Томатный закат

Предисловие:
Не ради опьянения, а ради откровения.
Не чтобы забыться, а чтобы помнить, кто рядом.
Не для потери сознания, а для обретения друг друга.

Решили мы с другом выпить вместе. Не в баре, а у него дома. Мы дружим много лет. Всё друг о друге знаем: кто с кем встречался и как расстался, кто как переживает кризис среднего возраста (спойлер: с переменным успехом), кто в каком году впервые попробовал пожить по принципу «лучше пожалеть о сделанном, чем о несделанном» — и почему это, в итоге, оказалось не столько философией, сколько комедией ошибок. Сейчас у нас обоих такой период, когда хочется просто выдохнуть. Без пафоса, без анализа, без «а что ты чувствуешь по этому поводу». Просто расслабиться, поговорить по душам, посмеяться до слёз и отдохнуть от мира, который иногда слишком громкий. Ну и выпить. Красиво. С томатным соком, специями и терпким привкусом исторической жестокости.

— План ясен: коктейль «Кровавая Мэри». Место действия: моя кухня. Время: сегодняшний летний вечер, — провозгласил мой друг по телефону, с той интонацией, словно собирался не выпить, а повести армию в бой, расчитывая тактику. В нём явно живёт альтер-эго полководца.
— Только не покупной томатный сок, — сказала я, — Мы живём в центре Азии, тут помидоры, как у бабушки на даче, только без бабушки. Надо делать свой. Иначе это не «Кровавая Мэри», а «Уставшая Марина» с ноткой компромисса.
— Согласен, — ответил он, и я услышала, как он кивает. Да, он умеет кивать по телефону с таким убеждением, что даже связь становится стабильнее. — Жду тебя.

Я приехала на такси. Он — 40-летний красавец с глазами цвета «не забуду, но отпущу» — встретил меня на пороге с приветливой улыбкой.

— У меня есть качественная водка, — сообщил он с видом человека, который только что выиграл в лотерею, но решил не хвастаться.
— Это хорошо, — ответила я, проходя вместе с ним на кухню.
— А ведь ещё нужен Вустерский соус? — спросил он, копаясь в шкафу, где хранились специи, чай и, судя по запаху, воспоминания о прошлых отношениях. — Но, увы, его нет.
— Заменим соевым. Он тоже ферментированный. Почти как мы, в эмоциональном смысле.
— Тогда пошли за помидорами, — сказал он, и в этом «пошли» звучали: согласие, взаимность и предвкушение.

Помидоры были куплены на ближайшем базаре. Я выбрала самые сочные, он — самые фотогеничные. В итоге мы спорили, какие из них «больше похожи на сок». Он утверждал, что форма влияет на вкус. Я утверждала, что он просто хочет пофлиртовать с продавщицей. Это была не ревность, а желание быть значимой. Мне хотелось, чтобы именно мои помидоры стали основой идеального коктейля. Пусть он флиртует с моими сомнениями, а не с чужими женщинами. Потому что два человека, вдохновляющие друг друга, могут достичь большего, чем один. Даже если выбирают разные помидоры.

На кухне началась томатная резня. Помидоры летели в блендер, как в голливудском боевике. Один особенно упрямый помидор выскользнул из рук и с достоинством шлёпнулся на пол. И тут в моём друге проснулся полководец. Выпрямился, прищурился и, с выражением стратегической решимости на лице, громко сказал:

— Этот плод — дезертир. Но мы не оставим своих на поле боя.

Он взял деревянную ложку, как меч, и с величавой грацией поднял помидор, спасая раненого товарища. Я едва сдерживала смех, наблюдая, как его альтер-эго марширует между плитой и раковиной, отдавая приказы невидимым кулинарным войскам.

— Внести в блендер с почестями, — сказал он, и торжественно опустил помидор в чашу, ведь это был последний ингредиент, способный изменить ход сражения.

Я не возражала. В такие моменты спорить с ним — всё равно что спорить с генералом в разгар атаки. Да и, признаться, мне нравилось, когда он становился таким: безумным, героическим, совершенно своим. Иногда взрослость — это не счета и обязанности, а умение смеяться, когда всё слишком серьёзно. Я засмотрелась на него. На странный образ из харизмы, иронии и кулинарного пафоса. И, конечно, выронила помидор из рук. Он выскользнул, желая тоже участвовать в драме. Друг тут же наклонился, поднял его с видом инквизитора, нашедшего еретика, и произнёс:

— Это был протестант. Мария Тюдор его не пощадила бы.
— Точно, — согласилась я, вытирая сок с носа, — коктейль не зря назван в её честь. За страсть к казням. Очень колоритная женщина.
— А если три раза сказать её имя перед зеркалом в тёмной комнате, появится призрак, — добавил он с заговорщицким видом.
— А если три раза сказать «сельдерей» перед холодильником, появится салат, — парировала я.

Он рассмеялся, подошёл ближе и, прежде чем я успела заметить, вытер пальцем капельку томатного сока с моих губ. Мгновение — и он облизнул свой палец, словно пробовал не сок, а настроение вечера.

