Цин-Цин - 2

Пыльная Корона.

Солнце стояло в зените, превращая тракт, который в народе метко прозвали Костотрясом, в раскаленную сковороду. Пыль, мелкая и въедливая, как дурные слухи при дворе, висела в воздухе неподвижным облаком. Она оседала на дорогом бархате обивки кареты, на длинных ресницах принцессы и в густой, похожей на мочало бороде гнома, правившего четверкой вымотанных лошадей.

Цин-Цин нетерпеливо постукивала кончиками пальцев по раме открытого окна. Летняя резиденция, «Лазурные Каскады», с ее прохладными мраморными залами, тенистыми садами и журчащими фонтанами, манила, как мираж в пустыне. А здесь, в душной, скрипучей коробке на колесах, ее окружали лишь скука и жара. Она намеренно выехала без охраны, желая хоть на день избавиться от бдительных взглядов стражников и удушающей протокольной суеты. В собственном королевстве, как она любила высокомерно повторять, единственное, чего стоит бояться, это скуки. Она бросила раздраженный взгляд на спину возницы.

«И глупых гномов,« — мысленно добавила она.

Внезапно плавное покачивание сменилось резким толчком. Раздался оглушительный треск, похожий на хруст гигантской кости, и карета с жалобным стоном накренилась, заваливаясь на правый бок. Цин-Цин, не удержавшись, съехала с сиденья на пол, больно ударившись локтем. Снаружи донеслось такое виртуозное и многослойное ругательство на гномьем наречии, что даже лошади испуганно прянули.

Дверца распахнулась, и в проеме показалась приземистая, кряжистая фигура возницы. Трясуноборозд, гном с бородой цвета старого мха и лицом, похожим на печеное яблоко, смахнул пыль с кожаного жилета и оглядел принцессу.

— Ваше высочество не ушиблись, надеюсь? А то эта эльфийская драндулетка развалилась, как и предсказывал мой двоюродный дед! Кхазад-думова ось!

Цин-Цин, с трудом поднимаясь, отряхнула дорожное платье.

— Что случилось, Трясуноборозд?

Гном сплюнул в пыль и выразительно пнул уцелевшее колесо.

— Что случилось? То и случилось! Я говорил вашему батюшке королю: не можно ставить на гномье шасси эльфийский кузов! Он легкий, как перышко, а шасси требует веса! А эти ваши дороги… ямы, как кратеры после битвы с драконом! Вот ось и сказала «хрум»! Гниль трухлявая, а не королевский дуб! Проклятые ухабы!

— Это все, что ты можешь сказать? «Хрум»?

Голос принцессы звенел от раздражения. Она с трудом удерживала равновесие на накренившемся полу.

— Я плачу тебе не за то, чтобы ты констатировал поломки, а за то, чтобы их не было!

Трясуноборозд повернул к ней свое морщинистое лицо. В его глазах не было ни капли подобострастия.

— Ваше высочество, вы платите мне за то, чтобы я правил лошадьми и следил за упряжью. А эта карета, не моя работа. Это работа тонкошеих эльфийских мастеров, которые думают, что красота важнее прочности. Я говорил вашему батюшке-королю, когда он покупал эту позолоченную скорлупку: «Ваше величество, эта штука красива, как рассвет над горами, но развалится от первого же серьезного чиха». А он что? «Ах, Трясуноборозд, ты ничего не понимаешь в изяществе!» Ну вот, полюбуйтесь на изящество! Лежит на боку, как дохлая корова. Центр тяжести задран до небес, а ось тонюсенькая, как ножка балерины. Естественно, она сломалась на этом вашем Костотрясе! Тут нужны гномьи технологии! Приземистые, широкие, надежные! Чтобы можно было не ехать, а таранить!

— Хватит лекций по гномьей инженерии! — отрезала Цин-Цин, выбираясь наружу и тут же морща свой изящный носик.

Пыль забивалась в горло, солнце пекло нещадно.

— Почини это. Немедленно.

