Нелепость быть рядом

Город в тот вечер решил, что он устал. Фонари мигали не в такт, тени цеплялись за подолы прохожих, а с неба, вместо дождя, сыпались пуговицы – маленькие, разноцветные тихо  скользя на брусчатку.

Он стоял под карнизом старой аптеки, наблюдая, как пуговицы застревают в лужах, превращая их в странные, блестящие ковры. Рядом, закутавшись в плащ, стояла Она. В руках она держала утку. Не живую, а фарфоровую, но с настоящими, тикающими часами вместо глаз.

— Она опаздывает на три часа, — серьезно сказала Она, поднося утиную голову к уху. — Или, возможно, спешит. Сложно понять. Время у нее в глазах течет вбок.

Он посмотрел на утку. Левый глаз-циферблат показывал без четверти семь, правый – половину девятого. Стрелки обеих часов двигались рывками, иногда замирая или крутясь назад. Тиканье было неровным, нервным.

— Может, ей просто нужен хороший часовщик? — предложил он, подбирая с земли пуговицу с четырьмя дырочками. Она была теплой.

— Часовщик? — Она засмеялась, и звук был похож на звон хрустальных бокалов. — Последнего съел тот попугай, что живет в почтовом ящике мэра. Говорят, он теперь предсказывает будущее, но только в рифму и исключительно о погоде. Бесполезно.

Она ткнула пальцем в спинку фарфоровой утки. Та внезапно громко прокудахтала, выпустив маленькое облачко пыли, пахнущее старой библиотекой и ржавым гвоздем.

— Видишь? — вздохнула Она. — Абсолютно невоспитанная птица.

Он посмотрел на нее: на мокрый плащ, на тикающую утку в ее руках, на пуговичный дождь за пределами их укрытия, на весь этот вечер, который давно перестал удивлять своей полной оторванностью от какого бы то ни было смысла. Он открыл рот, чтобы сказать что-то вроде: «Это же совершенно нелепо!» — фраза вертелась на языке, готовая сорваться.

Но слова застряли. Он посмотрел в ее глаза – спокойные, глубокие, отражающие мигание ненормальных фонарей и блеск падающих пуговиц. Он почувствовал знакомое тепло у себя в груди, это странное умиротворение, которое приходило только рядом с ней, посреди самого безумного хаоса. Быть рядом с ней "и было"центром самой большой, самой необъяснимой нелепости. Зачем констатировать очевидное? Зачем пытаться навести порядок там, где царил ее особый, тикающий, пуговичный хаос, который почему-то чувствовался... правильным?

Он просто сжал в кармане теплую пуговицу, почувствовал неровное тиканье утиных часов и замолчал. Уголки ее губ дрогнули в едва уловимой улыбке. Молчание повисло между ними, густое, комфортное, наполненное шелестом пуговиц и безумным тиканьем времени, текущего вбок. В самом центре нелепости – это было единственное, что имело смысл. Просто быть рядом. И молчать.