Наследие Арна. Время вандалов. Гл. Первая. Ч. Перв

 ВРЕМЯ ВАНДАЛОВ
      
                Глава Первая
       
    Биргер считал себя не из тех, кто легко признает поражение и неудачу. Однако нелепую междоусобную войну в  клане Эриков расценил именно как попытку  подрыва могущества Фолькунгов.  Кнут сын Хольмгейра изгнал из страны ребенка-конунга Эрика  Хромого, захватил трон и одарил Ульфа Фаси мечом королевского ярла.

     Фолькунги оказались по обе стороны конфликта, чем связали клановый тинг по рукам и ногам. Ярл Фольке отчаянно призывал родичей на помощь юному конунгу, коронованному и помазанному. Ульф Фаси настаивал на обратном — требовал поддержки  Кнута сына Хольмгейра в его справедливом восстании против позорящей страну власти датского выкормыша.

    Любое решение оказать вооруженную поддержку одной из сторон означало, что  рано или поздно Фолкунги обнажат мечи против с Фолкунгов на поле боя.

    Биргер указал на абсурдность ситуации, объясняя, что именно поэтому их семья должна оставаться в стороне от чужой клановой распри. Интуиция подсказывала ему, что спор очень скоро сойдет на нет.  Он ошибался.

      Вопреки всяким доводам рассудка ярл Фольке выдвинулся в Сьёрмланд с вооруженным сбродом, который вряд ли можно был назвать армией, с мальчиком-конунгом и его наставниками в обозе  и эскадроном датских всадников, надеясь проучить и поставить на место Кнута сына Холмгейра и его друга Кнута сына Христиана, громко покинувших королевский совет. Небольшое столкновение между несколькими всадниками и разношерстной смесью крестьян закончилась победой Кнута, одержанной всего за несколько часов. Он заставил малолетнего конунга Эрика сына  Эрика и его опекуна Эренгисле Вига поклясться, что они немедленно покидают королевство и отправятся в Данию, если хоть немного дорожат своей жизнью. Теперь Кнут мог спокойно провозгласить себя правителем, взяв королевское имя Кнут Длинный и короноваться в Стренгнесе.
 
         Биргер сидел на верхней площадке бастиона крепости в Имсеберге, размышляя о случившемся с Бенгтом сыном Элины, единственным Фолькунгом,  перед кем он осмеливался проявить слабость и нерешительность. Стоял теплый летний вечер, окрестности оглашало пение черных дроздов и отдаленный лай лисицы. Они ничего не пили, потому что  втайне разделяли порочное мнение, что серьезные проблемы гораздо разумнее обсуждать трезвыми.
      Далеко внизу, у дворовых построек, которые  первыми попадут под обстрел, если Имсебергу постигнет осада, новички практиковались с наставниками, учениками самого  рыцаря Бенгта. Биргер и его старший родич обменивались многозначительными улыбками, наблюдая, как юноши, совершая ошибку, умоляли не шлепать его по заднице. Оба прошли этот путь, зная о нем все.

    Они могли  выбрать сторону, но не собирались этого делать, вот в чем была загвозка. Они догадывались, что Кнут  сын Хольмгейра станет искать повод для раздора в совете и посреди всей этой суматохи уйдет, хлопнув дверью. Но никто и подумать не мог, что это приведет к войне, если так можно назвать события в приходе Сундбю в Сьёрмланде. Таким образом, в лице Кнута  сына Хольмгейра они приобретали претендента на корону, который начнет искать причину для еще более серьезного столкновения с Норвегией. В этом вопросе Фолькунги должны проявить единодушие. Что же касается Биргера и рыцаря Бенгта, то они  были прост уверены , что им следует до последнего избегать войны с норвежцами. Если бы эти люди напали на их страну, они  легко одолели бы их своей кавалерией. Но послать войско преследовать их по высоким горам и широким фьордам, означало погубить армию,  а именно это собирался сделать Кнут  сын Хольмгейра.

    Для войны с норвежцами  имелась причина. Как обычно, там вспыхнули беспорядки и последний мятежник, Сигурд Рибунг,  скрываясь от погони, бежал в Вермланде. В конце концов, норвежскому конунгу Хокону это надоело, и однажды зимой он направил огромную армию всадников и саней через Вермланд, чтобы в наказание сжечь и опустошить этот край.  Конечно, норвежский  конунг не имел права хозяйничать в землях готов и шведов, сжигая фермы и убивая жителей. Разногласия и ссоры следовало решать путем переговоров и компенсаций. Начинать же  войну в Норвегии и выиграть ее в местных фьордах было почти немыслимо.

