Вырваться из ада... Побег летчика...

 
 Разыскивая в дебрях архивов материалы о нацистском лагере на х. Вертячий, обнаружил я упоминание о побеге из него одного узника. Зацепился - и пошло мое расследование по его пятам. Судьба офицера-беглеца оказалась удивительной.

Обнаружил о нем наградной лист от 13 ноября 1943 года. И редкостную брошюру о нем же 1944 года издания в серии «Герои Отечественной войны».

Он был моим современником, ибо судьба приказала ему выжить после всех фронтов и мытарств, почти до 1980 года.

Во время его насыщенной судьбы я уже «отбарабанил» на следствии в Рязанщине и работал в прокуратуре Волгоградской области. У меня и сотоварищей подрастали малые дети, трудились мы плечом к плечу с поколением его фронтовиков, нередко инвалидами, с протезами ног и рук.
Жив еще был батя, офицер, участник сильных боев под Сталинградом - дважды бежавший из плена неудачно, а третий раз успешно. Здравствовала и мама, угнанная подростком в немецкое рабство и ее подруги, вызволенные затем оттуда.

Итак, шел тяжелый 1942 год.

Младшему лейтенанту Михаилу Сапожникову доверяли самые рискованные вылеты в глубокий тыл противника. С целью разведки важных объектов.
Поскольку отличался летчик отвагой, выносливостью и силой воли. Тем паче, летчиков не хватало, многих немцы выбили в первые месяцы войны.

Довольное Главное Командование получало его ценные фотодокументы с обнаруженными вражескими аэродромами с боевыми самолетами, с железнодорожными составами, груженными танками и солдатами, с передним краем обороны, насыщенном зенитными орудиями и пехотой.
Отличные цели и четкие координаты для уничтожения!

Участвуя в обороне дерущегося насмерть Сталинграда, он совершил с экипажем 20 боевых вылетов для выявления направления главного удара противника и поражения мест базирования его авиации.

Сентябрьским днем самолет, управляемый Сапожниковым, скрылся в небосводе на большой высоте за линией фронта. Ушел в свой трагический полет.

Засняв удачно в районе г. Калача и станицы Тацинской скопления немецких танков и автомашин, экипаж развернулся на обратный курс.

И тут стрелок-радист Просвиров заметил два устремившихся на них истребителя «Мессершмитт».
Наши уходили от них, спасая ценную фотосъемку разведки. Но пулеметная очередь догнала и подожгла их машину. Внезапно выскочили еще «Мессершмитты». Уже семь штук наседают. Откуда столько-то?

Сапожников приказал: «Отбиваться!». Дотянуть бы до своей территории.
Стрелок-радист вдруг обмяк - убит. Снаряд прошил систему управления - машина перестала слушаться штурвала, горит.

Сапожников командует штурману Петру Гончарову: «Покинуть самолет!». Машина падает. Сапожников выбрасывается из кабины с парашютом.

Замедлил движение – глянуть, как снижается штурман. Два «Мессера» один за другим заходили на цель и расстреливали из пулеметов спускавшегося штурмана. «Сволочи!»
Рев самолетов за спиной. Два следующих «мессера» идут на него. Холодный пот на лбу. Будет ему, что и с Петром. Резко подтянул стропы парашюта – ускорил свое падение. Пули просвистели над головой.

Истребители развернулись - вновь выходят на цель. На него. Теперь он затормозил падение. Пули прошли ниже.
Болтаясь на стропах под куполом, мелькнуло, что этот мрачный случай может повлечь за собой более зловещие дела.

Приземлился-таки на землю. Недалеко большак с двумя немецкими обозами. Освободился от парашюта, попытался встать на ноги – немцы тут как тут.

- Halt, russisch! (Стой, русский!)

Солдаты-обозники, они   хапнуть, поживиться не промах. В фатерлянде их фрау с киндерами посылки от них с продуктами, одеждой ждут - не дождутся, с добром награбленным.
Или передачку с фронтовым дружком, пришедшим в отпуск с двумя чемоданами в руках и рюкзачищем за спиной.

Обозники вмиг стащили с него добротную лётчицкую форму: гимнастерку, брюки, сапоги. Еще легко обошлось - летчиков люто ненавидели и пристреливали или ранили в ноги, а танкистов тех вообще сжигали соляркой у танков.

