Йемен Часть 1

В Сургуте было холодно. В принципе, по-другому и быть не могло, поскольку в середине ноября в наших местах без теплого полушубка и чего-то, напоминающего теплые сапоги или унты, шастать по улице могли только приезжие. Местные городские аборигены, взращённые северным ветром и нехилыми минусовыми температурами, предпочитали сидеть в тепле кабинетов и конторок, коих имелось превеликое множество в виде разнообразных строителей коммунизма на торфяных нефтяных болотах Западной Сибири. Вот и я, как один из членов этой многочисленной братии, глазел в окно с четвертого этажа родной шарашки, только-что закончив очередной многоэтажный отчет в министерство по теме «что у нас есть и что мы будем с этим делать». Морозные узоры на стекле и посвисты ветра в еще не заклеенных оконных рамах сладко намекали на возможные погодные трудности при возвращении домой после работы.
Радости было мало.
Дверь в кабинет открылась, и ко мне влетел наш Главный механик, Борис Егорович Иккерт. Мужик он спокойный и выдержанный, но тут выражение лица говорило, что он не только чем-то взволнован, но и это «что-то» готово вырваться из него, как струя пара из котла. Несмотря на распирающие чувства и эмоции, он медленно и небрежно спросил:
- Слышал?
И тут же, не давая мне ответить, выпалил: - Командировка за границу!
Ну, в настоящее время у нас была только одна заграница, доставшаяся родной конторе, как часть свобод перестройки. Двести с лишним километров нефтепровода из пустыни Атак на севере Йемена до морского побережья на юге, плюс резервуары для хранения нефти, морской трубопровод и буй для заливки танкеров. В моем сегодняшнем понимании, это была управляемая показуха, поскольку все денежные потоки держал в руках Зангас, министерский главк по заграничной деятельности, а мы просто давали технику и основной рабочий персонал. Но, коль скоро мы все-таки имели к этому делу отношение, я, недолго думая, выдохнул: кто?
Вот тут-то пар окончательно и вырвался наружу во всей красе, хрипя и подсвистывая, окутывая теплыми клубами заманчивых видений, и обжигая реальностью козней возможных конкурентов. Суть вопроса была банально проста: наш заграничный директор в пылу вискарьного блаженства, а может, просто надувая щеки и перья перед посольскими шишками и местной властью, пообещал построить 50 км трубопровода к Новому году. Может, все было совсем не так, но народная молва упряма, приписывая сей необдуманный поступок конкретному дяде, в результате чего родные строители попали в весьма недвусмысленную ситуацию. Нефть с месторождения в пустыне местные возили за 400 км на нефтеперерабатывающий завод в Адене на машинах, и как раз эти 50 пустынных километров позволяли сильно упростить процесс перевозки, и снизить издержки на транспорт. Не стоило забывать, что наш доблестный военно-морской флот, который прогуливался по Индийскому океану для устрашения потенциальных извергов, базировался в дружелюбной Аденской бухте, и получал топливо как раз с того завода, на который эту чертову нефть и возили, что также придавало особый шарм веселой ситуации, подкрашивая ее политическими лозунгами и плакатами. В результате, как это не раз бывало в годы успешного социалистического строительства, шапкозакидательство успешно кинулось в бой за миражи, взяв в союзники любителей рапортовать о трудовых успехах. Работа кипела по всем фронтам, дым коромыслом, и прочие народные поговорки имели место быть, пока один трезвый и умный не посмотрел на реальное положение вещей, и сказал - дело дрянь, влипли.
Рот ему тихо заткнули.
Стройка продолжалась, отчеты шли, дело загибалось. По сути, проблема исполнения обещания состояла из двух частей – технической и моральной. Если с первой многое было понятно, и крепкий профессионал с помощью стандартных мер мог выправить положение, решение по второй требовало или кнута, или пряника. А может, топора. Трудно объяснить почему, но любой индивидуум с социалистическим воспитанием, попадая на работу за границу, сразу понимает одну простую истину: работай, не работай, валюта идет за каждый день, так что напрягаться? Зачем делать дело за день, если его можно делать три? Нужно оставить работу другим, которые приедут на смену за валютным рублем, ведь больше двух сроков обычно в загранке не держали.
Так бы все и тянулось, но слово вылетело, сроки приближались, и перспектива вылететь с треском в родные пенаты все-же заставила руководство контракта, сцепив зубы, признать собственное бессилие, и доложить на верх. Помогли и местные посольские бонзы, и прочие торговые представители, у которых рыло также оказалось в щетине, и которые с умным видом начали указывать на недоработки и обязательство держать слово партийного человека, непрозрачно намекая, что защищать будут свой мундир, а виноватого заклеймят позором со всей коммунистической прямотой и ответственностью. 
Верх озадачился, и поручил разобраться. Были задействованы стукачи всех уровней (кто работал за границей, тот понимает, о чем речь), и ответ навеял грусть: времени осталось мало, дел осталось много. Начальство, однако, на то и начальство, поэтому нестандартное решение было принято моментальное и монументальное – дать кое-кому пинка под зад, для чего срочно послать грамотного человека с полномочиями, и с ним группу товарищей, дабы посуетились каждый на своем месте на общее благо. А чтобы прикрыть истинную цель заезда, придумали в лучших советских традициях контрольную проверку, кто ж даст валюту тратить на покрытие разгильдяев.
И вот она, интрига: а кто поедет? Ясный перец, а нашем Главке каждый считал себя достойным сей высокой миссии, поэтому в тишине кабинетов и молчании коридоров нашей конторы уже начались подковерные игры, которые, как известно, всегда сопровождали такие мероприятия. Настойчивость соискателей очень сильно подогревали намеки на суточные в валюте, которые были положены каждому командированному, а также превосходную возможность их потратить на приобретение разных дефицитных товаров, реальный образ которых так ярко горел по ту сторону границы.
          Мы уже минут тридцать смаковали с механиком разные варианты наполнения группы счастливцев, обсуждая личные и профессиональные качества кандидатов, не забывая при этом включать себя в каждую из них, ведь так поступил бы любой нормальный человек, а мы не являлись исключением. И тут, когда розовые облака окружающего нас миража почти поглотили нас в своих объятиях, звякнул телефон прямой связи. У меня на столе было 4 прямых телефона с начальством, три из которых обычно большее время молчали, но последний! Это был прямой моего любимого шефа, он то и нарушил нашу идиллию. Я молча таращился на аппарат, не решаясь снять трубку, и лихорадочно просчитывал разные варианты, чтобы быть, как пионер, готовым к обороне. Мой шеф, Алексей Константинович Бондаренко, человек высшей категории во всех отношениях, о чем я буду писать неоднократно, умел так уязвить за недостатки и недоработки, что жопа долго ныла, а душа страдала, проявлял, вместе с тем, недюжинный такт и обаяние. Только через много лет я понял, что он учил меня, как маленького котенка, быть внимательным, не бояться принимать решения, думать головой и не бросаться словами, и еще многому другому, что делает человека настоящим мужиком и профессионалом.
