Узор

Варваринский Узор

Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 17 сентября 2025 г.

Позвонил Михаил Бондырев, наш местный хлебороб и человек с крепкими нервами. Голос, правда, дрожал. Нашел что-то на своем пшеничном поле, у самой межи с Калиновым. "Рисунки, Виктор Юрьевич! Странные! Большие! Думаю, это калиновские школяры опять балду гоняют, водкой баловаться приезжали, а теперь вот... это!" "Это" – звучало тревожно. Михаил – не паникер. Поехал.

Поле встретило золотым молчанием под низким, свинцовым небом. Урожай убран, земля стрижена, как солдатский подбородок. И посреди этого порядка – хаос. Вернее, не хаос. *Узор*. Огромный, метров двадцать в диаметре. Не просто вытоптанные круги. Сложный, переплетающийся лабиринт линий, спиралей и угловатых фигур, будто выжженных или *вдавленных* в сухую землю на сантиметр. Края идеально четкие, словно резак прошел. Ни следов колес, ни отпечатков сапог вокруг. Тишина стояла гнетущая, даже кузнечики притихли.

Михаил стоял рядом, лицо землистое. "Ну? Колиновцы? Школьники?" – спросил он, но в голосе уже не было уверенности.

Я обошел узор. Присел, потрогал землю в борозде. Холодная, плотная, как камень. Ни пыли, ни крошек. "Миша, чтобы такое вытоптать... да тут трактор с катком надо. Или целая бригада с лопатами ночью. Но следов-то нет! Ни подхода, ни отхода. Чистое поле, как стол". Осмотрел внимательнее спирали – линии шли не просто по дуге, а с микроскопической точностью, повторяя сложную кривую. "Человек так не может. Даже с лазерным уровнем и чертежом. Это... технологично".

Михаил молчал. Потом резко дернул головой: "Значит, не люди". В его глазах вспыхнул знакомый мне огонек одержимости. Михаил, хоть и хлебороб, был помешан на всем необычном. Телефон его уже был в руке.

Дальше пошло по нарастающей. Михаил с головой ушел в интернет. Мой кабинет превратился в штаб паранормальных расследований. Он приносил распечатки: "Смотри, Виктор Юрьевич! Круги на полях в Англии! Вот, почти такой же узор был в 87-м! Это они! Гости!" Показывал ролики из ТикТока: размытые огни в небе над соседней областью, бормотание "контактеров" на Ютубе о "зонах энергетического выравнивания". Он говорил о геопатогенных зонах, древних культах, инопланетных посланиях. Аргументы сыпались как из рога изобилия, но каждый был зыбче предыдущего. Я отмахивался: "Миша, НЛО не оставляют следов в грязи. А у нас – четкий физический отпечаток. Имхо, это или каприз природы (хотя в такую сушь – сомнительно), или чья-то очень дорогая и очень странная шутка. Может, ученые какие? Геологи?"

Но рациональные доводы разбивались о его фанатичную убежденность. И тишину вокруг узора. Ни слухов, ни признаков чьего-либо вмешательства. Узор стоял как немой укор моему здравому смыслу.

"Докажи, что я не прав!" – бросил он мне вызов неделю спустя. Глаза горели. "Поставим камеры! Ночные, с датчиком движения. Мои. Я куплю. Ты только помоги установить, а то как участковый... авторитетнее".

Я сдался. Отчасти чтобы успокоить его, отчасти потому, что и самому стало не по себе. Мы установили три камеры: одну на высоком шесте над полем, охватывающую весь узор и подходы, и две пониже, на краях. Запитали от портативных аккумуляторов Михаила. Связь – через мобильный интернет прямо на его ноутбук. "Смотри сам, Виктор Юрьевич. Всю ночь. А утром... утром поговорим".

Ночь была беспросветно темной, безлунной. Я сидел дома, пил холодный чай, пытался читать отчеты. Мысли возвращались к полю, к этим проклятым линиям. В час ночи пришло первое уведомление с камеры №1 (верхняя). Движение. Я открыл приложение на телефоне. Экран показал статичную картинку поля в инфракрасном свете – море серого, черный узор посредине. Ничего. "Наверное, птица пролетела", – подумал я. Но тревога защемила под ложечкой.

