Maladie du Soleil Глава XXXV Profumo del Diavolo

Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?

О. Мандельштам «Веницейская жизнь»

Глава XXXV. Profumo del Diavolo

Мёртвые так и не испили из стеклянных сосудов эликсира, никто не отведал раков и устриц, не вкусил винограда, вишни и клубники. Гости, прибывшие из Вавилона и Византии, кружились с Чумным Доктором и верили в бессмертие. Но что они — лишь тени, сновидения? Арлекин, словно мудрец, познавший истину, пытался сорвать с себя маску этой грёзы. Но ни во сне, ни в пробуждении не таилось смысла. Уже придуман дьявол, нашедший сокровище в пустыне праха; написана несуществующая смерть… Только один загадочный лик не мог дописать художник... Кто эта таинственная незнакомка, опоздавшая на карнавал?

Франческа Корнелия позировала для картины папы Сервия. Как бы художник ни старался, он не мог отразить всю противоречивость красоты дочери. Как в одном лике соединить множество ликов? Он видел во Франческе то марионетку рока, то демиурга, то дьявола, то ангела, то пророка, то разрушителя мира…

Рядом с ней сидела её кукла Роза Аурелия, которая никогда не была разбита. В этих одинаковых пышных рубиновых платьях-гамурра они были так похожи друг на друга…

— Сегодня в доме сломались все часы… — папа смешивал красную краску с синей. — Когда закончу картину, попытаюсь их починить.

— Ты их не починишь, — уверенно произнесла Франческа.

— Почему?

— Времени не существует.

— Но время существует, — возразил Сервий. — И даже Апокалипсис, который свершается на этом полотне, не нарушит его ход...

— Ты ошибаешься… На циферблате бытия больше нет стрелок, что указывают путь. Все эпохи соприкоснулись с друг другом; на картах появились города, павшие много веков назад. Все дороги открыты для мёртвых. Но всё же им некуда идти… Они останутся здесь — внутри герметического сосуда, так и не сумев преодолеть его пределы. Они поверят в несуществующую истину; потеряются в этом городе и станут тенями, скитающимися в его туманных лабиринтах.

— Но ничего не исчезнет… Мир — не герметический сосуд… И бытие — не эксперимент безумного алхимика. Невозможно сломать часы мироздания и изменить суть вещей.
 
— Невозможно?! Всё уже разрушено и сломано, но никто этого даже не понял. Конец выглядит не так, как ты его рисуешь на своих картинах. Апокалипсис уже свершился… Однако покойники этого не осознали и продолжают проживать этот опыт после смерти. Но кто-то должен их разбудить…

Франческа продолжила бы спорить, но в окне напротив она заметила прохожего с её Эликсиром в руке. Алхимик не понимала, откуда он у него, ведь она отдала его инквизитору.

— Франческа, куда ты смотришь?! — ругался папа. — Сядь ровно! Я не могу написать твоё лицо.

— Давай сделаем перерыв. Мне надо кое-что проверить…

— Постой, ты куда?! Мы не успеем…

— Я скоро вернусь… Только не пиши ничего без меня. Я приду и покажу тебе, как правильно воскрешать мёртвых.

Сервий, посвятивший всю жизнь искусству, не мог понять, почему его дочь не ценила переданный ей талант. С одной стороны, она никогда не отказывала ему в помощи. В то время как он собирался написать лишь пустоту и грезил, чтобы ничего не существовало, Франческа помогла ему снять саваны с покойников и выдумать мир заново… Но с другой стороны, его оскорбляло, что его дочь не серьёзно относилась к искусству. Каждая картина для него была вселенной. А для Франчески написание полотна — лишь игра, а не процесс сотворения мира… Она не заканчивала картины, оставляла лики недописанными и даже сжигала свои эскизы… Художница рисовала теней, надеющихся на воплощение, и не исполняла их мечты; бросала пилигримов, ищущих бессмертие, в пустыне рядом со скелетами. Ей были безразличны марионетки, и она их ломала. Франческа была равнодушна ко вселенной своего сна… И сегодня она без сожалений обрекла участников карнавала на смерть.

