Мыслеток 2-1

2.1 Определенность и субъект (фокус).

1. Представление всегда определено. Определенность же предполагает фрагментацию и, как следствие, противление целому.
2. Предпочтение утверждения реальности автоматически превращает последнюю в ряд искаженных фрагментов посредством разрыва ее целокупности на клочки (определенности). Фрагмент, вычленяемый определением из реальности, неизбежно вызывает фантом определяющего («я»), который необходим для обеспечения его (фрагмента) стабильности. Фактически, субъект есть «фокус» образа, который не может не возникать из руин целого (реальности).
3. Определяющий вторичен по отношению к определению; он – тот самый раб, притворяющийся господином, единственная ценность которого в его способности сигнализировать (посредством реакций) о разрыве реальности определениями, масштабность которого напрямую зависит от интенсивности реакции (эмоции) и ситуации, которая определяется как «есть» и является ее причиной.
4. Предпочтение образа подлинности создает ситуацию, при которой возникший субъект не просто замещает собой правду, а вероломно выдавливает ее из происходящего даже как возможность.
5. Представление (предпочтенный, поставленный уже образ) есть акт отчуждения, по сути, человека от потока реальности, который сделал его самого возможным. И потому властность непрерывного определения, которая утверждает и замещает прошлым настоящее (посредством реакций, интерпретаций и оценок), не может не конфликтовать с подлинностью.
Примечание: утверждение типа «я успешен», взятое как некое само собой разумеющееся (однозначно правдивое) рождается из определения успеха и всегда ограничивает естественную возможность (если успешен, то уже не могу потерпеть неудачу и наоборот). Предпочтение одного фиксированного утверждения всегда противопоставляет ему другое, а чтобы удерживать это состояние (предпочтения) необходимым оказывается возникновение «я», которое обязуется «чувствовать» утвержденное (частичное, определенное, ограниченное) как верное. То есть, определяющий (который считает себя успешным) на деле вторичен по отношению к утверждению (о том, что он таков) и неимоверно далёк от реального положения вещей (которое открывается в созерцании и которое, как минимум, изменчиво).

2.2 Определенность и «я».

