Наследие Арна. Время Вандалов. Гл I, часть Третья

 Запах гари и сожженных трупов вперемежку с горем витал над Форсвиком. Когда два дня спустя Биргер сошел на берег у нижних пирсов, его глаза застилали слезы, и он не скрывал их. Он не видел  зрелища страшнее.

     Четыре самых больших строения  Форсвика сгорели дотла — Дом рыцарей, дом воспитанников, конюшня и Святая земля. Половина домов вдоль главной улицы лежали в руинах. Кроме того, вандалы сожгли небольшую деревянную церковь и убили двух монахов из Варнема, отправлявших там богослужение.

    Среди погибших были рыцарь Оддвард, Матеус Маркусян, Ибен Арду и еще трое мужчин, ночевавших в рыцарском зале, которые, проявив упрямое мужество,  обнажили клинки и выскочили навстречу  силе, превосходящей их в несколько раз. Пали в бою и четыре юных воспитанника. Все остальные зарезанные или сожженные были мирными обитателями поместья.

  Форсвик оплакивал двадцать шесть жизней, но самая большая скорбь была по старой Сесилии Россе. Она лежала возле своей каморки, сжимая в руках горсть свитков. Женщина прибежала из дома, пытаясь спасти хотя бы самые ценные документы. Но вандалы не стали жечь ее бухгалтерию, они просто перерыли все сундуки в поисках золотых и серебряных монет. Видно, они считали, что все накопленные за долгие годы богатства Форсвика  дожидаются, чтобы легко и прибыльно их прибрали к рукам. Они почти не разбирались в торговле и им было невдомек, что все золото хранится в замке Арнес, который им был бы не по зубам.  Вот почему именно здесь полегли самые жадные вандалы: они так долго и слепо шарили в поисках сокровищ, что слишком поздно поняли, как повернулась судьба битвы. Грегерс и его маленькие  лучники нашли их и перебили до последнего мерзавца.

   Если считать лишь трупы, то победу одержали форсвикеры — на верхних причалах лежало более пятидесяти вандалов, над которыми кружили с ленивым жужжанием несколько осенних мух.
 
   Жители положили Сесилию Россу на выжженную, но освященную землю  возле церкви, накрыв плащом тамплиера. Биргер подошел к ней, упал на колени и осторожно откинул в сторону плащ. Она умерла  от удара мечом по затылку — какой -то вандал догнал ее и, видно,  в спешке ударил сзади, поэтому  удар пришелся несколько вкось. Биргер долго и молча смотрел на нее, ему надо было бы  помолиться, но ни одно слово молитвы не приходило в голову. Ее душа обрела покой, он видел это по блаженной улыбке, освещавшей ее родное лицо.  Он осторожно укрыл ее белым плащом  Арна сына Магнуса, и словно пожалев об этом, вновь откинул его, наклонился и поцеловал.

   В Форсвике не было слышно ни его обычных звуков, ни громких голосов, лишь шепот и плач. Люди с пустыми глазами проходили мимо, другие шли раскапывать сгоревшие дома, чтобы найти мертвых  и попытаться выяснить, кем они были.

   Возле кузниц и мельниц Биргер нашел  красного от слез Йоханеса Яковяна. Часть Форсвика с мастерскими осталась целой — нападение  произошло с противоположной стороны, и вандалы, остановленные юными  форсвикерами, не сумели огнем проложить себе путь через все поместье,.

   Тот факт, что все постройки по производству стекла и железа, медные и гончарные мастерские, а также ткацкие, кирпичные заводики, мельницы и лесопилки не пострадали, служило хоть маленьким, но утешением для Йоханнеса, перенявшего от отца полную ответственность за производство. Однако в тот момент это утешение стоило меньше вестготской мелкой монетки. Его дядя Маркус сгорел в своем доме, как и все остальные  мужчины, спавшие на Святой земле, а его двоюродный брат Матеус лежал во дворе, изрубленный мечами вандалов. Биргер сказал ему, что теперь нет смысла искать утешения, потому что всех утешений в этом мире будет недостаточно. Пришло время собраться и начинать восстановительные работы, и Биргер попросил, чтобы руководство над ними взял на себя Йоханнес. Приближалась зима, а у половины выживших не осталось крыши над головой, у лошадей не было конюшен и корма. Речные суда и корабли еще некоторое время будут прибывать к причалам, поэтому требовалось наладить хоть какой-то порядок.
Йоханнес стряхнул с себя горестное оцепенение и поспешил в сожженную часть поместья.