Механик таращился на меня, не понимая причину задержки, и я, вздохнув, поднял трубку.
- Зайди, - проворчало электричество, и отключилось.
Много лет я слышу это слово, и никак не могу понять, что стоит за этими буквами, и что ждет в кабинете этажом ниже. Одно очевидно, краткость сестра таланта, зачем пустые разговоры, если потом снова все повторять. Мука немого вопроса стояла в глазах моего коллеги, но не успел я ответить, как влетела его подчиненная, и затрещала, что его вызывает зам начальника, срочно и безоговорочно. Расправив плечи механик, ринулся на вызов, успев, правда, на ходу пообещать зайти сразу же после допроса. Я поплелся в приемную, вкушая легкий словесный перепехнин с секретаршей, нашу обычную забаву в виде скабрезных анекдотов и пошлых намеков, а также двусмысленных комплиментов и пережевывания местных сплетен, что было давней традицией, и давало всем маленькую отдушину в рабочей рутине. Секретари, как ни странно, были нормальными бабами, с чувством юмора, и любили иногда устроить маленький праздник вместо важного сидения с каменными лицами в деловой позе.  Сегодня, однако, атмосфера в приемной была наполнена тяжелыми грозовыми облаками, воздух походил на кисель, и влажно прилипал к рукам. Пара посетителей тихо сидела в креслах, боясь сделать лишнее движение, а секретарша мрачно взирала на происходящее и входящих, как палач на жертву. 
-  У него люди, - проскрежетала она вместо приветствия, на что я, пробормотав, что меня вызывали, молча юркнул за двойные двери. Людем-посетителем был мой коллега, Валентин Иванович Кураев, хороший приятель моего главного. Я звал его «брат брата», поэтому многие мои сослуживцы действительно считали нас родственниками, хотя это было не так, просто я морочил всем голову, а «брат» не возражал. О сидел у приставного столика, развалившись в кресле, и не было похоже, чтобы они решали серьезные проблемы.  На меня не обратили ни малейшего внимания, поэтому я тихо прошел к столу, и молча сел напротив «брата». Как только у них перестало клевать, главный сказал мне, чтобы я приготовил короткую справку по Йемену, срочно, и отправил меня восвояси. Что писать в справке я знал, вот только получить надежную информацию было крайне сложно. Как всегда, низшие начальники не любят, когда верхние знают истинное положение дел, это стандартная практика, я сам такой, а еще и проблемы со связью. Телефон? Не реально, тут в Сургуте не дозвониться никуда, в Москву через раз. Оставался телетайп. О, чудо современной техники! Когда началась заграница, его установили в отдельной комнате, часы связи были регламентированы, и добро на отправку телекса давало руководство. То есть я, как начальник отдела, не мог им свободно пользоваться. Ну, эти проблемы были преодолимы. Грозным хранителем (хранительницей) сего аппарата была моя подружка Галя, секретарь одного из замов, любительница «ха-ха» и влажных комплиментов. Мы дружили с ней с самых первых дней моей работы в конторе, и она тогда помогла мне выкручиваться в среде, о которой я, тихий образованный мальчик, даже не читал, ибо не писали. Я, конечно, в жизни повидал всякого, но северА это отдельное чудо, где незнакомые люди тебе могут дать как руку помощи, так и в морду. Сюда ведь едут за деньгами, со всеми вытекающими.
            Отправить официальный запрос штука не сложная, но далеко не простая, если ты хочешь получить нормальную информацию. Любой ответ со стройки будет подвергнут жестокой цензуре местного руководства, и я по пальцам могу пересчитать любителей правды, которые доработали на контрактах за границей до конца срока. В принципе, мне таких не жалко, были прецеденты, поскольку иметь дурака под боком выгодно лишь иногда, в остальных случаях это сильно напрягает. По курсу дворцовой интриги у меня была твердая пятерка, не зря благородный дон Румата предлагал ввести его в программу обучения молодой смены, а я-то проходил его в полевых условиях, поэтому текст запроса меня не тревожил. Сложнее всего было получить грамотный ответ. О, Эзоп, великий и мудрый запутыватель фраз и толкователь недомолвок! Ты смог бы гордится своими учениками, и, возможно, даже всплакнул бы от счастья, читая витиеватые строки официальных записок и ответов. Мой друг Родя, Радионов Владимир Константинович, которому и предназначался запрос, направленный на имя его руководства, Рембранта, собственно, читал, и очень неплохо, поэтому по истечении определенного срока я получил ответ за подписью его начальника, из которого выудил все, что хотел. Никаких «пляшущих человечков», все спрятанное лежало на виду, как учил Шерлок Холмс.
Справка была составлена, главное доложено устно, как учили, никаких следов.
           Тем временем шушуканье по углам иногда напоминало раскаты грома, которые вырывались на просторы длинных коридоров, и стучали в двери разных кабинетов. Мой не был исключением, а поскольку у меня иногда собирались редкие конторские курильщики (наш босс не курил, и гонял всех подряд, запретив курить в туалетах и на лестничных площадках), вообще стал торговым центром по обмену информацией от всех заинтересованных в загранице. Не знаю, кто принес сию умную мысль, но последние два дня мы усиленно обсуждали вопрос, как вычислить счастливцев по косвенным признакам, одними из которых были анкета и фотографии. Любой безграмотный балбес понимал, что в советской действительности без загранпаспорта никуда не поедешь, а в него нужно фото морды лица и анкета в придачу. Никто из нас подобной процедуры не проходил, скрыть такое в тайне от коллектива крайне затруднительно, что повергло коллектив желающих в уныние, так как означило только одно – никто из присутствующих не попадал в число счастливцев. Постепенно из табачного тумана вырисовывалась идея – взять на абордаж единственного мужика из отдела кадров, который у нас работал сравнительно недавно. Север, он учит не откладывать дела в долгий ящик – за это время можно банально помереть – поэтому к вечеру холодненькая белая, колбаска, огурчики и хлебушек уже были расставлены на моем столе. Пили мы на работе всегда только после отъезда домой нашего босса, поэтому к тому моменту, когда клиент был готов к перекрестному допросу, было уже поздно, и пришлось всем звонить домой и отбрехиваться срочной работой. Вторые половины прекрасно знали, что значит внезапная и срочная работа на ночь глядя, поэтому не строили иллюзий, но всё равно по привычке поголосили в уже умолкнувшие телефонные трубки. К нашему всеобщему удивлению, подопытный кадровик долго ржал, выслушав наши сомнения, после чего практически добровольно, после очередного полстакана, поведал недвусмысленную историю гнусного обмана и махинаторства от лица, которого мы и не подозревали.
