Мысли в мысли

        Проблема. В духе нет проблем. Но они есть в жизни. Жизнь материальна. Не материальной жизни не бывает в мире. В этом мире она есть только в сознании. И есть не как объективная реальность, данная нам в ощущениях, чувственным образом, но как субъективная реальность, в образе мысли, то есть, абстрактным образом для чувств.
        В самой мысли нет переживания, но оно есть у мыслящего, то есть, у того, кто мыслит, являясь, прежде всего, по преимуществу, не мыслящим, но чувственным, материальным или чувствительным, сентиментальным, душевным существом.
        Проблема заключается в том, можно ли, живя в этом мире, быть в духе? Может быть, и можно, но выйдет обязательно паллиатив. И в этом будет виноват не дух, а сам человек, который не решил жить на два дома, усидеть зараз на двух стульях. Такого не бывает, чтобы одновременно или по очереди служить двум господам, двум законам: закону духа и закону плоти.
        Правда, церковная традиция предлагает такой паллиатив, но он работает только на самом первом этапе - этапе веры, но уже редко срабатывает на втором этапе - этапе знания и уже совсем не работает на третьем этапе - этапе мысли, ближайшим вульгарным видом которой выступает медитация.
         В этом мире имеет значение только сила. Это сила жизни. Слабость не имеет значения. Горе слабым, радость сильным.
        Какое отношение имеет к этому интеллект? Никакого. Неверно говорить о силе или слабости интеллекта. Сила или слабость не являются параметрами ни интеллекта, ни духа. Для ума важна не сила или слабость, и даже не истина или ложь, а смысл и бессмыслица. Для духа, который знатоки путают с волей, важна свобода.

        Ненависть. Страшное слово "ненависть". Мало сказать, что ненависть неприятна. Ее трудно выносить, переносить. Как не стыдно тем, кто ненавидит?
        Что имел в виду в Нагорной проповеди Иисус, говоря о любви к ненавидящим и гонителям? Неужели возможно любить тех, кто ненавидит тебя. Зачем такая любовь, которая убивает? Казалось бы, ненависть - это предел. Можно с тем согласиться, ибо есть еще нечто за этим пределом, беспредельное. Что это? Безразличие. Оно лежит не между любовью и ненавистью, за и против, положительным и отрицательным, позитивом и негативом, но вне их.
        Что остается делать? Умереть от жалости к себе ввиду того, что тебя ненавидят. Какой в этом прок? Нет, лучше принять эту ненависть в том смысле, что не обратить на нее внимание. Но это было бы слишком просто. Важнее перестать обращать внимание на самого себя.

        Безразличие. Я долго не мог понять, почему я сам и то, что я делаю, не вызывают интереса у других людей.  Но потом понял, что им все равно, что я есть или меня нет, делаю я, творю ли и что творю, им все равно. Так зачем я есть? Ни за чем. Я потому не от мира сего, что я не нужен ему, этому миру. Так почему я не умру? Потому что ему все равно, наплевать на меня. Ему жалко уничтожить меня в том смысле, что я ничтожен даже для этого. Так есть ли я? Возможно, меня нет. Так зачем переживать по поводу того, кого нет?! Что может быть хуже того, что ты есть и понимаешь то, что тебя не было и не будет. Тогда есть ли ты?!

        Отчего Ницше сошел с ума? От ума или от чувства? Или от мысли и языка? Скорее всего, от "или", от необходимости выбирать.

        Важно. Тому, кто думает и пишет, важно побудить читателя подумать об этом, о том, о чем он думает и что он думает, ибо об этом можно подумать что-то другое, и то же самое можно подумать о другом.

        Почему Мераб Мамардашвили не принимал, не воспринимал Николая Бердяева? Потому что Мамардашвили был «ученый сухарь», а Бердяев вел себя, как эстетствующий декадент, склонный к эпатажу «переживальщик». Личная, интимная откровенность была не по нутру Мамардашвили. Напротив, ему была свойственна личная вовлеченность в чужую мысль на правах комментатора. В итоге он выбрал грамму, как филолог, а не смысл, и проиграл, как философ.

        Случайность. Случайность имеет место там, где положение дел или вещей принимает такой оборот, последствия которого неоднозначны, не определены.
        Неопределённость ситуации бывает вызвана нерешительностью агента действия или тем, что он действует не плану, а наобум, либо планов действия больше, чем один, правый, и есть ещё один, левый, альтернативный, равнозначный правому. В такой ситуации человек может вести себя индифферентно, как "Буриданов осел". В такой ситуации выбор решает случай.
        Может быть и так, что, напротив, нерешительность имеет самой причиной неопределённость ситуации. Возьмём случай Гамлета. Принц Датский сомневается, как ему быть. На самом деле он сомневается, не может решить вопрос не быть ему или не быть, но как быть с тем, что его отца убили. И поэтому мстить или не мстить его убийца, тем более, что ими, вероятно, по наущению тени, призрака, иллюзии отца являются близкие Гамлету люди, - мать и дядя, брат отца. Как реагировать? Примириться или бороться, сопротивляться? Но как бороться? Открыто или под прикрытием, под легендой безумия, тайно?
        Что если бы Гамлет был не студентом, а мыслителем? Разумеется, он решал бы вопрос не быть ли ему или не быть, а что значит быть? Почему быть, а не быть? Но Гамлет герой и он не размышляет или размышляет прагматически доя того, чтобы действовать. Его размышления имеют не свободный, а принудительный, необходимый характер. Они вызваны страхом за свою жизнь. Гамлет маскирует этот страх заботой об установлении справедливости, воздаянии за зло, причинённом его отцу, а на самом деле ему самому. Ведь теперь речь идёт о его спасении, так как он соперник дяди на датском престоле.
        Гамлет говорит, что все прогнило в Датском королевстве и поэтому распалась связь времен. Нет, наоборот все прогнали, ибо распалась связь времен. Почему? Просто потому, что не он король, а его дядя. Отец должен был умереть на троне естественной смертью. И тогда его приёмником стал бы наследник, Гамлет. Но нет. Теперь в результате неестественной смерти короля им становится старший в роде отца Гамлета, Клавдия, младший брат того.
        Случайность опасна. Она может привести к непредсказуемая последствиям. Поэтому её необходимо минимизировать. Не так обстоит дело в современной политике, в которой действуют люди с пониженным уровнем интеллекта. Но он низкий не только у них, но еще больше у тех, кого они представляют во власти. И кого они представляют. Ну, разумеется, народы.
        Вот чем вызван интерес к так называемого искусственному интеллекту в образе цифры в качестве усилителя естественного интеллекта животного происхождения. Оно и понятно, потому что современные люди уже разучились даже считать. И прежде люди, мягко говоря, не блистали интеллектом, ибо не умели думать, за исключением немногих единиц. Но они хотя бы умели считать, читать и писать, правда, с ошибками.

        Думать и мыслить. Не в первый раз я пишу о различии между мыслью и думой. Да, в широком значении, если грубо говорить, мысль и дума, и то, что можно с ними делать, то есть, мыслить и думать есть одно и то же. Но это значение, как способ или метод употребления таких слов характерен для всех. Все или многие, в обобщенном виде, как народ, думают. В каком смысле? В том, что бывают задумчивыми, сосредоточенными, не кажутся, а действительно являются такими, например, когда справляют свои естественные надобности, чтобы наиболее эффективно справиться с этим без лишних потерь, в частности, времени или сил. Они испражняются или жуют, смотря в одну точку и ни о чем не думают, кроме того, чем уже заняты.
        То есть, в это время они думают чисто конкретно, на предмет того, чем заняты. Налицо полное соответствие задуманного сделанному или, наоборот, сделанного по результату замыслу. Это соответствие или корреспонденция и есть семантическая истина, истина положения в медитативной позе "зю". Исихасты и суфии, я уже не говорю о йогах, говорили о таких случаях корреспонденции, что и кишки, а не только голова, все тело поет осанну, славу богу.
        Находясь в задумчивом, народном положении, человек предметно думает. О чем это говорит? О том, что дума в народном употреблении, под которое можно подверстать не только трудящихся, но и чиновников (начальство), которые пользуются бумагой, как бюрократы, и интеллигенцию, которая любит писать, переводить бумагу, имеет прагматический, служебный характер не мне вам, благородный читатель, говорить. И благородное сословие имеет потребность думать, то есть, гадить. В данном случае дума есть сопутствующий момент или элемент изготовлению г... Вот почему человек не любит думать, если в этом нет необходимости, если этого нельзя никак избежать, - природа требует свое обратно.
        Кстати, к нашему стыду, так думать умеют животные. Достаточно посмотреть на них, когда они думают. О чем думают животные? Ни о чем. К слову, это пример для подражания, как говорят и пишут мудрецы Востока. Для чего следует думать? Разумеется, для того, чтобы больше не думать. Как я понимаю это? Как то, что «сколько веревочке не виться, но конец есть и у нее». Важен не сам процесс, а результат. Но так думают мудрецы. Попробуй разбери их, ведь они думают, чтобы больше не думать. Ради чего? Ради веры, которая делает всех их равными, похожими друг на друга, так что, вообще, не разберешь, кто млад, кто стар, как в случае с Лао цзы.
        Но я вижу в думе не только это естественное предназначение, так сказать, народное, натуральное призвание, а еще и то, что дума имеет смысл замысла. Чтобы натворить, наложить в штаны, надо задуматься.
        Может быть, и бог сделал "это", когда творил мир. Наверное, в этом заключается смысл того, что бог сотворил мир и нас из праха, из дерьма. Ангелы сотворены из самого бога. Когда очередь дошла до нас, то у бога не хватило идей. Нам досталось только то, что осталось - одно дерьмо, рабочий мусор творения. Мы вышли из бога, но в качестве его дерьма. Правда, это дерьмо отличного качества. Но тем не менее, это дерьмо. Это напомнило мне разговор юного Сократа со стариком Парменидом из одноименного диалога "Парменид" Платона. Платон был странный человек. Он любил делать "это самое", "думать", "творить добро", как поет шепелявый Шура. Из чего? Из того самого. И поэтому персонажи его творений говорят об идеи грязи, если высказываться деликатным образом, простонародно же выражаясь о том, как сделать из г… конфетку, в чем особенно преуспели китайцы. И понятно почему: самый большой ресурс в Китае - это те же китайцы. Они столько могут натворить.
        Вернусь к Платону. Да, много есть сортов грязи. Но есть ли идеальная грязь? Не является ли это словосочетание само-противоречивым?
        С другой стороны, как посмотреть. Важно не то, из чего, ты делаешь, но как делаешь. Если делаешь хорошо, добротно, то это искусство, пусть даже материалом для него послужила грязь.
        Но Платон, как элитный человек намекает на важность происхождения. Одно дело, ты думаешь естественным, материальным образом, извлекаешь думу из сора, как признавалась Анна Ахматова, замечая, что есть ли еще материал для стихосложения, кроме естественных чувств, и совсем другое дело, когда думается сверхъестественным, идеальным, духовным образом.
        Что означает думать естественным образом? Думать словами, телом. Что означает, напротив, думать сверхъестественным образом? Уже не думать, а мыслить и мыслить идеями. Почему? Потому что мысли есть явления идей в сознании человека, освещенном ими. Чем? Идеями, идеальным интеллектом бога. Либо бог через идеи, интуитивно наводит человека на мысль, подталкивая к деянию. Либо сам человек занимается сублимированием, «варясь в собственном соку», в дерьме, занимаясь превращением, изготовлением из г… конфетки, чтобы получить сомнительное удовольствие от своего творения. То или не то он сотворил, теряясь в сомнениях творческой неудовлетворенности само-ублажения. Обязательно нужен другой для того, чтобы разделить радость творения, признания в нем.

