Ангел под бомбёжкой

Ольга Немыкина

Елизавете не спалось.
Где-то вдали за лесочком раздавались глухие раскаты грома.
Елизавета прислушалась и торопливо перекрестилась. В добротной саманной хате только она, да двухлетняя малышка Нюрочка, спавшая вместе с мамой.
Девочка беспокойно взметнула ручки, но не проснулась. Женщина заботливо укрыла дочку. Думы, как встревоженные ласточки, метались в голове. Лиза встала с кровати и подошла к окну, которое пульсировало неровными всполохами зарева. Тревога усилилась, когда поняла, что вовсе не гроза рвёт небо на части. Середина лета сорок сторого года была жаркой во всех смыслах. Это надвигается нечто другое, страшное. В сводках информбюро сообщали, что армия отступает. У большого репродуктора каждый день собиралась вся деревня. Муж Иван на фронт ушёл в июне сорок первого добровольцем, сразу после объявления мобилизации. Письма писал не часто, но регулярно. Но вот уже два месяца от него не было вестей. Расставались тогда тяжело. Малышка была поздним ребёнком, единственной отрадой и надеждой на новое счастье. И мысли перенесли Елизавету в далёкий тридцать третий год, названный позже «голодомором», когда Иван добивал по лесам кулаков и остатки белогвардейских банд. Тот беспощадный год унёс сразу четыре жизни из их большой, дружной семьи. Елизавета до сих пор не могла простить себе гибели дочери и сына, и родителей Ивана. Так случилось, что они послали её обменять вещи на продукты. В дороге молодая женщина, ослабев от голода и холода, заболела тифом. Он свирепствовал по всей стране, косил людей тысячами, не щадя никого. Страшное было время. Но то, что ждало её впереди, было для неё новым тяжелейшим испытанием, и разделило жизнь на «до» и «после». В беспамятстве она две недели провела в больнице какого-то населённого пункта и, словно тень, словно тоненькая тростинка, вернулась к родной хате. А в ней нашла в кровати четыре трупа. Свекровь и свёкр лежали рядышком, укрытые одеялом, прижав к себе обоих детей, которых пытались согреть своими телами. Не было у них сил топить печь, да и нечем было. Голод и тиф выкосили половину жителей деревни. От горя Лиза к вечеру стала похожа на седую старушку. Ей хотелось умереть, и она всё рвалась к могиле, куда всех четверых схоронили рядышком те немногие сельчане, которым посчастливилось выжить. В тяжёлом бреду провела несколько дней. Кто-то выхаживал её, как ребёнка, поил травяными отварами, и кормил пустой похлёбкой из невесть чего состоящей. Отгоняв по лесам кулачьё, вернулся Иван. Потемнел от беды, замкнулся в себе. У горькой могилы, проводил дни и ночи, запивая горе сивухой. Но жить надо, поднимать хозяйство тоже надо. Так и пошли они, враз осиротевшие, по жизни дальше, подперев друг друга плечом. В сороковом улыбнулось счастье - Бог подарил дочку, маленькое, хрупкое сокровище. И судьба вернула надежду на счастливую жизнь.
- Господи, спаси и сохрани всех живых! Матерь Божья, убереги от напасти - шептала Елизавета коротенькую молитву, беспрестанно крестясь на икону Богородицы в Красном углу.
    В дверь тихо постучали. Кого это принесло в такой ранний час, подумала Елизавета и затеплив свечу, поспешила отодвинуть засов. Соседка, тётка Мария, протиснулась в двери.
- Лизонька, ты слышала, фронт приближается к Луганску, - громко прошептала она, округлив от ужаса глаза. Уходить надо срочно. Староста Семён Михайлович по дворам ходит, людей поднимает, подводы, у кого есть, снаряжает. Бог даст, успеем... Собирай дитя, я дальше побегу.