         Наш бывший начальник отдела кадров, ныне работающий в той же должности, но на нашем контракте за границей, провернул мероприятие в высшей степени элегантное и хитроумное. Когда он был при должности, и только начинал отбирать персонал для работы в Йемене, он заставил всех замов и начальников отделов сдать в ОК фотографии, якобы для замены старых на личных делах. Никто не ожидал от старого сапога в отставке никакого подвоха, приказ и устав для которого были и на гражданке правилом поведения. Процесс прошел тихо, и если он сам это придумал, вернее сказать, предвидел такое, то респект ему и уважуха, хотя я до сих пор сомневаюсь, простите меня. И вот теперь компетентные органы располагали всем «компроматом», и могли делать служебные паспорта на владельцев по выбору, до последней минуты не ставя никого в известность. Осознав всю глубину обмана, мы молча расходились по домам, дожевывая колбасу и последние известия.
На следующий день жизнь вернулась в привычное рабочее русло, и сияние белого солнца арабской пустыни больше не смущало невинные души. Правда, так продолжалось не долго. Когда я появился на пороге, в очередной раз заглянув в приемную, чтобы поклянчить у секретарши вкусную шоколадную конфету из личного резерва босса, она, посмотрев почему-то по сторонам пустой приемной и вытаращив глаза тихо произнесла:
- А вы едете в Йемен.
И, словно испугавшись содеянного, добавила:
- Только вы никому-никому.
Сказать, что я был ошарашен, не то слово. Не взяв конфету, и даже не сказав спасибо, я развернулся и поплелся к себе, медленно переваривая услышанное. Жаркие пески пустыни снова начали жечь мои янычарские пятки. Новость требовала поделиться, но просьба секретарши держала за ответственное место, не то, чтобы сильно давила, но создавала определенные неудобства. Ноги обреченно тащили меня в собственный кабинет вместо того, чтобы бодро прыгать по ступенькам в направлении разных знакомых, охочих до новостей.
Ну, не зря физики говорят, что звук не распространяется только в вакууме. Через какое-то время ко мне заглянул механик, но, видя мое состояние, тихонько присел в кресло. Я посмотрел на него, и его взъерошенный вид вызвал у меня подозрительные ассоциации.
-Ну, что нового, - лениво процедил я.
- Кажется, едем, - сказал он, и снова замолчал.
- Откуда сведения? 
- Да так, сплетни, но из верных рук, - немного помявшись, сказал он.
- Давай-ка дождемся официального объявления, очень не хочется облажаться на потеху остальным, - пробормотал я, и на этом мы мирно разошлись, так и не дав себе торжественно насладиться первым стаканом успеха.
          Официальная бомба взорвалась на следующий день. Для меня это выглядело, как всегда: звонок, зайди, собирайся. Правильно, а чего рассусоливать, будет еще время план войны составлять. Кругом загудело и заполыхало пламя разговоров, намеков, сплетен и прочего. Завистники и сторонники отъезжающих устраивали жаркие баталии, родственники уже работающих в Йемене нащупывали контакты, чтобы переслать «маленькую посылочку». Ехало нас пятеро, мой главный за главного, мы с механиком, начальник заграничного отдела, новый у нас скользкий тип, и, как не странно, начальник ОТиЗА, тоже новый заторможенный татарин, которого кто-то сосватал в нашу контору. Времени на сборы было мало, поэтому мы с механиком плотно занимались вопросами, кто что с собой возьмет и сколько, ехали мы первый раз в жизни, и грамотно проконсультировать, собственно, было некому. Твердо знали только про 20 кг багажа и литр водки с собой. Чуйка у татарина оказалась выше всяческих похвал, поскольку он каким-то невероятны образом проскользнул-таки к нам на последнее тайное совещание, и тщательно записывал все мудрые мысли. Время отъезда приближалось, и некоторые штатские уже в открытую примеряли плавки и темные очки, предвкушая радости встречи с теплым Индийским океаном в знойном декабре.
           Перелет до Москвы прошел без происшествий, а чему радоваться в битком забитом народом ТУ-154? Я так вообще сидел в полушубке, как и половина публики, обычное дело зимой, когда засунуть одежду на верхние багажные полки всем просто не реально. Кто не успел, тот опоздал. Настроение стало повышаться, когда нас, после встречи в аэропорте, привезли в министерскую гостиницу на Сверчков переулок. Старый двухэтажный дом, в подвале небольшая, но уютная кафешка, класс. Обычно нас, прибывших с периферии в министерство в командировку, селили в гостиницах попроще, табель о рангах соблюдался четко. Про Сверчков мы слышали, но это было место для блатных покруче, но тут кто-то расстарался. Главный показал всем кулак, и отправил на отдых, пообещав завтра веселенький денек со всеми вытекающими. Все погрустнели, но сильное нервное напряжение предыдущих дней тихо свалило в койку, прикрыв теплым одеялом приятных снов. Два следующих дня прошли в сплошной беготне по разным коридорам и кабинетам. Поучения, пожелания, паспорта, билеты, здесь распишись, примите все меры, в общем, нормальная суета перед отлетом. Первый кукиш вылез внезапно. На такое я не рассчитывал, даже зная московский снобизм, и судя по всему, мой любимый главный инженер тоже. Где-то в коридорных просторах министерства нас отловил некоторый человечек, и повелел прибыть в приемную заместителя министра по загранке к указанному времени. Теплое африканское солнце померкло, и немой вопрос, какого от нас надо такому большому дяде, холодным ужом пополз по распаренной мечтами груди. Лично я к таким вводным отношусь сугубо отрицательно, поскольку, если от своего руководства я примерно знаю, чего ожидать и как ответить, играть в КВН с незнакомым высоком начальством не особо приятное дело. Делать нечего, приказы надо исполнять, поэтому мы с шефом в указанное время оказались в приемной замминистра, где нас усадил в кресла шустрый помощник, и попросил немного подождать. Пока мы разглядывали окружающие нас стены и шкафы, помощник юркнул за дверь кабинета, и скоро выскочив обратно, широко распахнул двери, приглашая войти.
- Странно, - буркнул шеф, и вошел.
- Странно, - подумал я, поскольку ни одно посещение высоких кабинетов разного уровня не обходилось без долгого сидения в приемной, где посетитель мариновался для вящего понимания высокого значения происходящего.