        Не от мира сего. Тот, кто от мира сего, обязательно является конкурентным, он борется с другими, чтобы остаться тем, кем есть. Тот же, кто не от мира сего, вроде Будды или Иисуса Христа, не борется с миром и со всем, что есть в мире. Конечно, таких Будды и Иисуса Христа, какими их представляют себе люди, во всяком случае, их последователи, никогда не было и не будет в живом виде. В таком виде они есть только абстрактно общим образом. Тогда в утешение в них начинают верить. Но верят, как правило, в то, чего нет. Есть ли в таком случае бог? Конечно, есть, но не тот, в кого верят люди. Это бог их веры. Есть, как факт, только вера, а бог веры есть лишь в вере. Но верующие свою веру обобщают и превращают в абсолют, ибо ложно полагают, что, помимо нее, ничего по истине нет. Их понять можно, как любые увлекающиеся люди, сходящие с ума по объекту своего влечения, они не видят ничего другого, сделав бога, как свою любимую игрушку, тем пределом, на котором «сошелся весь свет». Вот почему, то, во что они верят, освещает им путь к себе. Куда? Естественно, в никуда.      
        Настоящего бога верующий человек принять не может, ибо тот превосходит силу его веры. Бога веры он создал силой свое веры. Но реального бога он создать не может. Создал ли этот бог человека? Конечно, нет. Человек появился на свет, как побочный эффект присутствия бога. Таким же побочным эффектом был и мир. Бог превосходит самого себя и переливается, эманирует через себя в мир, которым таким образом и создается. Когда мир устраивается в своем порядке в космос, в нем появляется жизнь, как истина или мера, разум мира, а в жизни появляется собственно тот, на ком он, этот разум сосредоточивается в виде сознания. Между богом, как сверхсознанием, и сознанием в лице человека рано или поздно возникает резонанс, они устанавливают контакт. Плодом этого контакта и становится в человеческом сознании вера в бога. Вера идет не только от бога, но и от самого человека. От бога идет откровение. Он не мешает верить человеку в себя в том случае, если у того нет прочих инструментов для контакта.
        У кого из людей уже есть свой разум, а не только и не столько среднеарифметический, социальный инстинкт, который многие современные гоминиды ложно принимают за интеллект, то он общается с богом на языке разума, в мыслях, как явлениях замыслов (идей) бога. Замысливает бог. Но замыслы проявляются в сознании человека. Многие люди думают, что мыслят, а на самом деле они фантазируют или оперируют данными чувств, считают их и это занятие с алгоритмами считают мыслями. Будда и Иисус Христос - это те из людей, кто научился мыслить в том смысле, что стал сообщаться с богом в мысли помимо слов. Такое занятие можно назвать условно «телепатией», если только заменить «патос», как страсть, что соответствует тому, что говорят мистики, - истина передается от сердца к сердцу в качестве страсти, - на «логос». В результате мы получим «телелогос», не патологию, а саму «логию». Что это за «логия»? Это не разум как наивысший аффект и не нон-аффект, а превращенный пафос, любовь к разуму. Только в таком случае мы будем иметь дело с передачей мыслей из сознания в сознание, из разума в разум. Но такое по уму только тем, кто «не от мира сего», но «себе на уме».
 
        Машина, из которой хотят сделать существо. Как из машины можно сделать существо. Из машины можно получить только машину. Это из существа выходит существо естественным путем. Тем более это касается разумного существа. Жизнь индивида появляется из жизни, как живой среды. Разумная жизнь возможна в обществе. Вопрос заключается в том, как появляется мир жизни и как появляется мир разума. Мир жизни появляется в мире без жизни, в качестве дополнения к тому, что уже есть, а мир разума появляется в мире безумия, как отклонения от него. Зачем делать машину разумной, когда уже есть человек, в ком есть разум, пусть даже самую малость на всех?!
 
        Можно ли научить другого думать? Можно, при условии, что у него, как ученика, есть я, то есть, он осознает самого себя, в данном случае в качестве ученика. Уже то, что он сознает себя в виде ученика, есть первый шаг к мысли, в мысли. Мысль есть в нем. Но она еще не стала им, а он не стал мыслью. Мыслью доя него является учитель мысли. Именно с ним ученик отождествляет мысль в смысле источника мысли, ибо учитель дает, подает ему мысли, помогает мыслить. Учитель инициирует мысль ученика. Показывает на своем примере, как следует и можно думать.
        Когда ученик думает, у него может появиться мысль. Но когда он мыслит, то мысль уже есть у него. Поэтому в думе мысль есть еще только потенция. В мышлении же мысль уже есть актуалия.

        Любовь. Что такое любовь? Это не то, что я могу любить. Возможность любить еще не есть любовь, но есть уже влюбленность. Любовь есть невозможность не любить. Вот, когда я не могу не любить, тогда стоит любить, ибо она не в моей власти, а это я в ее власти, во власти любви. Я принужден к любви, нахожусь во власти. Любовь, обладающая мной, есть рабство у любви. Рабство у любви и есть страсть.
        Рабская любовь ревнива. Тот, кого любят, кто позволяет любить, и способен обладать любящим или любящим. Он собственник или собственница и любви, и любящего, любящей. Именно он или она ревнивец или ревнивица. Другой(ая) является жертвой любви. Поэтому тот, кто ревнив(а) есть палач любви. Он(а) мучает, убивает другого(ую) любовью.

         Желание. Всё понятно с тем, что желаешь, хочешь то, чего у тебя нет, но есть у другого. Вот и предлагаешь ему то, что у тебя есть и чего уже не хочешь, в обмен на то, что хочешь. Но если это часть тебя? Предлагая ему свою часть в обмен на часть другого, не предаешь ли тв себя и не предлагаешь ли ты и другому предать себя?  Такое предательство не есть ли продажа себя? Купят ли, если купят, то будет ли это равноценный обмен?
        Другая проблема с желанием заключается в том, что человек больше желает то, что не может. Например, он желает жить вечно, но не может. Почему? Потому что он рано или поздно кончит. Жизнь есть процесс, процесс осуществления желания, обмена с другим из среды своей потенцией. Если есть результат осуществления потенции, то в нем уже нет нужды, и природа избавляется от него.
        Если же он не осуществил свой потенциал, тг это его проблема, его вина. Он сделал свое существование бессмысленным с естественной точки зрения. Человек, прежде всего, естественное существо. Поэтому если он не оставил никого после себя, он не выполнил своего предназначения. Но этого мало для того человека, который пожелал быть культурным человеком.
       Культурный человек отличается от естественного, натурального человека или человека "в натуре" тем, что дает не то, что ему дали и то, что у него есть, а то, чего у него нет. Для того, чтобы дать то, чего у тебя нет, следует изменить себя. Только изменив себя, сделав себя другим, можно парадоксально стать самим собой. В ходе такого превращения, лучше сказать, преображения, которое может случиться, если ты станешь лучше, ты можешь сделать нечто такое, чего не было прежде. Оно станет свидетельством того, что это ты сделал и с самим собой. Так культурным, то есть, творческим образом ты можешь сделать невозможное, - не стать импотентом в отношении вечной жизни.
        Что толку "ждать с моря хорошей погоды", надеяться на помощь бога в том, что он обеспечит тебя вечной жизнью. В жизни ты не дождешься того, чего в ней нет. Любая жизнь имеет конец в том смысле, если это жизнь кого-то. На это есть другие, а не только ты. Вот если ты стал такой, какой ты есть благодаря самому, у тебя есть шанс.
        Если ты желаешь невозможного, тот может осуществиться возможное уже в этой жизни, так что и жить вечно не надо, ибо ты уже выполнил свое предназначение, - стал самим собой. Для чего еще нужна вечная жизнь? Она нужна только импотентам, кто хочет, но не может.
        Кто же живет вечно в раю? Тех, кто хуже импотентов. Это мудрецы, которые могут, но уже не хотят.
        Они превратили себя в духовные автоматы. Это так называемые "ангелы", то есть те, кто ничего хорошего не дает ни себе, ни людям, "собаки на сене" вечности. Именно такими особями забит пресловутый или ложный рай.
        Вот почему бодхисатвы не торопятся на тот свет, в нирвану. Потому что второпях могут попасть не туда, куда надо. Но и задерживаться в безмятежном состоянии то же не стоит, ибо вечную жизнь можно принять за вечный покой, как награду за вечное беспокойство, суету. И промахнуться нельзя, стать софистом, и стать "вечным тормозом", реакционером, традиционалистом (фундаменталистом). Ведь вода (святая) под камень не течет.
        Правда, люди говорят, сами того не понимая, что их задерживают они, никчемные, несчастные, нуждающиеся в сострадании.

        Замысел и вымысел. Замысел - это то, что есть до мысли. Что есть до мысли? Домысел? То есть, то, чего нет?  В мысли? Или самой мысли нет? Ну, нет и нет. Эка невидаль.
        Понятное дело, домысел не есть замысел. Но замысел, как и домысел, находится в области немыслимого. Замысел трансцендентен мысли. Но мысль не трансцендентна замыслу; она имманентна ему. В этом, трансцендентальном смысле замысел есть идея. Мысль есть в идее в свернутом виде. Идея развертывается в мысль.
        Но есть ли идея в мысли? Есть. Она есть как сущность в явление. Поэтому мысль идеальна. Она идеальна, если имеет объективный характер, то есть, не измыслена, а следует из идеи, как замысла. В этом трансцендентном смысле идея независима от мысли, существует сама по себе. Это и есть она сама. Верующие называют ее замыслом бога. Это ангел или дух, духовное, имматериальное существо.
        Однако, что следует из мысли? Измышление, вымысел. Вымысел имеет мысленное происхождение. Он субъективен. Есть ли в нем мысль? Есть, есть, как уже не идеальное, а идиллическое создание. Ему соответствует в немыслимом домысел. Но если домысел есть до мысли, предшествует ей, но вымысел есть после мысли. Он есть где? В фантазии. Мысль уже не в мысли, а в мечте, есть вымысел. Когда она знает, вернее, знает мыслящий, что мысли нет, как вещи, то мысль является для него вымыслом. Но она есть в том смысле, что есть в развитии. Из чего? Из замысла, как идеи.
        Можно ли сказать, что человек, когда путает мысль с идеей, принимает мысль за нее, домысливает ее? Можно. Но в таком домысливании есть опасность "поставить телегу впереди лошади". Результатом этого и является вымысел. Здесь мысль служит уже не идее, не богу, а мечте, дьяволу. Вот так и появляется ложь, иллюзия, утопия.
        Но есть дурное не только в мыслимом, а и в немыслимом. Это домысел. Но если вымысел есть побочный продукт домысла, есть ложное, то прямым продуктом домысла, противным истине, лживым, направленным против истины является умысел. В нем скрывается дьявол, само зло.

        Оборотная или обратная сторона медали. Смотрю сериал про комиссара Мегре. Его играет известный французский актер Бруно Кремер. Я впервые его увидел в фильме "Наводчик" (1974) или 'Частный детектив" (в советском прокате), где главную роль исполнил Жан-Поль Бельмондо. Смотрю и думаю, почему Жорж Сименон заставил такого героя, как Мегре заниматься сыском преступников? Что на самом деле влечет его за преступлением? Преступник. Сименон является мастером психологического детектива. Комиссар Мегре является детективом-психологом. Его интересует психология преступника, криминальные мотивы в качестве причины преступления. Они ключ к тому, как преступник думает. Что такое криминальное мышление (criminal mind)?
        Мегре умеет думать, как преступник. Потому что он преступник в душе? Не есть ли работа Мегре в качестве сыщика его способом, методом, средством борьбы с самим собой, с тем злом, что есть в нем. Не является ли это мотивом сострадания Мегре к преступнику. Преступник сдался злу, а он не сдался. Вот поэтому Мегре и морально помогает преступнику, жалеет его. Об этом я подумал, когда в одной из серий сериала неопытный следователь попросил Мегре поделиться секретом своего метода расследования. Но тот отказал ему, сославшись на то, что у него нет никакого метода.
        Правда, потом он невольно, косвенно признался следователю, как он расследует преступление. Необходимо знать преступника, знать, например, то, что вор не возьмет на дело "пушку", чтобы еще больше не усугублять свое и так "тяжелое положение". Значит, преступник задумывается о последствиях своего задуманного преступления. Следовательно, он пытается минимизировать зло своего преступного деяния для себя.
        Преступник думает прежде всего о самом себе. Он эгоист. Его эго толкает на преступление. Оно обижено на людей. Вот таким преступным путем он пытается восстановить справедливость. Такова суть воровского закона. Это и есть криминальное мышление, как путь, толкающий и ведущий эгоиста на преступление. Этим мышлением занят, но только у себя в душе. По этой причине его влечет не столько преступление, как частного сыщика Шерлока Холмса, сколько человек, пусть даже он преступник. Мегре интересует, почему и что именно заставило человека пойти на преступление. Англичанина интересует дело, а француза мысль, интеллект, рассудок, рацио. Вот почему англичане эмпирики, а французы рационалисты.
        За что же Мегре жалеет преступника? За то, что у него не получается быть человеком, что человеческое в преступнике выражается безобразным образом.
        И все же, что такое криминальное мышление? Это мышление, которое заводит или выводит человека из круга дозволенного, за границу. Границей того, что дозволено, позволено, разрешено человеку, является закон. Закон имеет не разумный, а рассудочный характер. Человек слишком широк, чтобы ему войти, вместиться в закон.
      
