Памир-Мургаб-2 глава 8

Окружные сборы начальников застав.

На нашей заставе царило двоевластие. Коваленко участвовал в выпуске нарядов, по привычке руководил иногда, но и я был как бы начальник заставы, вроде тоже руководил, но слава Богу, хватало ума себя не противопоставлять Стасу, а все-таки в основном вести себя как и прежде. Мише Паршакову наверное, тоже было не очень и понятно, кто же у него командир? Но так продолжалось недолго; вскоре пришел приказ, мне вместе с другими начальниками выезжать на сборы начальников застав в Ош. Стас Коваленко оставался как бы на усилении – исполнять обязанности начальника на время окружных сборов.
Нас всех собрали в отряде, где провели занятия, после чего на двух «таблетках» мы двинулись в Ош. Ехали весело, хотя старые начальники и немного удивлялись, почему сборы проводят не единые окружные, а так сказать «кустовые»? В Оше собирали начальников застав и комендантов Фрунзенского, или «киргизского» направления, а вот с равнины начальники собирались в Чундже, где раньше и проводились сборы со всеми. В дороге старшие товарищи рассказали нам, молодым, а нас было трое: я, Женя Чибисов и мой сосед и «однокашник» Толя с Ранг- Куля, как проходят сборы. Как мы поняли, нам предстояло вспомнить свою не очень и далекую курсантскую жизнь в училище. Так и оказалось! По прибытии в Ош нас поселили всех в казарме, как «срочников», довели распорядок дня, который включал в себя все элементы быта учебного заведения; подъем, физчас, туалет, заправка постелей, прием пищи и занятия, занятия… зачеты и опять занятия.
Зачетов тогда сдавали порядка сорока. Каждый предмет был поделен на категории «теория – практика» и за все выставлялись оценки. Нам объяснили, что молодым офицерам рассчитывать на оценку «хорошо», не говоря уж об «отлично», не приходится. Наш лучший удел – «тройка». «Двойки» правда, нам тоже не очень грозили, так как это был удел тех, кого собирались снимать с должности, но перед этим привлекали для участия в спектакле под названием «сборы», где их личные результаты. выраженные в неудовлетворительных оценках. Должны были лишний раз продемонстрировать их полную никчемность и неспособность быть начальниками застав.
Приученный к «спартанскому» быту на заставе, я не страдал от жесткого распорядка сборов. Мне даже было очень интересно, так как занятия были в основном очень подготовленные, несли много нового и нужного. Вот только зачеты… Ну, это песня! Например, проводится письменный опрос по тактике пограничных войск; мне достается билет, который я знаю практически наизусть и без подготовки даю исчерпывающий ответ проверяющему, что едва успевает следить за моим ответом, сверяя его с буквой инструкции. Итог – оценка «хорошо», причем почему не «отлично» объяснений не дается. Вместе с тем комендант пограничной комендатуры с Нарынского отряда вообще не дает вразумительного ответа ни на один вопрос, но получает «отлично». По остальным теоретическим предметам я давал в основном правильные ответы, но получил «удовлетворительно». Один раз я поинтересовался у проверяющего, что я ответил не так? Но получил исчерпывающее дополнение:
-Вам что, старший лейтенант, «двойку» получить охота?
-Никак нет товарищ майор! Я согласен с оценкой! – выпалил я,
Еще «хорошо» я получил по строевой подготовке, а «отлично» (все-таки получил!) по физической подготовке – секундомер не обманешь, да и все положенные нормативы тоже.
«Практику» сдавали на полевом учебном центре отряда, где вообще были не зачеты. А анекдот. Например, практическое вождение автомобиля «ГАЗ-66». Водил автомашину я прилично и без труда выполнил различные «восьмерки», «змейки» и прочие упражнения, а инструкто – сержант «срочник» честно поставил в ведомость мне «отлично», однако в сводной ведомости на ПУЦе мне за вождение почему-то стояла оценка «хорошо». Самый же смех (больше ничего) вызвала ведомость, что вывесили в отряде; у меня, как впрочем и всех начальников нашего отряда за практическое вождение у меня «красовалась» оценка «ДВА!!!!» Благо, что мне «хорошо» за теорию поставил их зампотех, поэтому за автоподготовку общая была «удовлетворительно». Еще бОльший анекдот случился на стрельбах. Мне очень и очень повезло, так как я попал стрелять в пару с начальником заставы Ошского отряда и честно сбив мишени, получил «отлично». Однако, когда при осмотре оружия начальник огневой подготовки Ошского отряда выслушал мой доклад, то ни капельки не стесняясь, крикнул оператору стрельбища:
-Э! Хорош! Уже не наши пошли! – после этого я уже сомневался. Что сбил все мишени, но оценка «отлично» мне уже была поставлена.
Однако при выполнении упражнения из пистолета чаша «особой объективности» не миновала и меня. Стреляли мы в паре и после поражения «поясной» фигуры нужно было выдыигаться до появления «движущейся» мишени, которую и нужно было поражать. «Поясные» мы с напарником сбили с первого выстрела и когда пошли «движки», открыли по ним огонь. У напарника мишень упала, а моя несмотря на пару как я считал, точных выстрелов, продолжала двигаться. Я понимал, что скоро она «уедет» и наскоро целясь, выстрелил все пять оставшихся патронов, при этом увидел, что от моей мишени отлетела щепка! Однако мишень благополучно убежала, я же довольствовался оценкой «хорошо». Но меня это задело, о чем я и доложил коменданту. После того, как все офицеры нашего отряда «отстрелялись» результаты были странные; «движку» на направлении. Где стрелял и я, не сбил никто! Комендант собрал офицеров и вместе с руководителем стрельб повел к мишени, на которой красовалось куча пробоин, а я (затесался посмотреть тоже!) нашел и щепку, что отлетела после моего выстрела, и место на мишени, откуда она отвалилась! Руководитель-«окружник» флегматично выслушал наши доводы, но закончил предсказуемо:
-Ладно, идите отсюда! Нечего тут смуту разводить!
