Грета. Глава 2. Полет валькирии

В комнате Греты, на стене над столом, висела единственная фотография. Курт. Её старший брат, в идеально сидящей форме пилота Luftwaffe, смотрит не в объектив, а куда-то вверх и вправо, наперекор всему. Его улыбка — дерзкая, уверенная, полная той безрассудной веры в будущее, которую отняла у Германии Великая война и подарила новая, еще более безрассудная эпоха.
Грета часто ловила себя на том, что разговаривает с этой фотографией. Не вслух. Это был внутренний диалог, спор, который она вела с ним с того самого дня, как официальный конверт лег на кухонный стол, разрушив мир матери тихим шелестом бумаги.
Она помнила его последний приезд. Лето 1933-го. Он ворвался в дом, как порыв свежего ветра, принеся с собой запах кожи, бензина и озона. Он был на два года старше, но казалось, что на целую жизнь. Он не ходил — он летал над землей.
— Сестренка! — он подхватил её на руки и закружил по комнате, пока она не взмолилась о пощаде, смеясь и пытаясь вырваться. — Собирайся. Сегодня ты увидишь мир моими глазами.
Отец хмуро наблюдал за ними из своего кресла.
— Опять свои фокусы, Курт? Небу не нужны игрушки. Небу нужна надежность.
— Небо, отец, — ответил Курт, ставя Грету на пол, — не терпит тех, кто ползает. Оно для тех, у кого есть крылья.
Он повез её на маленький аэродром за городом. Там, на траве, стоял их самолет — легкий, похожий на стрекозу Klemm L25.
— Садись, — он помог ей забраться в переднюю кабину. — Сегодня ты — моя валькирия.
Мотор чихнул, закашлялся и взревел. Земля под ногами задрожала. Грета вцепилась в борта кабины. А потом самолет рванулся вперед, подпрыгнул раз, другой, и земля вдруг ушла из-под ног.
Страха не было. Был только восторг. Чистый, первозданный восторг, от которого перехватило дыхание. Внизу их дом, заводские трубы, отцовская железная дорога — всё превращалось в игрушечный макет, в карту, которую можно было накрыть ладонью.
— Нравится? — донесся до неё голос Курта через треск мотора.;— Здесь… здесь всё понятно, — крикнула она в ответ. — Всё логично!
Курт рассмеялся
— Логично? Нет, сестренка. Здесь всё — против логики. Вот что прекрасно! Человек не создан летать, но он летит. Он побеждает гравитацию, свой страх, саму свою природу!
Он заложил крутой вираж, и Грета вскрикнула, когда земля накренилась и встала сбоку. Она почувствовала, как её тело вдавило в кресло. Она знала, что это называется перегрузкой, она читала об этом. Но знать и чувствовать — это были разные вселенные.
— Хочешь попробовать? — спросил он.
И он показал ей, как легкое движение ручки меняет мир. Как самолет слушается её воли, как крылья становятся продолжением её рук. Она вела машину всего несколько минут, но за эти минуты она поняла о механике и аэродинамике больше, чем за год в вечерней школе. Она поняла, что машина может быть не просто набором деталей. Она может быть живой.
Когда они приземлились, и рев мотора сменился тишиной, она долго не могла вымолвить ни слова.
— Вот ради чего стоит жить, Грета, — сказал Курт, кладя ей руку на плечо. Он больше не улыбался. Он был серьезен, как никогда. — Чтобы хотя бы на миг почувствовать себя богом.
Именно в тот момент она поняла. Она смотрела на его профиль на фоне закатного неба, на его уверенные руки, всё ещё лежащие на ручке управления, на его глаза, которые, казалось, отражали всю глубину неба. И она поняла, что если бы он не был её братом, она бы, не колебляся, отдала ему свою жизнь, вышла бы за него замуж, пошла бы за ним на край света. Потому что он был единственным человеком, который понимал её голод. Он не пытался его утолить или осудить. Он разделял его.
Она отвела взгляд от фотографии и вернулась в свою реальность 1934 года. Она знала, что её любовь к Курту была не любовью женщины к мужчине. Это была любовь к идеалу. К той части самой себя, которую она боялась и которой восхищалась.
Он был «Роземайером». Он искал в риске свободу.
Она, «Карачиолла», искала в риске совершенство контроля. В этом и была их пропасть.
Она бы вышла за него замуж, если бы он не был её братом.
…и если бы он был жив.
Его «Клемм» разбился во время тренировочного полета полгода назад. «Ошибка пилотирования в сложных метеоусловиях», — было написано в официальном заключении. Отец постарел на десять лет за одну ночь. Мать перестала цитировать Шиллера.
А Грета просто продолжила работать в Daimler-Benz. Потому что кто-то должен был строить машины, которые побеждают не только скорость, но и смерть.