        Красиво, но глупо. Один "умный блогер" (оксюморон) сказал, что войну, ведут не люди, а государства, власти". Красиво сказал. Но все красивое, как правило, глупо. Или, если и умно, то умно без всяких усилий со стороны человека, само по себе, как природа, натура. Но природе от природы, от самой себя свойственен не столько ум, сколько сила, та сила, которой ума не надо. Если и есть ум у человека, то, как правило, он не от человека, а от природы, животного, естественного происхождения или превратного, превращенного, если не извращенного социального происхождения. Недаром просветители, и не только Руссо, но и даже Вольтер, который ругал сентиментального Руссо за идиллию, полагали, что цивилизация портит естественного человека, "Робинзона", такого человека, который есть, а не кажется самому себе. Порча цивилизации заключается в том, что человек становится искусственным из желания быть лучше себя. Но таким он может быть только на показе, в представлении, в репрезентации, а не в действительности, в презентации.
        Кстати, именно поэтому ученые мужи, особенно ученые дамы, а за ними и весь честной народ, натасканный ими казаться ученым, обученным, выдают свои репрезентации, образы, большей частью образины, за презентации. Сейчас за что ни возьмись в обучении, одни презентации. Где же ваши мысли, размышления? Одни иллюстрации, комиксы, манги и краткие, как в соцсетях одномерные, плоские и грубые, порой нецензурные, как на заборе, матерные комментарии. Это называется "народным просвещением".
        На самом деле люди не далеко ушли от власти и любят выяснять отношения друг с другом. Они за словом в карман не лезут и, как правило, за словом следом пускают кулаки в дело в качестве убедительных аргументов.
        Так, что именно люди ведут войны друг с другом, живя в обществе, то есть, друг с другом, вместе. Мир им только кажется миром. В действительности мир есть место борьбы. Война есть лишь предел борьбы, который делает борьбу очевидной для всех. Тем более мир людей, общество есть поле войны, если этот мир есть капитализм, который превращает людей в конкурентов, вся жизнь которых сводится к обогащению.  Недаром у них и бог называется "богом", проверочным словом которого является богатство. Бог для богатых, а не для убогих, бедняков. Бедность - это проклятие, как они считают, но как все лжецы говорят прямо противоположное, объявляя нищих блаженными, счастливыми.
        Но почему нищие... духом блаженны? Потому что их есть царство небесное. В каком смысле? В том, что это царство не от мира сего, ибо царство от мира сего от бедности идет к войне между бедными за богатство. Зависть к богатым и обида на них мотивируют бедняков воевать друг с другом. Но почему? Потому что все люди, даже богатые, считают себя несправедливо беднее других. Достаточно признать, что все люди равные, чтобы смириться перед богатство бога. Богат тол ко бог и никто другой. И человеку не дано быть богом. Это факт, который не требует доказательства, ибо глупо доказывать очевидное, которое не требует доказательства.
    
        Мысль и немыслимое. Мысль состоит из формы и содержания. Ну, это понятно не тому, кто думает, а тому, кто мыслит. Что же понятно? Что является формой мысли и ее содержанием. Форма мысли - это идея. Она формирует мысль, держит ее, не дает распасться содержанию. Но что является содержанием мысли? Мыслимое. Оно содержится в мыслящем или осмысленном?
        Мыслящим является не идея, а мыслитель, то есть, тот, кто мыслит. Есть еще то, что он мыслит. Это и есть мыслимое. Есть еще то, о чем он мыслит. Это предмет мысли. Но если предмет есть вне мысли, есть не в мысли, а в реальности, объективно, он является объектом мысли. Объект не мыслится, а есть и есть немыслимое. Объект становится предметом мысли в мысли. То, что здесь имеется в виду, Гуссерль назвал интенциональным предметом или предметом интенции сознания, на чем оно сосредоточено, внимает чему.
        Но есть еще и чем мыслит мыслитель. Это что? Идея или слово? Он пользуется словом, а вот идея пользуется им или определяет его в мысли, в мышлении. Она является мыслителю в результате мышления в виде понятия, когда он понимает то, что мыслит, и знает, о чем он мыслит, что понимает.
        Поэтому воплощением идеи в мысли является смысл. Он делает мыслимое осмысленным, понятным через понятие. Слово выражает понимание. И еще есть переживание, если не понятия, то собственного понимания мыслителем. Он не только знает, что является мыслителем в пределе, во всяком случае мыслящим существом, но еще и чувствует себя человеком, то есть, разумным существом, существом с понятием.
        Кстати, понятием может выступать и образ, если речь идет не о знании, а о переживании, аффекте, который не представляется, а действует на человека. Когда до человека доходит объект, он чувствует его, тогда он так или иначе представляет его в виде образа. Но понятие больше чем представление. Одно дело, человек в образе персонажа, как артист, актер, который действует телом на сцене на зрителя, играя роль и разыгрывая зрителя.
        И совсем другое дело, мыслитель, который понимает то, что мыслит. Это понимание действительно, действует на него и поэтому является само-пониманием. Посредством мыслимого он понимает себя. Чем? Осмысленным, подвластным смыслу в мысли. Внутреннее действие сознания, когда оно само становится предметом, созерцательно.
        В искусстве, в той же литературе художник, в данном случае, писатель, как художник слова, который из-ображает то, что пишет, пользуется художественным, литературным образом, чтобы воздействовать на читателя, подействовать на его сознание, восприятие, наконец, на воображение, чтобы тот вообразил, примерил образ на себя, пережил то, что пережил, почувствовал, ощутил сам писатель, как автор.
        В философии мыслитель пользуется мыслью, чтобы осмыслить немыслимое.
        В науке ученый исследователь пользуется мыслью, чтобы объяснить это немыслимое.
        Писатель описывает, изображает немыслимое в виде образа. Он изображает, приукрашает его безобразие, чтобы читатель вообразил.
        Философ понимает немыслимое через мыслимое понятием. В мысли немыслимое осмысляется, становится понятным, конечно, не все, но только частью. Этой частью становится сам мыслитель через мысль. Он становится частью немыслимого уже для читателя, если оставил после себя свои мысли в качестве слов, в которых они фигурируют в виде смыслов. Таким читателем может быть любознательный ученый, который исследует слова мыслителя в качестве фактов, пробуя, испытывая их в опыте чтения, интерпретируя их в терминах для объяснения другим ученым или в представлениях, в картинках обучаемым для образования, а любопытным, народу, публике для просвещения.
        Ученый объясняет немыслимое, доказывает его изобретенными для этого словами, терминами, узнает ими немыслимое, знает абстрактно, чтобы говорить точно, конкретно представляя в фактах.
        Есть еще учитель, который переводит термины в общеупотребительные слова ученикам для наглядности восприятия, усвоения и признания. В этом случае работает не смысл слова, мысль в слове, а значение слова, тень мысли, которое она, как немыслимое публикой, наводит на ее плетень, то есть, сознание. В данном случае ученый является посредником в разговоре мыслителя с народом, как литературный критик выступает посредником в общении писателя с читателем. И тот, и другой посредник есть толкователь того, что имеет в виду и мыслитель, и писатель в качестве автора. Только мыслитель прямо работает с мыслью словом, а писатель работает со словом, имея мысль в запасе на уме ради умело обращения с ним (со словом).
        Конечно, народ, читатели могут сами заняться толкованием. Но для этого надо самим знать и мыслить, хотя бы подумать, чтобы сделать немыслимое потенциально мыслимым, а не только представленным в качестве фантазии, разыгранной и уже сыгранной актером с помощью режиссера-постановщика и драматурга-сценариста на сцене, объясненной ученым в лаборатории, преподнесенной в образе мнения или картины, карты, схемы ориентирования учителем-преподавателем в учебной аудитории.

       Религия и магия. Религия пользуется магией, колдовством, как тайной, в таинствах, в религиозных ритуалах.
        Правда, профессиональные верующие, как служители культа или церкви, священники делают вид, что таинства -это совсем не магические обряды. Да, это обряды, но не магические, а церковные. Церковь для них есть столп, установка самого бога, а не бесов, коим поклоняются маги, творящие магию, колдовство. Само их поклонение в представлении церковников есть колдовство.
        Священники же служат богу. Их служение богу есть не магия магов, но чудо бога. И в этом качестве церковные службы, требы, обряды есть тайна, таинство, доступное только вере, а не праздному или вредному любопытству неверующих магов и чародеев в образе ученых.
        Отчасти они правы. В чем? В том, что в мире тайны нельзя обойтись без путеводителя. Таким путеводителем для них служит вера, которая идет от самого бога, ведь они веруют в него. Это бог веры, а не демон воображения, как у магов. То есть, бог для верующих есть только бог веры. Он из веры берется. Верующие говорят, что вера дается богом в качестве дара. Какие они хитрые. Значит, бог из веры, а вера из бога. Интересно получается.  Но это парадокс. Они говорят в ответ: это у вас парадокс, а у нас нет никакого парадокса. Вера от бога, а не бог от веры. Вот почему есть то, что воистину есть у верующих. Это бог.
        Но зададим вопрос: Есть ли бог помимо веры? Как может быть то, что является, без явления? Это скажут верующие. Хорошо, вера есть явление верующему. Поэтому ему не нужно видеть бога помимо веры, ибо вера и есть видение невидимого. Следовательно, бог есть помимо веры. Ведь он сам в себя не верит. Это верующие верят в него. Он себя знает. Знают ли верующие бога. Они знают бога не по мере знания, а по мере веры. Эта мера и есть разум. В данном, в церковном, религиозном смысле разум есть в вере. Но есть ли вера в мере, в границах разума? Над этим ломал свою голову, мыслил Кант.
        Конечно, можно упростить проблему и сказать, что вера в границах разума – это достоверность знания, то есть, то, что оно достойно веры в том смысле, что можно быть уверенным в нем. В таком случае выходит установка, принятая в науке: «знаю, чтобы верить». В философском контексте она переформулируется в следующий принцип: «понимаю, чтобы верить» или «имею понятие для уверенности».
        В магии же соответственно действует принцип: «воображаю, чтобы знать», если в магии мы ищем религию, или принцип» «воображаю, чтобы знать», если мы находим в ней науку.
        Религия же, естественно, полагается на веру в знании согласно принципу: «верю, чтобы знать». Богословие уточняет его так: «верю, чтобы понимать», ибо оно использует философию в качестве своей служанки, средства, метода (диалектики, как школы логики, формы логики) как царица, власть или догма (приказ, директива, декрет, внушение) системы. Она приносит метод в жертву системе, заключает его в свою клетку. В таком случае религиозная вера становится догмой учения в качестве вероучения.
        И все же, как в действительности соотносятся друг с другом, с одной стороны, вера с фантазией, а с другой, вера с мыслью? Отношение между верой и знанием более-менее понятно. Мы верим, когда не видим и не знаем. Мы не видим и не знаем, что с нами будет дальше во времени. Есть там нам место? Что нам остается делать в такой ситуации? Разумеется, фантазировать. Она в нашей власти. Вот мы и воображаем то, чего нет. Нет в настоящем. Но оно может быть в будущем. Что может случиться? То, что еще не случилось. Что не случилось? Наша гибель. Об этом мы думаем, как о той возможности, которая может осуществиться в будущем, если мы упустим свой шанс. Но мы надеемся, что это не случится с нами?
        Почему? Потому что мы знаем, что все или многое повторяется. И мы повторимся, как это уже было прежде. Мы не умрем. Ведь повторение рождает привычку, а привычка - это вторая натура; она, вроде нашего естества, как закон для природы. Это с другим может случится, но никак не со мной.
        Мы верим в это, вопреки здравому смыслу, нашему знанию того, что другие люди умирают, а мы тоже люди. Следовательно, и мы тоже смертны.
        И вот тогда начинает работать наша фантазия, которая расписывает нам, как мы будем хорошо жить в будущем. Мы верим в то, что было и воображаем, надеясь, на то, что будет в будущем, вопреки тому, что мы думаем и знаем.
        Мы считаем, что можем воздействовать на невидимое и неведомое будущее невидимым и неведомым образом, таинственным образом. И начинаем считать, заниматься счетом, полагать, что счет, числа имеют власть над миром вещей, над будущим и колдуем над ними, гадаем: будет - не будит. Так гадание, магия становится тем чудом, которое делает бывшее не бывшим, то, что уже было, тем, что еще будет, делает необратимое обратимым, вопреки закону времени, вечным.
        Есть продуктивная способность воображения. Она произвольна. Непроизвольна интуиция. Она, вроде веры, есть помощь свыше. Фантазия, мечта, как и мысль, субъективна. Но вот интуиция объективна, непроизвольна, судьбоносна. Нас интересует в данном случае не чувственная интуиция, которая подсказывает нам, что есть и будет благодаря опыту и не интеллектуальная интуиция, благодаря которой мы знаем то, чего не можем не знать.
      Знать «что»? То, что есть в нас до опыта, с чем мы родились. Речь идет о втором рождении, о рождении свыше. Это рождение не в плоти, доставшейся нам натуральным, естественным образом от родителей, а в духе, в свободе, данной нам свыше, сверхъестественным или чудесным образом, данной богом непосредственно, через самих себя.
        И вот здесь интеллектуальная интуиция неведомым образом становится мистической интуицией. Мы через себя обращаемся к тому, кто наводит нас на мысль. Тут, в мире тайн, путеводителем становится уже идея. Она есть та граница, которая разделяет нас с иным миром. Но выходя на нее в мысли, мы отделяемся и от нашего мира тоже. Достаточно сделать шаг, перешагнуть незримую грань между мирами, мы окажемся либо в ином мире, либо в мире иллюзий. Люди неверующие полагают иной мир миром иллюзий. Конечно, можно фантазировать, мечтать, здраво сомневаясь в том, что мечта - это реальность. Но того, кто принимает мечту за реальность, того они считают человеком безрассудным, безумным, зашедшим за черту ума.
        В данном случае ум является границей между реальностью и ирреальностью. За разумом, когда он засыпает, нас поджидают чудовища безумия. Именно в этот кошмарный, сырой мир, предохранителем, презервативом, от контакта с которым, нас оберегает и спасает разум, вступает отважный до отчаяния человек и становится мистиком.
        Разумеется, он подхватывает, ловит там инфекцию безумия, инфицируется иллюзией. Ему кажется или видится невидимое, он познает непознаваемое непознаваемым образом.
        Что легче этого? Конечно, вера, верить, не теряя рассудка, ибо вера позволяет не пересекать роковую черту, общаться с богом, оставаясь до поры, до времени в этом миру. Если магия имманентизирует бога, делает его похожим на бога, то религия трансцендирует бога, делает нас похожими на него.
        Мистика же трансцендирует не бога, а нас, отождествляя нас с ним.