   Рыцарь Бенгт был уверен, что подобные вопросы мало волнуют  Кнута сына Хольмгейра. Он просто добивался королевской власти и теперь она была у него в руках. Однако, по словам  рыцаря Бенгта, им следовало обсудить два вопроса — один не столь важный, а второй крайне существенный.

    Во-первых, следовало решить, почтут ли Фолькунги  коронацию Кнута сына Хольмгейра нынешним летом всем кланом или же отправят лишь небольшую группу  представителей. Сам Бенгт предпочел бы, чтобы их было много, поскольку громкие заявления  Фолькунгов  о нежелании участвовать в распре, которая в итоге может перерасти в войну, заключалась именно в их нежелании вмешиваться во внутренний конфликт семьи Эриков. Поэтому теперь они не могли отказать победителю в праве признать его конунгом. Это стало следствием неразумных решений, но тут поделать они уже ничего не могли.

   Главный же вопрос состоял в том, как им справиться с хаосом и неопределенностью, воцарившимися в королевстве. Кнут  сын Хольмгейра и его друг Кнут сын Христиана слонялись от деревни к деревне, судя по всему, к северу от лесов, — в основном в Сьёрмланде, грабя одну усадьбу за другой и совершая то, что, возможно, и могло вызвать одобрение суровых мужчин, но больше  понравилось бы извергам и злодеям.  С тех пор, как Кнут Длинный водрузил на свою голову корону, ни одна невеста не могла безопасно отправиться на свадьбу, ни один мужчина не чувствовал себя защищенным в собственном доме.

  Им следовало сделать все возможное, чтобы предотвратить угрозу подобных беспорядков на своей земле,  в Западном и Восточном Гёталенде. Как они должны поступить, если королевские воины начнут грабить фермы их родичей?

— Пусть попробуют, — процедил Биргер сквозь стиснутые зубы. — Убьем их, как любого другого.

 Иного ответа и быть не могло. В Западном и Восточном Гёталанде мирная жизнь кого бы то ни было находилась под защитой Фолькунгов. Ни один мужчина не осмеливался даже подумать о нападении на свадебную процессию Фолькунгов или о набеге и разграблении их ферм.  Если они  выпустят  порядок из рук , они потеряют все.

   Рыцарь Бенгт молча кивнул. Значит, подвел он итог, Фолькунги в полном составе отправятся на коронацию Кнута Длинного. А на пиру, Биргер, без сомнения, сядет у самого уха нового конунга и очень конкретно разъяснит ему, каких последствий стоит тому опасается, если люди, соратники или родичи Кнута вздумали грабить и жечь земли Фолькунгов. 

                * * *
   Огромный эскорт всадников в синем развернул свои знамена над летней коронацией. Стренгнесс, безликий городок, несмотря на строящийся в нем собор, сиял повсюду синим и серебром.

  Во время празднеств Биргер нашел немало возможностей иногда завуалированно, иногда совершенно откровенно изложить свои предостережения бывшему другу Кнуту сыну Хольмгейра. Новый конунг был далеко не глуп и позаботился, чтобы ярл Фолькунгов занял почетное место рядом с ним, архиепископом Улофом Басатёмером и  ярлом Ульфом Фаси.

  Тем не менее, в дни коронации чувство поражения Биргера лишь усилилось.  Кнут собирался сформировать королевский совет таким образом,  чтобы влияние Фолькунгов  сошло на нет. Всякий раз говоря о новых советниках, он подчеркивал, что безусловно, корона королевского ярла будет принадлежать только Фолькунгу. Однако этим ярлом был Ульф Фаси, который в гневе и ненависти покинул не только дом своего отца в Бьёльбо, но и совет конунга Эрика. Если бы королевский ярл Ульф и родовой ярл Фолькунгов Биргер стали врагами, то в выигрыше оказался лишь тот, кто жаждал этого раздора, а именно конунг Кнут. Его намерения стали еще прозрачнее, когда выяснилось, что брат Биргера, лагман Эскиль из Западного Гёталанда, и сын Ульвхильды, рыцарь Эмунд сын  Йона, покинули совет, а их места отданы двум лагманам из Уппланда — Лаврентию из Тьюндаланда и и Гермунду из Атундаланда.

   Надо сказать, что Кнут достаточно объективно аргументировал отстранение лагмана Эскиля. Ранее тому было поручено провести переговоры с норвежским конунгом Хоконом, что он и сделал  самым несуразным образом. Вместо заключения мира он вмешался во внутренние норвежские беспорядки, разрешив своему пасынку Кнуту  присоединиться к армии мятежника Сигурда Рибунга, тем самым окончательно испортив  отношения с Хоконом. Биргеру не оставалось ничего иного, как с горечью признать, что это был необычайно странный способ посредничества в достижении мира.