Еще хочу отметить, что поразило меня на сборах больше всего. Это была лекция, что скорее напоминала беседу. Которую провел с нами военный прокурор Ошского гарнизона. Я не был тогда пионером, что воспринимает армию по программе «Служу Советскому Союзу», которую мы называли (повторяюсь) «в гостях у сказки», уже повидал немало, да и пережил кое-что. Знал и то, что все наши пограничные «прелести» - лишь мелкие цветочки по сравнению с Советской Армией. Или «шурупами», считал, что удивить меня трудно, но военному юристу удалось. Вот некоторые выдержки из его рассказа:
-Пограничники нам больших хлопот не доставляют, хотя бывает конечно, всякое. Но вот например, в стройбате солдат умер с голоду! Вы можете представить, товарищи, офицеры, тело солдаты, у которого рост сто восемьдесят пять сантиметров, а вес же составляет тридцать шесть килограмм? А как вам, например, в той же части случаи мужеложства? У четырех солдат были так называемые «жены» из числа молодых солдат, которые им стирали, прислуживали и еще и обслуживали? Ну да опустим стройбат; приезжаю в мотострелковую бригаду. Узнаю в строевой части сколько солдат «в бегах»? Ответ – ни одного. На улице останавливаю первого попавшегося старшего лейтенанта, что оказался командиром взвод и спрашиваю:
-Сколько у тебя в бегах?
-Трое, товарищ майор! – отвечает он. И продолжает:
-Одного я нашел, почти привез, но он уже перед Андижаном снова сбежал. Сейчас вот собираюсь ехать за ним снова!
-Я его спрашиваю, товарищи офицеры: а как ты их ищешь? – он же отвечает,
-Да как, командир дает команду выписать мне командировочное, если вдруг где патруль остановит и я еду за свой счет к нему на Родину. К одному съездил – нету, я однако не поверил и стал караулить у подъезда, дождался! Как был он пьяный и в «гражданке» таким его и повез, не показывая родителям. Того я привез, но пока ездил – другой сбежал. Вообще-то на меня просто командир взъелся, вот я и езжу за своими, ищу. А вообще-то у нас начхим по этим вопросам спец, он ездит. Мы только ему деньги свои даем – он же за нашими солдатами ездит!
Для меня это было дикостью, не укладывалось в голове, я не мог поверить, что такие безобразия нельзя искоренить. К тому же прокурор рассказал еще кучу живых примеров различных проявлений наигнуснейшей «дедовщины», которую ему пришлось расследовать. Эта лекция поразила не только меня, но и моих товарищей. Мы после много раз вспоминали эту лекцию-беседу, спорили о том, в каких формах «дедовщина» имеет право на жизнь, и имеет ли вообще.
Проводились и другие занятия чисто познавательного плана; о новом оружии, о тактике действий иностранных армий, о передовом опыте, что внедрялся в войска. Практически я не помню ни одного «проходного» занятия, что можно было бы игнорировать и ничего не потерять.
На сборах нас еще прекрасно кормили, ежедневно, точнее ежевечернее показывали неплохие фильмы, что брали в городском кинопрокате, а дважды показали концерты, что нам представил местный институт. Еще многое давало общение с начальниками застав других отрядов. С «однокашниками», другими офицерами беседы затягивались за полночь, особенно в местах для курения. А что может быть полезнее, чем сравнение своего отряда, своей заставы с другими? Да и всегда можно было дать оценку самому себе, слушая о том, как и что делает твой новый товарищ, которого ты до этого момента и не видел ни разу.
В конце сборов состоялось что-то типа «круглого стола» командования Оперативно-войскового отдела, во главе с начальником отдела полковником Мартовицким и замполитом отдела полковником Патинскасом с комендантами и начальниками застав каждого отряда. Во время этой небольшой мандатной комиссии коменданты характеризовали каждого начальника, а уж «овошники» задавали вопросы, если они были. Задали вопросы всем, кроме меня, так как характеристика, что выдал мне комендант, вызвала оживление и очевидно, исчерпала вопросы:
-Старший лейтенант Володин, Алексей Андреевич. Заставу только что принял, очень работоспособен, хорошо лично подготовлен, в меру честолюбив, не в меру болтлив, к критике восприимчив, с заставой справится!
Полковник Мартовицкий, поулыбавшись, просто сказал:
-Ладно, следующий!
Плохая характеристика досталась моему «однокашнику» Толе с Ранг-Куля. На него уже пришел приказ о переводе на заставу «Каракуль», под пригляд коменданта. Прослужив на «Ранг-Куле» пол-года, Толик не справился с заставой вообще. К тому же он постоянно писал рапорта с просьбой перевести его на должность заместителя начальника заставы. Я пару раз разговаривал с ним на эту тему, так как искренне не понимал, как можно так быстро расписаться в собственном бессилии? Но Толян на откровенный разговор не шел, а только твердил, что он не хотел на «Ранг-Куль» и служить там не хочет. В итоге я перестал жалеть, что «однокашник» уедет, тем более что на его место шел начальник «Каракуля» капитан Шамсутдинов Нафис Хамитыч, с которым мы относились друг к другу с большой симпатией. Нафис, конечно, счастья от такого перевода не испытывал, так как получалось как в той поговорке: свою жену отдай дяде, а сам иди… Но куда было деваться? Нужно было служить дальше! Для меня же надежный сосед был важной составляющей.
