Грета. Глава 7. Поездка к маме

Прошел почти год с того дня на озере. Грета уже не была секретарем. Она работала в КБ наравне с остальными, заслужив свое место не уступками, а умом и упрямством. Но чем глубже она погружалась в мир расчетов и допусков, тем чаще её охватывало странное, тихое беспокойство. Она знала, как сделать двигатель мощнее, а кузов — обтекаемее. Но она все чаще ловила себя на вопросе, на который у её учебников не было ответа: Зачем?
Однажды после обеда герр Штайнер подозвал её к своему столу.;— Kollegin, — сказал он, внимательно глядя на неё поверх очков. — Вы сегодня не на работе. Вы в музее.;— В музее? — удивилась Грета. — Но у нас сдача проекта по…;— Проект подождет, — отрезал старый инженер. — Иногда, чтобы понять, куда идешь, нужно посмотреть, откуда ты пришел. Идите. И ни о чем не думайте. Просто смотрите.
Музей Daimler-Benz был тихим, почти священным местом. В его гулких залах пахло старой кожей, полированным деревом и холодным металлом. Время здесь застыло. Грета медленно шла вдоль рядов автомобилей — от неуклюжих предков, похожих на кареты с мотором, до блестящих, хищных компрессорных «Мерседесов» последней модели. Вот она, эволюция. Победа разума над материей.
В центре главного зала, на невысоком постаменте, стоял он. Benz Patent-Motorwagen № 1. Праотец. Трехколесный, хрупкий, почти игрушечный. Грета смотрела на его тонкие спицованные колеса и цепной привод, похожий на велосипедный, и пыталась представить, какая смелость нужна была, чтобы поверить в эту конструкцию.
— Забавный, правда? — раздался рядом тихий, скрипучий, но удивительно ясный голос.
Грета обернулась. На скамейке у постамента сидела очень старая женщина. В её простом, но строгом темном платье и морщинах, изрезавших лицо, как сеть дорог, чувствовалось незыблемое достоинство. Но глаза… глаза под выцветшими бровями были живыми, острыми и насмешливыми.
Грета знала её по фотографиям. Вся Германия знала её.;— Фрау Бенц, — выдохнула она.
Берта Бенц, которой в этом, 1935 году, было уже восемьдесят шесть лет, усмехнулась.;— Когда-то меня звали просто Берта. Садитесь, дитя. Вы смотрите на него так, будто хотите разобрать по винтику. Вы тоже из наших? Инженер?
— Я… я стараюсь им быть, — сказала Грета, присаживаясь на краешек скамьи. — Я просто не могу понять. Как? Как он вообще поехал? С этим двигателем, с этим охлаждением… это же чудо.
— О, он не хотел ехать, — Берта Бенц похлопала по своей сухой коленке. — Он был капризным, как младенец. Глох, плевался маслом. Аптекарю в Вислохе пришлось продать мне весь свой запас лигроина, чтобы заправить этого зверя. Он тогда решил, что я ведьма.
Она говорила о той самой, легендарной первой поездке из Мангейма в Пфорцхайм, как о забавном приключении.;— Я не понимаю, — призналась Грета. — Зачем вы это сделали? Рисковать всем… ради чего?
Берта Бенц повернулась к ней. Её взгляд стал серьезным.;— Вы думаете, это было ради рекорда? Ради славы? Чтобы доказать, что машина Карла чего-то стоит?;Она покачала головой.;— Это была не гонка, дитя. Это была поездка к маме.
Грета замерла.
— Мне просто нужно было съездить к матери в Пфорцхайм, — продолжала Берта. — Сто четыре километра. Без спроса, без билета на поезд, без лошадей. Просто сесть и поехать. Понимаете?
И Грета вдруг поняла.
Это было не о технике. Это было о свободе. О простой человеческой свободе — взять и поехать, куда тебе нужно. Сократить расстояние. Соединить людей. Машина была не целью. Она была средством.
— Ваши машины сегодня, — тихо сказала Берта, кивнув в сторону блестящих гоночных болидов в дальнем конце зала, — они прекрасны. Они летают, как пули. Ваши гонщики — герои. Но я иногда смотрю на них и думаю… а куда они все так спешат? Какую маму они хотят навестить на скорости четыреста километров в час?
Вопрос повис в тишине музея. Он был адресован не столько Грете, сколько всей её эпохе, всему её конструкторскому бюро, ей самой.
Грета не нашла, что ответить. Она сидела рядом с живой легендой, которая чинила топливопровод шпилькой от шляпы и прочищала карбюратор булавкой, и чувствовала себя маленькой девочкой перед лицом огромной, простой и непостижимой истины.
Когда она вышла из музея, мир звучал иначе. Рев мотора, доносившийся с испытательного трека, больше не был для неё гимном прогресса. Теперь это был вопрос. Громкий, настойчивый, требующий ответа.
Куда вы все так спешите?