        Послесонье. Человек пробудился, но еще полностью не отошел от сна. Он находится в сознании, но его сознание не пусто и ясно, пребывает в хаосе впечатлений от сна.

        Вознесение. Иисус родился в этом мире, как человек и умер таким же человеческим образом. К слову, не только он умер на кресте. Так умирали рабы в Риме, которые не примирились со своей рабской участью и восстали из рабской жизни. Но Иисус восстал из мертвых. Вот это уже чудо. Тот, кто творил чудеса в жизни, оживлял мертвых, продолжил творить в смерти и оживил самого себя, воскрес из мертвых, побывав в их мире.
        Ну, ожил и вознесся бы сразу на небо. Так нет же. Людям этого мало. Они своим неверием и предательством, отказом от него заставили Иисуса продолжить проповедь, извещение о возможности спасения. Он явился своим ученикам после воскресения и возвестил о спасении самого себя верным путем. "Верным путем идите, товарищи, идите к спасению". Как если бы не было предательства. Но и тут уже при явном виде его смутился и усомнился в том, что это Иисус, а не его тень.
        Следует согласиться с Фомой Неверующим в том, что Иисус изменился. Это стало узнаваемо самым умным из учеников. Он стал другим. Иисус ли это был в том смысле, что тот ли это человек и человек ли он, вообще, после воскресения? Дальше можно задать уже другой вопрос не об Иисусе, а о нас, людях, если мы веруем: "Вот мы воскреснем после собственной смерти. Мы ли это будем"?
        Может быть, это явился видимым образом не сам Иисус, как человек, а он в качестве Христа, Господа Бога? Человеческим был только вид, одна видимость. Думаю, не следует ждать от него лжи. Разве бог лжет?  Но в таком случае понимал ли тот, кто явился ученикам Христа, кто он такой? Человек ли он, тот, кто прежде умер на кресте. Легче всего было предположить, что он до конца не умер. В таком случае не было и воскресения из мертвых. Было лишь состояние клинической смерти. Вот почему, якобы он предложил для верности вложить в свои раны персты Фоме, чтобы тот почувствовал сам, своими пальцами, не веря своим глазам, живую плоть Иисуса.
        Но не всегда элементарное решение, простое объяснение является верным выходом из тупика, из, казалось бы, безвыходной ситуации.
        К тому же христианства, как религии, не было бы без чуда воскресения из мертвых. История жизни Иисуса Христа не запомнилась бы людям, если бы не имела конца в качестве его смерти и своего продолжения в виде воскресения и вознесения. Это вечная история. История, которая продолжается в вечности, обещая верящим в нее вечную жизнь. Это и так понятно, потому что вечную жизнь нельзя знать смертным. Но они могут в нее верить. Вознесение - это один из вечных эпизодов такой истории, которая начинается, как человеческая история и продолжается уже в качестве истории бога. Что ему воскресшему из мертвых делать среди смертных. Ему самое место среди вечных.

        Пятидесятница. На пятидесятый день после воскресения Иисус Христос посылает Святой Дух в качестве Утешителя своим ученикам. Для чего? Чтобы уже не Иисус Христос обитал между ними, который выполнил свою миссию на земле, - указал им путь к спасению через веру, а Святой Дух или Дух Бога-Творца овладел их душой и позволил им говорить на разных языках, неся слово веры - слово спасения во все пределы земли всем народам. Божественный дух вошел в них и укрепил в вере. И вера повела их и они повторили подвиг веры своего учителя - Иисуса Христа - отдали свою жизнь за веру.
        Кто такой Иисус Христос? Это человек, по имени Иисус, в котором жил бог, пока Иисус жил верой. Он умер не своей смертью в полном смысле слова, ибо переродился в того, кто жил в нем. Кто же жил в нем? Христос, то есть, бог спасения, Спас, Спаситель. Ведь бог есть не только Дух и Творец, но и Спаситель людей от греха и его последствия в образе смерти. Умер Иисус, а воскрес Христос. Как это можно понять или объяснить? Вероятно, объяснить тем, что дух, как бог, который был в нем от рождения не мог умереть. Это понять можно в результате объяснения. Но нельзя понять того, как Иисус воскрес в том случае, если он умер. Таким образом через событие воскресения можно объяснить, как человек стал богом. Он стал богом через смерть.
        Но, как бог стал человеком? Естественно, через или посредством воплощения, вселением вплоть, оплотнением духа, его отяжелением, определением своего локального места в собственном творении. Как бог, будучи универсальным, вездесущим и вечным, может родится в своем творении? Это можно объяснить тем, что в мире, как своем внешнем теле, бог находит себе место в нем внутри. В нем все есть, но и он есть в отдельно взятом своем творении, в человеке, представляющем весь человеческий род в примерном индивиде, как образце человека.
        Бог является в Иисусе для того, чтобы тот послужил живым примером для всех других людей, как следует жить, чтобы жить вечно, через смерть воскреснуть и вознестись в место вечной жизни. Так как в этом мире могут продолжать жить другие вместо тебя.
         Как еще объяснить себе то, что я буду жить вечно? Я буду жить вечно лишь в той мере, в какой буду следовать в жизни Иисусу Христу, подражать ему. Вот эта идея лежит в основе, основании христианства в качестве вероучения. Согласно ему для понимания Иисус есть сын бога, как своего создателя или отца. Мать Иисуса родила его от бога, как духа. Поэтому бог живет, как дух, в нем.
        Живет ли бог в каждом человеке? Прямо нет. Он живет в каждом человеке косвенным образом, не отождествляясь с ним, живет, есть опосредствованно, через посредника, которым является человеческая, не сам дух, а душа. Но для этого он должен был быть в примерном человеке, каким был Иисус в земной жизни.
        В этом смысле согласно христианскому вероучению, то есть, тому учению, по которому можно правильно научиться верить и верно учиться, научиться, человек, подражая Иисусу Христу в жизни, верой в него может изжить, как тот изжил грех Адама и Евы, изжить собственный грех. Изживание греха преображает человека, не дает ему умереть всему, что есть в нем. В нем теперь есть Спаситель, который и воскресает, как самое лучшее, примерное в нем. Вера дает верующему надежду, что вместе с Иисусом Христом воскресает и он сам. Согласно вере каждому воздается по его вере. Знать и понять полностью это невозможно человеку, но ему можно верить в это. Кто может это запретить, если бог разрешает?
        Правда, это так, если и только если он есть и есть дух, творец и спаситель. Как так - один в трех? Поверь. Поверишь - поймешь, что у него одна сущность в трех лицах, ипостасях, как у тройного зеркала, в котором верующий видит, представляет себя в качестве отражения, вида, образа и подобия бога.

        Бесплатно. Коммунисты странные люди. Или они все, вернее, почти все врут про себя, сочиняют. Как можно сделать бесплатно то, что материально? В этом капиталисты, их враги реалисты. Они делают материальное только за умеренную плату. Это делают лучшие из них, так называемые разумные эгоисты, которые делают хорошо и себе, и людям. Естественно, людям они делают меньше, чем себе, и обязательно берут за это плату, за честный труд зарплату. Но это лучшие из них. Большинство же капиталистов наживается на других, менее богатых, чем они. Таких бедняков намного больше, чем этих капиталистов. Почему? Потому что обогащение, как правило, осуществляется за счет эксплуатации чужого, наемного труда, а не своего собственного, что, конечно, бывает иногда, особенно в начале обогащения.
        Люди вынуждены продавать свою рабочую силу на рынке труда. Она стоит больше, чем то, что они имеют в виде недвижимого и движимого имущества, частной собственности. Именно продажа рабочей силы формирует капитал. Так устроено общество при капитализме. Отношения вещной зависимости вступают при нем в противоречие с ростом производительной, рабочей силы людей, тормозят этот рост, ибо развивают способности людей в направлении обладания вещами, которые частым образом присваивают в виде собственных. Так возникает противоречие между общественным характером производства и частной, индивидуальной формой присвоения продукта труда. Ведь они обмениваются друг с другом не самим трудом, а его продуктом в вещном, объективированном виде. Они вложили в него свою рабочую силу, как капитал, который продали на рынке труда, чтобы получить за него плату большую, чем заплатили. Иначе зачем работать?
        По-другому не работают при капитализме, ибо он основан на выгоде, то есть, га том, чтобы получить больше, чем вложил своих сил в продукт. Именно так думают и ведут себя люди труда при капитализме, естественно становясь конкурентами друг другу в качестве собственников вещей, которые при обмене являются товарами.
        Причем чем больше у тебя собственности, тем больше желания у тебя обогатиться за счет эксплуатации чужого труда, чем и занимаются богатые капиталисты. Но это не значит, что только они капиталисты. Капиталисты и рабочие. Только они по одежке растягивают ножки и являются капиталистами у себя в голове, в своих желаниях, а не на деле, как деловые люди, то есть, продажные дельцы, бизнесмены.
        Ведь те не только желают материализовать, реализовать свои силы, собственные способности, но и имеют эту материализацию в виде капитализации, имеют в качестве материальной собственности. То, что теперь эта собственность принимает цифровой, тонко материальный характер не означает, что к ней люди относятся, иначе, чем к обычным вещам. По-прежнему способ отношения к продукту труда, пусть и интеллектуального, носит вещный характер. Так было и есть при капитализме.
        Как же было у нас при коммунизме? На деле так же или почти так, как и при капитализме. Потому что мы были не настоящими коммунистами, а в своих мечтах, то есть, утопическими коммунистами. Мы явно поторопились, не пройдя до конца школу капиталистического труда за плату. В мечтах о светлом будущем мы жили бесплатно. В них можно бесплатно жить, ибо такая жизнь не материальная, а, конечно, и не идеальная, но идиллическая, иллюзорная. В такой жизни можно жить бесплатно. Мы жили в мечтах при коммунизме, то есть, жили этим.  Но не все. Только мечтатели. Все не могут быть мечтателями. В мечтах, кто так жил, получал все, что он хотел от жизни. Так он жил в настоящем, бредя будущим. Мечтать то мечтал, но, будучи материальным существом, жил в настоящем, где жизнь есть труд, где трудно жить и надо выживать, хотя бы для того, чтобы дальше мечтать.
        Благодаря коммунистической идеологии бесплатно работать или получать жалкие гроши за честный труд такая жизнь в мечтах стала массовым, народным явлением. Ведь, согласно учению коммунистов, все люди братья. Поэтому должны быть равными в чем? В собственности, которая должна для этого быть общей, народной.
        Вот в чем заключается противоречие коммунистического общества. Противоречие состоит в том, что люди являются материальными существами, но ведут себя, как если бы они были ангелами, духовными существами. Работать бесплатно, обмениваясь самим трудом друг с другом можно только в духе. Этот труд и является духовным, всеобщим. Тот же труд, которым они были заняты при утопическом коммунизме, на деле был материальным. Этим противоречием, естественно, пользовалось меньшинство, эксплуатируя мечту рабочих о лучшей жизни в будущем.
        Меньшинство и было этими самими коммунистами, но не в массе, среди трудящихся, а над ними в виде класса чиновников, бюрократов власти, партийной номенклатуры. Они обещали коммунистический рай пролетариям, а сами пользовались результатами именно материального труда трудящихся. Обогащение портило их. Они хотели уже не сами мечтать, но хорошо жить материально. Пусть трудящиеся за них мечтают.
        В материальном мире все не могут жить хорошо материально. Так могут жить немногие. Как правило, они хитрые обманщики. Они обманывают не хитрых, что материально хорошо могут жить многие. Да, хорошо могут жить все люди, но только в мечтах. Что такое мечта. Это самообман. Понимают ли это люди? Ну, конечно, ведь они не дураки. Но жить хорошо ведь хочется. Но невозможно всем, большинству. Поэтому они позволяют другим себя обманывать. Это и есть самообман Так проявляется их лукавство. Таким образом они примиряются с наличной, материальной действительностью.
        Если средством обмана трудящихся при коммунизме выступает идеология, что все люди братья, потому что произошли от одной обезьяны и поэтому должны работать бесплатно, то при капитализме таким средством обмана уже потребителей является реклама, которая обещает им счастье в потреблении. Люди при капитализме работают, чтобы потреблять. Труд так и остается не потребностью, целью развития человека, а только средством удовлетворения его животных потребностей. Так человек служит животному в нем, своему нутру.
        Это и есть круг социальной сансары, в котором вертится, страдая, человек, как белка в колесе. В массе он выходит из него в момент смерти. Но что ему обещает учение о перерождении? Только облегчение страдания в следующем рождении при условии, что он меньше будет желать и примирится с тем, что имеет. Это самое лучшее в мире, если не хочешь его изменить и сделать так, чтобы питаться "святым духом", как какой-нибудь йог или "святые мощи".
        Что могу предложить я? Не мечтай, думай. Но, к моему сожалению, люди думают только тогда, когда не могут не думать. Мыслят же они еще реже, почти никогда, а если и мыслят, то случайно. И в самом деле, зачем мыслить, если мысли не материальны и причиняют нам страдания тем, что открывают нам глаза на мир, представляя его далеко не идеальным. Лучше мечтать. Конечно, мечта мечтой; она не реальна в материальном виде. Но мечта, фантазия не требует от тебя большого труда, как мысль. В этом заключается соблазн призрачного, мечтательного счастья. Либо ты будешь тешить себя иллюзиями, либо обманывать других. Иначе не найдешь себе место в этой жизни. Есть ли другая жизнь? Об этом расскажу в следующем фрагменте.