Закончились сборы большим подведением итогов и утром следующего дня мы выехали в отряд. Пусть и много эмоций мы испытали за десять дней, но и нагрузочка была не слабая, так что обратный путь мы проделали не так шумно и весело, как в Ош; в основном начальники спали.

Начало самостоятельной деятельности.

И вот я прибыл на заставу. Станислав Евгеньевич Коваленко исполнял свои-мои обязанности, можно сказать, на последнем дыхании. А вы попробуйте, являясь зам. коменданта другой комендатуры, продолжать исполнять пусть и прекрасно знакомую, но не свою должность? Даже если и прослужил в ней два с половиной года! Да хуже неопределенности мало что можно придумать, а эта неопределенность, что поощрялась только начальственным «ну потерпи еще чуть-чуть!» уже достала до тошноты. Но вот я прибыл, уже окончательно и принялся за руководство. После сборов я чувствовал сильную усталость, но об отдыхе и не помышлял, резонно решив, что усталость «сама рассосется». Наличие на заставе бывшего начальника и своего друга, если честно, напрягало. Любые свои действия я проводил с оглядкой на него, а личный состав каждому распоряжению моему наводил мысленную «ревизию»; а как бы начальник поступил? Так или нет? Я для них оставался замбоем и понимал, что буду им еще долго, даже после отъезда Коваленко с заставы. Что интересно, оставаясь за начальника, я руководил уверенно, намного увереннее, чем сейчас. Тогда я не делал каких-нибудь серьезных нововведений, а просто копировал работу Коваленко. Ноя же не Коваленко. Я Володин! У каждого есть и свои сильные, и слабые стороны. Копировать начальника можно на период сборов, отпуска, даже длительных курсов, но всегда, по жизни копировать кого-то не получится! Собственная суть все равно прорвется и как скажется на работе спрогнозировать сложно. Да и уже длительное время я вырабатывал свою «стратегию» руководства заставой, мысленно строил планы, что хотел бы осуществить, пора бы и за работу.
И вот дня через три-четыре застава в полном составе проводила своего начальника на новую должность. Пусть должность с личным составом, достаточно тяжелая, но все-таки полегче, чем должность начальника заставы, самая тяжелая, но по моему мнению, и самая прекрасная должность пограничных войск. Мой начальник заставы покидал свою заставу. Пусть у него в подчинении будет теперь шесть застав, но своей заставы уже не будет никогда. Я построил личный состав, Стас попрощался со всеми, а потом с каждым солдатом и сержантом лично, после чего его на автомашине, что прибыла за ним с отряда, как «зованого» руками вытолкали за ворота заставы. Вот теперь я и остался уже окончательно начальником на своей заставе, сбылась мечта идиота! Почти год меня усилиями всего командования отряда толкали на эту должность. Это во многом и навредило, конечно. Я где-то и перегорел, но с другой стороны и поднялась профессиональная злость, даже ярость. Уж пусть убедятся, что зря собирались меня выкинуть с войск и бывший командир, и окружные политработники! С другой стороны, старому командиру это было абсолютно безразлично, а до окружных политработников было далеко, так что доказывать что-то нужно было нынешнему командованию отряда, которое я очень уважал, а еще и самому себе. При этом жаль было того времени, что я пролетал мимо назначения, так как с первого представления меня на должность начальника заставы минуло девять месяцев. Вот уж во истину - «родили»!
Перед новой своей офицерской эпохой не могу не сказать немного о своем начальнике заставы, Коваленко Станиславе Евгеньевиче.

Небольшое отступление. Ода моему начальнику заставы .

Начальник пограничной заставы «Чечекты» Станислав Евгеньевич Коваленко был очень хорошим командиром. Нет, он никогда не был идеален, как впрочем, и любой другой человек; у него были и слабые, и сильные стороны. Когда человек не может своими достоинствами прикрыть свои недостатки, то успешным он быть не может, а вот Станислав Евгеньевич своими достоинствами мог перекрыть все, или почти все. Во всяком случае на заставе.
У него редчайший дар работать с людьми, уметь нацелить их на решение практически любой задачи! Он мог многое запустить в работе, дать себе слабину. Многое, только не личный состав! Многие вопросы начальник мог пустить на самотек, перепоручить заместителю, сержанту, солдату, отложить на «потом», а сам при этом мог изрядное количество времени проводить дома, уделяя внимание семье.
Многие, но стоило только возникнуть небольшой проблемке у личного состава, как Стас преображался. Он готов был бесконечно проводить индивидуальные беседы с бойцами, проводить мероприятия с сержантами, с комсомольским активом. А как он проводил общие собрания личного состава! Только Стас умел находить такие слова, что люди были готовы ради своего начальника горы свернуть! Причем, при этом «эти горы» они сворачивали с чистыми помыслами, за Родину, без тени какого-либо пафоса.