- Проходите, проходите, - сладко пропел старый седовласый поц кавказской наружности, вставая нам навстречу из-за стола, чем нимало меня удивил. Обычно здесь всегда встречали такую деревенщину как мы с точностью до наоборот, небрежно цедили слова через губу, и протягивали два пальца для лобызания. Красный сигнальный фонарь загорелся не только у меня в голове, но и весь мой шеф стал напоминать новогоднюю елку. А уж кто-кто, а он был опытный волчара, не одну трассу прошел в болотных сапогах, к нынешнему министру пришел работать после института мастером, понимал, что к чему. Замминистра откашлялся, и, в лучших традициях мастеров разговорного жанра, все полчаса напутственной речи шпарил плакатными лозунгами, что все мы должны, как один, оправдать высокое доверие, доказать честным самоотверженным трудом, нужна высокая ответственность, не посрамим международное братство народов, бла, бла, бла. Я даже всплакнул пару раз, поскольку меня в этой речуге даже называли по имени-отчеству, вот. Шеф от такого панибратства иногда даже каменел лицом, поскольку не любил, когда его подчиненных  имел кто-то другой, да еще в его присутствии.
Тезисный перевод аудиенции звучал примерно так: если не сделаете, закопаю. Это все было понятно, поэтому шеф, выйдя из кабинета после традиционного рукопожатия и пожелания производственных успехов, тихо пробормотал - старый козел. Я молча с ним согласился.
Второй кукиш вылез за день до отлета, когда мы поехали в Зарубежку (так прозвали наш министерский главк по зарубежному строительству). Там мы должны были получить последние вводные и наставления, а мой шеф правдивое, насколько это возможно, описание положения дел от своего старого дружка, случайно работавшего начальником этой знаменитой богадельни. Он и обрадовал шефа известием, что компаньоном от Зарубежки с нами полетит их человек. Все знают, что делает засланный казачок в команде, и, если мы летели разбираться со своими, делать это на виду у посторонних не желательно. Лица наши скисли, поскольку стало необходимо фильтровать базар, хотя зачастую проще оценить отношение к поступкам или доходчиво объяснить, что делать машинисту трубоукладчика, используя богатейшую нецензурную лексику, этот международный язык строителей коммунизма. Выносить сор из избы прилюдно было не принято.
         Лично меня успокаивало то, что этого человека я немного знал. История дела такова, что в соответствии существующей практикой подрядчик должен был разработать и представить иностранному заказчику регламент работ. Раньше он назывался проект производства работ, но для заграницы слегка трансформировался, и состоял из боле детальных разделов, одним из которых были сварочные работы и контроль качества. В Зарубежке был свой главный сварщик, но в это время он находился в Финляндии, и, вообще, не барское это дело сидеть и писать какие-то процедуры и спецификации, поэтому было принято соломоново решение вызвать в Москву специалистов из Сургута. Ну а что, это их объект, их люди, вот пусть и работают. Тускло мелькнувшую идею для экономии поручить разработку документов на месте, не выезжая в Москву, махом отвергли опытные люди, Лозунг «доверяй, но проверяй» не на пустом месте родился, и проще сто раз в день ходить и смотреть, как трудится кто-то другой, имея возможность дать кованым сапогом под зад, нежели за три тысячи километров уговаривать кого-то поработать. Можно и самому получить сапогом за провал мероприятия. В итоге, из министерства заслали важную телеграмму, присылайте, мол, спецов, заодно и потренируются, как заграничный резерв. Как всегда, в первую минуту сразу нашлась целая куча специалистов разного уровня нахальства и близости к руководству, кто ж откажется провести три-четыре недели в столице за казенный счет. Вот только, когда комсостав понял, что посыльным надо реально работать головой и руками, и дабы не испортить свою репутацию, блатных невежливо послали на хрыч, а подобрали доверчивых дураков, знающих дело. Глядишь, потом можно даже будет получить благодарность, вот, мол, каких кадров воспитали. Понятно, что я сразу попал в число добровольно назначенных, и через какое-то время упорно трудился в кабинете Зарубежки, который нам выделили для ударного труда. Надо сказать, что работа была не напряжная, интересная, и местами даже веселая, особенно, когда кто-нибудь из бонз приходил проверить работу коллектива трудящихся, и напоследок толкнуть речугу, дав крайне важные указания, как лучше применять в пустыне зеленые электроды вместо оранжевого праймера. Все написанное нами сразу забирал замначальника строительного отдела, формировал, отдавал в печать, и передавал на просмотр министерским и институтским спецам, благо, не перевелись еще нормальные специалисты. Их замечания и предложения очень помогали, и я рад, что смог пообщаться и где-то подружиться с замечательными людьми, получив неоценимую практику серьезной работы. Там я и познакомился с нашим соглядатаем (прости, друг), который от Зарубежки приглядывал за нами, и чем мог помогал в работе над документами. Как оказалось, он тоже был сварщик по образованию, к тому же кандидат наук, что в последствии сыграло весьма интересную и необычную роль в моей жизни.