В 2:47 – уведомление от камеры №2 (восточный край). И №3 (западный) – почти одновременно. Сердце екнуло. Открыл общий вид с камеры №1.

И замер.

Узор *менялся*. Не появлялся новый, нет. Старый, тот самый, четко вдавленный в землю узор, начал... *углубляться*. Линии, спирали – они медленно, неумолимо, словно под невидимым прессом, уходили вниз. Земля вокруг них оставалась нетронутой. Это было похоже на то, как если бы гигантский штамп давил с чудовищной силой, но без видимого воздействия. Без света, без звука, без тени. Просто земля в пределах узора тихо проваливалась, формируя идеально гладкие, отвесные стенки глубиной уже сантиметров пять. И процесс продолжался.

Я онемел. Рациональный мир дал трещину. Это не эрозия. Не шутка. Не НЛО. Это было *здесь*, на земле, и это было необъяснимо, материально и... зловеще.

В 3:15 пришло сообщение от Михаила: "Ты видишь?! ВИДИШЬ?!!!" Его голос в трубке был хриплым от ужаса и торжества. "Я еду! Сейчас! Ты где?!"

"Дома. Не езди, Миша! Не лезь туда ночью! Это... не твое!" – крикнул я, но он уже сбросил.

Я рванул к нему. По темной дороге летел как безумный, давя на клаксон в пустоту. Предчувствие беды сжимало горло ледяным кольцом. Подъехал к его дому – ворота распахнуты, машины нет. Черт! Промчался к полю. Его старенький "бобик" стоял на краю, фары выхватывали из тьмы край поля и... начало узора.

Михаила нигде не было видно.

Я выскочил, крича его имя. Ответила только глухая тишина и свист ветра в стерне. Включил мощный фонарь. Луч метнулся по полю, скользнул по знакомым линиям узора. Глубина была уже сантиметров десять. Земля внутри выглядела неестественно гладкой, почти полированной.

И тогда луч выхватил *его*. Михаил. Он стоял в самом центре узора, в точке, где сходились все спирали. Стоял неподвижно, спиной ко мне, лицом к темноте за полем. Руки висели плетьми.

"Миша!" – заорал я, делая шаг вперед. – "Что ты делаешь?! Выходи!"

Он медленно повернул голову. Лицо в свете фонаря было белым как мел, глаза – огромными, черными, пустыми. На губах застыла блаженная, безумная улыбка. "Виктор..." – его голос был шепотом, но он прозвучал с леденящей ясностью. – "Оно... зовет. Здесь... дверь. Ты слышишь?.."

Я не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Но почувствовал. Волну *давления*. Не физического, а ментального. Тяжелую, древнюю, бесконечно чужую мысль, просачивающуюся из самой земли под узором. Тьма за спиной Михаила сгустилась, стала плотной, осязаемой. Она колыхалась, как черное пламя, хотя ветра не было. И в этой тьме *что-то* шевелилось. Что-то огромное, бесформенное, лишь намеченное дрожанием теней и ощущением невыразимого, холодного взгляда, упершегося в меня.

"Михаил! Беги!" – завопил я, инстинктивно отпрянув к машине, хватая рацию.

Он покачал головой, все так же улыбаясь своей страшной улыбкой. "Поздно... Оно проснулось. И оно... голодно".

Земля под его ногами *вздыбилась*. Не взрыв, а тихий, ужасающий провал. Центр узора раскрылся как пасть. Гладкие черные стены ушли вниз, в абсолютную, не отражающую свет тьму. Михаил не кричал. Он просто рухнул в эту черноту, как в воду, исчезнув беззвучно и мгновенно. Его безумная улыбка мелькнула в последний миг в луче фонаря и пропала.