Вообще на заставе он умел все, когда не ленился. Любая работа у него спорилась, но нужно быть честным; при нашей совместной службе Стас ленился часто, давая мне право выполнять львиную долю заставской работы. Бывало я и бунтовал по этому поводу, кстати не безуспешно. Тогда какое-то время мы выполняли «черновую» офицерскую работу поровну, но вскоре постепенно опять большая часть этой работы перекочевывала ко мне. Нужно сказать, что это пошло мне только на пользу; я тоже умею общаться с людьми, даже по моему ( и не только) мнению хорошо, но до Стаса мне ох как далеко; это уже чисто по моему мнению. Я к своей чести осознал это и признался себе в этом, соответственно нашел выход из ситуации. Научился готовиться к совещаниям и собраниям, научился жестко планировать свою деятельность, выделять основное, на что уже не жалеть времени, а самое главное – научился продумывать свои команды и распоряжения. И сознаюсь честно, если бы Стас так не нагружал меня повседневной рутиной, то может я и не состоялся бы как единоначальник, а так теперь уж могу точно сказать, что в отличии от многих своих сослуживцев мне никогда большой обузой не была командирская должность, с которой я не расставался всю службу, избежав ( не знаю, счастливо, или нет?) штабной работы.
К сожалению, Станислав Евгеньевич Коваленко в итоге оставил командные должности и ушел на штабную работу. Он и там прекрасно справился, в итоге достиг очень и очень многого. Только мне все-таки жаль, что Станислав Евгеньевич Коваленко покинул командную должность, так как в штабе могли бы служить и менее одаренные, как командиры, офицеры. С людьми работать сложнее, чем с документами и картами. Если и не сложнее, то для не многих, а Стас один из этих «немногих», что может как-то естественно нацелить людей на выполнение самых сложных задач.
Еще хочу остановиться на одном периоде нашей совместной службы. Когда после того, как Стас принял заставу и стал перестраивать, даже «ломать» коллектив, изживая древние традиции, что были замешаны на «дедовщине», то нам с ним пришлось выдержать жестокий пресс со стороны командования отряда. Велик был соблазн изменить себе, отступить и стать «как все», не лезть со своими принципами! Но Стас хоть временами и попадал в «нокдаун», снова поднимался и продолжал «гнуть» свою генеральную линию, которая в итоге и позволила создать такой воинский коллектив, что даже телевизионная программа «Служу Советскому Союзу» уже не казалась такой уж сказкой. Позже пришло и официальное признание.
Я тебя всю жизнь помню, Начальник! Желаю тебе и твоей семье всего самого-самого лучшего. Твой благодарный «замбой».

Окончательный ввод в должность

После отъезда начальника я начал осуществлять самостоятельную деятельность на должности, которую в принципе хорошо изучил еще до вступления в нее, однако возникли сразу некоторые вопросы. Часто офицеры-пограничники, что служили на заставах, высказывают свои точки зрения по такому факту, где лучше становиться начальником заставы; на заставе, где служил замом, или же лучше принять другую заставу? Точки зрения расходятся и по-моему, правы все. У меня за службу был опыт, когда я принял свою застав, а потом на другую заставу я уже переводился «по параллели», с начальника на начальника, когда уже был достаточно опытным офицером и здесь случай другой! Ну, казалось бы, что сложного хорошему заместителю, что неоднократно выполнял обязанности, оставаясь «за начальника», здесь же и начать свою самостоятельную деятельность? Однако молодой начальник заставы всегда обречен на то, что его личный состав будет сравнивать с предыдущим командиром, порой даже излишне идеализируя ушедшего! Сакраментальное «а при старом начальнике было так» будет еще ох как долго ласкать уши нового руководителя! Причем, часто это будет и по поводу, и без повода, а порой и личный состав сочинит про «старого»! В итоге оказывается, что раньше и вода была мокрее, и небо голубее, и портянки теплее. На «чужой» заставе «новый» начальник может и заявить: «было неправильно, а вот теперь..!» На «своей» же заставе это сделать сложнее. Сам недавно еще делал так, а не эдак, а нынче вдруг нужно делать эдак, а не так. И начинаются мелкие конфликты, стычки между командованием заставы и личным составом, что еще долгое время будут трясти коллектив. Здесь уже многое зависит от степени готовности нового командира, его умения находить правильные решения, строить взаимоотношения в коллективе. Еще большую роль в процессе становления офицера играет та позиция, что займет командование пограничной комендатуры, отряда, как сумеет поддержать становление нового командира. В моем случае командование, как я считаю, проявило мудрость. Не успел я еще покомандовать заставой, как на следующий день после отъезда с заставы капитана Коваленко, часиков эдак в пятнадцать, часовой заставы. В простонародии «колун» доложил, что на заставу движется «УАЗик с Мургаба». Я вышел встретить, привычно гадая, кого же это черти несут? «Черти принесли» начальника отряда подполковника Авдонина с группой офицеров отряда, который едва выслушал мой доклад. Как лаконично, без всяких вводных подал команду:
-Застава, к бою!
И закрутилось-понеслось! Вой сирены СК С-175, команда через динамики и личный состав, хватая оружие и боеприпасы, стремглав полетел в оборону.
