Владимир Высоцкий и Юрий Кукин в моей жизни

Был у моей подруги парень Макс,
Любил её, готов идти был в ЗАГС.
Его отвергла кукла Людка,
Приняв как зэка за ублюдка.

Ну что ж, в тюрьме он много видел,
Но Людку стерву не обидел,
Не тронул, пожалел девчонку,
Мне подарил вот эту плёнку:

                «Сегодня вы меня не пачкайте,
                Сегодня пьянка мне до лампочки:
                Сегодня Нинка соглашается,
                Сегодня жизнь моя решается!»

Шестидесятые застойные…
Звучали песни непристойные.
Мы их учили с упоением
И наслаждались хриплым пением:

                «Ну и дела же с этой Нинкою!
                Она жила со всей Ордынкою!
                И с нею спать ну кто захочет сам!
                А мне плевать, мне очень хочется…»

И слушал этот городской фольклор
Студент, рабочий, инженер и вор
Про зэков, про шалаву рыжую,
Про птицу белую бесстыжую,

Про подлый год и про попутчика.
Ну, кто споёт Володи лучше, а?
Про счётчик, про формулировку
Нам пел Высоцкий смело-ловко.

*     *     *     *     *     *     *     *     *     *     *

Года застойные проклятые,
Двадцатый век, шестидесятые…
И вот снимаюсь на Ленфильме я,
Вокруг известные фамилии.

Гляжу впервые на Высоцкого -
Революционера Бродского,
А он хоть ростом мал, но коренаст
И на меня косится всякий раз.

Стоит приятная девица,
Ну, отчего не покоситься?
Что ж, у меня была фигура,
И у него губа не дура.

Я в платьице покроя узкого
Служу как фон Сергею Юрскому.
Не чует режиссёр Полока,
Что фильм потянет на три срока.

*     *     *     *     *     *     *     *     *     *     *

Мы гастролируем в Москве.
Конец семидесятых.
Ещё оплаканы не все,
кто на крестах распяты.
Высоцкий в театр к нам зашёл
и пригласил на чай он
худрука, мужа моего,
меня забыл случайно.

Судьба-злодейка ни за что
свести нас не хотела.
Я знаю, это худрука
беспроигрышное дело,
ведь лучше выпить на троих,
без женского участья,
от женщин, как на корабле,
всегда одни несчастья.

                «Вот раньше жизнь -
                и вверх, и вниз
                идёшь без конвоиров.
                Покуришь «план»,
                пойдешь на бан
                и щиплешь пассажиров.
                А на разбой
                берёшь с собой
                надежную шалаву.
                Потом за грудь
                кого-нибудь
                и "делаешь Варшаву"».

*     *     *     *     *     *     *     *     *     *     *

Раз на запись песен мы Володю ждали.
В  театре ставился спектакль - тяжело, и вдруг
К нам влетает режиссёр, руки задрожали:
«Только что Высоцкий умер», - выдавил худрук…

А на Ваганьковском лежат цветы
Необычайной красоты.

                «Спит наш капитан, спит и ему снится,
                Что открыты все границы, как ворота в Кремле.
                Ему и нафиг не нужна была чужая заграница,
                Он хотел пройтиться по ничейной по земле.
                А почему же нельзя? Ведь она же ничья,
                Ведь она же нейтральная!
               
                А на нейтральной полосе цветы
                Необычайной красоты!»

*     *     *     *     *     *     *     *     *     *     *

Горевали-плакали: с нами нет поэта,
А потом поставили «До третьих петухов».
Узнавали зрители с первого куплета
Записи знакомые Володиных стихов:

                «В жёлтой жаркой Африке…»


1987, 2002, 2019 гг.



*     *     *     *     *     *     *     *     *     *     *


Однажды в конце 70-х на пороге студии звукозаписи Большого театра кукол неожиданно для меня появился человек с гитарой в руках. Мой муж (мы работали вместе) представил гостя:

- Юрий Кукин. Будем его записывать.