   Два часа спустя рыцарь Сигурд вместе с Альдой во главе двух эскадронов в полном вооружении, один из которых одолжили у Форсвика,  стремительно ворвались в разбитые и сожженные ворота.

    Увидев  Биргера, Альда  спрыгнула с коня с ловкостью, присущей  любому воину из Форсвика, и не раздумывая, бросилась к нему и упала в его объятья. Они не виделись много лет, но в молчаливом объятье не сказали друг другу ни слова. Он осторожно отстранил ее, взял за руку и повел к руинам сгоревшей церкви. Ей не нужно было ничего объяснять, она сразу поняла, кто лежит под белым плащом тамплиера. Помолившись  у останков Сесилии Россы, Биргер обнял Альду и медленно повел ее обратно в поместье. Они так ничего и не сказали друг другу, но сейчас  разговоры не имели  смысла. Постигшее их горе превосходило не только слова, но и старую обиду.
 
   Найдя у сгоревшего Рыцарского зала  изуродованный  труп  своего брата Оддварда, Сигурд закричал в безумном отчаянии,  воздев руки к небу, и приказал своим людям  немедленно готовиться в погоню за вандалами, бежавшими от наказания. На снегу остались отчетливые следы — они отловили бы беглецов в тот же день. Он снова и снова  страшным голосом кричал об отмщении. Молодые форсвикеры, прискакавшие с ним, вскочили в седла, готовые немедля отправиться в путь.

   Биргер  преградил им путь, останавливая первых всадников, схватил за уздечки их лошадей и крикнул во всю глотку, что именем Фолькунгов  приказывает воинам опомниться, спешиться и все обдумать, прежде чем кидаться исполнить плохо продуманную  месть.

   Они уныло спешивались, окружая Биргера, вставшего  у каменного фронтона сгоревшего и покрытого сажей рыцарского зала.

   Биргер объяснил, что сейчас время не мести, а  скорби, нужно хоронить погибших и восстанавливать постройки к зиме.  Они с Альдой отправятся  вниз по Вёттерну с телом Сесилии Россы в ее последнее путешествие в Варнем. Через несколько дней он вернется с монахами, чтобы позаботиться о христианских захоронениях. Сарацины в Форсвике, конечно, не могут ждать так долго, но им и не требуются  монахи, чтобы попрощаться с близкими.
 
  В это время два эскадрона разбредутся по полям и соседним поместьям, чтобы найти и вернуть как можно больше сбежавших из загонов лошадей, испугавшихся огня и пожара. Всех тяжело раненых мужчин и женщин следует отправить на лодках по реке Вёттерн на юг, оставив  их на попечение тамошним монахам. Именно этому и ничему иному они посвятят свое ближайшее время. Рыцарь Сигурд с гневом и насмешками возразил, что в столь трудный час  найдется немало работы для женщин, а воины займутся делом мужчин.

   Заметив, что большинство вооруженных всадников  готовы последовать за Сигурдом, Биргер вскипел. Сейчас было не самое  лучшее время для ссор, и все же он  не смог сдержаться.

   Сначала он невольно грубо обидел Сигурда, заявив, что им следовало  лучше охранять Форсвик и не оставлять беззащитное поместье под охраной маленьких мальчиков в ночных рубашонках.  Только после этого он произнес то, что должен был сказать   изначально.

   Их не удовлетворит маленькая месть,  они начинают  войну, дабы более тысячи вандалов и их родичей искупили вину своими жизнями. И такую ;;работу невозможно  выполнить силами двух эскадронов.

   В этот же день они отправят вестников по фермам Фолькунгов всего Западного Гёталенда. Через неделю клановый тинг в Бьёльбо решит когда, где и как начнется война.

