Вторая жизнь
Легонько раскачиваясь на маленькой качельке, которая служила когда-то давно усладой для волнистых попугайчиков, а теперь приносила удовольствие серой, но не бездомной мыши.
Мышь не боялась, не оглядывалась, не спешила, дом, на окне которого стояла клетка для птиц, умер. Умер давно, как-то невзначай, хозяин вышел и больше не вернулся. А ещё ранее хозяйка уехала и тоже больше не вернулась. Тихо под шум шагов, под стук часов, под свист ветра ушла жизнь из деревни.
Мышь была полной владелицей дома.
Везде были её отметины. Везде она пробежалась своими маленькими лапками. На самых невообразимых местах побывала её серая прыть. Быстро освоилась и решила остаться. Что-то в этом доме ей напоминало забытое, старое прошлое. Что именно она уже не помнит. Но точно знает, что была здесь и была в другом теле, более могучем, более большом. Здесь её любили и, наверное, уважали, но сейчас это уже не столь важно. Важно другое, то, что всегда можно вернуться в то место, в котором ты прожил свою жизнь, оставил частичку себя. Здесь всё пропахло этим родным, истомным запахом. В каждой щели, в каждой вещи, оставленной в брошенном доме, оставался сладковато-приторный запах прошлого. Прошлое, которое не торопилось отпускать.
Мышь покачалась некоторое время, спрыгнула с качельки и проторённой дорожкой побежала на крышу, там ей было несколько спокойнее. Дом был хоть и заброшенный, забытый, но большие, огромные пространства пугали маленькую серую никчёмность.
- Никчёмный ты, Сергей, дурень дурнем, и чего тебя такого на свет родили, ведь жизнь твоя пустая и без будущего, — кричала бабка Акламея вслед молодому парню, громко звеня ведрами на общем колодце.
Серега только улыбался улыбкой до ушей, он не понимал сказанного, не понимал намёков, но понимал интонацию, грубую, навязчивую, злую. От невозможности заступиться за себя невольно приходила улыбка. А может, совсем не понимал глубину сказанного, Серега при этом только улыбался, а что ещё оставалось делать? С рождения он улыбался, улыбка была его фирменным знаком. Больше у Сереги не было ничего, остальное Бог ему не дал.
В этом жестоком мире должны жить люди без предрассудков, но с чистой душой и улыбкой. Бог попробовал, но улыбчивых людей было мало, а злых намного больше. Тогда Бог выдал ещё партию улыбающихся, солнечных людей, потом ещё и ещё. К сожалению, мир было не изменить, он уже ожесточился и был стар, меняться не мог или не хотел.
Мышь спустилась на пол, которого уже давно не было, его разобрали и унесли мародёры, и ловко по стене забралась на чердак. А ещё мародёры прихватили икону, ту, которая творила чудеса, но икона была капризна, помогала не всем, а только добрым.
На чердаке жили соплеменники, их было немного. Когда деревня процветала, то людей было гораздо больше. А теперь осталось совсем немного, не все остались в серой шкурке, только единицы. Бабка Акламея была тут, как и при жизни маялась, так и сейчас страдала. От страданий и все её пакостные мысли и поступки. В другом, сером теле бабка Акламея была совсем плоха, без одной лапки и глаза, выглядела весьма зловеще. Но не хуже, чем в прошлой жизни, а также неприглядно и отталкивающе.
Кузнец дед Артемий тоже сидел в углу, был очень занят, смотрел с жадностью на большой старый гвоздь. Вчера все силы потратил на то, чтобы прикатить его из одного угла чердака в другой. И теперь буравил взглядом черных блестящих глаз этот кусок железа, который в прежней жизни был бы неинтересен, а сейчас мил и дорог сердцу, как память, как тень забытых дней.
Жена председателя Ольга Ефимовна тоже была на чердаке, почти скромно вела себя, лишний писк не издавала, чем удивляла окружающих, которые ещё помнили её поведение, её наряды и величайшую надменность. Но сейчас без своего покровителя утеряла некий лоск, понятный только ей, и теперь мирно сидела и чего-то ждала. Для жены председателя колхоза, собственно, обычная ситуация, ждать и томиться, томиться и ждать.
Мария Парфенова, многодетная мать, также была здесь, очень полная мышь, суетливая, озабоченная, немного озлобленная, металась среди пыли и старых вещей. Сама не успокаивалась и других бередила. Почему была здесь эта измученная душа, мог бы кто-нибудь задуматься, но было некому, все были подавлены своими мыслями, которые ещё путались с прежней жизнью и новой, и грустны черезвычайно. Безысходность сквозила из всех щелей, маяла уставшие маленькие сердца и отнимала дни жизни.
Сергей, в теле маленькой серой мыши, единственный, кто раскрепостился, в этом теле ему нравилось больше. В прошлом он был заперт, связан и нем.
В этой имел большие возможности, у него появилось ораторское умение, недюжий ум и сила. Каждый день Сергей бежал на качельку покачаться, подкрепиться, благо всего было навалом в заброшенном доме. Легко общался со своими бывшими мучителями и мудрым кузнецом.
Сергей радовался каждому дню, всё для него было прекрасно.
Бабка Акламея ворчала каждый день, ей многое не нравилось, в том числе и Сергей. Сергей не просто не нравился, он раздражал своей внешностью и тогда, и сейчас, а сейчас он был другим, более сильным и независимым. Оскорбить такого было сложнее. Бабка Акламея не могла понять, что произошло, она, похоже, не понимала своё другое тело. Своих привычек менять не хотела и не желала.
А Сергей уже не мог выносить ворчливую грубость на своей территории, и одним холодным днем попер бабку Акламею вон. От такой наглости Акламея стала нести всякую чушь, но позиции не сдавала. Пришлось силой выдворить серый кусок ненависти. И вдруг как-то светлее стало и уютнее.
Дни шли за днями, уходили одни, на их место приходили другие. Не осталось уже никого из старого состава, вокруг были только новенькие. И они очень уважительно относились к Сергею, уважали его, считали своим лидером. Сергей привык быть во главе, быть сильным. Опять на смену старых пришло новое поколение, а у Сергея ничего не менялось, он продолжал жить и радоваться каждому дню.
Пришло время, когда Сергей со счёта сбился, сколько вокруг него пронеслось поколений. И Сергей вдруг загрустил, и сказал, что устал. И очутился тут же в новом теле...
И опять всё вокруг изменилось...
И стало другим.
Конец
Свидетельство о публикации №225072601754