В порыве гнева художник взмахнул кистью, и алая краска пролилась на измученные кукольные лица.

***

Франческа накинула на плечи чёрную кружевную вуаль и выбежала на улицу. Как ей наскучили этот надоедливый запах водорослей, эти грязные унылые каналы, эти мертвецы в масках, что мнили себя живыми… Каждый день ей приходилось видеть одно и то же — болезни, увядание и тонущую мечту. Но все вокруг радовались чуме души и воспевали смерть… Даже сказочные венецианские картины не спасали от кошмара реальности. Странница столько путешествовала, однако нигде не смогла обрести пристанища. Лишь в один город хотела бы она вернуться ещё раз — это в Вавилон. Но не только истины —  и его больше нет…

Венецианцы несли в руках эликсиры… «Не может быть!» — удивилась Франческа. —«В мире существует только один Эликсир — и его придумала я…»

— Mi scusi! — окликнула она грустного Арлекина. — Где вы взяли этот сосуд?

— Я купил его в парфюмерной лавке недалеко от моста Риальто, — актёр кормил голубей вместе со своим весёлым другом Педролино.

— Так это просто духи…

— Для меня это Эликсир. Он есть ничто, ещё не созданный космос — и может быть чем угодно, — Арлекин говорил цитатами из её романа. — В этом герметическом сосуде — пустота. И она будет такой, какой я ее представлю…

По щеке актёра катилась игрушечная слеза.

— Вы нашли Эликсир, но почему тогда плачете?

— Я могу представить всё, что угодно… Однако представляю в этом сне лишь смерть. Да, я мечтал освободиться от нитей Кукольника. Но я уже не хочу снимать эту маску, не хочу знать истину… Я боюсь правды, которая мне откроется.

— Так откажитесь от сокровища…

— Поздно… Я уже понял, что меня не существует… Я смотрелся в воды Адриатики, как в зеркало, однако человек из отражения не был мной…

— Я больше не вижу ни своего, ни иного отражения, — улыбнулся Педролино. — Я мёртв. Но смерти нет… И потому я ещё здесь.

Её роман изменил бытие — он заставил Арлекина заплакать, а Педролино засмеяться. Прочитав пустые страницы, в этом Зазеркалье кто-то создал искажённый Эликсир и теперь играет с чужими снами и истиной. Франческе не терпелось узнать, кто это.

Пробегая мимо башни Святого Марка, она обратила внимание, что часы Оролоджо резко начали идти в обратную сторону. Хранители времени пытались остановить сошедшие с ума стрелки, — однако безуспешно. Злой маг заколдовал их… Первый раз забили в колокол, и на циферблате погасли звёзды и испарились планеты. Второй раз прозвучал похоронный звон, и сама вселенная, таившаяся в часах, исчезла… Пробудившись, Крылатый лев вручил Франческе книгу и улетел с собора Сан-Марко. Он проснулся, но сколько будет длиться её сон?

Вавилоняне поднимались на самый верх их разрушенной башни.

— Оставьте старые грёзы… Я построю для вас новую башню, — обещала им Франческа. — Ещё выше и могущественнее, чем прошлая.

Она уже приближалась мосту Риальто. Беззвёздной ночью, когда луна тонула в кровавых водах Гранд-канала, Франческа сбегала туда из дома на свидания с дьяволом. Под ними проплывали безликие гондольеры, держащие путь в Византию… Её пленили песни о роке и смерти, исполненные для неё голиардами; представления, где все персонажи — либо арлекины, либо чумные доктора… Тени, покидающие тонущий город, звали за собой. Её восхищали сумасшедшие маски, и люди, сотворённые из песка. Она выдумывала героев, и дьявол создавал для неё их куклы; она писала о неведомых сокровищах, и он приводил к ним мудрецов. Над бездной времён колдуны совершали ритуалы, — и сама луна гасла, и только мрак освещал их в пустоте.