        Иная жизнь. Иная жизнь есть и в этом мире тоже. Но в ней так жить трудно. Жить, вообще, трудно. Легче не жить. Иначе жить, чем все или многие живут, еще труднее. Так можно было бы, если бы она того стоила. Но зачем, когда можно жить лучше и проще, дешевле, как все живут. Но лучшее и дешевое выходит хуже. Хуже для чего? Разумеется, для духа. Но какое отношение имеет к нему мечтательное большинство и хитрое меньшинство? Людям для утешения предлагается духовная, нет, не пища, а жвачка. Это религиозная вера. На, дожуй. Вязнет в зубах и сводит челюсть.
        В религиозном или идеологическом случае вязнет в ушах и сводит, смущает душу чувством вины. Почему мне так плохо? Потому что ты это заслужил это. Так тебе и надо. Но мне надо другое. Другое у других. Желай то, что желают другие. Об этом говорят другие. Учись у них, как "пудрить себе мозги", выдавать желаемое за действительное. Верь в то, что хочешь. Что хочешь? То, что хотят другие. Об этом они говорят. Если будешь жить так, как они говорят, будет тебе счастье в бессознательном виде. Кто тебе мешает быть безотчетно счастливым? Ты сам. Ты спотыкаешься сам о себя. Так не будь им, будь, как все, если ты хочешь быть счастливым, а не самим собой. Счастье заключается не в сознании, а вне сознания, в животной жизни. Самые счастливые - это мертвые. Они больше не страдают. Но зачем ты родился? Чтобы умереть? И где в этом смысл? Так лучше не родиться.
        Поэтому, если ты родился, то живи. Но не для того, чтобы просто жить. Такая жизнь ведет к смерти. Живи для того, чтобы искать смысл вечной жизни. В данном случае ищи в этой жизни. Что тебе еще остается делать? Он не может не быть в ней, так как вечная жизнь вездесущая. Ее ты найдешь только в себе. В другом другой ищет.

        Быть разумным и быть мыслящим - это одно и то же? В общем употреблении разумность и мыслительность люди, если не сводят, то сближают по значению. Возможно ли такое? Да, возможно. Это результат недостатка разума, недоумия или не способности мыслить? Как сказать.
        Правильнее, вернее, понятнее будет сказать, что разум является необходимым условием возможности мысли, но одного его недостаточно для того, чтобы, нет, не подумать, - думать можно и нужно, но не всегда думы являются мыслями.
        Так что такое дума и что такое мысль и как они соотносятся с разумом? Как вы думаете, любезный читатель? В понимании дума ближе душевному переживанию, чувству, а мысль ближе духовной проницательности. Думать тяжело, мыслить легко. Кому? У кого есть мысли. Если их нет, то, разумеется, мыслить затруднительно, непомерно, неразумно тяжело. Зато легко думать при отсутствии мысли. Мысли нет, поэтому можно подумать. Если бы мысль была, то зачем еще думать?! Мысль есть актуалия, тогда как дума - потенция.
        Дума есть потенция мысли, но не сама мысль. То есть, дума есть мысль в себе, в скованном, окаменевшем состоянии. Это состояние бессознательно. Ты думаешь, но то, о чем ты думаешь, а думаешь ты о предмете, сознаешь нечто, как предмет интенции, твоего внимания, заслонило от тебя осознание того, что ты думаешь. Ты думаешь о чем-то, но "что" ты думаешь и что ты "думаешь". Ты это знаешь? Тот, кто мыслит, знает это. В нем мысль узнает себя в качестве мысли, она есть для себя и через себя есть для мыслящего существа.
        В мысли человек сознает себя, как мыслящим, так и, разумеется, разумным. Он знает себя, как человек, ибо быть человеком - значит быть разумным существом. Все разумеется, познается в сравнении, точнее, в отношении. Именно в отношении к самому себе, человек узнает себя. Но для этого ему следует представить себя другим, чтобы иметь себя в виду реальности, быть реальным, а не только мыслимым. Как и другого представить в виде себя, поставив уже не себя на его место, а его самого на свое место вместо себя.

        Поколение «Зумер». Появилось новая генерация стукачей. Это «зуммеры» или поколение Z. Молодежь, которая не пишет, а стучит по кнопкам, клавишам гаджета. Одна польза: им легче перейти на клавишные инструменты. С них началась третья революция в коммуникации. Первая была инициирована «болтунами» (поколение X). Вторая – «писунами» (поколение Y), а вот третья – «стукачами» (поколение Z).  Генерация Z скоро считает, но медленно думает, хорошо воображает, но плохо соображает. Среди респондентов этого поколения и речи не может идти ни о каком мышлении.  Для мысли, размышления требуется время. Зумеры же в силу своей реактивности всегда проскакивают мимо мысли, не могут удержать на ней свое внимание. Их увлекает вперед к результату готовая схема действия в сознании. Как правило, они, будучи в мировоззрении (это неблагозвучное пролетарское слово досталось им в наследство от предков-материалистов) натуральными монистами, не различают предмет внимания (интенции) от реального предмета вне сознания, ибо следуют одномерному алгоритму. За них уже сделали выбор в пользу потребления. Поэтому они заняты потреблением того, что уже есть в сознании. Но там есть лишь то, что есть в мире вещей, о чем им сигнализирует сознание, которое они непосредственно, буквально ощущают собственным телом.
        Это новые, нет, не варвары. - теми были члены поколения X, которые сообщались друг с другом из уст в уста, - но "дикари". Дикари общаются касанием; они ощупывают средства сообщения, стучат по ним. Так проще работать средством сообщения. Они есть упрощенный вариант нас - представителей поколения Y, способных правильно, грамотно и красиво, изящно писать, заниматься беллетристикой. Мы - люди письма, то есть цивилизованные люди. После нас идут только "новые дикари". То есть, все начинается с самого начала.

        Богомолов есть то, что он сделал. Он сделал постановку "Трех сестер" в театре Чехова.

        Маг. Маг служит себе, как богу, то есть, тому, кто творит чудо, чудеса (кудесник). Священник, служитель бога служит самому служению, поклонению, возводит его в культ. Культ и есть доя него бог. Для него важно не столько верить, просто верить, как для простого верующего, который отождествляет со своей верой бога, сколько верить по правилу, по канону, по закону, по догмату, чтобы не уклониться от него, не заняться блудом, не впасть в ересь. Клир служит культу - богу в себе.
        У человека есть здоровье, как условие возможности работы и семьи. Мужчина отдает первенство работе, женщина - семье. Философ же ставит на первое место мысль, как призвание, а не профессию, работу и не семью, которая нужна для тела, как утеха желудка, и для души в утешение за заботу о близких и озабоченность нуждой по хозяйству.
        Сходить в храм и помолиться за упокой души мертвых для мира и за здравие живых в миру, родных и близких. Это долг христианина.
        Личная совесть заключается в служении истине в мысли. Но это не означает того, что вера препятствует мысли. Каждому свое: богу - вера, мне - мысль. В свою очередь я думаю не только о себе, но и о боге.
        Бог на первом месте для посвященного в тайну бога. Но это так не только для адепта культа бога, но и того, кто, как логик, следует порядку следования, последователен, ибо если бог не на первом месте, то на автором. Но в этом случае он уже не бог. Бог есть тот, кто первый и последний, альфа и омега, творец и спаситель в духе.

        Культисты и порядок. В боге противоположности сходятся, в нем все становится не всем, а самим собой. Бог есть все, но все не есть бог. Человек есть в мире. Они образ мира, а не сам мир. Но мир есть в боге, не в том смысле, что между богом и миром нет различия. Но то, что мир есть в боге и бог есть в мире, но не снаружи, во вне, а внутри мира.
        Необходим другой, как резонатор для реакции. Реакция нужна, если внутри себя ты стал глухим.
        Другой носит служебный характер. Он необходим только для того, чтобы ты бумерангом оттолкнувшись от него, вернулся к себе, увидев в другом чужого. Свой другой в себе, а чужой в другом.

        Молитва и медитация. Молитва, моление, молва, слово, мол. Я говорю - молюсь. Я думаю - медитирую. Я думаю тогда, когда не знаю, чтобы узнать. Знание в мысли, незнание в думе.
        Другой смысл медитации, нежели мысли, размышления, точнее, уже не смысл, а собственно значение, - это чувство. Чувство? Что за чувство? Чувство языка? Или мысли? Чувство мысли - это осознанное чувство или мнение. Мнение о чем? О том, что думает другой, не я? Если другой - бог, который говорит со мной, беседует молча?
        Так медитация есть тогда, когда мне сказать нечего или я не могу высказать всего?
        Вот я думаю - значит медитирую? Это мысли про себя. Молитва - слова или мысли вслух? То, о чем я подумал, я попросил об этом бога. О чем эе я попросил его? О том, что пожелал. Что же я пожелал? То, чего у меня нет, но это есть у бога. Но это желание, а не мысль. Слово - это высказанное, проявленное желание. Слово, молитва проявляет то, что я хочу.
        Что является целью медитации? Немыслимое. Не-думание, безмыслие. То, что недоступно мысли. Что это? Знание? Нет, незнание. Я думаю, чтобы не думать, в пределе, вообще. Но что тогда делать? Расслабляться, "сняв" тревогу мысли. Быть безмятежным, молчаливым, немым, слепым, глухим, бесчувственным, неживым. Для чего? Чтобы во мне, наконец, сказалось, заговорило то, чему я мешаю своим присутствием. Но для того, чтобы меня не стало во мне ради того, чтобы было все остальное, то есть, мир во мне, я должен быть в качестве условия возможности мира во мне. Так незнание станет знанием, оно само заговорит, точнее, проговорится. Но для этого я должен освободить себя, как пустой сосуд, от всякой отсебятины.
        Зачем мне это нужно, когда мне легче самому узнать то, что я не знаю, самим собой, Я, нежели себя сделать другим. Зачем становится другим, когда и так другой, еще не стал самим собой, но только становишься.
        Другими словами, зачем намеренно умножать скорби в жизни, когда она и так есть место скорби?
        Когда человек пишет, он думает? Думает, как дописать то, что он пишет, чтобы больше, дальше не писать, закончить мысль точкой в конце предложения. Но он вынужден пойти дальше, написать следующее предложение, в котором найдет смысл предыдущего предложения, послужившего вопросом, ответом на который оно стало, это следующее предложение.