Должен сознаться, что личный состав осуществлял действия по команде «к бою» отвратительно, на что, в общем-то, были и очень объективные причины. Большой и неплохо обученный призыв ноябрь-84 был в декабре прошедшего года уволен в запас, призыв май-85 состоял из одного связиста Вовы Лебедева, часть бойцов призыва ноябрь-85 действовала уверенно, а вот ребята призыва май-86 действовали как Бог на душу положит. На заставу большинство из них пришли в декабре, а с этого времени обучением личного состава на заставе никто не занимался. Я все «назначался» в начальники, катаясь то в Алма-Ату, то в Ош, капитан Коваленко сидел «на чемоданах», ожидая отъезда (ему еще спасибо, что до последней минуты работал с коллективом!). Замполит занимался своими вопросами, которые, кстати, выглядели прилично. В общем, половина солдат показали себя ужасно, а глядя на их действия, после слушая невнятные ответы на вопросы проверяющих о секторах обстрела и полосах огня я просто горел со стыда. После прибывшие быстро разделились, начав принимать у личного состава зачеты по предметам боевого обучения. Оценочные требования по боевой подготовке были очень жесткие; если больше тридцати процентов личного состава получали оценку «неудовлетворительно», то и общая оценка по предмету ставилась такая же. А какие могут быть тридцать процентов, если прибывшие недавно с учебного центра солдаты имели подготовку только на уровне этой оценки? Результат был ужасный; по всем предметам боевой подготовки оценка «неудовлетворительно», за боевую готовность заставы тоже, лишь политическая подготовка внушала надежду, так как была оценена на твердую оценку «хорошо».
Вся эта вздрючка заняла не больше часа времени, но я стоял как оплеванный; все-таки застава-то моя, причем давно! Так что это моя, заслуженная оценка! Командир же не выказывал эмоций. А спокойно подвел итог:
-Что, Володин, убедился в отличной подготовке свей заставы?
-Так точно! – уверенно (приучили!) ответил я,
-Ну и что скажешь? – спросил командир,
-Нечего сказать, товарищ полковник! – ответил я,
-Правильно, нечего! А я вот скажу Вам, товарищ старший лейтенант, что считайте эти оценки исходными данными для своей работы. В мае будет проверка заставы за первый период обучения, тогда и сравним результаты! Знаешь, для тебя это даже хорошо, будет возможность показать результаты работы! – неожиданно сказал командир,
-??????
-Что смотришь? А теперь представь, если бы сейчас мы оценили твою заставу «отлично», а весной ты бы смог получить только «хорошо», то чтобы это было? Правильно, сдача позиций! – неожиданно закончил командир, а после спросил:
-Ко мне какие-нибудь вопросы, или просьбы есть?
У меня в голове пронесся рой мыслей; попросить новую автомашину на заставу, сменить рации, микротелефонные трубки… не то, не то! Что же попросить-то? Мысли бились в голове с бешеной скоростью, но язык выдал неожиданно самое важное. Да и как выяснилось в будущем, единственно верное:
-Есть просьба, тащ полковник! До весенней проверки на заставу не посылать комиссий! – выдал я.
Командир как-то по-новому, с нескрываемым интересом посмотрел на меня и сказал:
-Хорошо, обещаю! До весенней проверки тебя никто проверять контролировать не будет! Работай, а если что, потом спрошу по полной! И еще вот что, завтра отправляй замполита в отпуск, пусть едет в отряд и рассчитывается!
Это для меня было как серпом по одному месту и я заканючил:
-Тащ полковник! Пусть лучше работает, ему надо опыта набираться. Да и одному мне как?
-Я тебе с отряда прапорщика на усиление пришлю, используй его по полной! А Паршаков пусть едет в отпуск. Вы с ним хоть и недолго, но на этой заставе служили замами, вот ты за время его отпуска оформишься как начальник, да и он привыкнет к этой мысли. Так что пусть едет, отдыхает! – закончил командир и вскоре «УАЗик» также внезапно, как и принес его с группой на заставу, так и унес обратно. Я же остался с головой, полной сплошной сумятицы и неразберихи. Через день Миша убыл в отпуск, а с отряда прибыл меня «усиливать» прапорщик Логинов.
Серега Логинов был неплохой парень, очень старался и хотел служить, но увы. Не умел. Научить же его не удосужились ни в отряде, ни я ему «ума» не дал. Дело в том, что работа с такой категорией военнослужащих, как прапорщик для меня была «белым пятном». Старшина Виктор Новичков с нами служил недолго, к тому же сам был только со школы прапорщиков, а я же начале своей деятельности вообще мало что умел, так что полноценной работы прапорщика на заставе даже и не видел. Я в начале своей деятельности смотрел на прапорщиков как на офицеров и считал, что они способны выполнять ту же работу, что и заместители начальника заставы, а это, увы, был не так.
Небольшое отступление. О прапорщиках.
В будущем я поделил прапорщиков на три категории; первая – прапорщик-солдат. Это военнослужащий, что надел другие погоны, получил солидное денежное довольствие, но не имеет дистанции с личным составом, а способен в лучшем случае заменить сержанта, да и то малоавторитетного и не особенно подготовленного. Такому прапорщику можно доверит отдельные вопросы. но только под жестким контролем. Если честно, порой проще работу сделать самому, чем работать с таким прапорщиком, но в тоже время при длительной и кропотливой работе с ним может он и достичь следующей категории, это прапорщик-прапорщик. Этого уже личный состав не игнорирует, он способен руководить отдельными вопросами, как например, содержание технических средств, тыловое обеспечение заставы. Такой прапорщик может уже по заданию начальника проверить службу пограничного наряда, провести какое-нибудь несложное занятие, проконтролировать и обеспечить какой-нибудь элемент распорядка дня. В этой категории большинство прапорщиков и остается, хотя некоторые до самой пенсии остаются прапорщиками-солдатами, а вот наиболее способные, честолюбивые и обучаемые становятся прапорщиками-офицерами. Таких прапорщиков очень мало, так как это врожденно военные люди, по настоящему любящие военную службу, но они все-таки встречаются. Если бы он в свое время пошли не в школу прапорщиков, а в военное училище, из них бы получились прекрасные офицеры, но волею судьбы они так и остаются по жизни прапорщиками. Только уж считанные единицы из них в будущем закончили «экстернаты» при училищах и стали офицерами, даже пара-тройка стала и генералами. Абсолютно заслуженно.
