Закат

        Тихий стук среди ночи разбудил Афоньку. Он выглянул из-за сейфа с деньгами, прислушался. Стучали со стороны Почты. Подойдя на цыпочках к розетке, приложил ухо, замер. Точно, это Кузьмич шебуршал за стенкой.
       - Кузьмич, ты что ли? - Афонька тихонько прошептал в розетку. В Сбербанке, где он служил никого не было, но деньги любят тишину, поэтому он и ночью старался не шуметь. - И чего не спится?
      -  Радикулит замучил. - Кузьмич покряхтел в розетку. - Выдь на крылечко, поговорим.
       Когда-то в большом, старинном особняке жила семья и два домовых: Кузьмич в котельной, Афонька на кухне. Сто лет назад хозяева сменились, а домовые остались. Чего тут только не перебывало за это время: и клуб, и медпункт, и контора колхоза. Последние лет двадцать половину дома занимал Сбербанк, в котором служил Афонька, во второй половине - Почта с Кузьмичем. Они частенько вдвоём коротали ночь на крыльце: в мае слушали соловьёв, в августе смотрели на звездопад, в октябре считали, сколько листьев осталось на деревьях. Сегодня никаких развлечений не предвиделось, а потому Афонька, надев валенки - любимая обувь на все времена года, - с неудовольствием вышел на крыльцо. Кузьмич ждал, расстелив газетку на ступеньках.
       - Ты чего это добро портишь? - сказал Афонька, присев на “Правду”.
       - Садись уж, в ногах правды нет, а этого добра у нас целый чулан. С незапамятных времён мыши грызут. Когда-то силком заставляли подписываться. А людЯм все равно во что селёдку заворачивать, да печку разжигать. А сейчас вона чего стало: селёдка в банках, а вместо печки батареи. И нет нам никакой жизни. Бывалыча, под печку залезешь, пошебуршишь, а тебе сразу молочка на блюдечке, а ещё лучше, если медку поставят.
       - И не скажи… Не жизнь была, а малина. Зимой дрова трещат, а ты спишь в тепле, да в просторе. А теперь, батареи узкие, не развернешься, да ещё и потечь могут. И переехать некуда. Разве что за шкаф? Сам знаешь, там тоже узко и пыльно. Вовсе никакого комфорта не стало! -
       - Не жизнь, а мука, - согласился Кузьмич.
       - И уважать нас домовых перестали. Раньше чуть баба заскандалит, так мужик - хрясь ложкой об лоб, она и замолчит. И тишина в доме…Знал мужик, что домовой криков и ругани не любит.
       - Вот жизнь была! - с тоской вздохнул Кузьмич. - А нынче, что? Три письма в месяц и никакой тишины. У нас не почта, а проходной двор. Клуб закрыли, так теперь к нам вся деревня на посиделки ходят. С утра до вечера: га-га-га, да гур-гур-гур. Пока все новости переслушаешь, устаешь. Не тот у меня возраст, чтоб целый день, как на току. Ушёл бы из дома, да идти некуда. Печки ни у кого нет, а менять шило на мыло… тьфу, батарею на батарею, в моём возрасте уже ни к чему.
       - Неужто ещё письма пишут? - удивился Афонька
       - Пишут, но неохотно. Пристрастились смски посылать. Скоро совсем никакой работы не будет. Раньше хоть пенсию разносили, а теперь и пенсия перетекла к вам в банк. Вся жизнь у вас, а у нас только старые газеты, да мыши в чулане. - Кузьмич загрустил.
       - У нас тоже не сахар. Ставку по кредитам подняли, вся деловая активность сразу и упала. Дед Петя месяц ходил, нашим бабам мозг выносил, чтоб рассчитали кредит, хотел крышу перекрыть, а теперь и носа не кажет. - Афонька взял ещё одну газету, подстелил. Дело шло к осени, ночи уже были не по-летнему холодные.
       - А я всегда вам завидовал. Вот, думал, где настоящая жизнь! Живёте интересно, по-деловому, крутите большие деньги, опять же, кредиты выдаёте, хоть на крышу, хоть на корову. - Уважительно сказал Кузьмич.
       - Да, было дело…От нашего решения зависела, иногда, чья-то судьба. - Афонька приосанился, стал как будто шире в плечах. - Откажет банк в кредите, человек не сможет погасить долг, а кредиторы давят, коллекторы ходят... Глядь, человек и повесился - решил все проблемы с долгом.
       - Да может оно и к лучшему, что ставку повысили, а то вся деревня кредитами задушилась.