        Есть идея. Она приходит в голову тем, кто не думает, что мыслит, но мыслит то, что думает, ни больше, ни меньше, то есть, так, чтобы уловить в мысли немыслимое, которое есть в думе, как ее мотив.
        Проще говоря, человек задумывается над тем, что не понимает. Что же он не понимает? Элементарно: не понимает то, что не ведает, не знает. Но можно ли, задумавшись, познать не познанное? Обычно таким путем человек не познает то, что есть, не открывает существующее, а, напротив, выводит из думы, выдумывает то, чего нет, придумывает то есть, добавляет к тому, что есть, то, чего нет. Как это называется? Игра воображения. Ее произведение - образ, фантазия. Она есть в сознании, но ее нет в реальности. Поэтому фантазия, как плод игры воображения иллюзорна. Что с чем играет в ее творении: чувство разумом или разум с чувством? Это зависит от того, чем мы занимаемся: наукой или искусством.
        В науке ученый играет умом с чувством, точнее, с чувственным представлением, которое извлекает из опыта. Данные опыта чувств наводят его на умное предположение - гипотезу знания. От чувств, от мнения, от того, что мнится, он следует умным путем к искомому знанию. Ученый открывает то, что уже есть в природе, но этого нет еще в его сознании. Оно появляется в нем путем представления, которое находит себя в описании словами, абстрактным образом в форме (формулы) термина и конкретным образом имени и его верифицирующей или фальсифицирующей дескрипции. Заводит механизм научного познания, будит его ум любознательность, точнее, любопытство
        В искусстве же мы имеем дело с игрой чувств. Чувства играют разумом, ибо стихией деятеля искусства является не просто чувственность, но чувствительность. Ей имя тонкость.
 Мир искусства - это область тонких чувств. Здесь ум есть тоже чувства, то чувство, которое доходит до конца, до предела и балансирует на нем, как на пороге, за которым уже скрывается сверхчувственное.
        Здесь обычный человек теряет свою чувствительность, становится в мире чувств бесчувственным. Это происходит потому, что он вступает в мир, где человеческие чувства уже не работают, не функционируют, заступает за их границу.  Там начинается мир сверхчувственного, в котором могут ориентироваться только гении искусства. Они являются нашими проводниками в сверхчувственный мир сюрреалистических образов вечности. Вот почему говорят, что жизнь гения коротка, а его искусство, творение вечно. Он обретает вечность в художественном образе героя. Например, любой читатель может узнать Пушкина в образе его героя Онегина. Поэта уже давно нет в живых, но до сих пор жив его образ в стихах.
        Но не только поэту, художнику доступен сверхчувственный мир. В него могут войти и философы, и мистики.
        Чем является для мыслителя сверхчувственный мир? Миром мысли, вернее, миром идей. В нем мыслитель ориентируется с помощью мысли. Если в мире иллюзии плутает, блудит задумчивый человек мечты, фантазер, то в мире идей верной дорогой идет мыслитель. Он уже не полагается на то, что он видит, а видит он то, что мнит, мечту. Мыслителя ведет идея в образе мысли. Она обращается в его уме в понятие, как не то, что он видит (как можно видеть в мире невидимого?), а то, чем он видит. Здесь видение есть ведание, понимание, знание. Вот когда не дума, а мысль, но ведет к познанию. Здесь разыгрывается драма мысли, здесь идея разыгрывает мыслителя, играет его умом.
        Главное: мыслитель должен знать меру, уметь совладать с идейной игрой, укротить идею, совладать с ней, чтобы не просто не потерять чувство реальности, но понять, что реально, а что ирреально для чувств, но реально для ума. Иначе он станет рабом идеи, идейным человеком, фанатиком идей, утопистом, то есть, таким человеком который принимает мир идей за мир материй, что далеко не одно и то же. В результате утопист приносит в жертву сверхчувственному то, что является ему в чувствах, - тот мир, в котором он живет и живут, окружающие его здесь и теперь люди. Тем самым он приносит в жертву близких тому, что только он видит, точнее, идеирует.
        Такая идеация принимается за "чистую монету" мистиком. Тот, кто становится одержимым невидимым, якобы обретает сверхчувственное чувство. Это и есть так называемая телепатия или мистическая интуиция. Он, мистик, буквально, как говорит, видит невидимое. Но чем такое видение, как привидение, которое называется "ясновидением", отличается от фантазии поэта или писателя? Тем, что он не придумывает и переживает воображаемое, как телесное, материальное в себе или снаружи в виде живописного или музыкального образа, спроецированного на природу а акте любования, но существует сверхчувственным образом, видит себя во всем и все в себе.

        «Восток – дело тонкое, Петруха». Многие неофиты, которые самостоятельно не прожили на себе опыт духа, путают необычное, как экзотическое, коим для европейца, западника или русского, северянина является восточное или южное, вроде индийского, с необычным в качестве духовного.
        В результате аберрации взгляда, его искривления духовное смешивается с прямо ему противоположным, телесным (недаром у чернооких и душа, и разум, и дух телесные) и духовное становится амбивалентным, двусмысленным. Как хочешь, так и понимай. Реакцией на это всемство, индифферентность ин-тюка становится буддизм как установка на то, чтобы быть не богом, а ничем, ни миром, и никем, не сущим, вообще, не быть. Так обыкновенно, ритуально, культистски, понимают Будду (Сидхартху) буддисты.

         Естественное понимание человека. Человека понять трудно. Но его все же можно понять, если увидишь в нем животное, которое сидит в нем и является им. Определи, какое это животное и понаблюдай за ним в естественных условиях существования. Так ты поймешь, как соответствующим, адекватным его природе образом и следует обращаться с ним. Астрология с зодиакальным кругом тебе в помощь. Такая рекомендация годится для эксплуатации не только бестолковых детей, но и тупых взрослых, особенно вздорных теток. Вот смотришь на нее: дура-дурой, но уже в возрасте. И чему тебя научила жизнь?!

        Как понять Ницше? Понять не сложно существу духа. Для него Ницше - настоящий гуманист. Вот он советует тебе, любезный читатель, - "подтолкни падающего". Как истолковать совет Ницше?
        Во-первых, не принимай слова Ницше, как руководство к действию. Он ведь филолог, то есть, словесник, болтун. Не принимай его совет всерьез, но помни, что, на самом деле, он мыслитель. Правда мысли у него, как у философа языка, следуют, выводятся из слов. Зри в корень, в кочерыжку слова, в смысл, в причину, которая в следствии в конце движения мысли ждет тебя, как цель сказа. Почему и зачем нужно подтолкнуть падающего? Потому что он уже падает. Падение нельзя остановить, но его можно ускорить, чтобы до него лучше дошло, что он падший. Так ты станешь соучастниом его падения, его страдания, как конченный сострадалец.

        Есть то, что есть. Что это? Бытие? Есть ли новое в нем? Новое есть. Есть что? То, чего не было. Никогда? Да, никогда. Но разве есть то, чего не было? Оно есть в будущем. Так есть новое во времени.
        Но есть ли оно в вечности? Есть. Есть, как что? Как ничто из того, что есть. То, что есть в вечности, - это одно бытие, чистое бытие или вечное, бытие, как таковое. Следовательно, новое в вечном бытии есть не бытие, так как бытие уже всегда есть, было и будет. Оно всегда новое, как не бытие или ничто. Новое в вечности есть ничто в смысле из чего оно? Оно не из того, что уже есть. Иначе оно не новое, то есть, не самое само, а иное старому, прямо ему противоположное.
        Другими словами, новое состоит из материи, как нечто неопределенного, лишь возможного, потенциального? Или состоит из пустого? Как же пустое становится полным? Полным чего? Бытия.
        Значит, новое есть в бытии. Но из чего оно возникает? Из чего или из ничего? В бытии, как говорят, все возникает не из ничего, а из чего-то еще. Но само бытие возникает. Если и возникает, то из себя самого, что то же самое, что возникает не из чего другого, кроме, как из самого себя.
        Так думать, не означает ли полагать предел беспредельному. Но это противоречит природе беспредельного, заходить за предел. Но тогда предел не есть предел. Так думать, не означает ли полагать предел беспредельному. Но это противоречит природе беспредельного, заходить за предел. Но тогда предел не есть предел. Он беспределен; есть предел всех пределов в беспределе. Что мы находим в беспределе? Предел своих мечтаний. Это истина, как идеал, идеальная истина. Истина в пределе есть истина желания.
        На пределе мы сознаем, что такое истина желания, то, что мы на самом деле желаем. И что же это? Это реальность, как соответствие желательного желаемому. Что оно? Любовь в качестве гармонии, меры, разумности реального. Это гармония между сущностью и сущим, реальностью и реальным. Это и есть бытие. Бытие есть любовь. Бытие духа. Идеальным иным для духовного, как одного, является духовность.
        Дух, любовь и духовность. Дух есть духовность. Дух есть и есть идеал. Он идеален, совершенен, ибо в нем сущность совпадает с существованием. Духовность духа есть его истинность. В чем же заключается смысл духа? В его идеальности, совершенстве. Истина духа есть реальность.
        Дух есть везде. Поэтому он есть всегда. Но тогда он есть и не есть. Он есть и тут, и там. Но не только тут или там. В бытии он есть. Он и есть собственно бытие. И поэтому ограничить, локализовать его можно только абстрактно, в понятии всеобщего, что уже является противоречием в себе. Дух и есть истинное Я. Дух есть тот, кем хочу быть я. Но и каждый мыслящий хочет быть им. Быть духовным, идеальным не только в мысли, но в реальности, реально быть им.
        В любви, как экстатическом состоянии бытия дух выходит из себя и становится материальным. Он материализуется в качестве мира или сущего в целом. Творец становится творением. Он есть вне себя. В материи дух есть душа. Душа кого? Тебя. Поэтому ты есть Я, как его явление. Собственно говоря, не он является тебе, но ты есть его явление. Поэтому явление духа есть осознание тобой того, что ты есть Я, то, что в тебе есть дух, есть бог, что ты и есть бог в том и только том смысле, что он является в миру в качестве тебя. Он дарит тебе возможность в мысли быть им.
        Идентифицируясь, как Я, ты на самом деле становишься богом для себя, становишься самим собой. Но ты не есть бог для других, как он. Для других ты можешь быть богом в идеале. В этом случае они есть твои любимые, близкие. Любовь - это близость, не только физическая, материальная, душевная, но и духовная, божественная, полная, совершенная, идеальная.

        Тень Толстого. Смотрел спектакль о судьбе жены писателя. Что запомнилось? Переживания брошенной мужем жены. Жена примерного писателя, как правило, является его стенографисткой, как это было с женой Федора Достоевского, Анной Сниткиной, или с женой в данном случае Льва Толстого, Софьей Берс. Была ли она его музой, мудростью Толстого? Конечно, нет. Скорее всего ее имя – это ирония судьбы думающего писателя. Возьму на себя смелость, не только думающего, но и мыслящего писателя, мыслителя. Была ли эта женщина судьбой писателя. Нет, это не его судьба, а забота. Она заботилась о Льве Толстом так усердно, что он сбежал от нее перед самой смертью. Так она его достала. Только в этом смысле она стала его судьбой, - таки достала. Так что от Софьи Бирс не убежишь, как от своей судьбы. Написано на роду Льва Толстого быть мужем от Софьи Берс, от которой он прижил множество детей, - так тому и быть.
        Но семья не значит дух. Дух Толстого вне семьи. В ней только его тело. Душа Толстого – его художественные творения – не принадлежит семье, а принадлежит народу. Такова была воля писателя, с которой спорила его жена. В чем преуспела жена Толстого? В плодовитости. Чтобы муж не гулял на стороне она постоянно удовлетворяла его похоть, достойную козла, то есть, примерно исполняла супружеские обязанности, чуть не каждый год была беременной.

        Поведение интеллегента-болтуна (псевдоинтеллектуала) на людях. Болтун любит делиться своими особыми впечатлениями с первым попавшимся человеком, стараясь изо всех сил засвидетельствовать свой необыкновенный ум и то, что он все знает и замечает, мимо чего пройдет и не заметит обычный человек.

        Новая оптимистическая трагедия бога молящего. Это оксюморон - оптимистическая или мажорная трагедия. Трагедии положено быть по жанру пессимистической и минорной. Так, в чем заключается оптимизм в трагедии? В искоренении зла добром таким образом, что следует понять его, зачем оно нужно. Странное утверждение: зло нужно. Зачем? Затем, чтобы быть поверженным не злом же, им самим, но добром. Следует платить за зло добром. Не искоренять зло тем, что следовать и таки создать мир добра вне зла, по ту сторону зла, но смириться с ним, сжиться, чтобы уже изнутри преодолеть его, принеся себя в жертву.
        Но может ли добро победить зло, в силах ли оно преодолеть его, став жертвой зла? Но если добро будет палачом зла, его судьей, оправдается ли оно, внушит оптимизм?
        Конечно, можно подменить реальность иллюзией, разглядеть в пошлости идеал, бороться не со злым человеком, но со злом в нем, спасая его от него, от самого себя.
         Однако есть ли это победа добра над злом, истины над ложью, правды над кривдой, красоты, образности над безобразием? Не игра ли это с добром и злом, как тем, что мы выбираем. Мы ли выбираем? Или нас выбирают? Быть или не быть? Ведь тебя уже выбрали быть. Так зачем Гамлету решать то, что уже решили за него?

