Глава 5 Трэш-сказки за Одессу Нежные лапы Одесской

Адъютант Суслятиной, или Нежные лапы Одесской Багиры

Победа над Борькой, словно сладкий хмель, кружила Яше голову недолго. Слава — штука переменчивая, особенно в Одессе, где сегодня ты герой, а завтра — очередная жертва анекдота. После того, как Борька с позором ретировался, а слухи о «джиу-джитсу» и «том, что Яшка сделал с сестрой Борьки» разрослись до невероятных масштабов, Яша почувствовал себя на вершине мира. Его новые джинсы, хоть и испачканные, казались парадным мундиром, а разбитые очки — боевыми трофеями. Но мир одесского двора был лишь прелюдией к настоящим испытаниям, которые поджидали его в школе.

Школа для Яши всегда была убежищем от безумия коммуналки, от вечных анекдотов дяди Фимы и трагических рассказов тети Цили о его худобе. От папиного угрюмого молчания и отголосков маминого «цунами». Но в тот день она превратилась в поле боя. Всё началось с того, что он опоздал на урок из-за Лёнечки, который устроил во дворе импровизированный концерт на трубе. Его «Вечерняя Одесса» в исполнении Лёнечки звучала так, что заставляла всех соседей затыкать уши, а у Яши сводило зубы от напряжения, пока он ждал разрешения отца уйти. Яша бежал по коридору, спотыкаясь о собственные ноги, и врезался в нечто твёрдое и злое.

— Ты чё, слепой? — раздался хриплый, прокуренный голос. Перед ним стояла девочка. Не просто девочка — Ира Суслятина. Коренастая, с квадратными плечами, коротко стриженными волосами и взглядом, от которого даже Борька нервно курил в сторонке. От нее веяло не свежей выпечкой, а чем-то… тяжелым, мясным. За её спиной кучка таких же крепких девчонок, каждая из которых выглядела так, будто могла разобрать парту голыми руками. Это были: Ленка «Клешня» — ее щипки Яша запомнил навсегда; Света «Дюймовочка» — рыжая бестия, которая, казалось, знала все сплетни Одессы; и Надя «Сумка» — полненькая девочка, чья сумка могла вместить полмагазина.

— Извини, — прошептал Яша, инстинктивно прикрывая портфелем живот.

— Извини, — передразнила его Ира, растягивая слова. — Ты ж Фишман, да? Тот, который стихи пишет?

— Ну… да. — Яша смутился. Стихи? Он писал про кота-наездника, а не стихи.

— А я Суслятина. Ира. Глава школы, — она сказала это так, будто объявляла военное положение, а не представлялась. — Параллельный класс, шестой «Б». С сегодняшнего дня ты мой адъютант.

— Чей?! — Яша не поверил своим ушам. — Мой. Будешь портфель таскать, сочинения писать и вообще — если я скажу «прыгай», ты спрашиваешь «с какого этажа?». Понял?

Яша хотел возразить, вспомнить про джиу-джитсу, про победу над Борькой. Но в этот момент Ира взяла его за ухо. Ее хватка была железной, а боль — пронзительной. Она поволокла его прямо в класс, где уже начался урок. Так началась его новая жизнь — жизнь личного раба Иры Суслятиной.

Ира была некрасивой, но это её не смущало. Наоборот, она гордилась тем, что может заткнуть любого мальчишку одним взглядом, а уж девочкам и вовсе не оставляла шансов. Ее мать, Галина Константиновна Суслятина, работала в мясном магазине, что в то время в Одессе было равносильно владению небольшой золотой жилой. По слухам, мама Иры могла договориться даже с милицией, если Иру ловили на чём-то серьёзном. А ловили её часто: то она подожгла кабинет химии (якобы случайно, но дым стоял коромыслом), то устроила драку на школьном дворе, то украла журнал с оценками и продала его старшеклассникам за пачку сигарет.

Учителя, хотя и боялись Иры, как могли пытались с ней бороться. Но из этого ничего хорошего не выходило. К примеру, как-то директор школы, старый Иван Иванович, увидел ее. Она не шла на урок, а курила перед входом школы вместе с девчонками из своей свиты. Дым вился над их головами, словно знамя непокорности. Директор, поправляя очки, строгим голосом сказал ей: — Ирочка, ты опаздываешь на урок. Немедленно в класс! Ирочка потупила глаза. Яша, стоявший неподалеку, приготовился к очередной буре. Но Ира, к его удивлению, ответила тихим, почти нежным голосом: — Хорошо, Иван Иванович. Я не буду опаздывать. И действительно, она не опаздывала. Она приходила теперь в школу раньше директора, раньше сторожа. Вставала на входе и у каждого школьника, тех что были помладше, требовала по 10 копеек. — Налог на вход, Фишман, — объясняла она Яше, который стоял рядом и держал её, теперь уже, пудовый портфель. — Чтобы знали, кто в школе главный. Если же школьник, бедный и напуганный, 10 копеек не давал, она старалась ударить его рукой между ног, делая вид, что споткнулась. Таким образом она обижала только мальчишек, девчонки же от неё были в восторге — Ира была их защитницей, их королевой. Иван Иванович, директор, скоро понял, что лучше бы Ира просто опаздывала.

Яша быстро понял, что сопротивление бесполезно. Его «трэш-сказки» стали приобретать всё более трэшевый оттенок, вдохновлённые новыми реалиями.

— Напиши мне сочинение про «Героя нашего времени», — приказывала Ира, швыряя ему тетрадь.

— Но я его не читал… — мямлил Яша. — А мне похер, — отрезала Ира.