       - Оно то может и к лучшему, да Сбербанк клиентов теряет, ни сегодня, так завтра закроют. Куда идти? - Афонька поерзал на газетке. От ночной прохлады старенькие валенки не спасали. - Ладно, чего это мы всё о грустном и о грустном.
       - А где же его веселья то взять? Ан, нет! Было тут на днях веселье. Приходит бабка Нюра, рассказывает, что радикулит лечит теплом. Внук подарил ей пояс из собачьей шерсти, так она им обматывается, и сидит в тепле часами. Вроде помогает. И решил я тоже полечиться, но собак, сам знаешь, не люблю, взял кота Ваську, да привязал к спине.
       - И что, помогло?
       - Помогло бы, но он сильно орал, отказывался лечить, пришлось отпустить.
       - И где веселье?
       - Так ведь всегда весело, когда кто-то орёт или упадёт.
       Холод пробрал до косточек, решили разойтись до завтра. А завтра Кузьмича совсем радикулит разбил, и он две недели к розетке не мог подойти. Лежал в чулане между стопками старых газет, почитывал, постанывал, шуршал. Новость ему принёс кот Васька, который пришёл справиться о здоровье болящего, и принёс мышь в подарок. -
       - Лежишь? Ничего не знаешь? А тут такие дела творятся…- он интригующе замолчал.
       - Ладно, не томи, - закряхтел Кузьмич. - А лучше скажи, куда это Афонька подевался, который день не могу его докричаться.
       - Так я и говорю: дела творятся! Банк закрыли!
       - Не бреши!
       - Собаки брешут, а я говорю. Банк закрывается, Афонька переезжает в Библиотеку. Он слышал, будто и Почту закрывают, обанкротилась. Тебе предлагает переехать в Школу, и настаивает не тянуть с переездом, а прям завтра после полуночи и отбыть. Просил лишнего не брать, только самое необходимое.
       К полуночи Кузьмич собрал свои пожитки в узелок, вышел на крыльцо, там его ждал Афонька.
       - Ну, что, друг, собрался? -сказал он.
       - Мне собраться, как голому подпоясаться. - Кузьмич был не весел: болел радикулит, а ещё больше - душа. И куда они идут, на ночь глядя? Что ждёт их там?
       Когда шли по улице он всё оглядывался назад, как будто прощался с домом.:
       - Жаль людей, как они будут жить без Почты и Банка? 
       - Нашел кого жалеть! Жалей нас! Как мы будем жить без родного угла? Помнишь, сто лет назад пришли в новый дом ещё молодыми и полными сил. Не думал, что под старость придётся скитаться.
       На перекрёстке они попрощались. Афонька пошел направо в Библиотеку, а Кузьмич налево - в Школу.
       Прошёл год и опять в деревне произошли изменения: закрыли и Школу, и Библиотеку, как до этого закрыли Почту и Банк. А ещё чуть погодя разорился Колхоз.
      В один из дней, не сговариваясь, Афонька и Кузьмич пришли на крыльцо старинного особняка, в котором когда-то началась их жизнь. Летняя ночь была теплая, полная луна большим фонарём висела над деревней, сверчки старались перекричать друг друга. Кузьмич оделся, как для дальней дороги, в руках узелок. Афонька тоже с узелком, на ногах неизменные валенки.
       - Пропала деревня. - Грустно сказал он. - Ни Почты, ни Банка, Колхоз разорился, Школу закрыли. Народ в город подался, пора и нам. Мы домовые без людей не можем.
       - А жить где будем? В соседнюю деревню пойдем? - Кузьмич со страхом думал о переменах. Он и в молодости не любил менять чулан на кладовую, а тут предстоял нелегкий путь в неизвестность.
       - Нет, в деревню нельзя. Там такая же пустЫнь. И до каких же годов будем скакать с места на место? - В сердцах воскликнул он. - Надо сразу определяться в город, он большой, батарей много.
       Посидели на дорожку, ровно в полночь тронулись в путь. Свет нигде не горел, собаки не лаяли.
       - Люди ушли, и нам здесь делать нечего. - Сказал Афонька.
       - А что, если и в городе не сложится? - От сомнений на душе у Кузьмича кошки скребли.
       - Городов много, на наш век хватит. Закроют один, пойдём в другой. - Афонька всегда был оптимистом. - Теперь часто встречаться не получиться, давай раз в год 10 февраля на “Кудесы” - день домового - устраивать посиделки. Место встречи менять не будем - Почта. В городе, поди, ещё не закрыли.
       Светила полная луна и две маленькие фигурки уходили вдаль по дороге. Впереди их ждал большой город, новая жизнь, новая батарея.