— «Немедленно», — передразнил он шепотом, но достаточно громко, чтобы она услышала. — Как будто у меня в кармане запасная ось лежит. Да еще и эльфийского образца, чтоб ее гоблины съели. Мне теперь нужно найти подходящее дерево, вытесать временную опору, укрепить ее…

— Мне не интересны детали! — топнула ногой Цин-Цин, подняв облачко пыли. — Просто сделай! Я не намерена томиться здесь часами, пока ты будешь ковыряться с этой развалюхой!

— А я и не предлагаю, вашество, — пробурчал гном, с грохотом вытаскивая из-под сиденья тяжелый ящик с инструментами, пахнущий металлом и смазкой. — Можете посидеть внутри. В тенечке. Часиков этак пять-шесть. Если очень повезет, и я найду подходящую деревяшку в этом вашем безлесном поле. А если нет… ну, будете ночевать под звездами. Говорят, это очень романтично. Для тех, у кого нет ревматизма.

Принцесса вновь топнула ногой так, что с ее туфельки слетела пыль.

— Пять-шесть часов? Исключено! Я видела, как ты работаешь, это затянется на весь день! Распрягай коня! Я поеду верхом. Остальные лошади и эта… конструкция, твоя забота. Починишь и догонишь.

— Какого коня, вашество? Лапушку, Искру, Дьявола или Безмолвного вам подать?

— Хммм. Давай Лапушку.

Трясуноборозд замер с огромным молотком в руке и уставился на нее, словно она предложила ему побрить бороду.

— Лапушку? — переспросил он с нескрываемым сарказмом. — Эту неуправляемую клячу с характером вздорной свекрови и повадками голодного тролля? Верхом? Без седла? Ваше высочество, вы хоть раз сидели на лошади без всех этих ваших бархатных подушечек и серебряных стремян? Эта скотина вам всю вашу королевскую… э-э-э… стать отобьет за первую же версту.

— Это тебя не касается, дурак! — отрезала Цин-Цин, чье терпение лопнуло окончательно.

Ее щеки пылали от гнева и жары.

— Я приказываю! Выполняй, что велено, или по возвращении будешь чистить королевские конюшни зубной щеткой!

Гном тяжело вздохнул, положил молоток и пошел к лошадям, бормоча так, чтобы принцесса точно услышала:

— Высокомерные эльфийки… Нежнейшие создания, пока задница в комфорте… Посмотрим, как запоет через пару лиг… Лапушка ей покажет, где гномы зимуют… Да я бы заплатил, чтобы на это посмотреть…

Он подошел к передней паре. Лапушка, крупный гнедой жеребец с обманчиво кротким именем, тут же прижал уши и оскалил желтые зубы.

— Ну-ну, чудовище, — проворчал гном, ловко отстегивая ремни. — Сейчас на тебе своей попкой покатается сама принцесса. Постарайся не сожрать ее раньше времени, нам еще жалованье получать.

Лапушка тут же попытался укусить гнома за плечо, но тот ловко увернулся, сопроводив маневр очередной порцией крепких выражений на гномьем, в которых упоминались предки коня до седьмого колена и их сомнительные связи с горными козлами.

Цин-Цин, привыкшая к тому, что на выездках ее подсаживают трое услужливых конюхов, столкнулась с первой проблемой. Лапушка был высоким и совершенно не собирался стоять на месте.

— Трясуноборозд, заставь его стоять смирно! — приказала она.

— Он плохо слушается, вашество. И то через раз, — ухмыльнулся гном. — Попробуйте проявить королевскую волю. Или дайте ему сахару. Ах, да, у вас же нет сахара. Какая жалость.

После нескольких неудачных попыток, под неодобрительным и откровенно насмешливым взглядом Трясуноборозда, ей все же удалось, цепляясь за гриву, вскарабкаться на его широкую, потную спину. Она попыталась сесть с королевской осанкой, выпрямившись, но конь, чувствуя неуверенную посадку и отсутствие упряжи, нервно переступил с ноги на ногу и громко фыркнул.