Франческа свернула в переулок, где сушились разноцветные вуали. Любопытные марионетки выглядывали из окон и наблюдали, как она путается в паутине невесомых тканей, прогоняя надоедливых пауков. Возле магазина «Эликсиры Каролины» толпились люди в масках:

— Что будет с нами, когда мы выпьем Эликсир? — прошептала Коломбина.

— Мы воскреснем… — ответил Панталоне.

— Или вновь умрём… — добавил Бригелла.

— Ни жизни, ни смерти больше нет. Всё — непрекращающийся сон миражей, которых мы никогда не сможем коснуться… — отметил Шут  — Но он изменится, если я выпью из алхимического сосуда кукольной крови…

Писательница протиснулась сквозь толпу и вошла внутрь. Парфюмерная лавка напоминала алхимическую лабораторию — там пылились атанор, весы и реторта. Всюду стояли то ли эликсиры, то ли зелья с причудливыми надписями: «Кровь Розы», «Яд бытия», «Прах истины»… Франческа бы читала необычные названия и дальше, но все герои комедии дель арте внимали речи человека в маске «Bauta». Он презентовал им свой новый парфюм «Эликсир Бессмертия». Ей тоже стало интересно послушать:

— Духи — те же эликсиры, зеркала прошлого и будущего. Они дарят нам иллюзию смысла… — начал парфюмер. — Влюбившись в одну синьорину, одержимую исчезнувшим и потерянным, я создал специально для неё аромат «Вавилон» — в нём слились шум Тигра и Евфрата, зловещие заклинания пустыни и сны месопотамских алхимиков. Но он её не впечатлил… Её не очаровывали ни призраки Урука, ни набатейские тени, ни загадки египетских пирамид. Она ни в чём не находила смысла, она уже везде была и всё видела... Как самого лучшего парфюмера во всей Италии меня расстроило, что я не могу придумать для неё идеальный аромат. Но я не сдался… Её мечты… Ах, да, я должен был узнать о них! Но она грезила лишь о бессмертии… Я признался, что не обладаю даром оживления мёртвой плоти. И тогда синьорина сказала: «Создай парфюм, который изменит бытие!». Я долго размышлял над этим, идея казалась мне неосуществимой… Но однажды мне в руки попал непостижимый роман. То была истинная пустота… Олицетворяя ничто, роман мог быть чем угодно… Книга, лишённая смысла, вдохновила меня на создание этого аромата. Это обычные духи, — но также они и яд, и Эликсир Бессмертия, и жизнь, и смерть, и болезнь и, наконец, исцеление… В этом флаконе, как в герметическом сосуде, соединились существующее и несуществующее; то, что ожидает воскрешения и то, что обречено на погибель.

Он открыл запретные духи:

— Во время безумного венецианского карнавала я нашёл синьорину среди кукол в масках и отдал ей этот сосуд. И под вавилонской луной и византийским солнцем сбылась её мечта — мир марионеток канул во тьму…

***

Ночью или днём неизвестного года, месяца и дня художник Сервий Корнелий дописал лик Антихриста — картина об Апокалипсисе была закончена… Гроза, разрушившая Вавилонскую башню, теперь пришла в Венецию… Адриатическое море ещё никогда не бушевало с такой силой…

Венеция исчезала… Скоро от великого города останется лишь океан его бессмысленного сна… Он утонет, но потом появится вновь — уже другой, бессмертный и священный.

Франческа готовилась к последнему карнавалу. Она надела воздушное белое платье с бахромой и подушилась духами «Вавилон». В венецианском зеркале — все, кто угодно, но только не она: византийский посланник, месопотамский алхимик, средневековая ведьма и английская леди. И все они вместе с ней смотрелись в это зеркало… Зачем ей надевать маску, если она уже в ней?