   Сам он  отказался от места в королевском совете, которое наконец предложил ему Кнут, и на это имелись причины. Во-первых, приглашение прозвучало слишком поздно, и все важные кресла были заняты. Во-вторых, он не хотел сидеть заложником от Фолькунгов в совете, где заправлял его враг ярл Ульф Фаси, обладавший наибольшей властью после конунга. И в-третьих, Биргер считал, что Кнут  сын Хольмгейра в настоящее время осуществляет раздел королевства, раскол между шведами и готами, а в таком случае следовало во что бы то ни стало сохранить единство Фолькунгов на землях готов.

  Он совершенно отчетливо предвидел, хотя это и слабо его утешало, что королевство стоит на пороге смуты.

 Вскоре на севере, в Свеаланде, стало совсем худо, расползлось великое зло — забиралось все самое ценное, разграблению подверглись даже церкви, присваивалась  золотая и серебряная церковная утварь. Ходили слухи, что это дело рук молодых людей из Уппланда, решивших разбогатеть по примеру предков, переплывших море и грабивших на востоке, не дожидаясь, пока страны окрепнут или их завоюют датчане и рыцари меча. Вот почему положение значительной части жителей Меларена стало походить на уколы шипов боярышника — на них больше не нападали эсты, зато при поддержке конунга рыскали вандалы из Уппланда. Многие из этих ограблений они называли обычным сбором налогов.

    Однако в Гёталанде, на границе девственных  лесов, отделявшем его  от Свеаленда, где конунг Кнут Длинный бродил теперь от двора к двору со своими жадными и жаждущими клевретами, все было спокойно. Малочисленные беглецы, потерявшие все и отправившиеся на юг в поисках поддержки и помощи родичей, приносили тревожные вести.  В конце концов, свадебные процессии Фолькунгов, желавших породниться с северянами, случались теперь крайне редко и лишь по особым причинам.

   И вот теперь им пришлось сопровождать младшую дочь Бенгта сына Элины, Мангильду, к Херве сыну Стига из клана Ульв. Рыцарь Бенгт признался Биргеру, что для этой свадьбы имелись веские причины, и тот не смог найти возражений. Завязывать кровные узы с кланом Ульв, одной из самых влиятельных семей Севера, было так же необходимо, как с самими Эриками.  Кроме того, девица Мангхильда и юнкер Херве познакомились на пиру в королевском замке близ Линчёпинга, страстно влюбились друг в друга, переспали, а теперь умоляли своих отцов о свадьбе.

   Рыцарь Бенгт не знал да и не хотел знать, ждет ли его дочь ребенка, но поспешил организовать в Имсеборге грандиозный пир по случаю помолвки. Наконец, пришло время везти Магнхильду на север, на ферму юнкера Херве близ Нючёпинга, и рыцарь Бенгт разыскал Биргера и попросил о конном эскорте из Бьёльбо. Биргер заверив, что сам возглавит один из эскадронов по дороге в Нючёпинг, взяв на себя охрану невесты, чтобы Магнхильде, упаси Бог, не причинили  зла — это принесло бы величайшее горе не только рыцарю Бенгту, но и всему королевству.

   Похитив и обесчестив дочь одного из самых видных рыцарей Фолькунгов, вандалы получили бы месть столь жестокую, что конунг Кнут встал бы перед необходимостью сделать выбор между двумя исключающими друг друга зловещими возможностями. Защищая сородичей, он будет вынужден собрать всех своих людей и отправиться на юг, дабы наказать Фолькунгов. Или он сделает вид, что ничего не произошло, и тем самым посеет раздор среди тех, кто безоговорочно  поддерживает его власть. Так что следовало уберечь  Кнута от столь непростого выбора.

   На подъезду к Нючёпингу свадебную кавалькаду во главе с рыцарем Бенгтом сыном Элины и Биргером сыном Магнуса, скачущим по обе стороны от невесты, встречал юнкер Херве. Его сопровождали двенадцать мужчин, и Биргер счел, что кортеж невесты укреплен для последнего отрезка пути через рощу более, чем достаточно, посему приказал одному эскадрону форсвикеров повернуть обратно в Бьёльбо. Кому-то сей приказ показался странным, поскольку они были почти у цели, и те, кому приходилось вернуться,  уже ощущали во рту вкус свадебного пива, но повиновались беспрекословно, следуя строгой дисциплине Форсвика. Решение Биргера исходило из того, что даже довольно большой и богатой ферме будет непросто в течение трех дней прокормить все рты и утолить жажду всех глоток, сопровождающих невесту.