— Вперед, благородный скакун, в «Лазурные Каскады»! — неуверенно скомандовала она, дернув за импровизированные вожжи из поводьев.

Лапушка в ответ сделал два шага назад и попытался почесать бок о ствол ближайшего чахлого деревца, едва не смахнув свою всадницу.

— Бей его пятками, вашество! — крикнул гном, уже подбирая свой молот. — Эта животина понимает только силу! И то не всегда!

Цин-Цин, сгорая от стыда, несколько раз неумело ударила коня пятками. Лапушка мотнул головой, словно говоря: «Ну ладно, твоя взяла, зануда», и двинулся ленивым, тряским шагом, явно недоумевая, что за неудобный мешок взгромоздился ему на спину.

Трясуноборозд проводил ее взглядом, покачал головой и, злорадно хмыкнув, пробормотал:

— Ну, пошла писать губерния… Ставлю десять золотых, что через час она будет проклинать и этого коня, и этот тракт, и собственное рождение.

Он поднял молоток и с оглушительным грохотом обрушил его на заклинившую гайку, выпустив в мир новую, еще более замысловатую тираду, посвященную всем эльфам, их каретам и нетерпеливым принцессам.

***

Первые полчаса Цин-Цин еще пыталась сохранять достоинство. Но Костотряс полностью оправдывал свое название. Каждая выбоина отдавалась тупой болью во всем теле. Мышцы ног, не привыкшие к такой нагрузке, горели огнем. Дорогое платье задралось, открывая колени, которые тут же натерлись о жесткую конскую шерсть. Солнце пекло макушку, а волосы, выбившиеся из простой заколки, растрепались, намокли от пота и были покрыты таким слоем пыли, что напоминали старую паутину.

Лапушка же, казалось, задался целью сделать эту поездку максимально невыносимой. Он шел исключительно по самому краю дороги, где кочки были выше, а пыль гуще. Он то и дело останавливался пощипать жесткую, как проволока, траву у обочины, и никакие понукания и дергания поводьев не могли сдвинуть его с места, пока он не насытится. Пару раз он намеренно заходил в заросли колючего кустарника, и Цин-Цин приходилось пригибаться к его шее, чувствуя, как ветки царапают ей руки и цепляются за платье.

— Пошел, проклятая скотина! — шипела она, отчаявшись придать голосу командные нотки. — Я тебя на колбасу пущу! Слышишь меня?!

Лапушка в ответ лишь дергал ухом и продолжал свой путь с черепашьей скоростью. В какой-то момент он остановился посреди дороги и просто замер, отказываясь идти дальше. Принцесса дергала поводья, била его пятками, умоляла и угрожала. Конь стоял как вкопанный. От бессилия эльфийка была готова разрыдаться.

«Вот доберусь до дворца, — зло думала она, — прикажу отвести этого монстра на живодерню. А гнома заставлю смотреть. Нет, заставлю самого его свежевать! А потом… потом я приму ванну. Огромную ванну с лепестками роз. И никогда, никогда больше не покину пределов „Лазурных Каскадов“ без кареты, охраны и личного конюха!»

Только после десятиминутной забастовки, когда Цин-Цин уже потеряла всякую надежду, Лапушка глубоко вздохнул, словно приняв какое-то важное решение, и снова поплелся вперед, оставив свою всадницу в состоянии полного морального и физического истощения.

Наконец, впереди показался знакомый перекресток с колодцем под сенью раскидистого дуба. Обычное место для привала путников. У колодца уже стояла пестрая, расписная повозка, запряженная парой лохматых пони. Возле нее расположилась странная компания. Мужчина средних лет с театральными усами и зычным голосом что-то увлеченно рассказывал, размахивая куском сыра. Худощавая девушка с темными косами ловко подбрасывала в воздух три красных яблока. Рядом с ней неуклюже пытался повторить трюк с монетками рыжеволосый юноша, постоянно роняя их в пыль. Чуть поодаль сидела девочка-подросток с огромными мечтательными глазами и смотрела на дорогу.