Так вот, Серега Логинов с большим энтузиазмом кинулся исполнять обязанности старшины заставы, а за одно и всех моих заместителей. Беда только, что ничего не умел. Я же не считал нужным кропотливо работать с ним, разжевывать задачу, что ему ставлю и толково пояснить человеку, какой результат хочу увидеть. Я вначале стал чередовать с ним выпуск дневных и ночных нарядов, но вскоре убедился, что это невозможно. Если после того, как я приходил утром на заставу, работа шла в нормальном режиме, то после выпуска ночных нарядов я спать перестал вообще. Почти непрерывно, уже с шести часов, едва я успевал дойти до квартиры, звонил телефон и личный состав начинал уточнять у меня, что им делать. Так как прапорщик все уже перепутал и те задачи, что я ставил накануне сержантам, выполнить невозможно; Логинов уже ставил какие-то другие, непонятные задачи. С девяти часов, как только в отряде начинался рабочий день, телефонные звонки от подчиненных смешивались со звонками из отделений и служб отряда и я злой, матерящийся, постоянно срывающийся на первом попавшемся солдате, шел на заставу. Вечером же, если полночь можно так назвать, я же спокойно уходил спать и до утра, точнее до пяти часов, как-то отдыхал. В шесть утра я уже был снова на заставе и с ужасом думал, что до кровати сутки не доберусь, а после наступит «телефонное утро». Хватило меня с таким вот руководством дней на пять, после чего я объявил Логинову, что отныне он будет только выпускать наряды ночами, а я же буду работать с утра. Серега, измученный такой работой не меньше моего, только обрадовался. Так мы с того дня и работали, прапорщик сидел на заставе ночами, ставя приказы по тетрадке. Куда я ему их диктовал. А я же с шести и до полуночи крутился в одиночку. Эту работу иногда срывали ночные сработки системы, так как по ним Логинов выезжать права не имел, но их было немного и особо на укладе жизни они не сказывались.
Личного состава было в эту зиму не просто мало, а очень мало; восемнадцать человек, из них девять сержантов и девять солдат. Людям было со мной ох как несладко! Получив «тонус» от проверки командира я сделал громадный упор на боевую подготовку, сделав изучение различных Уставов и инструкций большим наказанием, чем в Духовных Семинариях было изучение Библии. Сержантам устанавливалось время для занятий с каждым солдатом, а круг вопросов, что должен быть изучен определял я сам. После обеда я успевал провести какую-нибудь тренировку, так как полноценные занятия провести было нельзя; на них просто не оставалось личного состава кто-то шел на службу, кто-то на этой службе был. Добавляли проблем и вечные хозяйственные работы, что легли на плечи моего малочисленного личного состава.
Вечером я проводил бесконечные опросы личного состава по предметам боевой подготовки, принимал какие-то нормативы, после чего по команде «отбой» спать ложились только те солдаты и сержанты, что получали от меня хорошие и отличные оценки. А вот те, кто получал «тройки» и «двойки» продолжали заниматься до тех пор, пока я не принимал у них зачет, или в полночь не отпускал их спать, со словами, что «они позорят заставу», после чего шел спать сам. В половине шестого я шествовал обратно, по пути заходя на кухню, где повар и рабочий кухни (несмотря на малочисленность личного состава рабочего по кухне я назначал на сутки) традиционно получал «за грязь», а приняв рапорт дежурного, осуществлял обход заставы. Если где-то обнаруживался беспорядок, то дежурный стремглав летел в спальное помещение, поднимать того солдата, что по распорядку дня, который я делал лично, должен был наводить порядок в этом помещении. Самую же дурость я проявлял в спальном помещении. Если я обнаруживал, что у кого-то из солдат не правильно заправлено обмундирование. То немедленно своим противно-зычным голосом командовал:
-Застава! Сорок пять секунд, подъем! – укладывались практически всегда.
А потом строил людей и объявлял:
-Для особо одаренных, точнее для дол…в, показываю, как заправлять обмундирование! И сам лично заправлял обмундирование того солдата, который сделал это не так, как я требовал. После, довольный собой, командовал:
-У кого сон, отбой! – шел в «оружейку», проверять чистоту и заправку оружия. Личный состав же «отбиваться» не спешил, а ждал, чей же автомат окажется на полу в комнате службы? Кому придется чистить свое оружие, а кто сможет поспать положенные часы-минуты? И так было каждый день!
Должен сказать, что в нынешней армии я бы прослужил таким образом недолго, скорее всего уже через месяц был бы в лучшем случае уволен из войск. а то и наблюдал небо «через крупную клетку». Да и в те времена, еще буквально год назад, личный состав скорее всего взбунтовался бы, перестал реагировать на начальника. И выход из этой ситуации мог быть только один, поручить поддержание внутреннего порядка, равно как и обучение личного состава старшему призыву в обмен на определенные «льготы» последним. А иначе начальник – пиши «конец карьере», но увы, в отряде настали другие времена. Бунтовать стало себе дороже.
Отступление. Что случилось с отрядом?