  Последние две недели уппландцы особенно бесчинствовали близ Нючёпинга. Однако  мужчин, сплотившихся вокруг невесты, было так много, что каждый верил с трудом, будто бы несколько жалких грабителей осмелятся напасть на них.

    Опустились сумерки и вскоре густая тьма окутала их. Веселые мужчины, увлеченно переговариваясь, въехали в чащобу, сквозь стволы деревьев которой завиднелись просторные поля вокруг хозяйской усадьбы юнкера Херве. Внезапно с поляны донеслись жуткие завывания и на тропе показались ужасные тролли, с отвисшими руками и звериной разлапистой походкой.

   Биргер тут же приказал остановиться и придержать лошадей, сделав вид, что они застыли от ужаса — лошади действительно забеспокоились и в страхе заржали.  Остановка свадебного кортежа воодушевила троллей, они медленно приближались, издавая утробный демонический рев.

— А теперь, дорогой будущий родич, развлечемся, — шепнул Биргер побледневшему юнкеру Харве. — Поверь мне, головы этих троллей скатываются с плеч так же легко, как человечьи.
 
    Юнкер Харве недоверчиво уставился на Биргера, но увидев его широкую белозубую улыбку, пришпорил коня и напал, не раздумывая. За ним кинулись Биргер и и восемь форсвикеров, остальные мужчины окружили невесту.
 
    Очень скоро они оценили правоту слов Биргера — головы троллей слетали с плеч как кочаны капусты. Всадники из Форсвика бросились преследовать беглецов по лесу, и вскоре большинство грабителей были наказаны лучшей и  быстрой смертью, чем они того заслуживали.

    В первый же свадебный вечер воцарилось безудержное веселье, подогретое шуткой Биргера, который приказал нарисовать щит с гербом в виде красного тролля с отрубленной головой, подметив, что это хороший знак для герба Херве, и отныне его будут называть Юнкер Тролль.

   Довольный своим геройством и воодушевленный  шутками и пивом, жених Херве заявил, что находит предложение Биргера  сына Магнуса очень правильным и что отныне его наследники и наследники Магнхильды будут носить имя Троллей навеки.
               
                * * *


       Даже в неспокойное время вандалов Биргер продолжал ездить к Сигню без охраны. С этой хрупкой милой женщиной и их недавно родившейся дочерью  Сиргид  он становился мужем и отцом, надевал простую крестьянскую одежду и любил гулять по берегу озера, держа одной рукой  маленькую Сигрид, а другую обнимая худенькие плечи Сигню.

    Им было хорошо и спокойно говорить о предстоящем урожае овса, вспоминать жеребца Ибрагима, умершего от непроходимости кишечника,  или о молодом жеребце Марване, или о болезни, погубившей хмель и испортившей пиво, или о том, следует ли отправить маленькую Сигрид в монастырь, когда она подрастет, дабы ее научили слову Божьему. Он говорил о  простых вещах, не испытывая  жгучего чувства неудачи и бессилия, мучившего его. Если Сигню противоречила ему, что случалось все чаще, Биргер не настаивал на своем, с этой женщиной он не вел себя, как ярл Фолькугов, все чаще сомневаясь, подходит ли он для этой роли. Новая трещина в его уверенности в себе делала его порой молчаливым и мрачным. Сигню знала, что слова утешения не помогут, и едва заметив, как он внезапно замолкал, устремив взгляд вдаль, оставляла его в покое.

   В который раз задаваясь вопросом, какой смысл Бог вложил в его жизнь, он отвечал себе, что рожден, чтобы стать ярлом и привести Фолькунгов к власти, не пролив ни капли крови. Он свято верил в это, становясь твердым и непреклонным всякий раз, когда Сигню начинала осторожный разговор о венчании. У них было двое внебрачных детей, и они жили как муж и жена, а поскольку свадьбы так или иначе не предвиделось, казалось, что Бог, в любом случае, предназначил их друг для друга.

   Хотя Биргер всегда решительно отвергал любые подобные предположения, в последние годы его все чаще посещали сомнения. Он любил Сигню, очень давно носил их тайный знак из красных сердец на своем щите, и потом, какую женщину из клана Эриков он мог отвести на свое брачное ложе? Если бы овдовела одна из сестер Кнута сына Хольмгейра, возможно, ему пришлось бы взять ее в жены.

  С такими вопросами он обращался к Богу, но Бог так и не давал ответа.  Наверно, как неважный христианин, который редко молился и несколько лет не ходил к исповеди, он был его не достоин.

