Иногда так трудно попрощаться

Мужчина сидел на белом диване в белой комнате. Белым было все: стены, ковер, сам пол, потолок и кресло напротив. Ярко выделялись лишь сидящая на кресле женщина в красном платье и окно, за которым кипела жизнь среди многочисленных застекленных высоток.

Но мужчина ни на кого и ни на что не обращал внимания. Уперевшись головой в сцепленные руки, он о чем-то усиленно размышлял.

— Ты говорил, что больше не придешь, — заметила она, перекидывая ногу на ногу. Босая, как всегда.

Ответа не последовало.

— Мы могли бы посмотреть кино.

Снова он даже не бросил в ее сторону взгляда. За окном, пронзительно крикнув, пролетела птица.

— Давай я хотя бы тебе почитаю, милый. Ну, что ты сидишь, как…

— Я прощаюсь, — мужчина наконец поднял на нее взгляд и откинулся на диване. Осунувшееся серое лицо выдавало в нем глубоко опечаленного человека. И сейчас он смотрел на жену так, как никогда до этого.

Она лишь хмыкнула.

— Ты уже так говорил. И все равно вернулся.

Он тяжело сглотнул. Еще раз обведя взглядом комнату, мужчина повернулся к окну.

— Вот мой мир, — голос его вдруг задрожал. Всякая уверенность покинула несчастного, на ее место пришли страх и тревога. — Ты сама так говорила, помнишь? Лежала в палате и говорила, чтобы я не забывал об этом.

Он указал рукой на окно. Раньше он всегда заделывал его картинами, но уже несколько недель неизменно при разговорах с женой оставлял это место неизменным. И это помогло. Мало по малу реальная жизнь начинала проникать в разбитый разум.

— Но я здесь, дорогой, — сказала она самым нежным голосом. Ее голосом. Так могла говорить только Леся.

— Нет. Ты не здесь. И ты не она.

Мужчина принялся нервно крутить кольцо на пальце.

— Ты не заменишь ее.

— Милый, хватит…

— НЕТ! — Он вскочил так быстро, что перед глазами все поплыло. Но злость ему была только на руку. Она поможет отринуть этот проклятый мрак, и вновь вернуться к свету. — Я должен был сделать это еще давно! Ты — не она. Ты просто часть кода, написанная с нее. Но ты не она. Ты никто. И я не вернусь к тебе.

Женщина нахмурилась. Ее красивые черные волосы, небрежно распущенные по плечам, оттеняли бледное лицо. Такое родное и любимое. Но выражение на этом лице могло лишь оттолкнуть. Он не прописывал ей злость — машина просто подставила подходящее типовое выражение. Но Леся никогда не кривила так рот, не поджимала губы, не хмурила брови. Она умела все обращать в шутку, даже самые раздражающие вещи. Но если злилась, то уж по-настоящему: огонь в глазах заставлял трепетать и ее начальника, и подчиненных, и даже мужа, а волевой голос бил прямо в цель, точно и без промедления. Такой она была всего раза два на его памяти: когда ее сестра еще в юном возрасте вновь связалась с дурной компанией и попалась полиции, и когда одну очень хорошую коллегу обошла с повышением родственница начальника. В Лесе всегда горела жажда справедливости. Лишь потом, лежа в палате, худая и изможденная, она призналась, что справедливости не бывает, но ей очень хотелось поиграть в героя. «Ты не играла, — сказал он тогда, целуя ее руку, — ты всегда им была».

Этот образ возник так ярко, что теперь стало совсем легко отринуть ту тень, что сидела перед ним. Он с легкостью нажал на кнопку у виска: в комнату вернулись цвета, а женщина исчезла.

Мужчина провел рукой по кофейного цвета стенам, оглянулся на светло-коричневое кресло и присел на такого же оттенка диван. Стопы щекотал ворс черного, пушистого ковра. От обилия цветов заболела голова.