Писательница обняла свою куклу Розу Аурелию:

— И, осознав свою смерть, алхимическая роза воскреснет…

Перед уходом Франческа заглянула в мастерскую к маме Женевьеве де Лузиньян. В кукольных домиках обитали марионетки несуществующих. Даже когда постановки подходили к концу, и куклы становились больше не нужны, мама продолжала их хранить... Франческа заглядывала в маленькие игрушечные окна и ловила свои сны… Вот Каролина Александриана воскрешает своего рыжего кота… Вот Кукольник, так похожий на Графа, вселяет в африканских идолов демонов… Вот Чумной Доктор, тенью стоящий позади них… И вот викторианская фарфоровая кукла опаздывает на маскарад… Все забыли про Шута, который выпил Эликсир и умер… Но затем ожил, ибо смерти нет. От мелькающих двойников кружилась голова… Франческа уже не знала — она придумала этих персонажей или они придумали её?

В шкафах — кукольные платья, надетые главной героиней лишь один раз; волшебные вуали, унесённые вавилонским ветром; костюмы Арлекина и Чумного Доктора и венецианские маски, ожидающие своих актёров... На полу — незаконченные эскизы Колхиды, Вавилона и Дильмуна… Кто достроит Вавилонскую башню, напишет кровью на холсте то, чего нет? Игрушечный попугай Аврелий изучал реквизит — Золотое руно, Философский камень и даже Святой Грааль. Но зачем эти сокровища отчаявшимся героям? Всё равно ничто не приведёт их в страну бессмертия… На столе рядом с флаконом духов «Ночь вуду» были разбросаны пустые страницы романа об истине…

Женевьева, одетая в пурпурную тунику с бахромой и длинную звёздную шаль, лепила из глины фигурки Шеду и Анзуд.

— Как настоящий… — Франческа дотронулась до Шеду, и в её памяти возник его эфемерный образ.

— Мне бы хотелось, чтобы ты тоже создавала таких кукол… — мама вздохнула. — Но тебе лень учиться…

— Ты знаешь, что я не люблю ничего делать своими руками. Я творю другие миры, и они отражаются в моих книгах…

— Но разве тебе не доставляет удовольствие мастерить кукол, и давать возможность своим персонажам воплотиться в реальности?

— За меня это может сделать кто-то другой… Я несу идеи, а дальше марионетки сами решают, как их осуществить.

— Иногда ты напоминаешь мне героиню моей постановки «Воскрешение кукол» Каролину, которая придумала Кукольника, чтобы тот мастерил для неё марионеток… Хотя в этом нет ничего удивительного, ведь я создавала её с тебя… — задумалась Женевьева. — А рассказы твоего жениха Графа об африканских ритуалах мне помогли описать образ Кукольника. Кстати, помнишь, он привозил тебе какую-то статуэтку с духом внутри? Где она? Сейчас я работаю над костюмами. Может, идол мне навеет необыкновенные фантазии…

— Нкиси? Понятия не имею… Наверное, где-то в комнате…

— У тебя столько кукол, что ты даже не знаешь, где они… Это неправильно! — возмутилась мама. — Ты совсем не бережёшь своих марионеток и не заботишься о них. Немедленно найди её!

— Потом, мне пора на карнавал… — отмахнулась Франческа. — Ты не пойдёшь?

— Я ещё не закончила делать декорации к спектаклю. Ступай одна…
 
— А что за спектакль?

— Я назвала его «Отрицание времени»... — мама взглянула на сломанные часы. — Главная героиня Шарлотта, влекомая утраченной истиной, обретает своё пристанище в исчезнувшем. Ей снится её жизнь в Древней Месопотамии. И, проснувшись, Шарлотта мечтает возродить Вавилон…

Мимо крался их любимый шоколадно-мраморный кот с золотыми глазами, и Франческа взяла его на руки:

— Не забудь слепить этого огненного львёнка. Он умрёт, и спустя мгновение очнётся от смертного сна…

Женевьева достала из шкатулки с геральдическими лилиями маску, повторявшую нежные черты лица Франчески:

— При создании маски Шарлотты я вдохновлялась тобой…

— Необычно… Я, сама того не ведая, участвую во всех постановках и присутствую на всех полотнах этого мира… Я играю все роли… Я — во всех зеркалах, под всеми масками…

Она распахнула ставни и выглянула в окно — на улицах было странно безлюдно. Обычно во время карнавала возле Дворца дожей собирались тысячи венецианцев. Однако в эту ночь по адриатическим волнам скользил лишь одинокий гондольер в маске Анубиса. Почему он казался ей знакомым?