     В небе послышался приближающийся тяжёлый гул. Обе женщины замерли, прислушиваясь к небу. В едва забрезживший июньский рассвет ворвалась хищной стаей армада самолётов. Воздух разрывал вой сотен бомб, посыпавшихся с неба. Хата, словно живая, подскочила от взрывов на месте и стала разваливаться. Что-то тупо ударило Елизавету в левый бок, полыхнувшее пламя заметалось в чёрных клубах дыма. Последнее, что выхватил затуманенный взор женщины, это неподвижно лежащее на кровати тельце ребёнка, присыпанного кусками сухой глины с соломой. Вот и всё, подумала она, теряя сознание. Очнулась от нестерпимой боли в боку во дворе на рогожке, по которой медленно расползалось большое бурое пятно. Половина хаты была разрушена полностью. Вторая - чадила чёрным смогом, пластавшемся над двором, огородом, и дальше над камышами вдоль реки.
- Дыши, дыши, маленькая, - услышала она, далёкий и глухой, словно из-под земли, голос Марии.
   Почти, не осознавая себя, бессмысленным взором Елизавета обводила разрушенные постройки, горящие дома соседей, провожала взглядом клубы чёрного дыма, улетавшего в небо. Звуки прорезались медленно, будто нехотя, заполняя пустоту внутри неё страхом, ужасом и тревогой. Внизу огорода, у реки громко трещали, корчившиеся в пламени, камыши. Метался по округе громкий плач, слышались вой и стоны раненых бедой людей.
- Доченька-а-а, - вдруг протяжно закричала Елизавета, - кровинушка моя, - запричитала она, и слёзы хлыгули из глаз. Крик отозвался жгучей болью в боку. Она охнула, скривилась и вновь потеряла сознание. Очнулась от тряски в телеге, которая двигалась в обозе беженцев. Испуганным жеребцом управляла Мария, молчаливая, подавленная, ссутулившаяся и, как-то сразу ставшая маленькой, как подросток. Рядом с телегой шагал сильно прихрамывающий староста Семён Михайлович.
- Нюрочка, - жалобно простонала Елизавета.
- Тише, тише, дочка! Вон дитё твоё, рядом спит. Мария к жизни вернула - совсем от дыма задохлось. Еле откачала. Да тебе, опосля, рану закрыла, уж больно много ты крови потеряла. Вот ведь как оно получилось. Тебя с дочкой спасла, а своих нет. Хату её разворотило взрывам напрочь. Никто не уцелел. Хоронить было нечего. - И Семён Михайлович смущённо захлюпал носом, по мужски тыльной стороной руки, вытирая набежавшие слёзы.
- Поседела от горя, - сдавленным голосом добавил он, кивнув в сторону Марии. Ладно, девонька, пойду других обходить. Может кому чёйто надо.
Елизавета хотела перекреститься, но не было сил поднять руку. Нюрочка, убаюканная дорогой, спокойно посапывала рядом.
                Эпилог
    После Победы Елизавета с дочкой вернутся на родное пепелище, и тот же староста Семён Михайлович будет руководить постройкой новой хаты для них «всем миром», т. е. всей деревней, из саманных кирпичей, с земляным полом, с крытой камышом крышей. Мазанные земляные полы покроются домоткаными половичками. Так "всем миром" и отстроили разрушенную деревеньку совхози им В. И. Ленина, Луганской области. Крыша над головой была у каждой вернувшейся семьи. Много позже, Нюрочка станет моей мамой, и мамой младшей сестры Татьяны Савченко-Садович Анной Ивановной.
Садович Елизавета Петровна - моя бабушка, так и не дождётся мужа Ивана с фронта. Нет, он не погибнет. Он обретёт другую семью, женившись на медсестричке из госпиталя.
Мою маму, бабушка вырастит одна, и замуж больше не выйдет.
Этот рассказ посвящён им, двум моим дорогим людям, пережившим невзгоды Великой Отечественной войны, и соседке тётке Марии, подарившей жизнь маме, мне, сестричке Тане, моим и её детям, нашим внукам. С великой благодарностью вспоминаю тётку Марию, ставшую добрым ангелом для маленькой Нюрочки, заставившим её дышать, сохранив тем самым ей жизнь. Мне довелось её увидеть в моём далёком сознательном детстве, когда гостила у бабушки в деревне. Мамин ангел была уже пожилой женщиной. Тогда я даже не подозревала о причастности этой женщины и к моей жизни тоже.
Их давно нет, но память жива. Низкий поклон их душам!
А День Победы, навсегда стал самым значимым праздником для нашей семьи!