Цин-Цин, постанывая, с трудом сползла с Лапушки. Ноги ее не держали, и она едва не упала. Кое-как доковыляв до колодца, она постаралась придать голосу привычную величавость, хотя он слегка дрожал от усталости и дискомфорта.

— Добрый день. Я принцесса Цин-Цин. Не могли бы вы поделиться водой для меня и моего коня?

Наступила тишина. Жонглерка, Кайла, ловко поймала все три яблока. Юноша, Фенник, уронил очередную монетку с глухим стуком. Мужчина с усами, Марцелло, перестал жевать. Он медленно, с видом знатока, оглядел ее с ног до головы. Простое, хоть и хорошего покроя, но пыльное, помятое и местами порванное платье, растрепанные светлые волосы, грязное лицо, на котором выделялись только ярко-голубые, горящие гневом глаза. Полное отсутствие украшений, кроме дешевой на вид заколки. А главное, эта походка, словно она всю жизнь таскала мешки с репой, и конь без седла, который смотрел на нее с откровенным презрением.

Внезапно Марцелло разразился громким, искренним, оглушительным хохотом. Он хохотал так заразительно, что даже пони дернули ушами, а Фенник, подбирая монетку, тоже хихикнул.

— Принцесса! — воскликнул Марцелло, хлопая себя по коленям. — О, милая девочка, ты переиграла! Браво, браво! Задумка хороша, но подача хромает! Ты даже не знаешь, как ходить, как принцесса! Посмотри на себя! Ты стоишь, как прачка над корытом!

Девушка-жонглерка, Кайла, усмехнулась, откусывая яблоко. Хруст разнесся в тишине.

— О, да! Видала я принцесс на городских праздниках. Они плывут, а не ходят. И уж точно не покрыты пылью с ног до головы, словно мельники после смены. И от них пахнет фиалками, а не… кхм… лошадью.

Рыжий юноша, Фенник, добродушно улыбнулся.

— Хорошая попытка, но… не очень убедительно. У принцесс должны быть охрана, кареты… ну, ты понимаешь. Свита! А у тебя только конь, который, кажется, сейчас попросит воды для себя, а тебя оставит подыхать от жажды.

Цин-Цин вспыхнула. Ее никогда в жизни не принимали за кого-то другого, а уж тем более не высмеивали так открыто и нагло.

— Я говорю вам правду! Моя карета сломалась на этом проклятом Костотрясе в нескольких лигах отсюда! Мой возница… гном Трясуноборозд… он чинит ее!

Марцелло вытер слезы смеха и подмигнул своим спутникам. Он увидел возможность для небольшого представления.

— Ах, возница-гном! Какая деталь! Классика жанра! Слушай, дорогая, мы ценим твой энтузиазм. Но если хочешь играть принцессу, тебе надо учиться! А мы, между прочим, профессионалы! Бродячий театр «Веселый Балаган» к твоим услугам! За пару серебряных монет можем тебя поднатаскать! Смотри и учись, бедняжка!

Он картинно выпрямился, оттопырил мизинец и прошелся по поляне неестественно плавной, скользящей походкой, задрав подбородок.

— Вот так надо двигаться! Плавно, как лебедь на пруду! А спина! Воображай, что твоя спина, это королевский жезл! Прямая и несгибаемая! А не как у тебя сейчас, будто ты несешь мешок с картошкой после долгого торга на рынке!

Кайла тут же подхватила игру.

— А голос! Принцесса не говорит, она воркует! Не «дайте воды», а «Не будете ли вы столь любезны, о добрые люди, утолить жажду страждущей леди?». А смех! Принцесса не может хихикать или хохотать! Она издает мелодичный звон! Вот так: «Хи-хи-хи! Ах, какая забавная шутка, милорд!»

Фенник попытался изобразить придворный поклон, но споткнулся о собственные ноги и чуть не упал, вызвав новый взрыв хохота у Марцелло.

Цин-Цин стояла, окаменев от ярости и замешательства. Эти… эти бродяги, эти грязные паяцы смеялись над ней! Они предлагали научить ее быть самой собой! Это было за гранью понимания.

