Зола былых костров. Эпизод В

Эпизод В.  ВСЕГДА ВМЕСТЕ.


Двадцать восемь лет назад.
Колючинск


   Они уходили на лыжах от города в долины меж холмов, именуемых здесь сопками, к обрывистым берегам капризной речки с названием Сокрытая, к зарослям шиповника и местной хитрой черной смородины, чьи листья летом резные, а зимой ветки не отличаются от обычной садовой. На снегу множество следов, вот взлетала сорока – кого-то сцапала под снегом, вот след корсака, или всё же дворняжка далеко убежала от жилья. Дышится легко и свободно.

   - Я люблю тебя, - кричит в пространство Глеб.

   - Я люблю тебя, -  отвечает эхом Женька.
 
 И никак не могут они напиться мёдом уже давно привычных слов. Наверное морозец их освежает. А мир, холодный и просторный за зиму соскучился по любви.

   Кто сказал, что Женька не красавица, никогда не видал её глазами Глеба в такие моменты. На раскопе, на тропе с рюкзаком, на лыжах. Раскрасневшаяся и ладная в красном лыжном костюме, вся как язычок пламени свечи. Женька смотрелось естественно в рамке из самого естества. Глазами Глеба.

   Скрипят деревянные лыжи, скрипят металлические палки, скрипит снег – у всего свой скрип.

   И только два человека совсем не скрипят костями, они молоды, сильны, они веселы. Они одни сейчас в этом мире и мир принадлежит им. Целоваться холодно, мороз щиплет щёчки, могут потрескаться губы. Но если чего-то нельзя, а хочется, то немножко можно. Лыжня к лыжне, не очень удобно, приходится выворачиваться, но они целуются. Совсем не впервые, но и этот поцелуй выходит  торопливым и неловким. Женька пахнет чистотой и снегом.

   - Я люблю тебя, шепчет Глеб.

   - А я люблю больше, - капризничает Женька.

   - Ого-го!!! – кричит Глеб,- Больше не бывает!

   Бледное солнце подливает себе пурпура – завтра жди ветра -  и сползает к западной стороне горизонта, город на северной. Пора возвращаться. Глеб еще объясняет на ходу, как надо увидеть косой зимний крест на солнце, и почему его изображают синим. Для Женьки или Румпеля естественно  учиться рисованию в изостудии. В кругах родителей Глеба к этой стороне образования равнодушны. У них в почёте инженерный рисунок, шары и кубы, тени полутени в одном цвете. Всё нужное даст школа. Но вот дополнительные уроки черчения Глебов отец дал – незаменимые уроки. И подарил большую готовальню. Такую же подарит и Глеб своему сыну. Когда-то. Но краски Глеб осваивал сам.

   - Вспомни физику, спектр и разделение цветов на холодные и тёплые. Самый тёплый – красный. Эталон холодного цвета – синий. Как показать  символично зимнее солнце? Синим. И крест отходящих лучей  как сейчас…

   Потом еще они замечают  подснежные мышиные тропы к стожкам. Оба думали, что полёвки зимой спят…Городские дети.

   Уже на остановке, Женька на прощание бросает:

   - Замечательный был день, зайчики так и прыгали…

   Глеб краснеет. Заячьих следов он не заметил.

   - Я смотрел больше на тебя…

   Женька смеётся:

   - Солнечные зайчики в душе… Такой взрослый, а как маленький.

    Автобус раскрывает двери.

   Все апрельско-майские выходные  народ рюкзачный тянется в Дарью.
От станции Дарья само Ущелье еще в дюжине с гаком километров, два с половиной часа хода.

   Группами и поодиночке, на электричках и проходящими поездами народ бродяжий , высаживается на платформе и через пути в сторону гор просёлками. У каждого свой излюбленный перевал, их три,  на входе в первый поминальный знак и предупреждение о соблюдении правил безопасности.

   Впервые Глеб и Женька прошли им.