1. Определенность (утверждение) – всегда интерпретация. Слово, мысль, реакция неизменно не открывают, а «истолковывают» в соответствии с каркасом положенности (стереотипом). И всякая попытка приравнять мыслимое (определенное) к естьности лишь создает абстракцию большей или меньшей искаженности.
2. Определённость – всегда дуаль (того, что есть и того, что положено быть). Эта двойственность предполагает выбор и даже обязывает к предпочтению, что не может не вызывать конфликта, выливающегося в беспокойное стремление стать, получить, воплотить. Выбор в пользу идеала не способен привести к другому результату.
3. Основной принцип определенности – это превращение лжи в правду (уверованием в неё), которое служит единственной цели – не допустить проникновения подлинности в эту отлаженную систему самообмана. И чтобы эта ложь продолжалась, росла и усиливалась, просто необходим центр («я»), воплощающий собой образ как таковой и для которого правда потому является экзистенциальной угрозой высшего порядка, требующей стремиться властвовать над всеми структурами способными ее не допустить. По этой, в частности, причине центр настолько агрессивен и навязчив (он пуст в своем фундаменте и в попытке эту пустоту скрыть обречен посягать буквально на всё, узурпировать каждый момент ради самофиксации).
4. Именно отсутствие фундамента (подлинности) есть главное основание непрерывного определения (главенство которого равно главенству стереотипа),  а также первейшее оправдание как «меня», так и беспорядка мною порождаемого.
5. Определенность – есть уже бегство (от факта). Собственно, поэтому знание, утверждение, интерпретация и требует такого количества усилий (поправок, эмоций и так далее).
6. Определенность непременно отчасти уже «положена» и вследствие этого требует желать того, чего должно желать; симпатизировать тому, чему должно симпатизировать; испытывать возбуждение там, где должно его испытывать.
7. Поскольку определенность зиждется на требовании соответствия (будучи искусственной), постольку она не могла не превратиться в культ, ибо предпочтение идеала однажды - требует тотчас предпочтения идеала как такового, навеки. Выбравший образ обречен на рабство, ведь отныне его подлинность не имеет никакой ценности и не представляет никакого интереса; все отныне само собой разумеется и этому можно только подчиняться. Более того, став единожды жертвой образа (представления), автоматически становишься жертвой любого адепта этой системы, который опирается на коллектив, на каркас положенности, на традицию.
8. Определенностью положено длить стереотип. Потому описание, потому проговаривание, потому поиск соответствия в ее пространстве оказывается неизменно предпочтительнее созерцания. Даже вопрошая, отвечая или осмысляя, человек (под гнетом утверждения) бежит от «есть» и его простоты. В конце концов, и вопрос, и ответ задают направление, фокусируют на фрагменте, абстракции как таковой.
9. Фундаментальная проблема определенности не в её существовании вовсе, а в её попытках опровергнуть, подчинить себе подлинное (превратив все в представление).  Представление в имеющихся условиях дарит удовольствие, представление причиняет боль, представление беспокоит и дарит экстаз, но последние не реальны, поскольку ограниченное не способно (по природе своей) привести к целому, тем более посредством ограничения этого самого целого.
10. Всякое действие, всякий мотив, всякая реакция, основанные на определенности ограничены и потому бесплодны, потому мимолетны так. Фактически, говорящий (утверждающий) никогда не действует, он стоит на месте, создавая иллюзию движения, которая просто сохраняет господство положенности. Изменение начинается с созерцания (отказа от лжи) и никак иначе, любой другой путь – путь частичный, ограниченный, неполноценный, как и результат движения по такому пути. А беспокойство прямым текстом сообщает о необходимости этого изменения. Ведь в конце концов, всесильная мысль приводит снова и снова в тупик, обещая лишь снова и снова.
11. Не видя порядка создавать его – это закономерность. Но порядок не может быть «создан» в условиях господства ограниченности (определения). Его следует наблюдать, ибо он не искусственен.
Примечание: утверждение вкупе с открытой в нём положенностью оказывается гораздо опаснее и сложнее, чем казалось на первый взгляд. Ведь человек утверждает не только свое отношение к дождю или абстрактному образу успеха, но и массу других, более значительных вещей (идеологию, нацию, религию, иную принадлежность, собственную личность и характер); из этих утверждений рождаются разрушительные часто эмоции и действия, но никто всё равно не спрашивает и не созерцает (поскольку отождествление себя с одним из утверждений уже осуществлено). Складывается впечатление, что жизнь (в нашем лице) полностью подчинена тому, что нами самими утверждается и даже противоречить смеет тому, что есть.

2.3 Разделение и активность.

1. Дуаль определенности («есть» и «должно быть») по определению антагонистична в себе. Наличие же противоборствующей стороны исключает всякую возможность обнажения заблуждения как такового (поскольку борьба внутри целокупности не может иметь иного результата, кроме усиления иллюзии разрыва).
2. Разрыв реализует себя в активности. Именно посредством последней становится возможным сопротивление (реакция, желание, борьба, страх). Субъект же в данном случае является всего лишь условной моделью, рефлексией активности.
3. Утверждение всегда осуществляется конкретно (активностью), несмотря на то, что результаты его часто кажутся косвенными и неоформленными.
4. Проблема активности не может быть решена и даже рассмотрена на уровне абстракции (очередного утверждения), ее обнаружение требует фундаментального поворота от определенности к созерцанию, поскольку подлинность отрицательна по отношению к любой форме определения. Движение к идеалу не-движения (не-активности) – это продолжение движения, а не его остановка. Сложность процесса в том, что человек слишком давно синонимизировал представление и истину, известное о реальности и саму реальность. На этом основании сама активность фанатично «верит» в свою способность разбираться, видеть, понимать и наблюдать, но поскольку ее основой является искажение и разделенность (фрагментация), эта вера снова и снова оказывается тупиком. Ложь непозволительна, даже если в нее верит весь мир.
5. Активность есть не что иное, как агрессивное сопротивление согласованному потоку быти, любой шаг в сторону от которого уже есть заблуждение. Конфликт в таких условиях не прекращается (ибо сама активность является одной из главных его сторон - фактором, создающим стороны как таковые). В силу того, что она (активность) обладает способностью зацикливать своим движением, рассеивая заряженность (энергию, которая необходима для корректного функционирования), ее господство – опасно.
6. «Почему мыслится и говорится именно это, почему именно так, почему в таком контексте?» - вот главный вопрос активности.
Примечание: противоречие предпочтения утверждения (определенности) тому, что есть требует постоянной активности, поскольку реальность неизменно догоняет и оповещает об этом (сегодня я счастлив, а вчера у меня была масса переживаний из-за предстоящего экзамена и наоборот). Человек, выбравший утверждение как истину и держащийся за него, обязан поддерживать зафиксированный порядок постоянным вмешательством, аргументацией (словесной, мысленной), убегая таким образом от правды в сторону определенности.