     Форсвикеры повиновались, а те, кто все еще сидел в седлах, смущенно спешивались. Однако рыцарь Сигурд смотрел на него сквозь слезы горя и ненависти, поскольку именно его сделали виновным  в смерти брата и  гибели высоко ценимой Сесилии Россы. Биргер искренне сожалел о словах, вырвавшихся у него в порыве гнева, но  сейчас был не самый подходящий момент для выяснения отношений. Теперь он думал лишь о войне, потому что именно ему предстояло  возглавить армию Фолькунгов  в походе на север.

    Биргер отошел к верхним причалами и медленно прошел вдоль длинного ряда трупов своих врагов.  Он вглядывался в лица, гербы на доспехах или пытался заметить чего-то еще, что могло бы дать ему подсказку. Узнав лишь герб с двумя позолоченными козлами, он предположил, что вандалы нагрянули из Уппланда.

   Некоторых из раненых добивали мотыгами или забивали молотильными цепами. Другим перерезали горло. Конечно, было бы лучше оставить нескольким из них жизнь,  допросить, узнав, кто они такие и, прежде всего, кто направил их в Форсвик. Но как Биргер мог осуждать  отчаявшихся жителей, потерявших своих родичей. Он приказал перерисовать все гербы нападавших, прежде чем сжечь их трупы.

  Глубоко погруженный в свои мысли, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он увидел заплаканного, измазанного сажей  Грегерса, который стоял в разорванной окровавленной одежде под ризницей. Вид мальчика потряс его, он протянул руки и сын бросился к нему тремя легкими прыжками.

— Грегорс, сыночек, — прошептал он,  прижав его голову к груди  и чувствуя, как слезы скатываются по щекам. Он корил себя, что ни разу  не вспомнил о судьбе собственного сына

— Ты жив, мой любимый, — взяв подростка за плечи, он  отстранил его и  посмотрел  в глаза, не стыдясь собственной слабости. — Мальчишки, вы спасли нас от большего несчастья.

— Я убил… восемь человек… своим арбалетом, —  Грегорс с трудом говорил  сквозь слезы.

Биргер опустился на один из грубых кнехтов и дал сыну знак сесть напротив.

— А теперь, сынок, расскажи, что произошло здесь две ночи назад. Восемь человек это очень даже неплохо.

   И Грегерс, сначала запинаясь, начал рассказывать, как его разбудило что-то вроде легкой вибрации, и как несколько мальчиков сделали все от  них зависящее самым разумным образом.

  Слушая рассказ ребенка, Биргер, казалось, видел все своими глазами, будто сам оказался на месте своего сына Грегерса. Должно быть, все произошло именно так, как он говорил, и даже сейчас, погрузившись в пучину  самой глубокой и черной скорби,  он не мог не почувствовать гордости за мальчишек, не успевших стать взрослыми, но уже превратившихся в  воинов Форсвика, которые прогнали более сотни вандалов и убили половину из них.

— Грегерс, ты в самом деле мой сын, — пробормотал он, дослушав историю до конца. — Я пренебрегал тобой, я оставлял тебя одного, без отцовской любви и поддержки. Пожалуйста, прости меня.

— За что мне прощать тебя, отец? — Грегерс нерешительно покачал головой. — Ты ни в чем не виноват передо мной. Ты сделал из меня форсвикера.

— Пока еще нет! — Биргер грустно улыбнулся и обнажил свой меч. — Сделай шаг вперед и опустись на колени!

   Мальчик поступил так, как ему сказали, а Биргер объяснил, что во время войны действуют иные правила, нежели в дни мира. Он коснулся мечом левого, а затем правого плеча Грегерса и объявил, что отныне он воин из Форсвика, и имеет право носить голубую ленту вокруг ножен своего меча.

   Но теперь он не отпустит его о себя. Сначала они с Альдой отправятся в Варнем, где  похоронят дорогую Сесилию Россу рядом с ее любимым Арном сыном Магнуса, а потом  продолжат путь в Бьёльбо. И в грядущей войне Грегерс будет скакать рядом с ярлом как знаменосец Фолькунгов.

   Поднявшись с колен преданным бойцом  Форсвика, мальчик  разрыдался — огромное черное горе смешалось в нем с гордостью и любовью к отцу, бывшему для него лишь  тоской и мечтой, а теперь превратившемуся  в реальность.