Февраль 1917-го Иностранный след - 1

Несомненно, революционные события 1917 года в России были подготовлены ходом внутреннего социально-экономического развития империи. Однако не вызывает сомнений и иностранное участие в провоцировании политического кризиса в стране. После войны Эрих Людендорф отметит в своих мемуарах: «Царя свергла революция, которой содействовала Антанта».

Ныне в исторической литературе можно встретить утверждения о том, что свержение Николая II отвечало интересам как Англии, так и Франции. Дескать, «союзники не были заинтересованы в победе России, в восстановлении ею статуса великой державы. Русские войска должны были лишь поспособствовать победе Англии и Франции в сохранении их мирового господства». И британцы, и французы якобы возненавидели Николая за то, что в 1916 году им пришлось удовлетворить требование царского министра иностранных дел С.Д. Сазонова (между прочим, англофила), настоявшего на передаче под протекторат России части турецкой территории (Западной Армении, большая часть которой в то время уже находилась под контролем русской армии) в придачу к Стамбулу с проливами Босфор и Дарданеллы, нехотя «переданными» союзниками нам по секретному Константинопольскому, или Босфорскому соглашению 1915 года (Сазонов тогда грозил, что самодержец всероссийский перейдет на сторону Вильгельма и Франца-Иосифа, если России не будут обещаны «Царьград и проливы»).

Но, во-первых, после победы над общими врагами англо-французская сторона вполне могла заявить о необходимости пересмотра соответствующих соглашений (обещать – не жениться!), как она планировала это сделать по отношению к Румынии. Последней две западные державы Антанты пообещали Трансильванию, Банат и большую часть Буковины, одновременно договорившись между собой о невыполнении принятых обещаний «после окончательной победы». Британский посол в Париже лорд Берти писал в своем дневнике: «Вообще вопрос о распоряжении Константинополем и проливами явится камнем преткновения, когда наступит время для обсуждения подобных предметов».

Во-вторых, наши западные союзники вовсе не были уверены в том, что новые российские власти продолжат войну «до победного конца» и признают долговые обязательства, принятые царской Россией. Под их давлением новоиспеченному министру иностранных дел Милюкову пришлось нотой заверить союзников в том, что Россия будет воевать до победы и выполнит все договоры царского правительства. Нота вызвала в Питере бурю протестов среди рабочих и солдат, что вынудило Милюкова и Гучкова сложить свои министерские полномочия.

К середине января 1917 года германцы держали на русском фронте 187 дивизий, т.е. 49% своих сил, действовавших на европейских и азиатских театрах военных действий. Как вспоминал А.И. Деникин, «старая русская армия заключала в себе достаточно еще сил, чтобы продолжать войну и одержать победу». В мемуарах Уинстона Черчилля есть такой пассаж:

«Ни к одной стране в мире судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань уже была видна... Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком. В марте (1917 года – А.А.) Царь был на престоле; Российская Империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна… Но… царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдания и смерть… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным?..  Никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России…»

В итоге, не добившись от англо-французов признания де-юре, Милюков уже в апреле подал в отставку. В апреле-июне 1917 году в Петрограде находился французский министр-социалист А. Тома, который фактически принудил Временное правительство принять на себя всё бремя царских долгов, гарантировать защиту инвестиций союзников в российскую экономику, развернуть наступательные операции на фронте вопреки доводам наших военных (генерала А.А. Брусилова и его штаба), считавших армию недостаточно подготовленной к новым сражениям.
 
Одновременно Временному правительству было рекомендовано дезавуировать русских «эмигрантов-пацифистов» через печать, обвинив их в «сговоре с правительством Германии». Поразительно, но рассекреченные документы французского МВД и полицейского ведомства (Surete generale), хранящиеся в Национальном архиве Франции, свидетельствуют о том, что французское правительство было готово к сотрудничеству с пришедшей к власти партией большевиков при условии продолжения участия России в мировой войне.
 
На мой взгляд, в Париже понимали, что государственный переворот в России во время войны Западу совершенно не выгоден, ибо таит для него целый ряд военных, политических и экономических угроз. Вот после победы над Германией можно было бы попытаться заставить упрямца-царя воспринять «основополагающие ценности западной демократии».

В Лондоне, напротив, держались другого мнения: в мартовском (1917 года) правительственном  докладе парламенту предполагалось, что даже если царя свергнут (а через пару недель его свергли), Россия не выйдет из войны и сумеет навести в стране «административный порядок».

Конечно, нельзя утверждать, что агенты германской разведки не принимали участия в февральских событиях в России. Располагая сведениями о внутриполитическом положении в России, германцы вносили свой вклад в разложение русской армии: их аэропланы  разбрасывали над позициями наших войск листовки, в которых говорилось о любовной связи императрицы с пьяным, неграмотным мужиком Григорием Распутиным. Ровно такие же слухи распускала и отечественная оппозиция.
 