            А пока мы возвратились в свою гостиницу, где решили провести полу-торжественный ужин перед вылетом. Следует сказать, что мой шеф не пил и не курил, и по части клюкнуть держал всех в ежовых рукавицах, но, как старый трассовик, он понимал, что творится у народа в душе, и посему разрешил принять на грудь, но в ограниченном объеме, по стакану на брата, завтра ж на работу. Получилось так, что это был конец недели, и все другие командированные разъехались из гостиницы по домам, поэтому мы остались одни. Добрая буфетчица наварила нам сосисок, о, божественные московские сосиски, и наложила в тарелки другой снеди на закусь. С деньгами у нас проблем не было, так что на одного халявщика мы махнули рукой, хрыч ли портить хорошие посиделки. Мудр мой шеф, выпили мы в самый раз, хорошо поговорили, расслабились, что было важно после нервотрепки последних дней, и мирно заснули под последние известия. Решил шеф и еще одну актуальную проблему, весьма для нас чувствительную. В Сургуте было -30, в Москве уже -10, в Йемене +30. Мы были одеты в теплые шапки и полушубки, везти с собой на экватор теплые вещи нет смысла, но где их оставить? Деньги одёжка стоит не малые, одни шапки у всех норковые – других не носили – да и остаться голым в зиму приятного мало. Шеф звякнул кому-то в министерстве, перетёр это дело, и нам выделили маленький номер под камеру хранения, куда мы благополучно и сложили все шмотки. Оставалось только утром не замерзнуть в автобусе по пути в аэропорт, но, поскольку нас и так пробирал озноб типа мандраж, колотун от холода принципиального значения уже не имел. К счастью, все прошло довольно гладко, в присланном за нами автобусе было тепло, так что все могли спокойно таращиться на родную столицу, и думать об ожидающей впереди процедуре таможенного досмотра и паспортного контроля, Самой главной проблемой, которой нас пугали разные знакомые, у которых члены нашей бригады пытались выловить крохи полезной информации, заключалась в заполнении таможенной декларации в ДВУХ экземплярах. Современные туристы и просто разъезжающие бездельники сегодня лишены этого счастья, и обычно не понимают, о чем идет речь, и в чем прикол, по которому страдают и морщатся старые перцы. Следует заметить, что в наше время многие вещи были не в достаточном количестве, это касалось и бланков таможенных деклараций в аэропорте, которые еще надо было найти. Каждый из отлетающих, пыхтя и потея, заполнял проклятые бумажки, пристроившись кто где может, ибо мест для заполнения было еще меньше, чем деклараций. Помарки в документе не допускались, образцы заполнения были на вес золота, поэтому каждый брал бумагу с запасом, так что служащие таможни иногда не успевали, а иногда просто не хотели приносить новые бланки, измученные бесконечной борьбой с ордами выезжающих гадов. Вот где пригодилась татарская пронырливость. Наш трудовик скользнул в людской водоворот пишущей братии, и через малую толику времени, даже не вспотев, притащил пачку заветных бланков. Мы с механиком, как и договаривались, стали заполнять мою декларацию, внимательно читая казавшиеся нам поначалу замысловатыми строки, и обсуждая возможный скрытый в них тайный смысл, медленно, но, верно, приближались к концу каверзного опросного листа. Наш главковский заграничный спец с умным видом чего-то тоже черкал, намекая всем своим образом, что это дело для него тьфу, татарин прыгал сзади нас, заглядывал через плечо, и всячески мешал плодотворному процессу. В конце концов, я послал его на, пообещав не дать списать домашнее задание, после чего он немного успокоился, но все равно жарко дышал в спину, присматривая за нами, а вдруг? Шеф молча созерцал всю картину маслом, разумно решив, что понукание и спешка не рекомендованы, а бумаги ему и так заполнят. Минут через двадцать я заполнил все три декларации (и на шефа, естественно), после чего помог трудовику, который высунув от усердия язык, переписывал один в один текст бесконечной важности. Спец, делая вид, что хочет нам помочь, тоже пару раз зыркал глазом на заполненные мной строки, и что-то черкал в своем листочке, но на такие мелочи мы уже не отвлекались. Закончив дела, вся компания стройными рядами двинулась на регистрацию, благополучно миновав таможню, и получив в своем экземпляре заветный штамп об отсутствии контрабанды. Иначе и быть не могло, таможня отлично знала психологию, и вид субъектов в костюмах при галстуках, с вытаращенными глазами и служебными паспортами ну никак не вызывал подозрений, даже если бы очень хотелось. Суровая пограничница тиснула штамп в паспорт, и вот она, свобода! Ярко освещенные двери магазинов беспошлинной торговли зазывали зайти в свое великолепное нутро, обещая немыслимое блаженство обладателю иностранных денежных знаков, парфюмерия издавала волшебные запахи, а в дальнем углу зала кафешка дразнила ароматом настоящего кофе. Толпы народа, как зачарованные, ходили из одного магазинчика в другой, подвязав платками челюсти, вытирая рукавом текущие слюни, и засунув руки в карманы, чтобы невзначай не хапнуть чего. Строгие и надменные служительницы торга с взбитыми выбеленными перекисью волосами внимательно следили за посетителями в стандартных совдеповских костюмах, чтоб не дай Бог чего не отколупнули или не помяли из валютного товара, и не толпились сильно, пытаясь разглядеть, как в натуре выглядят заветные доллары или фунты, которыми расплачивались редкие иностранцы. Что не говори, а увидеть собственными глазами золотую мишуру западного благополучия, о которой столько читал и слышал, не каждому дано, да и рассказывать потом в деталях о красоте стройных рядов бутылок со спиртным, о существовании которого и не подозревал, или о бесчисленном ряде французских духов, кремов и губных помад, это дорогого стоит. Благодарные слушатели и слушательницы будут сидеть, раскрыв рот и внимать с благоговением, ну точь-в-точь, как фильме «Город мастеров».
 - А Караколь он какой? Вот такой!
А когда ты еще небрежно скажешь, что лично держал в руках 20 долларов, ооооо! В общем говоря, посещение фришопа это не только хороший познавательный и образовательный процесс, но и понимание того, что есть в мире что-то другое, на что мы, в принципе, пока плюем, но слегка завидуем.  Покурив перед вылетом вместо «Мальборо» свой «Космос», я мирно отправился ждать объявления на посадку. Напряжение спало, можно было более спокойно и внимательно посмотреть по сторонам, оценить людей и место, в которое мы попали. Аэропорт производил впечатление. Легкий, воздушный, новомодное анодированной железо, полированная нержавейка в стиле хайтек, полированные мраморные полы, чистые туалеты, указатели. В то время для меня Домодедово был верхом совершенства, что уж говорить про наш Сургутский или Тюменский аэропорты, с их тараканами, бесконечной давкой у касс и стоек, и пьяными вахтовиками в засаленных робах. Здесь народ выглядел несравненно галантнее, ведь за границу большинство ехало, как и мы, в первый раз, поэтому одевали лучшие свои шмотки, чтобы не ударить в грязь лицом, неизвестно, правда, перед кем. Это сейчас, когда все много летают, удобная одежда логично заменила старые парадно-выходные наряды, которые к тому-же в пути мялись, пачкались, и потом требовали глажки и чистки. А если вылет задерживался, как частенько бывало с нашей авиацией, сидеть на полу или спать так и приходилось в нарядном, куда деваться.