Песни Кукина я слушала с детства на магнитной плёнке так же, как и Визбора, Высоцкого, Окуджаву и других бардов. У нас дома всегда были нелегальные записи. В этом надо отдать должное моему отцу – он доставал через фарцовщиков всё недоступное простому советскому человеку. Джаз, рок, блюзы – это я впитала с детства. Песни последнего романтика, как называл себя Кукин, знала наизусть. Мы пели их у костра в походах и на вечеринках под гитару. А тут живой кумир! Конечно, я сразу призналась поэту, что люблю его песни и знаю их все! Кукину было очень приятно, а муж галантно предложил мне место за пультом, раз уж я так хорошо знаю репертуар исполнителя. Я сияла от гордости – мне выпала такая честь…

Кукин прошёл в студию, сел у микрофона. Я включила запись. Первые слова, которые произнёс Кукин, были посвящены мне, то есть он сказал, что эту запись посвящает Алле Соловей… и что-то ещё приятное, я уже не помню точно. Минут сорок звучала песня за песней. Я блаженствовала, добавляя, где считала нужным, реверберацию – очень люблю эффект «эхо». По окончании записи мы сделали копию для Кукина, и он ушёл довольный, ведь в то время его нигде не записывали: ни на радио, ни на телевидении, ни на «Мелодии». Возможно, тогда это была единственная профессиональная запись песен Кукина.

В 1980 году мы должны были записывать песни Владимира Высоцкого для спектакля по Шукшину «До третьих петухов». Наш главный режиссёр Виктор Борисович Сударушкин ещё в Москве, когда театр в 1979 году был на гастролях, договорился с Высоцким о его участии в спектакле. Высоцкий пригласил к себе домой на Грузинскую Сударушкина и моего мужа Соловья. Мне они ничего не сказали и слиняли втихаря, чтобы не знакомить с Высоцким. Но я с ним уже пересекалась на съёмках "Интервенции" на Ленфильме, и Владимир Семёнович уже тогда пристально смотрел на хорошенькую девушку, переодетую в костюм кокотки. Так что не зря ревнивые мужчины оставили меня одну в гостинице. Всю ночь трое творцов строили планы, выпивая и закусывая сосисками, о чём мне потом хвастался муж.

И вот июль 80-го. Я жду, когда появится тот, чьи песни я учила и знала наизусть с детства. Влетает Сударушкин и дрожащим голосом сообщает, что только что скончался Владимир Высоцкий! Наше отчаяние передать невозможно!

Но Высоцкий всё равно прозвучал – мы давали в зрительское фойе перед началом спектакля и в антракте всем известные и любимые песни.

В этот злополучный Олимпийский год порог нашей студии уже переступили другие звёзды: Майк Науменко и Борис Гребенщиков. Запись их блюзов и рок-н-роллов кипела всё лето и осень.

Мой муж общался и с Александром Розенбаумом, но с ним меня не знакомил почему-то. Ах, эти ревнивые мужчины! Точно так же однажды меня не пригласили на запись Михаила Боярского. Театр ставил пьесу, в которой должна была звучать песня хрипловатым мужским голосом. Режиссёр Сударушкин выбрал почему-то Боярского, запись делали в Доме музыки на проспекте Газа. Мы с мужем как звуковики всегда присутствовали на подобных мероприятиях, если запись проходила не у нас, а в Доме радио, например. В этот раз мне даже не сказали, что будут писать Боярского. Я узнала, когда уже принесли готовую фонограмму. Тогда я спросила главного, почему меня не пригласили? Сударушкин ответил откровенно:

- Вас с Боярским нельзя знакомить – потом будет не оторвать друг от друга…

Сударушкин подстраховался на всякий случай. Меня разобрал смех – Боярский совсем не в моём вкусе! Как и Розенбаум. Ни на спектаклях с участием Боярского, ни на концертах Розенбаума не была ни разу! Запись в исполнении знаменитого голоса Боярского так и не пошла в спектакль почему-то. Переписали с другим исполнителем – нашим актёром Эдуардом Драпкиным. И голос его звучал намного лучше! Драпкин был талантливейший артист и человек с большим чувством достоинства. Вскоре он эмигрировал в Канаду. Приглашал нас присоединиться. Но мой муж был упёртый и нерешительный, он боялся сделать шаг в сторону новой жизни. Мы так никуда и не уехали из СССР, тогда как многие знакомые и друзья уже вовсю покидали «эту» страну.


2023 год