Только девочка подросток, Тилли, смотрела на нее широко раскрытыми глазами, полными не насмешки, а любопытства.

— Марцелло, а вдруг она и правда принцесса? — тихо сказала она. — У нее… взгляд такой… высокомерный. Как у герцогини, которую мы видели в столице.

Марцелло отмахнулся.

— Тилли, у тебя слишком богатое воображение! Эта девчонка, просто сбежавшая служанка, которая начиталась сказок. Видишь, как она злится? Принцесса была бы выше этого. Она бы просто приказала отрубить нам головы и удалилась с достоинством. А эта… эта сейчас лопнет.

Видя, что «клиентка» не ведется на уроки и вот-вот взорвется, он сменил тактику.

— Ладно, ладно, не хочешь учиться, твое дело. Может, хочешь работать? У нас как раз место для статистки освободилось. Играть придворную даму в нашем новом грандиозном фарсе «Похищение Сапфирового Пояса»! Платят едой и ночлегом! Лучшее предложение на всем Костотрясе! Ты же, хе-хе, «понимаешь толк» в аристократах, а?

Это стало последней каплей.

— Вы невежественные, грязные скоморохи! — выкрикнула Цин-Цин, чувствуя, как от бессильной злобы на глаза наворачиваются слезы. — Я предпочту пить воду из лужи, чем иметь с вами, болванами, дело!

Она решительно подошла к колодцу, с трудом вытянула тяжелое ведро с водой и, игнорируя смешки и комментарии, жадно напилась прямо из него, а затем поднесла остатки Лапушке. Конь фыркнул, обдав ее брызгами с головы до ног, что вызвало новый приступ веселья у актеров.

— Вы еще узнаете, кто я такая! Вы все пожалеете! — бросила она им через плечо, снова пытаясь вскарабкаться на лошадь.

Это была жалкая картина. Она соскальзывала, цеплялась за гриву, а Лапушка, как назло, сделал шаг в сторону.

— Смотри, Кайла! — крикнул Марцелло, давясь от смеха. — Вот это номер! «Ее высочество штурмует коня»! Надо включить в репертуар! Это будет хит!

Под аккомпанемент их хохота Цин-Цин наконец-то сумела взгромоздиться на спину жеребца и, ударив его пятками по бокам со всей оставшейся злостью, заставила неуклюже потрусить прочь по дороге, увозя с собой унижение, гнев и ноющую боль во всем теле.

— Вперёд, чёртова скотина!

***

Через три дня труппа «Веселый Балаган» прибыла в «Лазурные Каскады». Их наняли для развлечения двора во время вечернего празднества. Новость разнеслась быстро, и королевский управитель, вечно ищущий новых развлечений для скучающей знати, не поскупился на гонорар. Повозка стояла на заднем дворе, а сами актеры, одетые в свои лучшие, хоть и поношенные, сценические костюмы, готовились к выступлению на временной сцене, установленной в саду.

Марцелло, в бархатном камзоле с фальшивыми кружевами, нервно расхаживал взад-вперед.

— Так, помните! Никаких вольностей! Шутки про толстых купцов и неверных жен. Можно. Шутки про знать, нельзя! Фарс «Похищение Сапфирового Пояса»! Кайла, твои кинжалы должны летать, а не падать! Фенник, если ты снова подожжешь себе рукав, я вычту из твоего жалованья! Тилли, ты играешь похищенную служанку, больше трагизма в глазах!

Представление началось. Актеры играли с воодушевлением, придворные вежливо аплодировали, хотя и выглядели откровенно скучающими. И вот наступил момент, когда по сценарию на сцену должна была выйти «герцогиня», чтобы обнаружить пропажу пояса. Но вместо статистки из-за кулис вышел лакей в ливрее и шепнул Марцелло на ухо:

— Ее высочество принцесса Цин-Цин желает видеть вас. Всех. Немедленно. После представления. На Мраморной террасе.