           До Адена летел Ил-62, громадная машина, большая и просторная, не чета нашим Ан-24, на которых мы привыкли летать. Услужливые стюардессы проворно рассовали всех по местам, и очень скоро самолет порулил на взлетку к вящей радости пассажиров. Мой шеф, как и положено по статусу, летел в бизнес-классе, поэтому, когда к обеду предложили выпивку, мы не отказались. Лететь было долго, около 8 часов, так что все устроились поудобней, и предались мечтам и дрёмам. Не знаю, как так получилось, но со мной рядом, а сидел я, как и хотел, у окна, оказался араб, так что между мной и механиком была иностранная прокладка, и делиться впечатлениями от полета было не совсем удобно. С другой стороны, можно было спокойно таращиться в иллюминатор, обозревая родные и не очень, просторы. Зимняя погода, однако, была сама себе на уме, и сплошная облачность оборвала надежды на созерцание мелких людишек внизу, которые просто должны были обзавидоваться, глядя на улетающий за границу лайнер. Реальность, как и сплошная облачность, оказалась сурова, и я тихо сидел в кресле, ожидая обещанного обеда. Интересно было посмотреть, как кормят на международных рейсах по сравнению с местными. Понятно, что ожидать омаров не приходилось, но я помнил, как кормили на Ил-114 на маршруте Москва-Хабаровск, которым я летел к родителям на БАМ после окончания института, и понял, что проголодался, что было не удивительно, так как мы встали рано утром, и толком не завтракали. Вскоре стюардессы засуетились, двигая по проходу тележки с едой, и томительное ожидание праздника желудка наконец завершилось. Странно, но я не помню многих деталей, в том числе и чем кормили, видимо, по молодости, память выбрасывает ненужные на тот момент, с ее точки зрения, вещи и события, не загружая мозг лишней информацией.  После чашечки кофе, а как-же иначе, я мирно вздремнул, равно как и мой сосед-араб, который без возражений умял предложенный обед, что было странно для представителя чужой цивилизации, на что я сразу же обратил внимание.
            Через какое-то время всеобщий покой нарушил голос командира корабля, который весело объявил, что внизу по правому борту можно созерцать Египет, и знаменитые пирамиды с Нилом, после чего добавил, что на горизонте пыльная буря, и можно ни хрена не увидеть. Народ тут-же кинулся к правому борту, в результате чего самолет накренился, что не понравилось капитану, который сразу пожалел о своей доброте, и вцепился в штурвал, чтобы контролировать ситуацию, если автопилот даст маху. Странно, он что, первый раз везет полсамолета русских, которые ни за что не упустят возможности поглазеть на это чудо света, которое им больше может никогда и не увидеть в своей жизни, пусть даже с высоты 10 тысяч метров? Мое место у окна давало все преимущества обзора, зрение у меня еще было очень себе ничего, поэтому вид пирамид и знаменитой реки меня сильно впечатлил. Механик перелез через дремлющего араба, и тоже прильнул к иллюминатору, насколько позволяла теснота кресел. Пирамиды были, как на ладони, их грани с самолета казались острыми, а кроткие отбрасываемые тени черными, и, хотя высота полета скрадывала истинную высоту пирамид, на плоской пустынной поверхности они все равно смотрелись выпукло и мощно. Разбросанные там и сям по берегу блестевшей под солнцем реки, они притягивали к себе, от них так и веяло древними тайнами и ужасами темных подземелий. Увидели мы и Сфинкса, хотя на расстоянии он выглядел мелкой черточкой, и его битую рожу мы уж точно не разглядели. Так мы провели некоторое время в любовании древностями, пока более значительное и прекрасное зрелище не привлекло моего внимания. Песчаная буря, это грозное и величественное создание природы, медленно, как мне казалось, выплывала навстречу. Когда смотришь на бурю стоя на земле, не видишь ее истинных размеров, а тут она заняла все пространство от земли до неба, хотя мы летели высоко. Из-за солнечных лучей её края имели странный сине-рыжий цвет. Края эти медленно закруглялись, как будто пожирали пространство. Фантастика! С высоты граница бури была более четкой, и она надвигалась на нас, как ватная кирпичная стена. Это зрелище так зрелище, такое я снова увидел много лет спустя, когда летел этим же маршрутом, только в Хартум. Самолет взвыл двигателями, и начал набирать высоту, чтобы максимально уйти от песчаной пудры. Командир включил табло «пристегнуть ремни», все расселись по местам, и, через какое-то время, нас затрясло встречными воздушными потоками. Видимость внизу исчезла, время остановилось, и законсервировалось в кабине самолета. Так мы летели достаточно долго, но в конце концов небо очистилось, и Африка во всей ее красе снова показалась внизу. Из-за бури мы пролетели в неведомом всю пустынную южную часть Египта, и сейчас оказались над саванной то-ли Эфиопии, то-ли Сомали. Мне доводилось и до этого, и после видеть необозримые зеленые просторы с высоты птичьего полета, но Африка была идеально изумрудной, и однородной по цвету. Нигде не было видно ни одной прогалины, сплошной зеленый ковер. Вот уж действительно, дикое место. Нас еще раз влегкую покормили, мой сосед-араб окончательно проснулся, и стал проявлять знаки внимания, желая пообщаться, что нередко бывает с мужиками после еды. Он заговорил со мной на ломаном русском, потом перешел на английский, который знал намного лучше, и мы стали общаться на этой пестрой смеси, к неудовольствию механика, который языков не знал. Как оказалось, араб был, скажем так, директором кофейной плантации, и летел домой после какой-то встречи по торговому сотрудничеству. В то время мы помогали всем развивающимся странам, которые, якобы, строили социализм, и снабжали их оружием и техникой, а так-как денег у них не было, друзья платили, чем попало. В Йемене были кофе и нефть. И хорошая военно-морская база, которую хапнули после ухода англичан. В общем, время мы провели хорошо, поскольку араб рассказал много интересного из местной жизни, чего мы бы никогда не узнали. Местные жуют кат, листья кустарника с непроизносимым названием, которые содержат легкий наркотик, сходный с листьями коки, знаменитой своим кокаином. Жуют его все, от мала до велика, в том числе и их бабы, набивают за щеку здоровый ком, добавляя по новому листочку по мере пережевывания, в чем я позже убедился, шляясь по улицам. Рассказал о последней революции, в которой сам участвовал, как живут в городе и в деревне, что едят, какая у него кофейная плантация, сколько жен и верблюдов. Я его удивлял снегами по пояс и морозами под -50, чего он никак не мог понять, так как знал, что в морозилке его холодильника страшные -20, и все поэтому становится каменным. Жалко, что словарный запас не позволял нам живописно рисовать рассказываемые чудеса, но мы на всю катушку использовали международный язык жестов и гримас, так что взаимопонимание было на высшем уровне. Через какое-то время самолет заложил вираж, и начал снижение. Внизу показалась вода, Индийский океан! Разговоры сами собой прекратились, и все снова прильнули к иллюминаторам. Через какое-то время стюардессы стали разносить какие-то карточки, как оказалось, миграционные, которые следовало заполнить для паспортного контроля. Все бы хорошо, только они были на арабском и на английском языках, и, если советскую таможенную декларацию мы победили с трудом, этот кусок картона сулил немалые проблемы. Для дураков, например, пол въезжающего на английском был написан как «sex», что лично меня сначала поставило в тупик, поскольку ни школьная, ни институтская программы обучения этого слова не использовали. Не было такого слова, хоть застрелись. Правда, все знали другое его значение, более распространенное, и это сбивало с толку. Нужно было спросить у кого-то, но стюарды как вымерли, попробуй каждый раз втолковывать сотне русских дурней, не знающих языка, как заполнять декларацию. Все близ сидящие уже усердно потели над своими листками, также оглушенные суровой необходимостью самолично вспомнить хотя бы школьный курс английского, французского, немецкого, или буквы из него, ибо писать надо было не по-нашему. Я в шестой раз перечитывал строки опросника, поняв уже примерно половину вопросов, и тихо проклинал себя за то, что положил словарь в чемодан, да кто ж знал, что такой сюрприз выползет! Пришлось включать мозги. Я тихонько толкнул араба локтем и показал на строчку анкеты. Он покосился вокруг, и тихо на английском пояснил смысл вопроса. Я ткнул еще раз, и, наконец, все понял, разгадав гнусную шараду йеменской таможни. Дальше дело пошло без задержки, и я со счастливым вздохом поставил свою подпись, и отложил бумажку в сторону. Механик, который терпеливо ожидал конца баталии, и теперь готовился заполнять свою бумагу, положив мою перед собой как образец, внезапно был молниеносно атакован невесть откуда взявшимся татарином, который нагло пристроился на ручку кресла. Хитрый сын востока сразу понял, что в одиночку справиться с абракадаброй ему не удастся, и давно скрытно наблюдал за нами, чтобы не упустить момент. Дружба дружбой, но в салоне не наблюдалось альтруистов, бескорыстно помогавших ближнему своему. Немногочисленные знатоки языка, или счастливцы, получившие соответствующие наставления от своих коллег, уже проходивших такую процедуру, или шпаргалку, делали морду лопатой, или отворачивались к окну. Все это татарин просек в один момент, поэтому он взгромоздился почти на шею механику, и согнать его оттуда не представлялось возможным. Вытянув шею и язык, он пытался совладать с чужими буквами, которые упрямо не писались. Через несколько минут, когда механик уже достал пластиковый нож, чтобы зарезать бедолагу, я взял у нашего отизника его бланк, ручку, заполнил часть пунктов, и отправил его на место, показав, куда он должен вписать свое имя, как указано в паспорте, его номер и дату выдачи. Только после этого механик вздохнул свободно, и смог завершить начатое дело. Татарин еще раз семь прибегал консультироваться, но напряжение уже спало, и механик просто вяло от него отмахивался, и только грозил переехать трубоукладчиком. Оставался шеф, которому также следовало помочь, он то точно кроме «хенде хох» мало что мог выговорить. Я взял свою бумагу, и пошел в бизнес-класс. Надо отдать главному должное, он сидел спокойно, не ёрзая, но с каменным лицом, и я подозревал, что хотя он и знал, что я его не брошу, внутри у него все вибрировало от напряжения. Место рядом оказалось свободно, и я присел в шикарное кресло (по сравнению с моим). Чуткая стюардесса тут же решила меня турнуть, но шеф так зыркнул на нее, что она быстро ретировалась. Анкету я заполнил быстро, шеф только расписался, и сунул ее в паспорт. Я вернулся на место, и с интересом стал наблюдать, как примерно половина самолета, которая самостоятельно не смогла заполнить документ, лихорадочно пытается наверстать упущенное. Объединившись группами по три-четыре человека, они кучковались около великодушных соотечественников, уже заполнивших, так или иначе, заветные бумаги. В руки, списать то есть, естественно, свои бланки никто не давал, поэтому процесс шел в виде лекции примерно так: в пункте 6 пишем домашний адрес в России, в пункте 12 – куда едем. Ты попробуй написать на китайском «строительство трубопровода», или, например, сейнер «Горючий», а летело много моряков на вахтовую пересменку на рыболовные суда, так что английская транскрипция иногда принимала причудливые формы, прости Господи. Надо было успеть до посадки, остальное ерунда. Благодаря татарину, который провалил явку, бегая за консультациями к механику, у кресла последнего наблюдалось некоторое скопление желающих, поэтому мне пришлось несколько потеснить публику, которая упорно не желала расступаться, принимая меня за бессовестного жулика, пытающегося пролезть на халяву. Когда я плюхнулся в кресло, механик тут-же перенаправил народные массы в мою сторону, дав мне отменную характеристику знатока йеменских деклараций. Еле отбился, хотя последние приезжие дописывали что-то на ходу, пока самолет катился к аэропорту.
            Началась обычная для прилета суета, все повыскакивали с мест, и начали тупо суетиться, доставая багаж с верхних полок, толкаясь локтями и жопами. Двигатели еще свистели на выдохе, а народ уже занял очередь на выход.
       Первое, что меня поразило, когда я вышел на трап из нутра самолета, это липкая, влажная жара. Как толстая, потная женщина, она окутала меня плотным ватным одеялом тропического воздуха, который был наполнен непривычными северянину сладкими, острыми, пряными ароматами и солеными брызгами близкого океана. Вонь от керосина двигателей в счет не шла.
- Ах, - томно вздохнула душа, готовая отдаться этому манящему безумству, но на землю её спустили следы от пуль крупнокалиберного пулемета, щедро пересекавшие в нескольких направлениях стену аэропорта, витринные стекла и бетон дороги. Я стоял, как зачарованный, глядя на вполне реальные убийственные отметины, пока следовавший за мной араб легонько не подтолкнул меня, и, проследив за моим взглядом, беспечно сказал - Стреляли недавно, революция.