Я замер, парализованный ужасом. Черная "пасть" сомкнулась так же быстро и тихо, как открылась. Узор на поле снова стал просто вдавленным в землю рисунком. Глубины как не бывало. Лишь идеально гладкая поверхность внутри линий, да легкий запах... озона и старой, холодной глины.

Тьма за полем отхлынула, растворившись в ночи. Давление исчезло. Осталась только тишина, слышимый мною навязчивый шепот в голове, похожий на скрежет камней под землей, и абсолютная, леденящая пустота там, где только что стоял мой друг.

Я стоял один на краю поля, сжимая фонарь дрожащими руками, глядя на безмолвный узор. Рациональные объяснения сгорели дотла. Остался только ужас перед тем, что *жило* здесь, под Варваринским. Перед дверью, которую мы открыли своим любопытством. И перед знанием, что эта дверь теперь приоткрыта. И голод... он еще не утолен.

**Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 18 сентября 2025 г.**

Сообщил о пропаже Михаила Бондырева. Обыск ничего не дал. Никто не видел. Ничего не нашли. Узор на поле... по-прежнему там. Глубины нет. Гладко. Смотрю записи с камер. На них... ничего. Сплошная помеха с 3:10 до 3:20. Чистый "снег". А потом – пустое поле и вдавленный узор. Ни Михаила, ни провала. Как будто ничего и не было.

Кроме этого шепота в голове. Он тише, но он есть. И ощущение, что *оно* там, под ногами. Смотрит. Ждет.

Я приказал оцепить поле. Никого не подпускать. Самому страшно подходить. Что я напишу в отчете? Что видел? Кто поверит?

Господи... Михаил... что мы нашли? Или что... нашло нас?
**Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 22 сентября 2025 г.**

Тишина после исчезновения Миши давит хуже любого шепота. Официально – пропал без вести. Неофициально... я знаю. Знаю и молчу. Шелест в голове стал тише, но постоянным, как шум в ушах после взрыва. Иногда кажется, что это не шепот, а... скребущее движение глубоко под землей. Глубоко под *ним*.

Выговориться можно только одному человеку – Саньке Нефедину. Мы с ним с пеленок. Санька – высоченный, худощавый, светловолосый и голубоглазый, как былинный витязь, только вместо меча – набор хитрющих слесарных ключей да умение чинить все, что движется. Он работает механиком в райцентре, но часто наведывается в хутор – родители его здесь живут, по соседству с опустевшим домом Бондыревых.

Мы сидим у меня на кухне, бутылка дешевого коньяка между нами почти пуста. Я вывалил на него ВСЕ. Про узор, про камеры, про... исчезновение. Про холодный ужас и пустоту. Санька слушал, не перебивая, его обычно ясные глаза стали мутными от алкоголя и непонимания. Когда я замолчал, он долго молчал сам, потом прошептал:
– Бред, Витька. Контузило тебя там, что ли? Мишка сбежал, наверное, от долгов... а ты... – он махнул рукой, не договаривая, но в его взгляде читался чистый, животный страх. Не за Мишку. За меня.
– Я видел, Сань! – голос мой сорвался. – Видел, как земля его... проглотила! Как будто черная пасть! А этот шепот... он не прекращается! Он *там*! Живой! И голодный!
Санька покачал головой, отодвинул стакан.
– Ладно, Витька. Ладно. Надо... надо тебя отвлечь. Поехали ко мне? Родители спать легли...
Я отказался. Не мог уйти. Чувствовал, что поле ждет. *Оно* ждет.

**Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 24 сентября 2025 г.**

В хутор ворвался ураган по имени Петр Нефедин. Старший брат Саньки. Автотехник, инженер от Бога, как говорят, с руками из нужного места и мозгом, работающим на оборотах дизельного двигателя. Приехал погостить к родителям и тут же наткнулся на траурную тишину и сплетни о пропаже Миши. Санька, видимо, не выдержал, слил ему мою «версию». Петр пришел ко мне не как к участковому, а как к другу детства Мишки. Его лицо, обветренное и жесткое, как наждак, было хмурым.
– Витьк, Санька наговорил тут... Чепуху какую-то. Мишка – мужик основательный. Не мог просто взять и испариться. Где твои доказательства? Где логика?
Я показал ему записи камер – помеху вместо самого главного. Рассказал про узор, про отсутствие следов. Голос у меня дрожал, я ловил его взгляд, пытаясь передать хоть толику своего ужаса. Петр слушал внимательно, техническим взглядом оценивая данные. Когда я закончил, он тяжело вздохнул:
– Помеха – это факт. Но факт технический. Значит, был источник сильных помех. Спутник, военные учения, черт знает что. А твои... видения, Витьк... – он запнулся, стараясь быть тактичным. – Стресс, недосып. Я сам не спал трое суток как-то – крыша чуть не поехала. Надо искать земные корни. У Мишки были враги?
Я вспомнил про «Ващеятов и КО». Местный агрохолдинг, скупающий земли под новую ферму. Главарь – Ващенко, мужик без стыда и совести. Мишка уперся рогом – не продавал свои поля, хоть ты тресни. Принцип. «Земля от отца, не торговать ей». Ващеята давили: то техника ломалась загадочно, то урожай поджигали на соседнем поле... Мишка жаловался, но доказать ничего не мог.
– Были, – кивнул я. – Ващеята. Хотят его землю. Давят.
Петр зажегся как лампочка.
– Вот! Вот оно! Точка отсчета! Эти подонки способны на все. Надо копать в эту сторону. Паранормальщину оставь, Витьк. Ты же участковый! Ищи мотив, средства, возможности!
Он ушел, полный решимости. Я смотрел ему вслед. Рациональность Петра была как стена. Защитной и... слепящей. Я *знал*, что дело не в Ващеятах. Знание это сидело глубоко в костях, подпитываемое холодком от шепота в затылке.

**Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 26 сентября 2025 г.**

Петр действует. Методично, как инженер. Он пошел по хутору, расспрашивал. И нашел Палыча. Тракториста, вечного подработка, человека, который всегда в мазуте и вечно нуждается в деньгах. Палыч, 36 лет, работает на кого платят. В последнее время – в основном на «Ващеятов и КО». Петр нашел его в гараже, где Палыч возился с убитым гусеничным трактором.
– Слышал, ты Ващеятов кормишь? – начал Петр без предисловий.
Палыч вылез из-под гусеницы, вытирая лицо ветошью, оставляя новые масляные разводы.
– А тебе чо? Зарабатываю, где светит. Не на участке твоем.
– Светило тебе на поле Бондырева? В ночь, когда он пропал?
Палыч замер. Глаза, маленькие и хитрые, сузились.
– Не был. Не видел. Отвали.
– Значит, видел, – Петр шагнул ближе. Он ниже Палыча, но шире в плечах, и в его позе чувствовалась стальная пружина. – Ващеяты давят Мишку. Тебе дали задание? Подпалить? Технику испортить? А может, *нарисовать* что на его поле, чтобы цену сбить? Чтобы он поверил в чертовщину и продал?
Палыч фыркнул, но в его глазах мелькнуло что-то... знакомое. Страх? Вина?
– Ты чо, совсем? Какие рисунки? Я тракторист, а не художник!
– А химикаты? – Петр не отступал. – Могли тебе дать какую дрянь, чтобы вылить? Чтобы урожай не взошел? Чтобы землю отравить? И Мишка, когда полез проверять, надышался? Отравился? А вы его... убрали? Чтобы следов не было?
Это была версия. Жестокая, но земная. Петр в нее верил.
– Дурак! – Палыч вдруг взорвался. – Я ничего не лил! И Мишку не трогал! Отвали, пока цел!
Он бросил ветошь, полез обратно под трактор. Но Петр был упрям. Он схватил Палыча за комбинезон, выдернул из-под машины.
– Говори! Что делал на поле Мишки той ночью?! Кто был с тобой?!
Завязалась потасовка. Грубая, мужская. Петр – технарь, сильный, но Палыч – привык к тяжелому труду, ловкий как кошка в грязи. Они свалили друг друга на масляный пол, катались, пытаясь придушить. Санька, прибежавший на шум, еле разнял их. Палыч, отплевываясь, выкрикнул последнее:
– Я был там! Понимаешь?! Был! Но не *в ту* ночь! За два дня до! Ващеята сказали – пробную борозду сделать! Типа, разметку! Говорили, там контур для новой мелиорации! Я проехался культиватором! И все! Больше ничего! А на следующий день этот твой дурацкий узор появился! Я думал, Мишка шутит так! А потом он пропал... и этот участковый твой... – он кивнул на меня, я как раз подоспел на крики Саньки, – с ума сошел! Я ни при чем! Отстаньте!
Он вырвался, плюнул и скрылся в глубине гаража. Петр, тяжело дыша, вытирал кровь с разбитой губы. В его глазах горела убежденность.
– Он врет, Витьк! Частично. Борозду он делал. Но по приказу Ващеятов. И, возможно, лил что-то. А потом Мишка нашел, полез разбираться... и они его убрали. А твой «узор» – это или совпадение, или психоз на фоне стресса. Надо давить на Ващеятов. И на Палыча. Он ключ!
Я смотрел на Петра. На его уверенность. На Саньку, который смотрел на брата с обожанием и надеждой. И слушал. Слушал шепот. Он стал громче. Настойчивее. И в нем... была злоба. Или предупреждение?
– Петр, – голос мой был чужим, – Не лезь туда. На поле. Это... не они.
– Ты все еще про свою чертовщину? – Петр раздраженно махнул рукой. – Ладно, Витьк. Сиди тут, слушай свои голоса. Я буду искать *реального* убийцу Мишки. И найду.
Он ушел, уводя за собой Саньку. Я остался один у гаража. Вечерело. Воздух стал холодным, пахнущим прелой листвой и... далеким холодом глины. Шепот превратился в навязчивое жужжание, как от высоковольтных проводов. Я поднял голову и посмотрел в сторону поля Бондырева.