Хорошо известно, что во время Первой мировой войны свои услуги Берлину предложил Александр Парвус (Израиль Гельфанд), уроженец России, ставший германским подданным. Он доказывал германским властям:

«Русские социал-демократы могут достигнуть своей цели только в результате полного уничтожения царизма. С другой стороны, Германия не сможет выйти победительницей из этой войны, если до этого не вызовет революцию в России…»

В начале марта 1915 года министр иностранных дел кайзеровской Германии Артур Циммерман добился выдачи Парвусу средств на пропаганду идей революции в России. На эти деньги в Петрограде был приобретен целый ряд печатных изданий. Одно из них — газета «Копейка» - продавалась за гроши и  пользовалась большой популярностью в среде рабочих и малоимущих. Платные агенты Парвуса вошли в рабочие группы Центрального военно-промышленного комитета, возглавляемого А.И. Гучковым. Однако намеченная Парвусом на 9 января 1916 года всеобщая забастовка в России не состоялась, и немецкие власти, негодуя по поводу выброшенных на ветер денег, на время прекратили финансирование деятельности этого «доктора философии».

Возможно, относительная неудача Парвуса объясняется тем, что русская контрразведка, созданная лишь за несколько лет до начала «Второй отечественной», все свои усилия сосредоточила, и достаточно эффективно, на противодействии германской и австрийской агентуре в России. Немцы возобновили финансирование подрывной деятельности в нашей стране уже после свержения царя в связи с развязыванием и углублением революционного кризиса в России после победы февральского революции. Однако этот момент выходит за пределы настоящей статьи.
 
О французском участии в подготовке февраля 1917-го сведений очень мало. Вообще говоря, французов несколько смущала и даже раздражала деятельность англичан по  отношению к российскому союзнику. Известно, что сотрудник французской военной разведки в Петрограде капитан де Малейси докладывал в Париж:

«С военной, политической и финансовой точек зрения русская революция губительна для французских интересов. Она была развязана и направляется английскими руководителями, которым помогают и ассистируют Родзянко, Сазонов, Милюков и Гучков. Цель Англии весьма проста — прежде всего разгромить Германию, но с одновременным уменьшением влияния России во имя обеспечения собственного мирового господства».

И хотя некоторые отечественные специалисты, утверждают, что «Февральская революция была делом рук западных дипломатов – тех же послов Бьюкенена и Палеолога, а также английских, французских и американских спецслужб, так называемого «финансового интернационала», роль французов в данном случае была наименее заметной. Во всяком случае, посол «Третьей Республики» в Петрограде Морис Палеолог, будучи в курсе подготовки февральского переворота, не допускал прямого вмешательства в российские дела, чем грешил его британский коллега сэр Джордж Бьюкенен.  При этом прямых доказательств финансирования англичанами и французами Февральской революции и заговора против русского царя нет.

О связях представителей русского и американского капиталов уже говорилось выше:
 
- переворот, дескать, финансировали воротилы с Уолл-стрита;
- Путилов поддерживал связи с Бродвейским банкирским сообществом, одновременно финансируя акции тех, кто группировался вокруг Керенского, чтобы вывести того на первые роли и придать ему образ вождя революции;
- первый после февраля 1917 года заём (так называемый «Заём Свободы»), был предоставлен Временному правительству банкирами США 14 мая 1917 года.

Монархисты открыто называли Керенского «ставленником Уолл-стрита». Об  «американском следе» можно судить по ряду других фактов и утверждений. Например, царский министр финансов П. Барк во время войны осуществлял сомнительные операции с кредитами от союзников, которые обеспечивались золотом (на эти цели «за бугор» ушло более 600 миллионов золотых рублей). При этом во время войны Россия могла получать кредиты от банков США только через посредство британцев. Однако в начале января 1917 года американцы открыли в России отделение своего «Нэшнл Сити банка». Председатель Киевского военно-промышленного комитета и член Особого совещания по обороне, а впоследствии деятельный участник переворота и один из министров Временного правительства М.И. Терещенко незамедлительно получил в этом банке стотысячный и, по сути, безвозвратный долларовый кредит.

Керенский, по словам князя Щербатова, поведал ему, что «из США в адрес английского правительства потоками шли письма от очень влиятельных американцев-евреев (политиков, представителей капитала) с требованием не принимать на Альбионе бывшего русского самодержца. В итоге Ллойд-Джордж во избежание осложнений с Вашингтоном и опасаясь, что эмиграция Николая дестабилизирует обстановку в России и ослабит ее в борьбе с Германией, направил Керенскому шифровку, в которой уведомил его, что приезд низложенного российского Императора в Великобританию «сейчас крайне нежелателен».

Генерал А.П. Балк (с ноября 1916 года градоначальник Петрограда) в своих мемуарах упоминает «английских офицеров», якобы руководивших бунтовщиками. Однако современные отечественные комментаторы полагают, что Балк видел людей, одетых в военную британскую форму. Кем они были на самом деле, сказать трудно. Кроме того, многие свидетели указывают на большое количество боевиков, одетых «по-русски», но говоривших с сильным акцентом. Ещё в 1912 году один из лидеров Бродвейской группы Герман Лёб призывал «посылать в Россию сотни наемников-боевиков».

В ряде исследований сообщается «об отрядах боевиков, сформированных в январе 1917  года в Нью-Йорке на деньги американских капиталистов при участии Льва Троцкого, а также о шифровках заграничного бюро Охранного отделения, в которых говорилось о засылке в Россию так называемых «американских анархистов». На этом основании строят предположение о том, что в феврале 1917 года если кто из иностранцев и принимал активное участие в беспорядках на улицах Петрограда, то это были именно «американские боевики-анархисты».
 
Именно в США за американскими деньгами для финансирования вооруженной интервенции Антанты выехал осенью 1918 года экс-председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов, удостоенный встречи с президентом Вудро Вильсоном, но ничего от него добившийся.