Мотоциклист затолкнул его в нательной рубахе и кальсонах в коляску, протарахтел по пыльной грунтовке, проскочил на край хутора Вертячий – и огороженный колючкой беспокойный лагерь поглотил его.

Вечером он получил как все: удары палкой по голове за нарушение порядка построения, кружку воды и три ложки запаренной ржи. "Сытым не будешь, но про Марусю забудешь".
Шли лагерные дни. В трех километрах от лагеря зеленела березовая роща, в ней узники пилили лес до темна. Обессиленных мужчин немцы тут же пристреливали, а будущие жертвы эти трупы закапывали.

Он сошелся с несколькими пленными. Те тоже не могли смирится, что так погано и быстро может закончится их молодая жизнь. Не отомстив. Сговорились между собой. Знакомцы подсобили с рваной-перерванной одежкой.

Побег начали с сумерками. Сапожников с двумя бывшими командирами незаметно, по одному, тихо ступая, скрылись с глаз часового и кинулись в лес.
Но силенок оказалось не очень-то. Спотыкались, падали, поднимались и уходили все дальше. Вроде сзади застучали очереди автоматов и крики или им это со страху почудилось... Чего уж там греха таить. Умирать-то никому не хотелось. Мурашки по спине. Задыхаясь от усталости, прибавили шагу.

Шли потаясь по ночам вверх по Дону, к своим. Днем, как зверки, отлеживались в балках, густой траве, воронках. Дремали в пол глаза. Над ними, в голубой вышине, парил коршун, что-то высматривая. Открытые места проползали на животе, на четвереньках. Жевали пересохшими ртами просо, щавель, мелкие дички яблоки-кислицы. Хлебали горстями воду из луж, распугивая лягушат.
 
На четвертую ночь услышали пушечную канонаду и потащились в ту сторону. К утру увидели свою передовую, сховались в балочке. Надо переждать день. Видны немецкие блиндажи, тут риск на смерть.

Вечером зачастил холодный осенний дождь. Промокли насквозь, голодные хоть вой, продрогли. Под проливным дождем поползли по грязюке к своим. Темнота, ничего не видно, хоть глаз выколи.
Вот и ввалились в окоп, а в нем храпели два немца. Навалились остервенело втроем - тупые удары, хрипы, передушили их, чтобы не пискнули, не крикнули. Мордами в землю, котоую завоевать хотели. Ешьте теперь ее в волю. Мертвяки.

Вот так, со шмайсерами и гранатами эти оборванцы, в грязи и траве появились перед своими солдатами.
- Стой! Кто это?...
- Свои, свои. Чего орешь... Давай, веди...

В плену Сапожников «проторчал даром», считай, восемь дней и спустя время появился вдруг в родной части. А тут его с экипажем считали уже погибшими. Оказывается, на том участке, где их атаковали "мессеры", лихо жгли берлинские асы, наловчившийся в европейских небесах.

- Воскрес я, братцы... Живой. Не подкачал! - улыбался он. Гудят подальше свои самолеты. В столовой пахнет тушенкой, тихо играет патефон.

И опять он в небе - выполняет разведывательные боевые задания. После окончания войны служит в Военно-Воздушных силах.

М.А. Сапожников стал Героем Советского Союза. На мундире его красовались ордена Ленина и Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и медали.

Его память чтят и гордятся им сын и четыре внука, восемь правнуков и праправнуки. Наш Герой упокоился в Чебоксарах, где проживал и широко известен.

Славу о нем хранит республиканский музей Чувашии и улица, названная именем этого мужественного пленного из лагеря на х. Вертячий.
Мне неизвестно, посещал ли он сам или его близкие это драматическое место юности.

Вспомним, что в нем остался мучиться и думать о побеге на волю наш герой…

От пригнанных сталинградцев услышал он неожиданную весть. Немцы заняли часть Сталинграда, как раз Дзержинский район, а там осталась его жена с сынишкой.
 В город поступило из Харькова полно украинцев-полицаев. Вроде как две роты. Переодеты в немецкую форму, наводят те среди жителей новый   порядок, лютуют.

Продолжение следует...