Найденный архив

               

               
Имя этого человека не встретишь в музыкальных справочниках; о нем нетт ни статей, ни брошюр. А между тем, музыкальный мир Петербурга конца XIX – начала ХХ веков хорошо знал Петра Ивановича Полетика как талантливого музыканта – дирижера, пианиста, музыкального деятеля, организатора. Его дружба и тесное общение с крупнейшими русскими долгие десятилетия оставались в тени. И вот – неожиданная находка…               

– Возможно ли, что вашему деду писал Балакирев? – спросила я свою боннскую знакомую, Кристину Хоффман.
Мы вместе разбирали её архив, а точнее сказать, архив её деда, Петра Ивановича Полетика. Письма там, в большинстве своём, были написаны по-русски и, разумеется, от руки. Но что это были за письма!..
– Да, конечно, – ответила Кристина, ничуть не удивившись. – Балакирев был другом дома. А ещё раньше – учителем моей бабушки по фортепиано.
В архиве обнаружились письма не только Балакирева, но и Римского-Корсакова, Стасова, Зарембы, газетные заметки, записки, а также – мемуар П. И. Полетика, посвященный его жене, певице М. И. Назимовой – ворох пожелтевших  листов, а в них – отблеск блестящей музыкальной эпохи Петербурга: два последних десятилетия  XIX  и начало  XX  века.   
Девичья фамилия Кристины Хоффман – Полетика.
– Как жаль, – говорит она, – что  в России с  этой фамилией ассоциируется,  как правило, только злополучная Идалия, а она, собственно, к нашему роду не принадлежит.
Идалия Обертей – внебрачная дочь графа Г. А. Строганова и графини д’Эга – в 1829 году вышла замуж за ротмистра (а впоследствии генерал-майора) Александра Полетика. Была замешана в интриге, приведшей к дуэли с Дантесом.
– Полетика  –  благородная  фамилия, из которой  в России  вышло  немало  выдающихся  людей: военачальников, ученых, дипломатов...
Фамилия Полетика имеет греческие корни (а не польские, как принято считать). Достоверно известно, что это фамильное имя знатного византийского рода Фанариотов – так называли жителей Фанар(а) – привилегированной части Константинополя, где находился знаменитый маяк. Полетика принадлежали к самому высокому уровню старой греческой аристократии, как по своему рождению, так и по положению в обществе.
Когда в XV веке Константинополь пал, а христиане бежали из Византии, Полетика осели на Волыни, в Польше (тогдашней Малороссии). С течением времени были пожалованы польским, а позже и русским дворянством. В земельных книгах Малороссии имя Полетика (польский вариант написания: Политика, Политичны, Политковские) упоминаются начиная с XVII века.
Петр Иванович Полетика, о котором здесь идёт речь, принадлежал  к  известной  в России ветви рода.  Достаточно вспомнить И. А. Полетика, (1726-1783), который был «первым русским профессором иностранного университета и первым из русских врачей, стоявших во главе большого госпиталя» или блестящего русского дипломата П. И. Полетика (1776-1829) – блестящий русский дипломат, чрезвычайного посланника и полномочного министра русской миссии в Филадельфиии.
Герой нашего очерка, Петр Иванович Полетика, родился а Петербурге, в семье  действительного статского советника И. А. Полетика; матерью его была Надежда Михайловна Полетика (Абаза).               
«Он родился 24 октября 1859 года в доме у Поцелуева моста. Как год рождения, так и место предрекали будущую причастность его к музыкальной деятельности – в 1859 году возникло Русское Музыкальное Общество. Что касается места, то с одной стороны улицы стоял Большой театр (впоследствии Консерватория), а с другой – Театр-цирк (впоследствии Мариинский театр). Не остался без «влияния» на младенца и Поцелуев мост, так как с ранних лет он, несомненно, романтик…» – так диктовал о нем позже его сын Владимир своей дочери Кристине Полетика (Хоффман). С этого в дальнейшем началась их совместная работа над мемуаром Петра Ивановича и оставшимися после него документами.               