— Одобрено, — сказал он, глядя на меня с той озорной дерзостью, которая не требует продолжения, но оставляет пространство для улыбки. И в этой паузе, между шуткой и серьёзностью, было то, что делает наши отношения живыми, как пламя: непредсказуемыми, горячими, немного опасными и совершенно невозможными для имитации.

Началась сборка коктейля: водка, сок, соевый соус, специи, сельдерей. Он наливал водку с таким благоговением, словно это была святая вода, освящённая самим духом пятничного вечера. Я добавляла специи, как ведьма, уверенная в своём зелье. Мы пробовали, добавляли, спорили, смеялись.

— А знаешь, кто придумал этот коктейль? — спросил он.
— Конечно. Бармен из Парижа. Он сначала просто смешал водку с томатным соком, а потом добавил лимон, специи, соус. И вот тебе Bloody Mary.
— Ты как Википедия, только с чувством юмора и в красивом платье, — сказал он, пробуя очередной глоток и кивая с одобрением.
— А ты как тот бармен, только без бара, но с кризисом идентичности, — ответила я, поправляя финальный штрих — сельдерей.

Мы выключили свет, взяли коктейли, подошли к зеркалу. Я чувствовала себя одновременно ведьмой, подростком и женщиной, которая просто хотела нормального вечера без новостей и тревожности.

— Кровавая Мэри… — сказали вместе, — Кровавая Мэри… Кровавая Мэри…

Тишина. Зеркало молчало. Призрак не пришёл. Зато коктейль получился идеальным.

— Видимо, она занята. Или ей не нравится соевый соус, — сказала я, отпивая.
— Или она просто не пьёт с людьми, которые смеются над собой, — добавил друг.

Он взял свой стакан, поднял его чуть выше, желая чокнуться не только со мной, но и с призраком, с летом, с теми частями себя, которые умеют быть особенными.

— За тех, кто не боится быть смешным!
— И за тех, кто умеет быть вкусным, — добавила я, кивая на коктейль.

Мы чокнулись. Зеркало всё ещё молчало. Но вечер говорил голосом томатов, шёпотом льда и смехом, который не нуждался в переводе.

— Слушай, — сказала я, покручивая стакан, — а если бы «Кровавая Мэри» была не Мэри, а, скажем, Инесса?
— «Ироничная Инесса» — коктейль с перцем, сарказмом и терпким послевкусием недоверия к мужчинам, — тут же выдал друг.
— А «Философская Фаина»? — подхватила я.
— Сельдерей в форме вопросительного знака, клюквенно-томатный сок, водка, которая цитирует Камю.
— А «Секси Милана»?
— Меньше томатов, больше страсти. Подаётся с бокалом для шампанского и взглядом, который обещает, но не объясняет.

Я рассмеялась, а он вдруг замер, глядя на меня с той самой полуулыбкой, от которой у меня всегда начинается лёгкая поэтическая аритмия.

— А если бы коктейль был назван в твою честь… — начал он, задумчиво вращая стакан. — «Ирина в облаках». Или нет… «Игриво-вдохновляющая Ирина». Сложный рецепт, но если всё смешать правильно — получается напиток, который никогда не забывается.

Повисла пауза. Только взгляд, замедленное движение льда в стакане и ощущение, что воздух стал гуще. Тишина была такой насыщенной, что реальность на миг сбилась с привычной матрицы. Всё вокруг замерло, чтобы дать нам возможность быть в моменте. Промелькнул образ Кровавой Мэри, она затаилась в зеркале, любопытно прищурилась, ожидая продолжения. А может, она просто решила не мешать, понимая, что сейчас происходит нечто важное.

Между нами возникла та редкая интимность, которая не требует прикосновений. Тёплое молчание, в котором каждый слышит другого лучше, чем в любой беседе. Взаимопонимание, как хорошо настроенный аккорд — не громкий, но точный. Но мы не стали драматизировать и падать в огонь сладострастия. Мы просто снова чокнулись. На этот раз за вымышленных женщин, настоящую дружбу и коктейли, которые умеют быть больше, чем просто напитками. В звоне стекла слышались отзвуки лёгкости и глубины. Вечер стал не временем суток, а маленькой жизнью.

Потом мы сидели на балконе, пили, смеялись, вспоминали глупости, говорили о серьёзном. По небу разливался томатный закат — густой, алый, с оттенком хмельной нежности. За городом, над линией гор, медленно опускалось солнце. Его лучи цеплялись за вершины, растягивались по склонам нитями света, не желая отпускать хороший день. Алкоголь в бокале отражал это сияние, становясь частью пейзажа. Мы молчали, глядя на это зрелище, как на редкий момент, когда всё совпадает: вкус, цвет, настроение. И вдруг я подумала: даже самые отчаянные грешники и страшные преступники в какой-то миг могут измениться. Не потому что их простили, а потому что однажды они увидели свет, почувствовали любовь и поняли: ещё не всё потеряно. И если бы Мэри всё-таки появилась сейчас, она бы не стала мешать. Она бы просто села рядом, взяла бокал и сказала: «Живите. Смейтесь. И не забывайте добавлять лимон».