— Ты же писатель, да? Вот и пиши. Чтобы там было про крутого мужика, который всех строит. И чтобы без всяких этих ваших «лирических отступлений».

Яша писал. Он сочинял целые эссе, в которых Печорин внезапно оказывался мясником, как мама Иры, а Бэла — главарем банды горцев, которая торгует на Привозе. Учительница литературы, хмурилась, читая эти опусы, но ставила «четвёрки» — видимо, из страха перед Галей Суслятиной и ее «решающей» сумкой.

Однажды Ира решила, что Яша должен помочь ей «разобраться» с одним старшеклассником, Сашкой по кличке «Кастет». Тот якобы плохо на неё посмотрел и что-то буркнул вслед.

— Ты подойдёшь к нему и скажешь, что я его жду за гаражами, — прошипела Ира, ее глаза блестели опасным огнем.

— А зачем я? — запинаясь, спросил Яша. — Я же… ну…

— Потому что если ты не подойдёшь, я тебя сама там встречу, — спокойно ответила Ира, и Яша понял, что ее слова — это приговор.

Яша подошёл к Кастету. Старшеклассник, здоровый детина, действительно с кастетом в кармане (как выяснилось позже, это было не преувеличение), рассмеялся ему в лицо.

— Ты чё, Фишман, совсем ку-ку? Суслятина меня вызывает? Да я её… — Он не успел договорить.

Из-за угла, словно вихрь, вылетела Ира с половиной кирпича в руках. Через пять минут старшеклассник лежал в кустах, тихонько поскуливая, Ира спокойно вытирала руки о брюки, а Яша дрожал, как осиновый лист.

— Всё, — сказала Ира, бросая обломок кирпича. — Теперь ты свидетель. Если проболтаешься — кирпич будет твой. Будь уверен. Яша не проболтался.

Но самым страшным был день, когда Ира решила «подработать». Ее мама, Галина Константиновна, была на «базе», а Ире срочно понадобились деньги.

— Сегодня после уроков идём на Привоз, — объявила она Яше.

— Зачем? — Яша уже предчувствовал неладное.

— Ты будешь отвлекать продавцов, а я буду кое-что брать, — глаза Иры блеснули. — И не вздумай отказываться. Тебе же не хочется, чтобы я рассказала всем, что у тебя в штанах пусто? А это я тебе в два счета устрою.

Яша попытался отказаться, но Ира просто раздавила его взглядом. Он обреченно кивнул. На Привозе он, по её указанию, начал приставать к продавщице рыбы:

— Скажите, а это свежая рыба? — Яша пытался придать своему голосу серьезность. — А почему у неё глаза мутные? Как будто она плакала. А можно понюхать? Мне сказали, что хорошая рыба должна пахнуть морем, а не… ну, вы поняли.

Пока бедная женщина, раздосадованная, объясняла ему, что рыба «просто спит» и пахнет морем, Ира ловко стащила палку колбасы и две банки тушёнки с соседнего прилавка. — Молодец, адъютант, — похлопала она его по плечу. — Теперь ты соучастник. И не вздумай кому-то рассказывать. За соучастие срок дают, понял? Яша провёл всю ночь в ужасе, думая, что за ним вот-вот приедет милиция. Он представлял, как Моня Фишман будет молчать, а Баба Клава качать головой и ворчать о том, что делают с маленькими мальчиками "на зоне".

Но наутро Ира, смеясь, рассказала, что её мама уже «уладила вопрос» с охраной рынка.

— Всё нормально, — сказала она. — Но если ты сольёшь — я тебя сама найду. И кирпич, Фишман, тебе покажется райским цветочком.

Яша не сомневался, что найдёт.

Так и шли их дни: Ира придумывала новые безумные планы, а Яша, как мог, выкручивался. Он писал за неё диктанты, носил её портфель (который весил как мешок картошки и часто пах мясным прилавком) и даже однажды выступил в роли «переговорщика», когда она поссорилась с другой школьной бандой. — Ты же писатель, — объяснила Ира. — Ты умеешь слова подбирать. Убеди их, что мы круче. Но не сильно, чтобы они совсем не озверели.

,Яша убедил. Рассказал им такую историю о всемогуществе мамы Суслятиной, которая якобы снабжает в тюрьме всех одесских авторитетов продуктами и наркотиками, а менты у нее на побегушках. Другая банда, хоть и злилась, но согласилась на «мир».

Но однажды всё изменилось. Ира не пришла в школу. Не появилась и на следующий день. Никто не знал, что случилось. Света «Дюймовочка» рыскала по школе, собирая слухи. Ленка «Клешня» молча сжимала кулаки. Потом пронёсся слух, что её мать, Галина Константиновна, «загремела» за крупную кражу из магазина — слишком много мяса «пропало», даже для Привоза, и на этот раз связи не помогли. А саму Иру, как говорили, отправили в интернат — то ли в какой-то далекий интернат в глубинке, то ли в спецшколу.

Яша не знал, радоваться ему или бояться. С одной стороны — больше никто не будет заставлять его таскать портфель. Никто не будет угрожать кирпичом или требовать сочинений про Печорина-мясника. С другой — он вдруг понял, что скучает. Скучает по этому безумию, по постоянному ощущению опасности, по той странной, извращенной дружбе. Потому что с Ирой, хоть и страшно, но никогда не было скучно. А ещё потому, что теперь он остался один — без защиты самой опасной девчонки школы. Той, которая хоть и использовала его, но и не давала никому другому обидеть. И где-то в глубине души он надеялся, что однажды она вернётся.

С кирпичом в руках.

А пока он будет писать. Писать о ней. Об одесской Багире, которая научила его быть адъютантом. И выживать.