Он сумел. Впервые за три года он с уверенностью мог сказать, что больше к ней не вернется. Он снял шлем и осторожно положил его рядом. Несколько таких он как-то разбил в порыве ярости. Думал, что хотя бы так отбросит прошлое. Но раз за разом приобретал новые. Это было сродни возвращающемуся к владельцу проклятию. Проклятию, наложенному им же на самого себя.

«Смотри, теперь ты можешь прокручивать видео, что заснимет дрон, со всех сторон, — говорил он своей любимой подруге Инге, когда идея разработки только пришла ему в голову. — Ты посчитаешь всех птиц, и при этом тебе не придется рисковать шеей, чтобы поднять к их гнездам». Инга, талантливый орнитолог, думала тогда, что это изобретение станет для нее спасением. Павел, ее муж, геолог и специалист по береговой охране, тоже стал активно использовать его разработку на деле. Сначала это были только виртуальные очки с удобный интерфейсом. Можно было заснять абсолютно все, а затем прогуливаться в видео, как в настоящей реальности. Это несколько раз сильно выручало его естественно-научных друзей. Пока однажды команда Павла не упустила из виду один обвал. Он случился далеко от населенных пунктов, поэтому заметили эти процессы далеко не сразу. На то место они приезжали довольно часто, но лишь мельком снимали выступающий к морю утес. Только спустя несколько недель после очередной экспедиции, Павел заметил, что утес становился все меньше и меньше из сезона в сезон. Убедившись в правоте, он уведомил администрацию района, что, возможно, спасло не мало жизней — в том месте планировали построить санаторий.

Но с тех пор изобретателю не давала покоя эта мысль. Человек сумел обратить на это внимание благодаря одной лишь чистой случайности. Но если в следующий раз такая случайность не произойдет? Обычная невнимательность могла стоить кому-то жизни.

Тогда он решил дополнить свою разработку. Создал программу с искусственным разумом, что смогла бы анализировать полученные учеными данные. И это получилось, причем весьма успешно. Его разработку внедряли во все университеты, покупали и для биологов, и для геологов, и для нефтяников, и даже для кадастровых инженеров. Он был счастлив наконец подарить жене ту самую жизнь из сказки, какой она была достойна.

Но когда она заболела, ничего не помогло помочь. Все ради чего он работал десятилетия, было бесполезно, даже деньги. Какой бы роскошной ни была палата, какие бы передовые препараты ни использовали врачи, Леся продолжала слабеть день ото дня.

И тогда он решил ее запомнить. Пусть хоть так, пусть в цифровом виде, но она останется с ним навеки. Первый год он был свято уверен, что, оживляя воспоминания из видео, наполняя данные искусственного интеллекта размышлениями и описаниями, сумеет оживить ее, да и вообще всех, кого потерял. Но едва не потерял себя. Сейчас, стоя перед огромным, во всю стену, окном, он наконец осознал, насколько был не прав.

В дверь позвонили. Мужчина не стал мешкать.

Это был Павел. Седина в жидких волосах выдавала и возраст, и прошедшие тяжести. Такой же, как и он сам, похудевший и посеревший, Павел выглядел старше своих лет.

Он скромно попросил войти, чему нельзя было отказать. Но ни на одно радушное предложение отобедать или хотя бы выпить стакан воды он не согласился.

— Что-то случилось? Что-то с Ингой?

— Случилось, — пустой голос друга не сулил ничего хорошего. Но Павлу было тяжело начать разговор. Несколько раз он прошелся по комнате. Начинал что-то бормотать, но потом махал рукой и вновь замолкал. Наконец, снял очки, устало потер переносицу и сказал: — Я забрал Егора к родителям… И сам уехал.

Смысл сказанного дошел не сразу.

— Ты бросил ее? — Удивился мужчина, уперевшись руками в столешницу. — Оставил одну.

— Не надо все валить на меня! — Павел сорвался, голос его дрогнул. — Она забыла обо всем на свете, и это твоя вина! Не спит, не ест — на все отвечает, что поела с Диной! Поела с Диной, понимаешь?

К горлу подступил комок. Он не думал, что кто-то мог зайти дальше него самого с этой виртуальной реальностью.