2.4 Конкретность (фрагмент).

1. Конкретная форма имеет очень малое значение. Конкретный страх или конкретное страдание – просто фрагменты, подлинная основа которых может быть обнаружена лишь при рассмотрении их как проявлений общего потока (страха, страдания), напрямую связанного с течением реальности как таковым. Функционирование на уровне фрагментов, изолированных частей, не в силах привести к порядку (истине), поскольку всякая изоляция есть отсутствие отношений, в то время как жизнь (реальность) - это отношения в чистом виде (человека и человека, человека и общества, человека и вещи, вещи и вещи). 
2. Созерцание, являющееся частью указанного потока, абсолютно несовместимо с конкретной формой (фрагментом). Конкретизация (определение) исходит из стремления обладать (описание нацелено именно на это), созерцание же «требует» в качестве условия своего проявления не утверждать, не идеализировать и не знать (то есть, отказаться от намерения совладать).
3. Конкретность (даже выращенная в концепцию) ошибочна по самому факту своего существования, поскольку целиком подчинена ограниченному знанию, рождаясь в нем и в нем утверждаясь.
4. Точно также, как активность не способна открыть себя как активность (а только как абстракция самой себя), так и фрагмент (конкретность) не может открыть себя как фрагмент. Для открытия требуется иное (в роли которого выступает пассивное (не утверждающее) созерцание, являющееся формой естьности и ее движения). Созерцание структуры меняет её, ибо она оказывается иным, чем о ней лгал образ и сообщала определённость. Жажда же изменения вне созерцания являет собой не более чем абсурдную вспышку желания человека, оставшись в основе прежним (собой), создать или получить метод (чего-то, что создаст изменение, но одновременно оставит его самого в покое, позволив ему остаться неизменным).
Примечание: определенность всегда конкретна, но это значит и ограничена (сужена до себя). Реальность же – целокупна и являет собой единый процесс. Можно бояться темноты, но попытки этот четкий страх преодолеть бессмысленны для страха вообще (который позже выразит себя как страх высоты или любой другой страх, снова и снова); такова природа фрагментарного утверждения (я боюсь – я борюсь (сообразно положенности), убеждая себя, что не боюсь). Созерцание же наоборот - открывает принцип (что такое страх вообще) и задает ему вопрос о его причине.

2.5 Беспокойство и контроль.