        Где скрывается мысль? Мысль выходит из сознания мыслителя (из сознания мыслящего выходит дума) и облекается, оборачивается словом. Теперь она находится в слове из текста. Но как так получается? Идеальная мысль пребывает в материальном слове. Как это может быть? Также может быть, как душа (или сознание), будучи идеальной живет в материальном теле, живет телом в мире.
        Но чем именно является мысль в своем теле - в слове - среди других тел (слов) текста? Смыслом. Если говорить точнее, то мысль пребывает в слове в качестве смысла. Смысл слова от ума, как его значение от чувства в виде мнения, того, что мнится, видится, представляется, думается.
        Значит, мысль есть явление идеи в сознании, когда оно находится в таком состоянии, которое имеет смысл назвать задумчивостью, думой. Дума есть чувство не языка, а ума. Дума есть умное чувство. Человек переживает мысль, как думу. В думе человек чувствует мысль, ее присутствие, но еще не знает, не понимает. Он знает, что она есть в нем, когда задумается. Поэтому дума есть вдох человеческой души, его вдохновение, ведь идея и есть дух в сознании человека. Он сознает, но что есть, какое оно по содержанию не знает.
        Понимание приходит с мыслью. Дума становится мыслью в качестве откровения идеи, ее явления. Поэтому мысль есть выдох души, отвлечение от материи тела, извлечение из него, акт, действие трансценденции. В мысли человек трансцендирует, преодолевает тяготение материи, парит над ней. Мыслью он снова входит в материю, находя подходящее слово. Теперь он, как мысль, живет в слове в качестве смысла. Человек в образе автора живет в тексте.
        Жизнь автора коротка в теле, но вечно в слове, как в его творении. Во всяком случае она имеет смысл и в этом качестве переживет его. Она будет жить в душе, на уме читателя. Там смысл вновь обратится мыслью, если читатель додумается до понимания автора. Сначала задумается, почувствует его присутствие, что значит, какое значение оно имеет для него. И какое? Важное. И только тогда начнет понимать автора, то, что тот вложил в слова, какой смысл.
        Чувствует мысль, кто думает, способен задуматься. Мыслит тот, кому открывается дух, является идея.
 
        Любовь к мысли. Любить мысль -  как минимум, а вот любовь к идее - это максимум в мышлении или разумении, уже как чувстве. Только разум есть не конечное чувство, которое нам привычно, как людям, существам душевным, а бесконечное. Не у нас в природе располагать бесконечными чувствами, что свойственно духовным существам, ангелам.
        У нас природа не духовная, а материальная, ограниченная миром тел, физической, натуральной реальностью, которую мы дополняем в работе реальностью искусственной, культурной и технической. Поэтому духовная реальность является для нас сверхъестественной, чудесной. Тогда как мы живем в мире необходимости, где действуют законы природы. Отклонение от них возможны случайно, да и то потому, что законов много и они не все согласны друг с другом. Поэтому у на есть некоторая доля свободы, возможность без чего-то обойтись. В результате мы может что-то сделать сами, например, подумать и помыслить.
        Возможность мыслить - это чудо, дар, которым нас одаряет бог в качестве духа являясь нам в качестве идеи. Таким образом мы можем, вольны подумать и даже помыслить о нем.
        Любовь есть дар. Таким даром является любовь к мысли. Мы любим то, чего хотим. Желаем то, чего нам не хватает, в чем испытываем недостаток. Это дар потому, что его нельзя заслужить и заработать. Правда, таким путем можно развить то, что уже есть, как дар. Например, есть дар разума, в таком случае можно поупражняться в разуме и, в конце концов, научиться на своем примере, а не подражая другому, вроде учителя, думать. С мышлением еще труднее, сложнее. В принципе, мыслить не только научить, но и научиться нельзя.

        Мыслителями не становятся, а рождаются. Конечно, не в полном смысле слова, а в потенции, в тенденции. Вот думать можно научиться у других. Но научить нельзя, как например, считать, читать, писать. У кого же можно научиться думать? Разумеется, у мыслителя. Он сам не научит тебя думать. Этому следует научиться самому, но у него, внимательно следя за тем, как он говорит в беседе с тобой, или что он написал в книге. Причем далеко не всегда он говорит или пишет то, что замыслил, о чем, что и как он мыслит.
        Обычным людям свойственна любовь не к мысли, а тем более к идее, но к знанию. Ведь люди - существа любопытные. Поэтому многие люди могут стать учеными- естествоиспытателями. Меньше людей могут быть гуманитариями. Людям больше нравиться пытать других, чем самих себя испытывать. У людей природа стоит на первом месте, культура на втором, а мысль на последнем месте. Поэтому они думают только тогда, когда не могут не думать, то есть, в случае крайней необходимости.
        Мыслить же почти ни разу в жизни не случается. Редко когда бывают в жизни чудеса, происходит нечто сверхъестественное, - может быть, лишь случайно. Ведь жизнь человеческая материальная, тем более в настоящее время тотального материализма, сплошного баблоизма. Достаточно посмотреть на инфантильных мажоров в пестрых одежда. Это и есть настоящая молодежь. Вылитые агрессивные и тупые зомби. Кто не злобен, нахален, тот туп, как пробка. Двух слов связать не может, зато топает, как слон, и говорит, смеется громко, чтобы привлечь внимание дикой публики к своей ничтожной персоне.
        Это особенно бросается в глаза в мегаполисе, где собирается и ошивается, слоняется всякая шваль со всего света. Ну, как же, люди хотят посмотреть на таких же существ, как и они, и себя показать, на что они способны.  Действительно они способны на многое такое, чего и "не снилось нашим мудрецам". Что же это такое? Немыслимое, всякие глупости.
        Одним словом, жить в мегаполисе - это быть в большой, толстой и вонючей ж... Как будто в другом месте лучше. Известное дело, свинья всегда найдет грязь. Это справедливо и для критика цивилизации. Ну, что такого, - и самокритике есть место.

        Толстой и Достоевский. Толстой был человек необыкновенный. Достоевский был человек, как человек, как все. Только необыкновенной была его судьба, история каторжника. Каторга сломала его обыкновенность. Необыкновенность судьбы угнетала Достоевского. Писательское ремесло (перо), в котором Достоевский преуспел в силу дара подражания (он чувствовал себя на своем месте в шкуре, в роли любого персонажа своих сочинений, каким бы ничтожным он не был, но героем), стало для него тем спасительным кругом, вернее, тем ломом, которым он смог оборониться от лома жизни. Она так и не смогла его уломать и обломать. Достоевского сделали популярным человеком необыкновенные сочинения.
        Другое дело, Толстой. Тот сам был необыкновенным человеком. И   от его необыкновенности страдали все близкие ему люди, которые были самые обыкновенные. Их он изображал в своих произведениях и наказывал. В жизни он наказывал больше себя, чем других. Толстой прятал свою необыкновенность за образа своих обычных героев.
        В чем писатели были похожи друг на друга, так это в том, что были окружены заурядными людьми, которые, естественно, не понимали ни их творчества, ни их самих. Понимали ли они, эти российские писатели, сами себя? Трудно сказать. Вероятно, Достоевский понимал и объяснял необычность своей судьбы удивительными сочинениями. Это же надо столько напридумать.  И понятно, для чего. Для того, чтобы изжить из себя опыт криминальной, подпольной жизни, к которому он так пристрастился на каторге, что уже после никак не мог закрыть глаза на то, что ему открылось внутри него самого.
        Толстой в свой черед окончательно понял, кто он такой, когда естественно, не как Достоевский, подошел к тому возрасту, когда к нему пришло сознание, что жизнь в основном уже прожита и осталось только время ее дожить, а он так и не понял, кто он такой и зачем ему жить? Может и не надо вовсе? Это размышление привело его к мысли, что он сходит с ума от страха встречи со смертью. Это состояние предварительной встречи с собственной смертью литературоведы окрестили "арзамасским ужасом" Льва Толстого.
        Толстой лично переживал свое существование про себя. То, что Толстой пережил, он и описал. Поэтому его можно назвать экзистенциальным писателем, склонным к углубленной рефлексии. Дело даже не в рефлексии, а в углублении в себя. От чего там можно отразиться? Есть ли там, вообще, что-то или кто-то?
        Достоевский не уходил вглубь себя, как Толстой, он созерцал то, что сходило с него, как с горы снега, лавина слов. Этакая былинная, сказочная голова у дороги. Ей видно, куда пойти путнику, чтобы в пути не потерять коня или свою голову. Так куда свернуть, что выбрать, если нужно выбирать. Выбирать же следует меньшее из зол, то есть, выбрать коня, чтобы остаться с головой, живым. Без головы, без ума, в безумии что за жизнь?!
         От того герои Достоевского и пускаются во все тяжкие, бегут впереди поезда, бросаются в омут с головой, витают в облаках, дабы облагодетельствовать все человечество. Короче говоря, ведут себя очень странно, заставляя читателя усомниться в способности понять себя. Вот читатель и ломает себе голову над тем, что на самом деле имел в виду автор, когда описал скандальное преступление.
        Вот читателю невольно приходится искать мотив, включаться в игру воображения автора с целью свести концы с концами сюжета произведения и поставить жирную точку в конце уже не повествования, за которое отвечает сам автор, а того, зачем он, вообще, читал его и переживал за судьбу героев сочинения. Какой есть смысл в том, что он читал.
        Обыкновенно читатель, прочитав книгу, закрывает ее и тут же забывает начисто о том, что прежде его трогало, когда он следовал за словом автора, как охотник за дичью. Не так бывает с читателем произведений Толстого и особенно Достоевского. Ведь они писали не столько для развлечения себя, как читателя, сколько для собственного изучения. В итоге они заразили его вибрионом самопознания. И пока читатель не переболеет этим познанием, не узнает себя, он не бросит на произвол судьбы то, что двигало пером автора, что заводило героев в тупик повествования. Сам читатель творений русских писателей начитает ставить себя под вопрос и решать, что есть он сам и есть ли в его никчемной жизни хоть какой-то спасительный смысл.
        Но это делает только тот читатель наших классиков литературы, который готов "идти на бой с целым морем бед" и им   спешит оказать достойное сопротивление".
        Вопрос заключается лишь в том, кто он, этот читатель, что за человек? Или это массовый читатель, достойный лишь того, чтобы "жевать жвачку и глотать попкорн"? Именно о нем я вспоминаю, посещая уже в какой раз книжный магазин, до отказа забитый макулатурой. Кто такие эти люди, нет, не их читатели, а авторы, которые так безобразно наследили в этой культуре, заставили бедных читателей разгребать завалы собственного дерьма.
        Доколе вы, работники искусства, будите "пудрить мозги" бестолковым и глупым читателям, которые за неимением лучшего читают ваши сомнительные бестселлеры. Где наши новые Толстые и Достоевские, так сказать, Толстоевские (П. Байяр), чтобы сделать само чтение осмысленным занятием? Ау, где вы? Но в ответ тишина. Они не слышат. В ответ раздается только шелест, отнюдь не перелиста страниц, а бабла, которое можно собрать на книжном рынке макулатуры.
        Так зачем вы пишите? Ну, разумеется, затем, чтобы поделиться информацией с читателем за умеренную плату, создавая опусы нон-фикшн, и развлечь себя и читателя сочинением историй, фикций ради престижа, популярности, стать чемпионом рейтинга читабельности, продаваемости, как в науке частотности цитирования.
        Каким образом получить за свою фикцию как можно больше бабла на книжном рынке? Вот что занимает ум современного писателя. Успех является смыслом его литературного занятия. От него он получает максимальное удовольствие. Писатель может его получить, только если будет иметь массового читателя в виду. Чтобы иметь в виду такого читателя, надо научиться быть им, знать то, что ему нужно, предугадывать его желания, обращая их мнимую ценность в реальную цену. Ловкость, умение писателя быть популярным зависит от его способности делать деньги из фикции, то есть, из того, чего нет, из ничто, то, что только и есть в иллюзорном сознании потребителя - нет, не фантазии, а средства обмена, перевода, конвертации из пустого (фикции) в порожнее, в деньги. Такова власть фикций над душами и карманами, кошельками людей. Эти фикции для обывателей, то есть, обычных людей, народа, публики являются идеями, которыми они сами морочат себе голову. Писатели здесь играют роль слуг, поставщиков, работников бесперебойной доставки на дом, в мнимое, ложное сознание фиктивного образа существования в мире бабла.
        Так в чем же заключается смысл массовой литературы и культуры? Именно в фикции, в том чего нет и никогда не будет. Это просто фантастика, правда, не научная. Значение же того, за чем люди идут на книжный рынок, как читатели, состоит в том, чтобы обменяться информацией, которая становится капиталом в цифре, то есть, тем же самым баблом, что и требовалось доказать пифагорейцам, что вещи числам подобны. Смысл всегда идеальный, в данном случае, идиллический, а значение реальное, материальное, сдельное.
        Сколько я не открывал художественных книг, написанных авторами с советских времен, не находил там ничего, кроме пустых слов да бумаги. Единственно, что пишут полезного современные авторы, так это информацию. Но эта информация не для размышления, а для перевода в нее же. От такого кругового обращения информации, когда средство обращения становится собственным содержанием, средством сообщения и самим сообщением и появляется цифровой капитал. Чем не коммунизм капитала, как знака, в котором уже не труд, а соц-общение стало продуктом обмена.  Сообщение ради общения и общение ради сообщения. Здесь уже нет эксклюзивного человека, но есть человек-инклюзив, коллектив, человек в общем, вообще. Так человек становится абстрактным, превращается в абстракцию, в фикцию.