    Он оправдывал себя тем, что у него сложилось весьма неверное представление о христианской морали, поскольку люди, занимающие высшие церковные должности, редко заслуживали уважения. Архиепископ Валерий, интриган и отравитель, насильно окрестивший эстонского христианина и посчитавший, что этим уготовил себе местечко в Раю. Новый архиепископ Улоф, беспринципный приспособленец, без колебаний короновавший Эрика сына Эрика, а за ним Кнута сына Хольмгейра. Епископ Бенгт из Скары, едва ли не самый богатый человек Западного Гёталенда, сумевший сохранить место секретаря в новом королевском совете. Гора сала епископ Бенгт путешествовал со свитой из тридцати вооруженных мужчин и при случае пытался нахапать как можно больше мирских богатств. Зачем епископу было нужно все это оружие и щиты, гобелены, золотые и серебряные украшения, которые он собирал с таким жадным азартом?

   Покойный брат Биргера, епископ Карл, несомненно, верил искренне, что заслужил спасение своей души, отказавшись уехать с Биргером и позволив  разбойниками Эзеля убить себя. За эту свою пылкую веру он был достоин скорее уважения, чем насмешек. Как бы то ни было, Биргер так и не смог чистосердечно открыть свою душу Богу,  поскольку в человеческий разум, в амбиции и страх верил больше, чем в молитвы и исповеди.

  Однако в вопросах любви и и личной страсти его брат Бенгт, нынешний лагман в Восточном Гёталанде и правитель Ульвосы, оказался хитрее всех, и в знак открытого неповиновения  своей матери Ингрид Ильве и даже брату, семейному ярлу,  взял себе жену исключительно из-за собственной похоти, без какой-либо выгоды для рода.

  Она звалась Сигрид Прекрасной и люди назвали ее так не без причины. Девушка самого что ни на есть обычного происхождения имела очень далекое родство с кланом Спаре. Бенгт сговорился о помолвке с ее отцом Сигстеном, ни словом не заикнувшись ни матери, ни братьям, пока  не распил помолвочный эль и не определился с приданым и утренним подарком.

   Узнав о выходке брата, Биргер в ярости послал в Ульвосу плащ, наполовину сшитый из дорогой  блестящей синей ткани, а наполовину — из серого шаяка. Менее чем через неделю Бенгт вернул плащ в Бьёльбо, причем половину из шаяка украшали золотые нити и драгоценные каменья, так что теперь подобный плащ было бы не зазорно  накинуть не плечи самой королеве.

     Биргер, не успевший вернуться от  Сигню и  дочери,  но уже по-черному  затосковавший по ним, принял эту шутку с диким раздражением. В порыве ярости он вскочил на  коня и поскакал к Ульвосу.

   Стоял жаркий сухой летний день и пыль из-под копыт его взмыленного скакуна заметили в Ульвосе издалека. Не могло быть сомнений, что за гость мчится к поместью - только мужчины из Форсвика скакали таким манером, и только один из них, как известно, мог приехать в одиночку.

   Лагман Бенгт шмыгнул за дверь и кинулся в лес, справедливо полагая, что его брат ярл Фолькунгов в гневе может наделать такого, что сделает их обоих несчастными. В то же время Сигрид Прекрасная надела свои самые красивые одежды и вскоре с доброй улыбкой приветствовала Биргера в большом зале Ульвосы. Они встретились впервые, и увидев ее, Биргер остолбенел,  гнев покинул его в мгновение ока, он взял ее руки в свои, заявив, что теперь ему нетрудно понять своего брата. Он сожалеет лишь о том, что не встретил Сигрид первым — тогда он, вероятно, поступил бы так же, как он.

   Он кликнул слуг, повелев искать сбежавшего Бенгта, и вскоре тот нерешительно переступил порог зала, тревожно косясь на Биргера. Все закончилось миром, и перед тем, как на следующий день вернуться в Бьёльбо, ярл Фолькунгов даровал разрешение  Бенгту  взять в жены Сигрид Прекрасную и даже пообещал  щедрый вклад в его утренний подарок.

    Рассказав эту историю Сигню, он слишком поздно понял, что лучше было бы держать язык за зубами. Несмотря на то, что он не упомянул о своих словах, что сам женился бы на Сигрид Прекрасной, рассказ его вовсе не обрадовал женщину, а напротив, довел до слез. Если Биргер мог позволить своему брату жениться из любви и похоти, а не из борьбы за власть, всхлипывая, спрашивала Сигню, почему бы ему самому не жениться подобным образом?

   Он не находил ответа не только для нее, но и для себя самого.