Сердце у Марцелло ухнуло куда-то в район стоптанных сапог. Он бросил испуганный взгляд на Кайлу, та непонимающе пожала плечами. Фенник от нервозности уронил бутафорский кошелек. Доиграв сцену на автомате, они с дрожью в коленях ждали конца выступления.

Их провели через благоухающий розарий к широкой Мраморной террасе, залитой светом луны и десятков фонариков. За изящным столиком, уставленным фруктами и сладостями, сидела она.

Но это была совсем другая Цин-Цин. На ней было платье из небесно-голубого шелка, расшитое жемчугом, который мерцал в свете фонарей. Светлые волосы были уложены в сложную, высокую прическу, украшенную сапфировой диадемой. Кожа, белоснежная и гладкая, казалась фарфоровой. Она медленно подняла на них глаза. Те самые, ярко-голубые, но теперь в них не было гнева. В них был холодный, хищный интерес.

Актеры замерли, как мыши перед коброй. Марцелло открыл было рот, чтобы что-то сказать, но смог издать лишь тихий хрип. Кайла побледнела так, что стала похожа на привидение. Фенник просто изучал пол. Одна лишь Тилли, спрятавшись за спиной Марцелло, смотрела на принцессу с испуганным восхищением.

— Добрый вечер.

Голос её был тихим, но, тем не менее, он разнесся по террасе, как звон хрустального колокольчика.

— «Веселый Балаган», я полагаю? Я так рада, что вы смогли принять мое приглашение.

Она сделала паузу, наслаждаясь их ужасом.

— Я видела ваше представление. Забавно. Но, знаете, мне кажется, в вашем репертуаре не хватает одного номера. Очень жизненного. Про встречу на тракте Костотряс.

Она изящным движением взяла виноградину.

— Кажется, вы предлагали мне уроки? Как должна ходить принцесса? Как она должна говорить? Смеяться? Я вся во внимании. Прошу вас, покажите мне еще раз. Я хочу научиться.

Марцелло рухнул на колени.

— Ваше высочество… мы… мы не знали… мы глупцы… паяцы… простите нас!

— Встаньте, — холодно приказала Цин-Цин. — Паяцы не просят прощения. Паяцы играют. Вы ведь профессионалы, не так ли?

Она обвела их тяжелым взглядом.

— Итак. Отныне вы, мои личные шуты. Ваша единственная обязанность, развлекать меня. И начнем мы прямо сейчас. Я хочу, чтобы вы показали мне вашу новую сценку. «Ее высочество штурмует коня». А потом, урок придворных манер. И так каждый день. Пока мне не надоест.

Она улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз.

— А чтобы вы не забывали свои роли…

Она кивнула в тень за колонной. Оттуда вышел Трясуноборозд. Он был чисто вымыт, борода аккуратно заплетена, а в руках он держал свой огромный молот, начищенный до блеска. Он угрожающе ухмыльнулся, глядя на окаменевших от страха актеров.

— Ваше высочество, — пророкотал он, — разрешите быть первым зрителем? Я бы заплатил, чтобы на это посмотреть.

Цин-Цин мелодично рассмеялась. Точно так, как ее пародировала Кайла.

— Хи-хи-хи… Ах, какая забавная шутка, милый гном. Конечно, разрешаю. Начинайте, господа актеры. Двор ждет представления. И я тоже.

— Ваше величество! Умоляю, простите дураков!

Цин-Цин благодушно махнула рукой, вздыхая, снимая ледяную маску.

— Встаньте. Ваша правда. В тот день я и сама себя не узнавала. Но ваш фарс «Похищение Сапфирового Пояса»… Звучит интригующе. Я думаю, моему двору не хватает хорошей комедии. Оставайтесь в резиденции до конца лета. Будете развлекать моих гостей. И платить я буду не только едой и ночлегом.

— Я же говорила, что она настоящая, — прошептала восхищённо Тилли.

Эльфийка улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли злопамятства, только чистое веселье. В тот пыльный день на тракте она получила самый важный урок в своей жизни: иногда, чтобы по-настоящему почувствовать себя принцессой, нужно на время перестать ею быть.