Петр Иванович Полетика получил всесторонне образование, и хотя в дальнейшем избрал юридическую карьеру, его страстным увлечением всегда оставалась музыка. Музыкальные достижения его можно назвать высоко профессиональными. Он блестяще владел фортепиано и подумывал о карьере пианиста (его брат, Аполлон Иванович, стал пианистом-профессионалом, профессором Петербургской консерватории);  также профессионально владел виолончелью, превосходно читал с листа, был талантливым дирижёром. Был близко знаком с петербургскими музыкантами, участвовал в концертах и театральных постановках. В начале 1880-х в петербургском «Музыкально-драматическом кружке любителей», помещавшемся в зале Кононова, и произошла его встреча с юной певицей Марией Назимовой, своей будущей женой. Она обладала редким голосом и необыкновенным тембром и участвовала во всех оперных постановках кружка, где имелась партия контральто. «...Заведующим постановочной частью был  я, – пишет Полетика в своих воспоминаниях, – и оперные постановки происходили при моём непосредственном участии. Оркестровые репетиции шли под руководством дирижеров, каковыми были Померанцев, В. И. Главач, Э. Ю. Гольдштейн и, наконец, дирижёр придворного оркестра Г. И. Варлих <…> вокальная же часть подготовлялась мною, причем на мою долю выпадала неблагодарная задача подбора солистов и репетирования с ними, а затем и с хором; кроме того, я играл в оркестре на виолончели».
Внимание к современной, только что написанной музыке и определённое бесстрашие в выборе репертуара привело руководство «Кружка» к решению поставить оперу, до того времени неизвестную и считавшуюся трудноисполнимой, а именно – «Хованщину». И вот любопытные факты.
«Последняя опера, прошедшая при моём участии, – пишет Полетика, – была «Хованщина» Мусоргского, впервые увидевшая свет рампы именно в нашем кружке. Инициатором этой постановки был дирижёр Э. Ю. Гольдштейн, но без моего влияния и поддержки ему вряд ли удалось бы провести к благополучному решению вопрос об её постановке, потому что солисты кружка сначала не находили в ней выигрышных для себя вокальных нумеров <…> «Хованщина» имела большой успех у публики <…> так что кружок ставил её два сезона подряд <…> опера эта настолько интересна в сценическом и музыкальном отношении, что А. Г. Рубинштейн, ранее недружелюбно, как известно, относившийся к творчеству поименованных русских композиторов («Могучей кучки»), всю оперу прослушал до конца <…> особенно он отметил неподражаемый у Мусоргского дар юмора <…> Можно только удивляться, почему эта опера не сразу попала на сцену Мариинского театра, а должна была впервые увидеть свет рампы в небольшом сравнительно зале Кононова стараниями Музыкально-Драматического кружка» <…> Мусоргский – это самородок, чисто русский гений».
Вот таким неожиданным образом сценическая жизнь великой оперы Мусоргского началась в Кононовском зале на Мойке в 1886 году, и большая заслуга в этом была Николай Иванович Полетика.   
В оперном репертуаре «Кружка» были в основном современные авторы – Гуно, Чайковский, Рубинштейн, Сметана. Среди премьер автор мемуаров упоминает оперу А. Ф. Соловьева «Кузнец Вакула» и «Король Манфред» К. Рейнеке.
С 1887 года Петр Иванович приступил к юридической деятельности, однако  музыкальные  его  увлечения  не пошли  на убыль. Он был в курсе всех сколько-нибудь важных музыкальных событий, участвовал в концертах как виолончелист и пианист, был неизменным аккомпаниатором в концертах жены Марии Ивановны Назимовой (Полетика) – в этих случаях нередко публике предлагались новые сочинения  композиторов-современников. Мемуар открывает имена, которые теперь, может быть, не все вспомнят – Лишин, Блейхман, Заремба Несмотря на занятость, Петр Иванович остался руководителем и постоянным дирижером большого смешанного хора. С последним обстоятельством связаны два письма к нему Римского-Корсакого 1899-го и  1900 годов.
Первое из публикуемых здесь – очевидно, ответ Римского-Корсакова на предложение Полетика об участии его хора в серии Петербургских концертов  под управлением  Римского-Корсакова.
                Многоуважаемый Петр Иванович,
вчера я переговорил с М. П. Беляевым касательно предложения Вашего. Он отнесся к нему сочувственно и поручил мне переговорить с Вами о подробностях. В общих чертах они таковы: я полагал бы наиболее удобным участвовать хору в одном из мартовских концертов (11-го или 18-го); подробности программы я могу Вам сообщить приблизительно через неделю.
В 1-й общей афише о концертах, которая выйдет в скором времени, об участии хора упомянуто не будет. Когда программа установится, то Вы сообщите мне приблизительную численность голосов, и я Вам доставлю партии. На днях постараюсь зайти к Вам лично переговорить. В заключение позвольте Вас ещё раз поблагодарить за предложение Ваше.               
С истинным уважением остаюсь
Н. Р.-Корсаков
20 сентября 1899 года
Загородный д. 28, кв. 39.

