Грета. Глава 12. Крещение скоростью

Октябрь 1937 года. Туман над Нюрбургрингом начинал рассеиваться, когда Рудольф Караччиола в который раз попытался объяснить техническую проблему, с которой столкнулся на последних тестах.

— Понимаешь, Грета... — он нервно теребил перчатки, стоя рядом с серебристым W125 Stromline. — На высоких скоростях машина как будто... теряет связь с дорогой. Не в поворотах — там всё нормально. А на прямых, когда переваливаешь за двести семьдесят. Она становится... как бы это сказать...

— Отстранённой? — предположил Эрих, изучая данные телеметрии.

— Нет, не то слово, — Караччиола покачал головой. — Она послушна, но... словно ты управляешь не машиной, а её призраком. Чувствуешь каждую неровность дороги, но не можешь предсказать, как она отреагирует на твои действия.

Грета смотрела на обтекаемый силуэт гоночного болида. За последние месяцы она провела сотни часов за его рулём на испытательном треке, но никогда не разгонялась выше двухсот километров в час. Для неё это была работа, набор технических параметров, которые нужно было проверить и откорректировать.

— Я попытаюсь понять, — сказала она, направляясь к машине.

Караччиола удивлённо поднял брови:
— Грета, это не обычные тесты. Там нужно выйти на скорость под триста...

— Я понимаю, — она уже надевала шлем. — Но ваши ощущения — это единственные данные, которых у нас нет в цифрах.

Следующие минуты были самыми долгими в её жизни и самыми быстрыми одновременно. Машина набирала скорость постепенно, и сначала всё было знакомо — те же вибрации, тот же рёв двигателя. Но когда стрелка спидометра перевалила за 250, мир изменился.

На 280 километрах в час Грета поняла, о чём говорил Караччиола. Машина не просто ехала — она летела над асфальтом, едва касаясь его. Каждое движение руля отзывалось не сразу, а через мгновение, словно команды шли не к колёсам, а к чему-то эфемерному.

И тут она увидела поворот.

Связка шпилек приближалась быстрее, чем она рассчитывала. Грета ударила по тормозам, но машина ответила не так, как должна была. Не так, как отвечала на скорости 150 или 200. Задняя ось пошла в занос, и на долю секунды она поняла, что сейчас может умереть.

Но не умерла.

Руки сами нашли правильный угол поворота руля, ноги — нужную степень нажатия на педали. Машина выровнялась, замедлилась, послушно вписалась в поворот. Когда Грета остановилась у пит-лейна, её руки дрожали так сильно, что она едва смогла выключить двигатель.

Она вылезла из кокпита на подгибающихся ногах. Караччиола подошёл к ней, но не спросил "Как дела?" или "Всё в порядке?". Он задал единственный профессиональный вопрос:

— Что было не так?

— Надо быть менее оптимистичной, — ответила Грета, стягивая шлем. — И не слишком верить тормозам на таких скоростях. Отзывчивость системы меняется нелинейно.

Караччиола кивнул с пониманием. А она внимательно посмотрела на него:

— А откуда вы это узнали? Почему спросили: Что было не так?

— Когда вы садились в машину, у вас не было этой седой пряди.

Грета машинально коснулась волос. Действительно, тонкая серебристая прядь выделялась у правого виска. Метка тех нескольких секунд, когда её организм понял: смерть была в сантиметре от руля.

— А теперь я понимаю, что вести машину со скоростью под триста не просто физически тяжело, — сказала она, всё ещё дыша неровно. — Теперь я это почувствовала.

В этот момент к ним подошёл молодой человек в кожаной куртке. Он стоял неподалёку и всё видел.

— Берндт Роземайер, — представился он, протягивая руку. — Auto Union. И я должен сказать — это была отличная работа с заносом. Профессиональная.

Его взгляд был лишён снисходительности или удивления. Он смотрел на неё как на равную. Как на того, кто только что пережил его ежедневную реальность.

— Грета Шмидт, — ответила она, пожимая его руку. — Daimler-Benz.

— Я знаю. Караччиола много рассказывал о ваших распредвалах. Но он не говорил, что вы умеете так водить.

— Я не умею, — честно призналась Грета. — Я только что поняла разницу между тем, что я знаю о скорости, и тем, что она означает.

Роземайер засмеялся — не насмешливо, а с пониманием:
— Добро пожаловать в наш мир, фройляйн Шмидт. Теперь вы знаете, почему мы это делаем.

Эрих стоял в стороне с папкой технических данных в руках и молчал. Он видел, как за несколько минут Грета превратилась в кого-то другого. В человека, принадлежащего миру, который был ему закрыт не по техническим, а по психологическим причинам.

И впервые за все месяцы их близости он понял: соперничать с мёртвым братом было тяжело. Но соперничать с целым племенем живых героев, к которому она теперь принадлежала, было ещё тяжелее.

Седая прядь в её волосах была не просто следом стресса. Это была метка посвящения в касту тех, кто знает цену скорости не по расчётам, а по биению собственного сердца.