1. Фрагментация неотделима от беспокойства. Предпочтение одного полюса дуальности другому не может не приводить к конфликту, который сообщает о себе переживанием. Страдание (беспокойство) есть вопль разума перед фактом отсутствия порядка, гармонии, безопасность. Именно эта способность не дает уснуть окончательно, побуждая снова и снова искать, схватывая противоречивую шаткость сладкой иллюзии.
2. Но ни тревога, ни беспокойство, не нивелируются борьбой, анализом, тренировкой, фанатичностью и так далее. Они есть всегда, поскольку они вопиют о беспорядке (хаосе положенности), являясь скорее вибрацией первичного бытия, насильно погруженного в хаос определенности и инстинктивно схватывающего это, чем неким стабильным состоянием. Всякая же попытка воздействовать на эти процессы в конечном счете бесплодна, ибо она исходит из ограничения и в этом ограничении, собственно, существует.
3. Опора на мотив (усилие, волю, контроль) всегда разрушительна, потому что не может не усиливать лежащий в их основе стереотип. В поле известного утверждаемо все, в том числе и действие, и желание, и необходимость таковых. Аутентичность начинается с созерцания, а в поверхностном стремлении изменить, исправить, достичь всегда присутствует что-то невротичное, аффективное, бесплодное.
4. Определенное (утвержденное) самопервично (субъектно). Оно предопределяет все и назначает все свои проявления (реакции, эмоции, желания, страха) вторичными априори. Подобный обман не может не вызывать беспокойства, поскольку противоречит естественной природе вещей (с которой тем самым обречен, по сути, сталкиваться). Субъект физически не может «упорядочить» хаос, который порожден самим его существованием, «наличием».
5. Беспокойство есть прямое проявление потребности в созерцании. Оно сообщает, по сути, что конструкция мира некорректна и требует внимания. Именно этим объясняется его интенсивность и «навязчивость». Катастрофа в том, что каждая вспышка подобного рода либо отторгается посредством усиления иллюзии (бегством), либо подменяется по обыкновению стереотипом (утверждением созерцания как достижимого состояния и превращением его в очередной трофей, получение которого требует усилий, воли, мотива, контроля). Абстрактное созерцание – это способ недопущения созерцания; в конце концов, абстракция никогда не ищет ответов, а лишь возвращает к привычному механизму, к положенности. Действительное наблюдение (созерцание) пассивно и именно по этой причине обладает способностью к изменению (оно фактически сталкивает с тем, что есть, а не тем, что утверждено). Контроль же (являющийся квинтэссенцией активности) воплощает собой господство образа, который требует соответствия, а вовсе не ищет открытия или правды. Именно контроль позволяет избежать естьности и потому наделяется мистической силой, в форме «я» (субъекта), которое изолировано в своей уникальности и из-за изоляции которой беспокойство, собственно, и возникает.
6. Основа субъектной воли («я»…) – это контроль. Такова природа образа, который по определению требует соответствия. Именно по этой причине весь процесс человеческой жизни сегодня можно описать как воплощение жажды контроля, обладания и так далее. Беспокойство, жадность, ревность, страх, амбиции, ненависть, обида, гнев, тревога; непрерывное сравнение, активность, утверждение – весь беспорядок человека есть всего лишь следствие его стремления к контролю, обладанию. Негативно лишь то, что неподконтрольно, что отторгает нашу волю или противится ей, потому власть, являющаяся апофеозом контроля, так обожаема. Знание есть способ контроля, а главный мотив мышления – страх его потерять. Неизвестное нельзя контролировать и потому оно ужасает, потому грезы так ценны (ведь они представляют собой мир абсолютного контроля, безопасный мир).
7. Образ, утверждение предпочитается подлинности по той простой причине, что гарантирует хоть какую-то степень контроля и, если ценой за него станет сужение целого до уровня ряда фрагментов (преступление, по сути, против этого целого), пусть будет так.
8. Препятствие в том, что сужение всегда уже-произошло. Вне сужения нет ни интерпретации, ни образа, ни слова, ни мысли, ни чувства. Иными словами, само требование контроля возникает уже после разрыва целокупности на составляющие части. Результат сужения – это всегда угроза, поскольку оно фрагментирует и фиксирует на фрагменте, делая его более приоритетным, чем то, что есть на самом деле. Беспокойство в этом состоянии фиксации просто неизбежно.
Примечание: утверждение призвано обеспечить контроль, необходимость которого диктуется самой изменчивостью реальности. Утвердить себя как чувство, как реакцию, как некий статичный объект (который любит дождь) — значит создать пространство безопасности (стабильности) внутри динамичной среды. Но в силу того, что эта самофиксация неизменно (в силу своей ограниченности) противоречит тому, что есть здесь и сейчас - она тревожит (ведь любой фрагмент знает о своей неполноценности).