Из следующего  письма  узнаем, что в одном из концертов будет исполнен хор Мусоргского «Поражение Сеннахериба».   

Многоуважаемый Петр Иванович! 
По получении Вашего письма я распорядился высылкою Вам клавира и голосов (по 25 шт.) Поражение Сеннахериба. Очень интересно прослушать разученные пьесы, но во вторник (22 февр. я уезжаю в Брюссель и возвращаюсь во вторник на 3-ей неделе (7марта). Я полагаю, что единственная возможность явиться к Вам на спевку и пройти сразу в с е  хоры представляется для меня только (на) третьей неделе поста, а за сим еще спевки две на 4-ой неделе и тогда всё дело будет сделано с помощью 2-х оркестровых репетиций. Я уверен, что после Вашей разучки мне останется очень немного дела, и хору придётся только привыкнуть и приспособиться к моим темпам и знакам.
Итак буду ждать уведомления Вашего, по каким дням и где у Вас будут происходить спевки.
С  истинным уважением остаюсь преданный Вам               
Н. Р-Корсаков.
13 февр. 1900.               
 
Другом и добрым советчиком семьи Полетика был М. А. Балакирев. Их связывали не только музыкальные интересы, но и просто тёплые человеческие отношения. Четыре письма Балакирева, сохранившиеся в архиве, тому свидетельство.

Многоуважаемый Петр Иванович
На воскресенье 9-го у меня будет исполняться новое русское произведение – концерт Ляпунова. Очень прошу Вас пожаловать на эту музыку к 8-ми часам.      
Преданный Вам
М. Балакирев
 5 декабря 1890 г.

Три других письма Балакирева носят личный характер и касаются домашних обстоятельств  Петра Ивановича.               
Первое – коротенькая  записка:   
               
Дорогой Петр Иванович
Очень обрадуете меня, если не поскупитесь на пару слов, адрес мой: Петергоф.  Фабричная канава 3.   
М. Балакирев
 5 июля 1892. 
Петергоф.

Комментарием к следующему письму служит запись самого Петра Ивановича в его мемуаре: «Образчиком его душевного участия, – пишет он, – можно привести письмо Милия Алексеевича от 30 июля 1891 года по поводу возникших у меня осложнений по службе».
Письмо характеризует и самого Балакирева как человека не только добрейшего, но и глубоко религиозного.

Дорогой Петр Иванович! 
Неожиданное сообщение о Вашем несчастии меня опечалило и, конечно, я всей душой желал бы Вам помочь, но желание и осуществление желания – две вещи разные. К тому же 8 или 9 августа я уезжаю в отпуск  месяца  на два, и единственное крупное лицо, к которому я имею доступ – Т. И. Филиппов (государственный контролёр) в отпуску. Если Вы еще продолжаете ходить в Вашу комиссию, то заверните в Государственный контроль, который находится вблизи Мариинского дворца и у чиновника Алмазова спросите от моего имени когда вернется Тертий Иванович и ответ сообщите мне немедленно. Если не вернется на сих днях, тогда все хлопоты придётся отложить до моего возвращения, т. е. до первых чисел октября. Вам же я посоветовал бы следующее: не унывать, и прибегнуть к Божьей  помощи, кстати, у Вас под боком две церкви: Преображенская и Пантелеймоновская. Бог никого не оставляет, и я бы желал, чтобы Вы меня послушались на сей раз, а свободного времени у Вас пока довольно. Я бывал в критическом положении не раз и с Божией помощью выходил на дорогу. Бог, по нашим молитвам покажет нам и добрых людей, делающихся орудиями Его святой воли в отношении нас; а молитвы наши необходимы, так как они дают право распоряжаться судьбой к Нему прибегающих. Буду с нетерпением ожидать известий о том, здесь ли Тертий Иванович, а если он еще не приехал, то надо его ожидать.   

Искренне Ваш         
М. Балакирев
                30 июля 1891      
Петергоф 
Фабричная канава 3. 

Следующее письмо в еще большей степени свидетельствует о тесной дружбе Балакирева с семьей Полетика. К этому моменту Балакиреву уже известно, что служебные дела Полетика благополучно разрешились, но он знает также и то, что у Марии Ивановны обнаружилась тяжёлая болезнь почек. Балакирев беспокоится, предлагает лучшего хирурга.