   Предполагалось, что пойдут компанией, как всегда, и не только «людоеды». А в назначенное  время под часами на вокзале никого не оказалось, электричка ждать не будет. И Женька с Глебом присоединились к незнакомой компании студентов одного из турклубов Политеха.  Формально всё  в порядке, Женька же в Политехе? Но их никто не спросил. Живите по общим правилам, дороги хватит на всех, и гор хватит на всех. На биваке Глеб вывалил из рюкзака свою пачку чая, две банки тушёнки, восточную лапшу в пакете и дюжину картофелин. Всё, больше об этом можно было не думать, наливай из общего ведра чай, подставляй свою миску, когда раздают что сварено…

   Правила жизни самого Глеба.

   В давние-стародавние времена, что не помнят и динозавры, в этом месте земную кору прорвал нарыв магмы, образовалась гранитная интрузия,  шрам со струпом на земной поверхности.  Земля, как положено живому организму, залечивает раны. Только медленно, очень медленно. Ныне же сам шрам выглядит  как глубокая узкая долина меж гранитных кряжей и скал. Зимой ущелье работает ловушкой снегопадов и метелей,  огромная естественная система снегозадержания. Весной снег тает и сбегает горной речкой   в конец долины на выходе из ущелья. Сама долина намыта песком – аллювием – со старых гор. Старость есть старость, песочек сыпется… В распадках меж массивами гранита лежат языки фирна, слежалого  крупнокристаллического снега. И было здорово впервые пробежаться босиком по гладкой ровной поверхности. А «ледник», то есть язык фирна, только сильнее ронял капли на камни –он плакал. Нарушенная поверхность слабее сопротивляется солнечным лучам, и срок жизни языка делался короче. Но у его деток, у слёз его ,короткая память . Уже через минуты,  собравшись в тесные лужицы-компании, капельки скатываются через края камней и летят вниз, в малые ручейки, чтобы  потом всем вместе с шумом и грохотом прыгать с высот камней покрупнее, перекатываться через порожки, швыряться камешками куда попало и куда не попало… Чтобы в конце пути отдохнуть в пруду, упершись лбом в запруду. И до конца лета отдавать себя проходящим скотам или прозябать в неге и покое.

   Сбор дров в Дарье для общего костра  – интересная работа. На гранитных склонах   растёт реликтовый можжевельник – арча.  Он помнит, он не склеротик, как скалы, что по расщелинам в граните росли еще недавно горные сосны.  Но вот ушли куда-то, высокие и гордые, вечно швыряющиеся шишками в низкорослую  дальнюю и древнюю родню. Больше не дразнят, не кидаются – хорошо вроде. А плохо, потому что скучно и боязно. «Красная книга» - это цвет опасности. Поэтому, не вздумайте корчевать арчу. Нам хватит отмерших её скелетов. Горят они хорошо, жарко, гладить ветви приятно, такое необычное ощущение после обычных городских тополей и клёнов, большие и выпуклые устьица – парадоксальное сочетание, гладить негладкое.
Уже к вечеру, когда  запас дров набран, вода вёдрами из речки зачерпнута, стоят палатки , скалодром посещён  и Женька с Глебом среди вчера незнакомых ребят уже обжились, достаются гитары.  Наступило время песен. Глебов праздник. Ожидание нового.

   Дарья – лишь остров в степном просторе, покореженном еще до предков предков  Драконом Айдахаром. Среди  высот Тянь-Шаня и Ала-тау Айдахар-Арка лишь сухонькая сгорбленная (оба на!) старушка, выжившая из ума, и только потому именующая себя горненькой страной. Но топтавшие великанов и поднимающиеся выше самого Памира колючинцы не пропускают тренировок здесь. И здесь же звучали новые песни с Алатау и Памира, часто авторы пели их сами.

   Так от костра к костру ходил сам Глеб Айгистов, тёзка, чемпион и  лауреат чего-то там, Глеб пропустил чего. Важнее был сам Айгистов с гитарой. Девочка Ира справа от Рябоконя Глеба шептала:

  -А какой красавец был… Усох…

   Глеб Айгистов действительно походил на связку жил в пуховике и сгусток опасной энергии.Змея в  покое – проходи мимо, не бойся, но держи дистанцию, не то!..