Отряд уже пол-года жил совсем другой жизнью. На смену «мургабской вольнице» пришла «мургабская дисциплина». Командование отряда, особенно «святая троица», командир подполковник Авдонин Валерий Ефимович, начальник штаба подполковник Бузубаев Токтасын Искакович, начальник политотдела майор Морозов Александр Николаевич взялись за отряд всерьез. Для достижения приличной воинской дисциплины за основу была взята боевая подготовка, которую замкнули на «взаимопроверки». Что это значило? А просто каждый месяц заставы, под руководством своих начальников, проводили прием зачетов по боевой и политической подготовке друг у друга. Я с несколькими сержантами и солдатами выезжал на пограничную заставу «Ранг-Куль», где капитан Шамсутдинов, перед строем заставы докладывал мне:
-Товарищ старший лейтенант, представляю личный состав заставы для проведения проверки боевой готовности, боевой и политической подготовки! Начальник заставы капитан Шамсутдинов!
И я со своими бойцами реально у них принимал эту проверку! Принимал точно также, как и два раза в год принимали у нас офицеры отряда или округа! После мы выезжали к нам на заставу, где уже я докладывал Шамсутдинову и «Ранг-Кульцы» принимали проверку у нас. Ведомости с результатами мы отправляли в отряд, если общая оценка была не ниже «хорошо» (а она всегда такая и была, «отлично» ставить глупо, а «тройку2 соседу ставить стремно), то один боец с щзаставы ехал в отпуск. Вроде бы система не без изянов7 Простор для очковтирательства? Это как посмотреть; стыдно было перед соседом показать плохие зания и умения, люди реально старались и результаты обучения стали быстро расти. Но это была только составляющая стройной системы, что сложилась в отряде при новом командовании! Одним из краеугольных камней этой системы был пресловутый «Эдельвейс», как его окрестили все военнослужащие отряда. Официальное же название у этой не имеющей аналогов структуры была «Группа доподготовки по программе учебного пункта по слабо усвоенным темам». Ежемесячно с каждого подразделения в эту группу командировывался один солдат, а если была необходимость, то и больше. Причем, командировка эта еще и красочно обставлялась. В последние числа месяца приезжали в отряд представители всех подразделений границы, что проводилось в клубе части.
Группа «Эдельвейс»выстраивалась на сцене; в подменном обмундировании, в касках, с учебным оружием, с вещевыми мешками, а «отпускники», уже рассчитанные, под оркестр поднимались на сцену, где им вручались отпускные билеты. После подведения итогов «отпускники» тоже под оркестр, садились в автобус и уезжали в Ош, чтобы лететь дальше, в отпуск, а «эдельвейсники» строем убегали на ПУЦ, где жили в окопах и блиндажах, не снимая своего обмундирования, питаясь из котелков. С ними десять дней (столько же, сколько и краткосрочный отпуск) проводились практические занятия по боевой подготовке! На заставу и «отпускники», и «эдельвейсники» возвращались практически одновременно, полные эмоций. Только вот эмоции эти были разные.
Был еще один особый пункт; если в подразделении происходил случай грубого нарушения дисциплины, то коллектив лишался поощрений сроком на три месяца. Еще в отряде ударными темпами функционировала гауптвахта, которую солдаты окрестили «Фомичева 6». Миша Фомичев был командиром комендантского взвода и «курировал» гауптвахту, а цифра «6» - всего на всего порядковый номер здания, коим являлось караульное помещение с гауптвахтой.
Система заработала без сбоев, а дисциплина стала улучшаться быстрыми темпами. Уже и «старослужащие» не особо верили, что в начале службы застали другие времена. К тому же благодаря приснопамятному Закону Горбачева по «борьбе с пьянством» был нанесен удар и по офицерам части. Жестоко под этот удар попал мой сосед Нафис Шамсутдинов и начальник «Шатпута» Вова Будников. Образно говоря, попали «под раздачу», показательно, в назидание другим.
Отступлении следующее. Пьянству – бой!

Закон по борьбе с пьянством вышел еще весной 1985-го года, по всей стране во всю жла борьба за трезвость, но вот на Памире нас она как-то не касалась. Все шло своим чередом, хотя ассортимент алкогольной продукции сильно «похудел», по простому говоря она исчезла с прилавков. Тем не менее, что-то и где-то доставалось, употреблялось, а от этого никто не страдал. Если, конечно, пьянка вызывала пьяный дебош, или стрельбу, то виновные наказывались, но они за это наказывались и раньше. И вдруг как гром среди ясного неба; суд офицерской Чести младших офицеров! Подсудимые – начальники застав «Шатпут» старший лейтенант Будников Владимир Николаевич и начальник заставы «Ранг-Куль» капитан Шамсутдинов Нафис Хамитович! За пьянство!!! Мы недоумевали, что же такое совершили наши товарищи, что их вытаскивают на суд офицерской Чести? Чтобы попасть на такое мероприятие обычно нужно было долго и усердно добиваться этого многочисленными нарушениями, или в крайнем случае совершить что-то такое, что привело к ЧП хотя бы отрядного масштаба. А здесь – ничего не слышали, не ведали, все вроде бы было тихо, как вдруг на тебе!