— Целыми днями она торчит в этих проклятых семейных видео, разговаривает с проекциями, а когда я пытаюсь вытащить ее — орет, кричит, даже бьет меня! Ты представь, каково мне! А Егору? Инга ему и нескольких слов не сказала, вообще не замечает его. Только разве что в виртуальности.

Павел упал на стул у длинного стола, который когда-то покупался для больших и шумных праздников. Такие большие кухня и столовая сейчас лишь угнетали своим молчанием.

— Это ведь и моя дочь тоже, — Павел закрыл рот рукой, но хрипотца в голосе выдала заглушаемое горе. — И моя тоже… А она решила, что только ее. Пусть так и будет, у меня не осталось сил бороться.

Он прокашлялся, повел плечами и собрался с мыслями.

— У меня еще есть сын, о котором нужно заботится, — теперь им вновь овладела решимость, принесенная новой целью. — Только прошу тебя. Ты ее близкий друг, знаешь лучше всех. Не забудь о ней. Может… может хоть тебя она послушает.

В мыслях стало как-то пусто. Как же он сможет ей помочь? Ему самому так никто не сумел, хотя и пытались. И все же они с Ингой всегда были разными. Пока он обходился рукопожатиями, ей обязательно нужно было кого-нибудь обнять — так повелось еще со школы. Ей нельзя оставаться одной, это он осознавал хорошо. Поэтому едва за Павлом закрылась дверь, мужчина тут же сорвался к подруге.

Павел отдал ему свои ключи. «Она тебе все равно не откроет», — пояснил он. В квартире действительно было ужасно тихо и темно. Пока не раздался одинокий короткий смешок. Затем еще один и еще.

— Очень хорошо, только в следующий раз скажи папе, чтобы выбирал стишки без всяких подтекстов, — из глубины квартиры доносился вполне бодрый голос Инги. Пришлось идти осторожно, чтобы не напугать. Но это вряд ли получилось бы даже намеренно. В тонкой полоске света от уличного фонаря, окруженная темнотой, сидела на одиноком стуле Инга; на голове — шлем виртуальной реальности, закрывающий глаза и уши. — Ну, давай, Диночка не упрямься. Посмотри, к тебе столько гостей пришло…

Взгляд упал на полку с таким же шлемом. Мужчина присел на диван, надел шлем и подключился к той же частоте, что была у Инги.

Комната преобразилась. Здесь был день, накрытый стол, толпа детей лет шести-семи. Одноклассники Дины. Ее день рождения. Сам мужчина сидел под большущей гирляндой, которую помогала оформлять его жена. Он нежно провел по ней рукой, но, конечно, ничего не почувствовал. Между детьми сновал Павел, снимая все на камеру. Эти же съемки легли в основу этой проекции.

— Крестный! — Сердце его сжалось от тоненького голоска маленькой девочки, что бросилась ему на шею. На мгновение все в нем замерло. Будто бы ощутился вес ее тела и запах детского шампуня. — Я знала, что ты придешь! Тетя Леся говорила, что ты опаздываешь, а мама — что не придешь. Но я знала, что ты не забыл!

Он не двигался, но девочке это и не было нужно. Она принялась кружиться перед ним в новеньком желтом платье. Они с мамой целый день его выбирали. Егор говорил, что Дина в нем похожа на лягушку, а она за это стукнула его по руке. Папа еще долго просил их не ссориться… Она все говорила и говорила, прямо как живая. Именно так и тараторила Дина. На глазах сами собой проступили слезы.

Только теперь он заметил на том же самом месте в углу Ингу. Та не сводила светящихся глаз с дочери. Казалось, здесь она вновь ощутила счастье. К ней подошел Егор и протянул сломанную машинку. Она пыталась что-нибудь с ней сделать, но проекция не позволяла. Ее руки проходили сквозь объекты, но Инга будто этого не замечала. В конце концов попросила мальчика обратиться к отцу.

— Инга, — позвал он, и она вздрогнула, будто где-то лопнул шарик. Несколько мгновений не сводила с него удивленного взгляда, а потом поняла:

— Это ты.