   Альпинизм вроде бы не агрессивный спорт. В смысле, агрессия вовнутрь, не вовне. Но панибратствовать никому не захотелось, кто мы такие… Глеб пел.
 
   - На белом свете много горных стран,
   Там из ущелий вниз ползут тума-а-ны…
   Возьми рюкзак и плюнь,
   и плюнь на ураган,
   Ползи к вершине синей  неустаннно…

   С тобой идти к вершине будет друг -
   До перевала к вечеру б добраться.
   За сотнями лавин, лавин, обвалов, вьюг
   Делить тепло ты будешь с ним по-братски…

   Одну, другую. После третьей песни произнёс «Были когда-то и мы рысаками…» и отдал гитару. За скальным выступом на камнях отражались блики другого костра и чемпион пошел к ним. Глеб Рябоконь так понял, что с некоей миссией. Может приглядывался для будущих восхождений…

   Компания отнеслась к приходу великого альпиниста тепло и без подобострастия. Замечательный товарищ нас посетил, пошел к другим, там тоже свои люди, а мы продолжаем петь… У нас тоже свои маршруты и свои покоренные вершины – будут. Наверное, Да чего уж, наверняка.
Кто-то начинает нетленную:

   - Лыжи у печки стоят… - все подхватывают, Глеб, Женька, это и от их костров песня, это что есть общего у всего палаточно-бродяжьего народа…

   У Глеба есть ответ, он пробует. Песни приходят к таким кострам из уст в уста, не по радио с телевизором, там попса.  По стране ходит ограниченное число кассет, они востребованы и добыть их трудно. Уже давно нет в живых Арика Круппа, еще жив Визбор, но живы их песни.
 
  - Наши лыжи у печки стоят,
    Оплывает огарок свечи.
   Пляшут тени на лицах ребят, - ну совсем как сейчас, легко представить, это вечно.
   - И гитара чуть слышно звучит.
   Здесь скрестились десятки путей,
   Разных радостей встреч и утрат.
   Здесь гадают про завтрашний день
    По рисункам истрёпанных карт…

   А живём мы в дороге, любя… - здесь Глеб открыто смотрит, оглядывается на Женьку. Ему нечего скрывать. И он ждёт открытого ответного взгляда. И ему кажется, что получает.
   На костре закипает ведро с водой, в него щедро насыпается черный чай. И кружки чернеют изнутри от него. Внутрь щедро столовой ложкой насыпается сахар, Глеб пьёт без него, но Женька так не любит, он тоже сыпет ей в кружку и размешивает своим ножом. В кружке сироп, но согревает он изнутри замечательно. Рубеж апреля и мая в Айдахар-Арке  еще не тепло, только днём жара. А здесь горы, фирн. Глеб набрасывает  Женьке с Ирой толстое свое верблюжье одеяло. Быть бы сейчас с Женькой, прижаться и греть своим теплом, но согреть Иру будет некому…
   - Спят в горах недотроги вершины… - заводят ребята…
А потом и
 
(Борис Левин. Ночи платье бальное…)
   -Ночи платье белое облаками вышито.
   Где-то там на западе серп  Луны повис..
   На вершинах снежных гор серебро слитками,
   Сонные, огромные звёзды смотрят вниз… - парень исполняет соло, без гитары. Сильный голос, резковатый, без бархатистостей, но пробирает до костей.

   - …Почему то чудится, что тоскою выгнана,
      Как и я под звёздами ты грустишь сейчас.
   Жалуясь тихонечко, что так и не привыкла ты,
   Не привыкла засыпать  без моего плеча…

   Песни про них всех и для них. Глеб не может их не примерять на себя. Сейчас – и всегда – Женькина голова на плече была бы символом счастья. Завтра…

   Уже поздно. Хочется спать, все устали. Спрашивать место в палатке не хочется, свою Глеб еще не завёл. Они берут просторный Глебов спальник и влезают в него вдвоём. Под ними мох, над ними скальный навес. Комаров еще нет – не сезон, холодно. Теперь снизу и сверху одеяло, надо исхитриться. До рассвета недолго, часа два. Вместе они не замёрзнут…

   Пробуждение было позднее, долгое и неторопливое. На завтрак остатки бутербродов и свежий чёрный чай, после завтрака  на  скалодром, посмотреть как ползают по вертикали другие. Насладиться разговором, щёлканьем карабинов, звоном связок крючьев, испытать обвязку.

