья были уже в квартире Уайатта. Уставший после вечеринки Седрик прямо в полицейской форме вытянулся на софе и уткнулся взглядом в потолок. Нэйтан сидел напротив на диване у маленького стеклянного столика, сосредоточенно тасуя колоду карт. Руки его еще подрагивали от нерастраченных импульсов ярости.

— Ты много помнишь о своей матери? — внезапно спросил Седрик, опуская глаза, чтобы встретиться взглядом с Нэйтаном.

Он и сам точно не знал, почему задал этот вопрос. Наверное, случай возле клуба заставил его задуматься об отношениях с собственной матерью. Смог бы он так же встать на ее защиту и заслуживала ли она этого?

Нэйтан замер, держа карты в руках.

— Она ушла, когда мне было всего десять. Как я могу о ней много помнить… — Уайатт пожал плечами. — Так, отдельные моменты.

— Возможно, это не так уж и плохо, — задумчиво протянул Седрик. — Кто знает, может, тебе лучше и не помнить ее... Но почему она ушла, Нэйт?

— А как ты думаешь? Она не могла вынести новую «работу» отца. Есть женщины, которые этим кичатся. Но она, видимо, была другой. Упрямая, честная.

— Почему же она не забрала тебя с собой?

— Не знаю. Я столько книг прочел, пытаясь понять ее... А как насчет твоих родителей?

— Я не видел их с восемнадцати лет. Иногда очень скучаю. Даже хотел бы навестить, но меня все время что-то останавливает...

— Думаешь, это нормально? Ты же вычеркнул их из своей жизни! — возмутился Нэйтан.

С сомнением глядя на него, Седрик некоторое время размышлял. Нэйтан смотрел в ответ бескомпромиссно.

— И как, по-твоему, я могу это исправить?

— Ты? Нет, ты не можешь исправить все в одиночку. Это требует усилий каждого. Это семейное дело, — ответил Уайатт, доставая из кармана пиджака пачку сигарет. Обнаружив, что она пуста, рывком поднялся и достал из ящика под телевизором новую, а затем снова упал на диван и с жадностью закурил.

— Это невозможно, Нэйтан, — покачал головой Седрик. — Мы давно не общались. Да и что бы я мог им сказать?

— Что ты человек, у которого есть чувства и потребности. Что тебе нужна семья, — перечислял Уайатт, стряхивая пепел после затяжки в серебряную пепельницу на столике перед собой.

— Я не могу, Нэйтан. Правда в том… что мы никогда не были по-настоящему близки. Я вообще не уверен, что получил свою дозу родительской любви.

— Любовь? А кто говорит о ней? Все дело в родственных узах, — выпалил Нэйтан. — Я вообще не верю в такую вещь, как любовь, — и, резко выпустив струю сигаретного дыма, с презрением добавил, будто выплевывая: — Люди просто неправильно понимают это чувство. Любовь — не более, чем детская прихоть!

Седрик отвернулся к окну. Машинально теребя лацкан форменного пиджака, он пытался собрать мысли воедино. Возможно, Уайатт, словно заправский иудей, обескровил свои чувства к матери, лишив их смысла. И в этой бессмысленности обрел свое утешение. И силу.

— Зачем же ты защищаешь свою мать, если не любишь ее? — повернул он голову к другу.

Нэйтан снова выпустил струю дыма, скрывавшую его глаза за полупрозрачной завесой. Седрик заметил, как нервно подрагивает его рука с сигаретой. Уайатт отвернулся, его профиль стал резким, как и голос:

— Всему виной родственные узы. Никогда не знаешь, на что тебя может толкнуть привязанность к родным.