***

В одном городе, где река разделяла два берега, росли два сада. На левом берегу юноши и девы собирались под старым дубом, споря о свободе речи. «Слова — лишь звуки! — горячился рыжеволосый парень. — Матерщина снимает стресс, как дождь — пыль с листьев!». Девушка в синей косынке добавила: «А ещё это как ключ к доверию: если прятать эмоции, станешь фальшивым, будто восковая роза».

На правом берегу, у колодца с живой водой, седовласый странник слушал тишину. Он видел, как мальчик, нёсший в руках глиняный кувшин, споткнулся, и из уст его вырвалось грубое слово. Кувшин разбился, а юноша, вместо того чтобы собрать черепки, стал топтать их сапогом, будто гнев мог склеить глину.

— Сын мой, — обратился к нему странник, — знаешь ли ты, что язык наш — и меч, и пластырь? Святой апостол Иаков предупреждал: «Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело» (Иак. 3:2). Эти черепки — как сердца тех, кто слышит твою речь. Можно ранить осколком, а можно собрать их в мозаику милосердия.

На левом берегу спор разгорался. Тогда странник, взяв сухую ветвь, подошёл к дубу: — Послушайте притчу о двух садах. Один сеятель бросал в землю семена крапивы, говоря: «Всё равно вырастет!». Другой сажал яблоневые косточки, шепча: «Да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37). Когда пришла засуха, крапива жгла ноги прохожим, а под сенью яблонь путники находили воду и утешение.

Рыжеволосый парень усмехнулся: — Да мы не монахи, чтобы молитвы шептать!
— А святой Василий Великий говорил, — ответил старец, — что «сквернословие оскверняет душу, как болотная тина — родник». Тот, кто привык ходить по грязи, однажды не заметит, как утонет в ней.

Тут девушка в косынке, до этого молчавшая, вдруг произнесла: — А мой брат... Он матерился, как дышал. Но когда родилась дочь, стал запинаться на каждом слове, будто камень на пути. Говорит: «Боюсь, она первое «папа» услышит сквозь грязь».

Странник кивнул: — В житии преподобного Амвросия Оптинского есть история. Один купец, имевший привычку сквернословить, дал обет на каждый бранный слово класть в сундук медяк. Через год открыл ларец, чтобы раздать милостыню — а монеты проржавели, будто съеденные проказой. Так и слова гнилые сердце разъедают.

Когда расходились, мальчик с правого берега нёс новый кувшин, осторожно ступая. А на левом берегу под дубом кто-то начал рассказ о том, как вчера, сдержав гневное слово, помирился с другом. И хотя речь его была проста, как родниковая вода, в ней слышалась сила, которой не достичь криком.

Так в городе, где река разделяла два берега, люди поняли: слова — не просто звуки, а семена. Что посеешь в молодости — пожнёшь в зрелости, как написано в Патерике: «Язык глупого — топор, разрубающий древо своей же жизни; язык мудрого — посох, на который можно опереться в пути».