   Для Глеба это еще новая и неизвестная сторона его будущей жизни. Для Женьки тоже. Глеб принимает её  молчание за согласие. Да разве можно иначе в обществе столь замечательных простых в общении и сложных в разговорах людей?  Это близкий им мир, родное мировоззрение.

Без бытовых заморочек, очередях и взносах в кооператив, сервантов и хрусталях. Здесь обсуждают преимущество глубоких калош перед кроссовками на зацепах. О качестве верёвок…  И никак не уйти от дефицита, французская основная, де, мягче и легче  отечественной, но где ж её взять… И обидно, что много веревки и крючьев остается на скалах….

   А потом пора собираться, поправка на два с половиной часа ходу до электрички в город.

   И в дороге их застаёт холодный и злой, но уже по-летнему короткий дождик. И впереди электричка, она ждать не будет.

    И вместо нытья уже близкие ребята – с такими бы делить палатку и  носилки в раскопе, не подведут, ясно – кучкуются и накрываются плёнкой, а под  плёнкой уже звенит гитара – на ходу.

И гремит хор:

   - Поднимись, поднимись, ну иди, не стой на месте.
   Это жизнь, это жизнь, иногда она без песен…
   На чужом плече не висни, наклонись вперёд и сам,
   Ветер жизни, ветер жизни, ну не кланяйся ветрам…
 
   Глеб знает эту песню, Он вплетает в хор свой голос. Женька делает вид, что знает, но сбивается. Она только слушала на кассете дома у Глеба – студент Самородов дал на время. Но ей нравятся более мелодичные, распевные…
   Этот поход под тучами и под плёнкой останется в памяти Глеба светлой страницей, чтобы раскрывать её в тяжелые моменты жизни.

Эпизод в Эпизоде.


17 августа 20**года.
Лагерь на Жилансут.
Женя Вострецова.


   Вечернее шпагомахаттельство  за бортом «Не виски» за пределами лагеря.

   - Французские  шпаги и какие-то старые куртки. У меня был розовый атласный колет…

    - Может и у них для турниров есть какие-то парадные кожаные дуплеты или дублоны?… Как их там…

   - Ну чего бы мы достигли с ним вместе? Пойми, я депутат, у меня семья, у меня репутация, у меня всё в порядке. И на него посмотри. «Савраска» из излишков армейского имущества.  Его квартира, если она есть, такая же, я уверена. С ним не было бы нормальной жизни.  Ромка Продан – два сапога пара. Спрашиваю:
 
  « - Рома, а где твой дом?

   - Да вот, желтая палатка.

   - Да нет, постоянно…

   - Какое у меня может быть постоянно, если я постоянно переезжаю с раскопа на раскоп, с севера на юг, с запада на восток и обратно? Я профессиональный раскопщик…»

   - Да уж, поверь, студент нынче такой пошел… Без таких как Рома сейчас плохо. Эх, «были времена, ох было времечко…» да прошло.

   - Вот представь, захотелось мне цветов на день рождения...

   - В декабре? В   Колючинске? В восьмидесятых? Тяжко…

   - А мне хочется. Приходит, уже вечер. Мороз минус тридцать. Большой ком завернутых газет. «Чтобы не заморозить», - говорит- « Неси ножницы». Я иду, он начинает разворачивать. А там нет букета! Там горшок с какой-то геранью. Красный большой цветок. Странно, досадно, да ладно. Готовлюсь забрать горшок, а он берет ножницы, срезает цветок, падает на колено:

   - Примите, мадемуазель, сей скромный дар… - Шут! Но тогда мне нравилось, сама не пойму почему…

   Из лагеря донесся крик:

  - Шлавик! Не давай Герману конфет! Он будет толстым как ты!