Тут на сцене появился рыдающий Арлекин. Сняв с себя маску бытия, он осознал, что безлик. Художник не нарисовал его лицо, и в этих отражениях актёр мог стать, кем угодно.

— Я ускользаю из этого сна… Тот, кто меня придумал, больше надо мной не властен. Он уже забыл меня, и я больше никогда ему не приснюсь. Моё отражение исчезает из всех зеркал... Мне пора сотворить себя самому…

Молния, блеснувшая в небе, ударила в бедного актёра, и марионетка упала в кровавые воды Нила. Волны подхватили кукольное тело и унесли во мглу…

Франческу не останавливала вавилонская гроза. Даже если мир нашлёт на неё потоп, она всё равно явится к марионеткам на карнавал и откроет им запретную истину; она отомстит за усопших и разобьёт зеркала мироздания…

— Осторожнее на маскараде… — предупредила мама. — Ходят слухи, что там под маской Шута скрывается дьявол.

— Маска Шута?! — усмехнулась Франческа. — И снова вы все ошиблись… Он носит другую маску на этом карнавале…

— А ты, сама, почему без маски?!

— Она уже на мне. Моё лицо — лишь маска…

***

Когда Франческа вышла на улицу, её чуть не сдуло ветром несуществующей пустыни… Она не ожидала, что буря уходящих веков и тлеющего времени будет настолько мощна… Туман прятал лики смерти; кровавый дождь лепестками роз капал ей на бледные щёки.

Молния бы ударила в неё, если бы её не накрыл крыльями своей чёрной мантии человек в маске «Bauta» и трикорно:

— Я провожу тебя…

И чудилось, что всё это уже было с ней когда-то… Другая она уже встречала этого проводника; она вновь плыла на этой гондоле бытия в никуда… Эта лодка вот-вот перевернётся и Франческа утонет вместе с Атлантидой. Быть может, и она — сон, приснившийся кому-то по ту сторону зеркала? Быть может, кто-то тоже её создал… Или она сотворила себя из осколков сама? Шарлотта, Каролина, Франческа — кто из них настоящая, а кто — грёза демиурга? Вернётся ли странница когда-нибудь в этот город, которого никогда не существовало; воздвигнет ли она новые царства из праха?

Человек в маске «Bauta» помог ей выйти из гондолы и повёл к золотому дворцу.

— Я придумал этот карнавал для тебя… — он распахнул пред ней двери в прошлое и будущее. — И все свои спектакли я посвящал тебе…

В предвкушении празднества Франческа шагнула в вечность и упала под воду... На неё из глубин веков взирали аргонавты, погибающие от бессмертного сияния Золотого руна; цари, венчающие себя ядовитыми коронами; инквизиторы, отравленные Эликсиром Бессмертия…Не имело значения, где она — в Константинополе или в Колхиде, в Вавилоне или в Пальмире. Декорации этого игрушечного бытия то разрушаются, то появляются вновь; куклы ломаются и кто-то снова создаёт их… Всё — нескончаемый спектакль одинаковых марионеток, меняющих маски. Она — и его актриса, и его зритель, и его творец. У актёров нет своего отражения… Но они и не нуждаются в правде о себе. Франческа сломала часы мироздания, чтобы в герметическом сосуде соединить воедино воскресшее и уходящее во тьму...

Среди ещё никем не выдуманных сокровищ лежали скелеты в венецианских масках. И каждый держал в руке её Эликсир…

Сзади послышались шаги. Франческа обернулась и увидела Графа:

— Ты хотела, чтобы я всё уничтожил — и я исполнил твоё желание. Карнавал отменяется, ибо все мертвы…