Действительность оказалась еще трагикомичнее. Как известно, в начале каждого месяца начальники соседних застав уточняют взаимодействие по охране стыкового направления на местности, о чем делают записи в своих книгах пограничной службы. Практически всегда встреча двух начальников застав заканчивалась распитием «дежурной» бутылки, как бы скрепляя взаимодействие вечной дружбой. Так вот, в феврале, уточняя это чертово взаимодействие, Нафис с Володей «запили» это дело половиной бутылки водки! Почему половиной? Да просто больше не было у них, не достали. По приезду на заставу Шамсутдинов (ни в заднице ни в голове от ста грамм, слону дробина!) спокойно доработал день, без каких-либо последствий. А вот Володе не повезло; когда он прибыл на заставу, то там уже находились офицеры комендатуры и округа, что прибыли по каким-то делам. Володя не чувствовал себя выпивши и спокойно с ними общался, но запах… запах был. Про этот запах было доложено командованию отряда, и поступила команда «фас». Было назначено служебное и партийное расследование, на «Шатпут» прибыла группа офицеров и Володю стали «крутить»; где пил, с кем пил! Будников соседа не сдавал, а упирался до последнего, хотя всем было ясно, что если уж он прибыл с взаимодействия, то скорее всего с соседом и употребил любимый пищевой продукт мургабского офицера. В итоге Будникову пригрозили увольнением из войск, что на тот момент было не таким уж нереальным; в «нижних» отрядах прецеденты были. Однако Володя не сдавался, а по-прежнему настаивал, что выпил один. Однако Нафис узнал, что его соседа «прессуют» по полной и сам позвонил старшему группы, сообщив, что они выпили вместе. Оба написали по две объяснительные, в партийную организацию и командованию отряда и расследование было закончено. Итог всех офицеров вогнал в ступор; оба офицера получили строгие выговора по партийной линии и по служебной, причем по суду офицерской Чести! На том суду я не присутствовал, был на заставе один и меня не вызывали в отряд на суд, но я хорошо представлял. Как моим коллегам пришлось голосовать за решение суда, борясь со своей совестью. Может и к лучшему. Что я туда не попал вряд ли проголосовал бы «за», хотя не знаю, хватило бы духу открыто проголосовать «против», но уж воздержался бы точно. В моей голове не укладывалась строгость взыскания, тем более, что Шамсутдинову осенью этого года подходил срок получать «майора», а теперь же было ясно, что в срок звания ему не видать. Будникову было по легче, ему звание «капитан» должны были присваивать больше. Чем через год, был еще шанс освободиться в будущем от этого взыскания. Через год, тоже через суд Чести, взыскание могло быть снято.
Можно о многом судить-рядить сейчас. Но тогда должен признать, что данный суд расставил во многом новые приоритеты. Мы реально стали пить намного реже, многие прятались. Особенно те. у кого коллективы застав не отличались надежностью. Я особо от личного состава не прятался – считал ниже своего достоинства, но находясь в отряде, сто раз думал, прежде чем поднять стопку. Это правда, позже. На тот момент мне было не до алкоголя
Я понимаю, что своими отступлениями немного отвлекся от основного повествования, но мне кажется, что если не передам ту атмосферу, что царила в отряде, то не смогу быть понятым, почему я так без оглядки, нещадно, но в то же время и без каких-либо последствий для себя дрессировал (по-моему, это слово к той ситуации подходит больше всего) личный состав. Правильно ли я делал? И нет, и да. В любой момент я мог «сорвать резьбу» и люди могли не выдержать тех нагрузок, что я взвалил на них. В оправдание могу сказать, что я сам не щадил себя. Выкладывался до фанатизма и солдаты не могли этого не видеть. Они засыпали – я был на заставе, просыпались – тоже. Я успевал за день несколько раз побывать всюду, где бы ни находились мои подчиненные. На участке, на питомнике, в боксах, в котельной, в дизельной, на кухне, в овощехранилище (в эту зиму впервые мы ничего не заморозили) – успевал всюду, замечал все. От формы одежду и чистоты оружия до не в том месте выброшенного «бычка», от плохо убранного какого-нибудь помещения до поломанного стула. При этом постоянно орал, орал, орал… Кого-то наказывал, кому-то угрожал, а изредка и кого-то поощрял. Еще не могу не отметить, что в связи с малым количеством личного состава выходных себе не брал, но и никому не давал, кроме тех. у кого было день рождения.
Делал бы я сейчас по-другому, доведись вернуть все назад? Бесспорно, но нельзя не учитывать и мой нынешний опыт, что я приобрел за время службы. Да и честолюбия убавилось, я уже не хочу вместе с подчиненными занимать первые места в отряде, быть во всех вопросах передовым и первым, тем более, что личных дивидендов с этого я в итоге и не получил практически никаких. А вот тогда хотел, да и что греха таить, мечтал и о совсем другой карьере, был не против получения наград. А путь к этому, я думал (наивный сибирский «валенок») лежит через добросовестную и беззаветную службу. Вот и служил на грани возможного, а для кого-то может уже и за гранью. Спустя много лет я отлично помню тех своих солдат и сержантов, что вытерпели со мной тот 1987-й год. Я не прошу у них за него прощения, так как перенося запредельные нагрузки сам, требовал это и от них, но я восхищаюсь Вами, мои дорогие бывшие подчиненные, поэтому просто хочу сказать им свое запоздалое спасибо. Спасибо я уже говорил каждому из них, когда они увольнялись в запас, но это было другое, сиюминутное, а вот сейчас хочу сказать уже другое, проверенное годами собственной службы.
Так вот мы и жили на заставе. В тот год у нас было намного скромнее с питанием, так как я практически не охотился. Состояние автомашин было плачевным, часто на заставе оставалась вообще одна машина и та отнюдь не в идеальном состоянии. Ее берегли как могли, а на «Чечектах» участок от заставы находится далеко, соответственно чтобы подстрелить что-то нужно было покататься. Да и времени у меня не было, на заставе-то я был практически один. Мы не голодали, но и обычных разносолов не было.