2.6 Увлеченность.

1. Утверждается даже само явление утверждения. И доверие этому механизму не объяснить случайностью.
2. Утверждаемое есть иллюзия (то, что принимается за реальность, ей, при этом, не являясь), доверие структурам которой, ваяемым определенностью есть следствие «увлеченности». Увлекаясь непрерывным движением известного (активностью), человек сталкивается с непреодолимой убежденностью в истинности его конструктов, которая усиливается отсутствием ей явных альтернатив (их недопустимостью).
3. Контроль (активность), иллюзия и утверждаемость неразрывно связаны, поскольку имеют единый базис – априорное признание себя в качестве истины до всякого обоснования или наблюдения, просто по факту самого своего движения.
4. Определенность иллюзии порождает дуаль (определённость не-иллюзии (истины, разума)), хотя одинаково ложным является и первое, и второе. Тем не менее, война этих двух ложных конструкций порождает вполне реальный (ощутимый и имеющий последствия) конфликт.
5. Конфликт, интерпретируемый как конфликт становится проблемой, но является ли он таковым на самом деле или это просто очередное толкование, определенность – в условиях господства образа неясно.
Примечание: предпочтение утверждения изменчивости того, что есть (и, созерцанию, как следствие) открывает себя как увлеченность (утвердивший свою счастье начинает «чувствовать» его даже через показное довольство, отвергая отныне даже поползновение любое в другую сторону).
2.7 Субъект и длительность.
1. Непрерывная активность (утверждения) запускает механизм субъекта, который воспринимает собственную непрерывность как само собой разумеющееся (естественный и непреложный порядок вещей), в то время, как жизнь наоборот - предполагает изменчивость и конечность, обязывая к ним.
2. Всякая активность субъектна и потому поддерживает разделение (на «есть» и «должно быть»), усиливая конфликт. Единственное состояние, куда субъект проникнуть по определению не способен – это наблюдение, процесс отрицающего созерцания, что изначально делает борьбу и сопротивление невозможными.
3. Субъект непрерывен и потому имеет возможность откладывать, переносить, длить во времени. Реальность же такой возможности не имеет, поскольку каждый ее «шаг» имеет тенденцию к смерти, к концу, будучи часть потока, который неповторим.
4. Эта конечность (тленность) фактически отменяет выбор, ставя перед необходимостью полного принятия порядка (времени, жизни, тленности и так далее) и правды (поскольку нет другого шанса и «жизни» другой тоже нет). Лишь в мире утверждения все тяготеет к автоматизму и безответственности, ибо только в нем царствует непрерывность, определенность и статичность (все здесь уже сконструировано и обозначено, все здесь предопределено и наполнено несерьезными мечтаниями).
5. Субъект, являясь продуктом активности, не созерцает, поскольку созерцание пассивно. Говорящий об иллюзии или утверждающий ее никогда не выходит за рамки собственной абстракции, которая неизменно более интенсивна, чем факт («мне больно» больнее, чем боль). В мире субъекта деавтоматизация автоматична, дефрагментация фрагментарна, необусловленность обусловлена, порядок беспорядочен.
Примечание: по причине того, что утверждение притягательно (своей безопасностью, определенностью, фиксированностью), поддержка его непрерывности становится естественной. Утвердив себя однажды как некое статичное (успешное, прекрасное) и обнаружив в этом утверждении удивительную стабильность, человек обязует себя утверждать непрерывно и далее, предпочитая откладывать созерцание и возвращение к вещам настолько, насколько это возможно (используя как инструмент поддержки ложь, притворство, насилие и так далее).