Глубоко воодушевленный этими словами я зашагал в чрево аэропорта, справедливо полагая, что внутри будет попрохладнее. Тяжело сразу объяснить, почему в +30 и при почти стопроцентной влажности ты не очень хорошо себя чувствуешь в костюме и галстуке. Внутри мы сбились в мелкую стаю, и ведомые старым вожаком, отправились в неизвестность, следуя за потоком трудящихся. Аэропорт, правда, был оборудован кондиционером, но сильно радоваться не пришлось, потому что все двери были на распашку, часть стеклянных окон зияла мощными дырами, и кое-где стекла совсем отсутствовали. Также в глаза бросилась жутка грязь на полу, какая-то бумага, и прочая хрень. Откуда мне было знать, что это нормально для развивающейся арабской страны. На паспортном контроле у нас забрали миграционные карты, трахнули колотушкой в паспорте, и дали какой-то клочок бумаги с арабской вязью и цифрами. По виду это был старый сургутский талончик на водку, или на колбасу, такие давали в нашем городе в недалеком прошлом (и еще будут давать в будущем), поэтому мы вытаращились на сие произведение арабского творчества, не подозревая, что это только начало длинного пути на волю. Поскольку талончик был вложен в паспорт, никто из нас не стал его оттуда убирать, тем паче, что обзор окружающей среды показал наличие таких-же бумажек у остальных прилетевших. После паспортного контроля мы бодро двинулись к месту выдачи багажа, который после получасового ожидания благополучно получили, даже в почти не помятом виде. На выходе из зала суровый военный выдал каждому по другой бумажке, по цвету отличной от первой, и показал рукой, куда ползти дальше. Становилось все интересней. В следующем зале мы снова попали в очередь, на этот раз я даже не понял, за чем. Еще один важный дядя в хаки долго ковырялся в паспорте и своих бумагах, то и дело прерываясь на разговор с вооруженным автоматом солдатом. Кстати сказать, военные были на каждом углу, и всем своим видом показывали желание пальнуть в кого-либо при наличии первой возможности. Здесь нам тоже дали заветный квиток какого-то цвета, и отпустили. Пока мы стояли и глазели по сторонам в затруднении определить следующее направление движения, к нам бодро подскочил чернявый толи таджик, толи туркмен, и, представившись переводчиком, посланным нам на помощь, стал ненавязчиво подталкивать шефа в нужном направлении. У очередного проверяющего он собрал наши паспорта, и бодро направился в обход очереди к следующему чиновнику. О чем они там говорили не знаю, но довольно скоро мы получили очередной заветный талон в паспорт, и, провожаемые недобрыми завистливыми взглядами соотечественников, пошли дальше. Так мы прошли еще пару кордонов, и перед нами, наконец, появился вожделенный выход в город, который охраняли два задрота с автоматами. Они проверяли паспорта и разноцветные талончики, выданные на длинном пути от самолета. Переводчик уже махал кому-то за окном, потом построил всю команду, и стал проверять паспорта и подопечных перед финальным аккордом проверки. Когда он открыл паспорт татарина, его улыбающееся лицо дрогнуло, и слегка осело.
- А где талончики? – сиплым голосом спросил он.
- В паспорте, - весело ответил наш отизник, и широко улыбнулся.
- Их там всего два, - сказал переводчик, и посмотрел на шефа. Тот открыл свой паспорт, пересчитал талоны, их оказалось пять, и снова закрыл его. Мы автоматически проделали то же действие, и выдохнули – пять. Назревал скандал, а шеф скандалов не любил. Конечно, в итоге все проблемы бы разрешились, но начинать поездку с просьб о помощи было непрактично.
Шеф пробормотал некоторые слова непотребного свойства, и тихо спросил у татарина:
- Где талоны, собака женского рода? В карманах смотрел?
После того, как костюм и татарин были обысканы три раза, и пропавшие разноцветные купоны не были найдены, до всех стала доходить трагичность и комизм происходящего. Татарин это осознал последним, резко побелел ушами, и совсем уже собрался падать в обморок, но вовремя оперся на стену, возле которой мы складировали наш немудрёный багаж.
- Что же будет? – вымученно просипел он, и с надеждой посмотрел на шефа.
Валютные замки рушились на глазах, не купленный товар остался в лавках торгашей, теплые ласковые волны океана высохли, не докатившись до ног бедолаги.
- Депортируют нахрен, - мрачно изрек шеф, - посадят обратно в самолет, и домой.
Подвывая, татарин медленно сползал на пол. Переводчик тоже был не в особой кондиции, поскольку он отчасти был виноват в том, что не проследил, и, если бы шеф закатил ему скандалец, советского азиата запросто могли турнуть домой, времена были такие, а работой за границей переводчик дорожил.
- Надо идти искать, может обронил где, - сказа он, и потянул татарина за рукав.
- Давайте, только быстро, - сказал шеф, и грустно посмотрел на выход. Солдаты неспеша проверяли документы у очередного выходящего счастливца.
- Вова, пойдем со мной, я один не смогу, - татарин вцепился ко мне в руку, тянул за собой, и умоляюще таращился глазами, полными слез.  Было от чего, он уже был не молод, и очень не хотел превращать свою первую в жизни поездку за границу в последнюю. Шеф молча кивнул. Мы быстро пошли обратно, внимательно осматривая пол, но, сделав три захода по кругу, ничего не нашли. Солдатня уже тревожно поглядывала в нашу сторону, не понимая, чего суетятся эти странные белые. Отизник продолжал елозить по полу в поисках пропуска в иностранную жизнь, но мы с переводчиком уже просто стояли, понимая, что среди мусора аэропорта найти искомое крайне сложно. И тут меня осенило! Я внимательно посмотрел по сторонам поисках нужного мне объекта, и он нашелся довольно быстро. Слава местным бездельникам мусороуборщикам, не спешащим выполнять возложенную на них высокую миссию! Я кинулся в угол, и сел на корточки. Надо отдать должное переводчику, он недолго таращился на меня, когда я стал отрывать из подобранного мусора бумажки, похожие на выданные нам талоны, и быстро поняв, в чем дело, кинулся мне помогать. Сделав несколько заготовок с запасом, мы схватили упирающегося татарина за фалды, и кинулись назад. Четыре пары глаз вопросительно смотрели на нас, когда мы возвращались назад, хотя по виду татарина было понятно, что фиаско близко. Мы с переводчиком вытащили «правильные» талоны, и стали подгонять приготовленные заготовки по размеру и цвету. Народ молча наблюдал за происходящим, никак не комментируя наши действия, и только осторожно осматривался по сторонам, стараясь все-таки прикрыть спинами наши махинации от посторонних глаз. Все получилось отлично, но зеленый талон слегка, то есть заметно, отличался от оригинала. Времени искать замену уже не было, и переводчик, положив паспорт татарина в середину, отважно протянул пачку документов одному из солдат, проверяющих бумаги у выходной двери. Военный важно принял синие служебные паспорта, внимательно посмотрел на нас, оценивая улыбки, белизну рубашек и строгость костюмов, и татарина, который, обмякнув, стоял на ватных ногах, поддерживаемый с двух сторон мной и механиком, потом что-то спросил у переводчика, после чего небрежным движение извлек их наших паспортов ВСЕ бумажки, смял их одним движением, и лениво бросил себе под ноги к кучу мусора, которую все проходящие неизменно пинали ногами.
- Проходите, - мотнул он головой в сторону двери, за которой была свобода, равенство и братство. Не веря своему счастью, мы молча проследовали в теплую влажную ночь, где нас ждали дружеские объятия коллег, которые так и не поняли, чего это мы так долго делали в аэропорте. Татарин, осознав, что все позади, моментально пришел в себя, вырос на глазах, и надулся до нормальных размеров. Впереди была длинная и горная дорога в конечную точку нашего путешествия – поселок строителей. Но это другая история.


Владимир Сухов
май 2019 год

Продолжение следует