Там, на горизонте, где должно было быть темное пятно стерни, висело слабое, зловещее **свечение**. Неясное, пульсирующее, как разряженный воздух перед грозой. Оно повторяло контуры узора. Оно дышало. Оно ждало.

Петр ищет человеческое зло. Но я знаю – на Варваринском хуторе проснулось нечто древнее и куда более страшное. И оно уже попробовало человеческой плоти. Палыч был на поле *до* появления узора. Что он пробудил своим культиватором? Что *выпустил* на волю? Петр не верит. Но он полезет туда. Из принципа. Из дружбы. Из рационального любопытства.

А шепот в моей голове теперь звучит отчетливо, складываясь в одно, леденящее душу слово, повторяемое снова и снова:
**"...Голодно..."**
## Варваринский Узор: Пламя и Тень

**Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 30 сентября 2025 г.**

Шепот стал криком. Ночным кошмаром наяву. Он не просто звучал в голове – он вибрировал в костях, стучал в висках, сливаясь с навязчивым гулом, который теперь висел над всем хутором. Петр Нефедин, упрямый и рациональный, как трактор, продолжал копать под Ващеятов. Давил на Палыча, который отчаянно запирался, но его глаза выдавали животный страх – не перед Петром и не перед уголовкой, а перед чем-то другим. Перед тем, что он, возможно, пробудил своей "пробной бороздой". Я видел, как он пялился на поле Бондырева, особенно по ночам, когда то слабое, пульсирующее свечение становилось чуть ярче. Оно повторяло контуры узора, как ядовитый грибница под землей.

Вечер был душным, ветра не было. Шепот достиг пика – это был уже не один голос, а хор хриплых, скрежещущих голосов, шепчущих одно: **"Голодно... Открой..."**. Я сидел в своем кабинете, обхватив голову руками, пытаясь заглушить невыносимый шум бутылкой дешевого транквилизатора. И тут... зарево.