Многоуважаемый и дорогой  Петр Иванович!
Радуюсь, что письмо моё с карточкой попало в Ваши руки при таком важном душевном состоянии Вашем и при том внутреннем у Вас перевороте от уныния к упованию.   
Надеюсь, что милость Божия Вас не оставит. Не знаю, что сулили Вам доктора, а Логинов, о чем я Вам, кажется, писал, находит возможным излечить Марию Ивановну только путём сложной операции, которую невозможно было сделать по случаю беременности её. В каком положении этот вопрос обстоит теперь, Вы не сообщаете, а мне желательно было бы знать об этом положительно, и так (как) я 15-го числа уже перебираюсь в город, то будьте добры ответ Ваш адресовать на мою городскую квартиру, т.е. по Коломенской улице 7.                Сердечный привет мой и пожелания всего доброго передайте дорогой Марии Ивановне.
Душевно Ваш 
М. Балакирев      
2 сентября 1892 г.

Письмо Стасова  от 1906 года  адресовано к Полетика как дирижёру хора.

Вторн. 7 марта 1906
Многоуважаемый Петр Иванович. 
Позвольте попросить заехать ко мне в Императорскую Публ. Библиотеку , по делу, до Вас лично касающегося, а именно, насчет ведения одного хора. Я бываю в Библиотеке, где служу, в всякий день, но всего лучше бы было для меня, если бы Вы могли посетить меня там либо завтра – середа, либо послезавтра – четверг, от 2 до 4 часов по полудня.
Надеюсь на Вашу любезность, буду ждать Вас для переговоров. 
            Ваш всегда
В. Стасов               

Приводимые письма – лишь малая часть архива Кристины Хоффман-Полетика. Конечно впереди – научная публикация архива.
Еще два слова судьбе Петра Ивановича. Его музыкальная деятельность не прекращалась вплоть до 1917 года и шла параллельно с успешным развитием карьеры государственного служащего. В 1910 году он был принят в должность присяжного поверенного Санкт-Петербурской Судебной Палаты, о чем с присущим ему юмором писал: «Комиссия пригласила меня явиться на заседание в день обсуждения моего прошения. Я был поражен торжественностью встречи – все члены комиссии, сидевшие за зелёным столом, встали, а председатель комиссии, тогда ещё скромный помощник присяжных поверенных, Александр Керенский <…> обратился ко мне с краткой речью <…> выразив за себя и от имени коллег чувство особого удовлетворения и удовольствия видеть меня членом корпорации русской адвокатуры. Утверждение меня в этом звании <…> последовало без промедления...»               
Вскоре после Октябрьских событий 1917 года сын Петра Ивановича, Владимир, ученый-метеоролог, был арестован ЧК, но, по счастью, вскоре выпущен с предписанием срочно покинуть Россию. Он оказался в Берлине – по привилегии Кайзера Иосифа «права  вечного гражданства» для рода Полетика, заслуженного прадедом. В 1924 году на том же основании ему удалось добиться и переезда к нему родителей, тогда уже очень пожилых людей.
– Вот и они, как и их предки, приехали в чужую страну, не имея при себе ничего,  кроме того, что было в их головах, – с грустью говорит Кристина.
Петр Иванович – в прошлом профессор права и действительный статский советник – стал искать в Берлине работу и «преуспел» на музыкальном поприще:  его приняли тапёром в кинотеатр. Правда, позже пригласили преподавать фортепиано в Музыкально-педагогический институт. Жизнь постепенно налаживалась. Петр Иванович участвовал в концертах как пианист, иногда и сам их организовывал, приглашая живших за границей русских музыкантов. Настоящим событием для эмигрантских кругов Берлина стал концерт в честь 136-летия со дня рождения А. С. Пушкина, подготовленный  Петром Ивановичем. 
В 1933 году скончалась Мария Ивановна Назимова-Полетика. Решение увековечить её память, написав воспоминания о ней, он осуществил. Никаких художественных целей Петр Иванович не ставил; это была личная, домашняя книжечка – да собственно говоря, просто кипа листов, где в основном рассказывалось о Марии Назимовой, об окружавших ее и его людях, о разных событиях, значительных или незначительных, но так или иначе связанных с музыкой. На самом же деле – это повесть о любви, которую благословила музыка: «…ибо стихией, создавшей нас и поддерживающей нашу счастливую семейную жизнь, была музыка…» – писал он. Но волшебным способом автору удалось  вызвать к жизни образ ушедшей эпохи: он возникает неким силуэтом, лёгкой тенью… и кажется, даже благосклонно кивает нам, переворачивающим эти пожелтевшие страницы...