        От фикции к акции и реакции. Как сделать то, чего еще нет, тем, что уже есть?

        Ничто и что. Есть немыслимое. Или все можно помыслить. Нет же. Но немыслимое может быть в мысли? Может. Как мысль? Да, как мысль, но в форме не-мысли. Есть форма мысли. Это идея. Но что такое форма не-мысли? Чувство. Нет, не чувство, но нечто сверхчувственное, правда, не мысль. Тогда что? Сверхчувственное. Доступно ли оно чувству? Доступно вере.  Неужели в это, немыслимое, можно только верить? Когда люди верят? Тогда, когда не видят, не слышат, не чувствуют и не знают. Остается думать или верить. Но думать трудно. Верить же легко. Вера доступна всем. Следует только решиться на это. Нужна воля. Вольному воля. Еще легче быть безвольным. Плыть по течению, руководствоваться инстинктом, чтобы все было само собой.

        Размышление и рассуждение. Необычное и обычай. Привычка. Размышление - это вроде размешивание мысли. Но смешивая мысли, можно смешаться самому, сбиться с мысли, упустить ее, будучи увлеченным другой мыслью или другим, например, чувством смущения или смеха от смешения.

        Книги. Захожу в большой книжный магазин. И вижу книги, книги, книги. Спрашиваю себя про себя: где же мои книги? И себе же отвечаю: купишь - будут твои. Но зачем мне столько? Мне нужны мои книги. Здесь таких нет. Почему? Потому что их нельзя продать. Они не продаются. Почему же другие книги, других авторов продаются. Ответ простой: их читают; они пользуются читательским спросом. У меня вышел роман с текстом, но не вышел роман с читателем. Ну, что с ним поделаешь? Не хочет читать меня даже бесплатно. Я понимаю его, - мудрено пишу.
        Чтобы прочитать меня, следует самому думать, и мне тоже. Современный читатель не привык к этому. Кто же привыкнет?! К этому, к мысли привыкнуть нельзя. Это вам не инстинкт, не культ, не символ веры, не внушение власти, так сказать, идеология, не тест на знание инфы.

        Заповеди. Заповеди касаются того, что следует делать и чего не следует. Не следует по уму или по вере? Разумеется, по вере, если заповеди религиозные, церковные. С такой, заповедной верой дружит разум, находится с ней в согласии, в истине, в гармонии согласно вероучению.
        Конечно, при условии, что вера истинная. Она истинная, если верная. Здесь, в религии, истинность есть верность. Тогда истинность есть достоверность, то есть, истинность, например, знания достойна, удостоена веры.
        Но когда, следуя из этого положения (утверждения, тезиса), мы скажем, что истине знания можно верить, доверять, смысл уже изменится так, что из истины будет следовать вера.
        В результате случится превращение или обращение богословской импликации "если верю, то знаю или разумею, понимаю" в импликацию философскую "если знаю, разумею, понимаю, то верю", то есть, вера с и знание, вера и разум поменяются местами. Так то, что было первичным станет вторичны, а то, что было вторичным, станет, напротив, вторичным. Это не тот случай, когда от перестановки слагаемых, сумма, вывод не поменяется.
        И все же то, что действует в согласии веры с знанием, так ли действует в отношении веры и разума? Так, если знать - значит разуметь. Но разуметь можно не зная, если разум является причиной знания, если из разума следует знание. Ты заранее не знаешь, когда мыслишь. Узнаешь только, если домыслишь. Но здесь есть опасность допустить домысел и получить вымысел, который расходится с истиной. Вымысел или ложь не гоже делать предметом веры, им доверять.
        Или взять заповедь: "не убий".

        Быть Толстым. Толстой был писателем, барином, графом, состоятельным и семейным человеком. Мне интересен его духовный путь в жизни, мысли Толстого, его взаимоотношения с людьми мысли, духа и близкими.
        Почему близкие люди так и не поняли Льва Николаевича до самой последней минуты его жизни ввиду его одиночества среди них, - жены, детей, - вынужденного бежать от своей семьи, из родного дома и умереть на дальнем железнодорожном полустанке в пути. Он не знал, куда еще деться в этом отчужденном мире, в котором он был одинок и никому не нужен таким, каким он был, а не таким каким представлялся в глазах близких и дальних людей, каким он хотел казаться. Это страшная трагедия не для отвлеченного мыслителя или мистика не от мира, а для человека сего мира, имманентного ему. Что было не так в жизни, в судьбе Толстого, что те, у кого он искал понимания, никак не хотели, да и не могли его понять.
        Речь идет не о поклонниках его таланта писателя, не о последователях его сомнительного учения о непротивлению злу насилием, так называемых "толстовцах" и, наконец, не о культурной публике и самодержавной власти российского императора с сонмом чиновников и клерикалов (клириков), отлучивших его от себя, от "матери церкви", но о его близких, жене и детях. Странное дело. Ведь он так заботился о теле и душевном расположении членов своего семейства, отцом которого он был, домохозяин, имманентист. Поделом ему, - заслужил. Не обременяй свою душу чужими заботами - не дождешься черной неблагодарности от людей. Им все мало. Не поймут-с. Живи духом подальше от людей. Это понял Лев Толстой слишком поздно и получил по заслугам. Что уж на старости бегать от мира, в который он вложил всего себя без остатка и получил в ответ кукиш.
        Ну, не нужны ему гонорары и почести, мирская слава популярного писателя, известного человека, у которого любой хотел спросить не то, что он думает, а то, как тому жить и не тужить. Ему требовалось лишь понимание. Но где его взять среди подобных же ему имманентистов, натуралистов жизни. Корыто натуры одно, а желающих поживиться отрубями много. Правы "народные дарвинисты". Что от людей еще ждать? Попы советуют заняться духовной жизнью. Покаяться и исправиться. В таком случае они поймут тебя. Их понимание есть признание удовлетворительности внушения. Они добились своего. Таковы и власти земные, материальные. Не на того напали, чтобы Толстой смирился.
        Одно дело смирение перед богом и совсем другое перед людьми. Можно смириться, если поймут. Это бог все понимает. Люди - нет. Поэтому и не приняли Льва Толстого. Объявили самодуром. В народе говорили: "Чудит барин". Зачем нам помогает? Какой от этого прок, если все равно остается барином, "ряженным крестьянином", вроде славянофила или "почвенника", уже в роли моралиста-проповедника, упростившего религию до буквальной морали: "как говоришь - так и делай". Говоришь: "не убий". Твори добро в ответ на зло, уклоняйся от насилия. Ведь насильно мил не будешь. Любят, когда не понимают. Не понимают - значит, не любят.
        Близкие Толстого не понимали его. Если понимать - это видеть, то они в упор его не видели, поэтому и не ведали, не знали, не понимали. Но делали вид, что видели, видели, что хотели видеть, - задом наперед. Они повернулись к нему задом. Но он не хотел иметь в виду их зад. Он желал быть с ними лицом к лицу.

        Акцент. Есть акцент. И он есть у любого. Нет акцента только у робота. У живого существа он есть, ибо ему, существу, важно ставить на чем-годно акцент и прежде всего на "ком". Естественно, на себе, на милом.

        Жить или не жить. Само собой, рано или поздно разумное существо ставит перед собой вопрос: "Имеет ли смысл жить?" Ответ приходит сам собой: "Не имеет". Что же его останавливает от рокового шага - добровольного ухода из жизни?  Только то, что самоубийство еще более бессмысленно, чем жить дальше. Наиболее осмысленным действием будет дальше жить, никак не цепляясь за жизнь, не придавая ей большого значения. Она того стоит. Только теперь я понимаю народное выражение: "Жизнь - копейка". Нет здесь никакого страдания и жалости к самому себе. Действительно она заслуживает такое грошовое отношение к себе. Суета сует. Это о жизни любого человека.
        Так ради чего тогда жить? Не ради чего. Все равно тебя не будет. Может быть, ради кого? Зачем? Ради себя. Ну, и живи. Я ведь не против. Только кому ты нужен? Да, никому. Вот в таком случае стоит сказать: нужен самому себе. Так имеет смысл сказать только ради того, чтобы отстали, оставили в покое.
        Вот после этого наедине с самим собой имеет смысл плюнуть на себя. Это последнее, что остается сделать. До этого живи и ищи смысл. Он есть в поиске до тех пор, пока не уперся в стену. Здесь тупик. Что он означает? Что весь смысл вышел. Поэтому нет смысла искать смысл. Что остается делать? Просто жить в сознании того, что тебя больше нет и жизнь не твоя, чужая. Естественно, дальше смерть. Она есть решение жизни. В этом смысле смерть имеет смысл жизни.
        В том, чтобы жизнь продолжалась, нет смысла. Еще и еще - это дурная бесконечность. Глупость какая-то, тупость. Люди для того и нужны, чтобы показать тебе, что в тебе нет нужды. Раз так, то и тебе нет нужды в себе. Пустое. Одна пустота. Ничего и никого. Это и есть смерть.  Ты никто и ничто. В этом нет никакого величия и никакого смысла. Ты ничтожество. Тебя нет. И хорошо, что нет. В этом, а не во всем прочем, есть хоть какой-то смысл.
        Смысл субъективен и произволен. Нет настроения. С чего бы ему быть. Да, и зачем это настроение? С какой стати зависеть от него? Да, не надо. Но в таком случае, зачем жить? Это "зачем" зависит от настроения. Какой пустяк. Если пустяк, зачем ломать копья и дорожить жизнью? Это и есть истина. Это действительно есть. Как есть и другое, - иллюзия, ложь.
        Неужели нельзя было додуматься до этого? Так нет же, не удержался от драмы, от эффекта и создал пошляка Ставрогина. В результате обмишурил сам себя.

        Националисты. Национальный гений и гений человечества. Они преодолели в себе это качество. Но оно до поры до времени подспудно дает о себе знать, когда они забываются.
        Трудно удержаться от того, чтобы не удовлетвориться лица не общим выражением, от так называемой "конкретной абстракции", вроде национальной принадлежности, причастности, как превращенной формы, которая имеет тенденцию заслонять собой тебя самого. Ее таковость или конкретность следует, конечно, принять, как данность, но не дать подменить себя. И не следует путать с вольной заданностью быть самим собой. Так истину для утверждения смысла надо отличать от ее ложного подобия, непреодолимого в материальной среде. В таком случае занимайся очищением собственного сознания от мнимых форм идей.
        Для меня лично не важно, кто я - русский, еврей, якут, тунгус, калмык. Для меня важно, кто я сам по себе. Но это не значит, что всем прочим, русским, евреям, якутам, тунгусам, калмыкам и так далее, это не важно. Им то именно это как раз и важно, несмотря на то, что они публично говорят. Это надо иметь в виду. Тебе среди людей жить. Поэтому нельзя не говорить о националистах, о национальных гениях, например, об Александре Пушкине, не взирая на его, не только русские, но и так сказать, "эфиопские" (еврейские) корни, которым равно милы, как их природа, так и лицо.
        Кстати, под иконку нации можно подставить любой другой социальный знак, статус. Он необходим, чтобы человек, как ограниченное существо идентифицировал себя, определился, кто он такой, через более общую и менее ограниченную инстанцию.

        Кузнечик в футляре. Нередко я ловлю дома насекомое, которое принес на себе с улицы. Взять того же кузнечика, которого на днях я нашел дома. Зачем уничтожать живую тварь. Я взял его и посадил в футляр для ручки и, отправившись по делам на улицу, отпустил из коробки его на волю. Почему я сделал это? Естественно, потому что сам по жизни ощущаю себя "человеком в футляре", в коробке среди ограниченных существ этого мира. Вот и я жду, когда дух выпустит меня, наконец, на волю в иной мир.

        Умение прощать. Как я завидую тем, кто многое не помнит. Такой непамятливый человек способен прощать. Даже если ты хочешь простить человека, который обидел тебя, ты будешь помнить обиду. Тогда что делать? Не показывать вида, что обидные мнения, слова или дела стоят между вами, обидчиком и обиженным. Обиженный вид имеет тот человек, который не хочет и не может бороться со своей обидой. Важно не набрасывать тень на плетень, обиду на обидчика. Следует посмотреть на него глазами не обиженного, а умного на глупого и простить ему его глупость. На дураков не обижаются, потому что они неисправимы.

        Полуденный час. Летом в полдень порой теряешь чувство времени. Оно останавливается, так что в нем ничего не меняется, за исключением тебя самого, сознающего потерю времени.