Оно взметнулось за окном, кроваво-оранжевое, осветив ночь. Не с востока, где агрохолдинг Ващеятов, а с запада. С поля Миши.

Я выскочил на улицу. Весь хутор уже гудел. Люди выбегали из домов, кричали, указывали на огромный столб огня, пожирающий стерню Бондырева. Пламя ползло с нечеловеческой скоростью, неестественно яркое, почти бездымное вначале, но издавая звуки... Звуки ада. Это не был треск сухой травы. Это были вопли, скрежет металла, шипение, похожее на змеиное, и под всем этим – тот самый знакомый, ненавистный шепот, усиленный в тысячу раз, как будто само пламя его выкрикивало. Поле *кричало*.

И тут я увидел его. Палыча. На своем стареньком, видавшем виды тракторе с плугом и бороной. Он несся по окраине хутора, параллельно дороге, ведущей к пылающему полю. Не *к* огню, а *вдоль* него, между полосой пламени и первыми домами хутора. Его лицо в отблесках пламени было искажено нечеловеческим усилием и чистым ужасом. Он опустил плуг и борону, вгрызаясь в землю, поднимая фонтаны пыли и грязи.

– Что он делает?! – крикнул кто-то рядом.
– Опахивает! – догадался старик Семеныч. – Отсечную полосу! Чтоб огонь на дома не перекинулся!

Палыч работал с отчаянной, безумной яростью. Он рычал на трактор, который кряхтел и дымил, но послушно ворочал землю. Он создавал глубокую, широкую борозду – преграду для огня. Пламя лизало край поля всего в сотне метров от крайних хат. Ветер, поднятый жаром и движением трактора, дул теперь прямо на хутор, неся с собой искры и тот жуткий, многослойный крик горящего поля. Но отсечка Палыча работала. Огонь, наткнувшись на голую, перепаханную землю, начал замедляться, терять силу, не находя пищи. Он бушевал еще час, выжигая поле Бондырева дотла, но к домам не подошел. Палыч, закончив последний проход, заглушил трактор прямо на краю черной, дымящейся пустыни, что было полем. Он просто сидел в кабине, сгорбившись, трясясь как в лихорадке, глядя на тлеющие угли и пепел.

**Дневник участкового Сытина В.Ю. Запись от 1 октября 2025 г.**

Утро было серым и горьким от запаха гари. Весь хутор, от мала до велика, стоял на краю дороги, глядя на дымящееся пепелище. Черная, мертвая земля. Узор... он проступил сквозь пепел. Еще отчетливее. Глубже. Линии были темными, как будто выжженными в самой почве, не тронутыми огнем. И свечение... оно было слабым, но видимым даже днем. Туманное, мерцающее марево над контуром проклятого лабиринта.

Тишина стояла гнетущая. Люди перешептывались, крестились. Палыч стоял в стороне, закопченный, с пустыми глазами. Петр и Санька были рядом со мной. Петр смотрел на пепелище с мрачным разочарованием. Его версия о Ващеятах и отравлении рухнула вместе с урожаем. Какие следы? Какие доказательства? Все сгорело. Санька же бледный, держался за рукав брата.

И вот, сквозь толпу, протискиваясь с любопытным видом, прошел... он.

Михаил Бондырев.

Одетый в ту же рабочую телогрейку и сапоги, что и в день исчезновения. Лицо – его лицо. Походка – его походка. Он подошел к краю поля, почесал затылок, оглядывая дымящуюся пустошь.

– Ничего себе костер был... – произнес он своим обычным, чуть хрипловатым голосом. – Что случилось-то? Палыч, ты чего там палил? Загорелось чё?

Тишина стала абсолютной. Можно было услышать, как падает пепелинка. Люди замерли, глаза вылезли из орбит. Баба Нюра ахнула и упала в обморок. Старик Семеныч перекрестился так быстро, что пальцы свистели. Палыч вскрикнул, коротко и безумно, и отшатнулся, споткнувшись о камень.

Я почувствовал, как вся кровь отливает от лица. Петр остолбенел. Санька вцепился ему в руку так, что кости хрустнули.