Потом вся вдруг переменилась, вновь натянула улыбку и позвала детей к столу.

— Не порть нам праздник, — шепнула она еле слышно.

— Инга, тут никого нет.

Ладони на коленях сжались в кулаки, да и вся она напряглась.

— Диночка, доченька, садись вот сюда. Ты же именинница, должна сидеть во главе стола.

— А я буду так сидеть? — Спросил Егор. Тут ему года четыре.

— Конечно, мой золотой, — Инга нежно провела рукой по его голове, но волосы никак не взъерошились. — Твой день рождения зимой, нужно потерпеть немного.

Дина запрыгнула на стул и встала на коленки. Сейчас должны были вынести торт. Павел стоял с камерой, так что выносить должна была она. Леся.

На этот раз ее волосы были убраны в тугой хвост, макияжа почти не было. Она надела легкое летнее платьице с цветами, что подходило к наряду именинницы. Сердце пропустило удар, но он вновь взял себя в руки. Это не его жена.

— Тут никого нет, Инга, — вновь повторил он, стараясь сделать голос как можно более уверенным.

Инга надеялась, что появление Леси заставит его поколебаться. Теперь же она выглядела растерянной.

— Лесь, пожалуйста, сядь на диван. Пусть Паша вас снимет вдвоем, — сказала она с лучезарной улыбкой.

— И я, и я с крестным хочу фотку! — Дина спрыгнула со стола, а дети принялись просить ее вернуться. Нужно же было задуть свечки, чтобы воск не попал на торт.

Все было таким реальным, что приходилось снова и снова напоминать себе, что это проекция. Когда кто-либо касался его, это становилось проще. Здесь не было ни положившей ему на плечо голову жены, ни присевшей между ними маленькой крестницы. Павел сделал несколько снимков и позвал дочь быстрее задувать свечи.

— Что ты загадала? — Спросил мальчик, сидевший радом с ней.

— Нельзя говорить, а то не сбудется, — важно ответила Дина, но потом повернулась к маме и все же сказала: — А вообще я хочу только, чтобы ты видела меня всегда-всегда и не забывала.

Инга не выдержала. Всхлипнула, накрыла ладонями лицо, пошатнулась вперед. Он даже подумал, что она упадет со стула. К ней бросились все: и муж, и дочь, и сын и даже Леся. Но никто из них не мог ее коснуться. Все только говорили, чтобы она не плакала, сегодня же праздник.

Она вздрогнула, когда его рука коснулась плеча. Вцепилась в его ладонь и истошно закричала.

— Как же так… Я не могу, не могу…

Второй рукой он выключил и снял с них обоих шлемы. Лицо подруги казалось невероятно исхудавшим. Глаза впали, под ними залегли глубокие тени. Губы будто лишились цвета. Особую бледность оттенял белый уличный свет.

— Мне так больно, так плохо, — продолжала она, цепляясь за его руку.

— Я знаю.

Он приобнял подругу, слегла раскачивая на старом поскрипывающем стуле, будто укачивая.

— Она такая маленькая, такая хорошая… Я не могу отпустить ее. Не хочу забывать.

— Ты не забудешь.

Он не знал, что можно сказать еще, как утешить. В свое время ни одно слово не доходило до него самого, ни одна поддержка не помогала его собственному горю. Но Инга другая, всегда была другой. Леся бы непременно подобрала бы нужные слова, сумела бы хоть как-то поддержать.

Он вдруг вспомнил один из последних своих визитов. Жена еле могла находиться в сознании, губы переставали ее слушаться. «Посиди со мной», — попросила она, с невероятным усилием придвигая свою ладонь к его. Тогда он лишь нежно накрыл ее и молча сидел, пока она проваливалась в сон, изредка приходя в себя.

И теперь ему нужно было лишь слушать и подставлять плечо, сжимая руку дорогого ему человека. И быть рядом, пока ужасный сон не отпустит, и она вновь сумеет прийти в себя.