– Мишка?.. – хрипло выдавил Петр. – Ты... где был?!
Михаил обернулся. Улыбнулся. Обычной, дружелюбной улыбкой Миши Бондырева. Но глаза... Господи, глаза! В них не было ничего. Ни радости от возвращения, ни удивления, ни страха перед огнем. Абсолютная, ледяная, бездонная пустота. Как два черных озера подо льдом.
– А? Где был? – он махнул рукой куда-то за спину, в сторону пепелища. – Да тут же, дома. Спину прихватило, старый я стал. Отлеживался. А вы чего, искали меня что ли? – Он рассмеялся. Звук был точь-в-точь смех Миши, но от него по спине побежали мурашки. Он звучал... пусто. Как эхо в пещере.
Люди молчали. Ужас витал в воздухе, густой и липкий, как гарь. Они чувствовали. Чувствовали, что это НЕ Миша. Что это *оно* пришло. В теле друга. С его голосом. Его жестами. Но без его души.

Я не мог больше этого вынести. Рациональное рухнуло окончательно. Официальные объяснения? Психиатрия? К черту. Я видел, как его поглотила черная пасть земли. Я слышал шепот, который теперь стал громче, настойчивее, ликующим – он шел от этого... существа, стоящего среди нас и улыбающегося пустыми глазами. **"Голодно... Здесь..."**

– Петр... Санька... – я схватил их за руки, голос у меня предательски дрожал. – Уезжайте. Сейчас же. Бросайте все и уезжайте отсюда.
– Витьк, ты чего? – Петр попытался вырваться, его взгляд метался от "Михаила" ко мне. Рациональность боролась с животным ужасом, читаемым на лицах всех хуторян. – Это же Мишка! Может, контузило его? Амнезия?
– Это НЕ ОН! – прошипел я, впиваясь пальцами в его руку. – Ты же умный! Посмотри ему в глаза! *Посмотри!* Он пришел из *туда*! И он не один! И он *голодный*! Уезжайте! Пока не поздно!

Я оттолкнул их, развернулся и пошел. Шаг за шагом. Мимо окаменевших хуторян. Мимо Палыча, который плакал, уткнувшись лицом в грязные руки. Мимо "Михаила", который повернул голову и проводил меня своим бездонным, пустым взглядом. На губах его играла та же блаженная, безумная улыбка, что была в ту последнюю ночь в центре узора. Шепот в моей голове слился в торжествующий, ледяной хохот.

Я сел в свою служебную "Ниву". Завел. Не оглядываясь. Выдавил газ. Машина рванула вперед, по пыльной дороге, прочь от Варваринского. Прочь от дымящегося пепла. Прочь от пустых глаз Михаила Бондырева. Я мчался, давя педаль в пол, пытаясь заглушить нарастающий шепот-хохот в голове, чувствуя, как холодная пустота из тех глаз преследует меня, настигает, проникает в самое нутро.

**Дневник участкового Сытина В.Ю. Последняя запись. Где-то на трассе, 500 км от Варваринского.**

Ониздесь. Шепот не утихает. Он стал громче дорожного шума. Я вижу их в зеркало заднего вида – неясные тени, плывущие по обочине. Они не отстают. Узор... он не на поле. Он у меня в голове. Выжженный. Глубокий. Я чувствую, как холодная, чужая мысль шевелится там. Как червь. Она смотрит моими глазами. Чувствует моим страхом. **"Голодно... Везде..."**

Я знаю, куда я еду. Туда, где нет полей. Туда, где каменные джунгли должны заглушить шепот земли. Но я чувствую, что это бесполезно. Дверь открыта. И то, что вышло из-под Варваринского хутора, уже здесь. Оно уже вошло в мир. Оно носит лицо друга. И оно голодно.

Я больше не участковый Виктор Сытин. Я – беглец. Последний свидетель. И, возможно... проводник. Потому что шепот говорит, что дверь теперь везде, где ступает моя нога. И она ждет.