Зола былых костров. Эпизод Ь

Эпизод Ь. Знак мягкого.


Двадцать пять  лет назад.
Колючинск.

  Юра Роблес привык лидерствовать. Во дворе, в классе своей Первой Гимназии. И школа не простая, и класс специализированный, химический. В студенческой группе. В турклубе.

   К археологам его занесло совсем случайно. Но ему понравилось.  Его качества проявились и здесь и как-то естественно он влился в круг студентов. Студенты были взрослыми людьми, другие права. А после отъезда «школоты» Юра вообще стал со студентами на равных. Ну разве что выпить у костра не давали, так, колпачок рома в чай…Но вместе с практикантами.

   Магия возраста на Юру больше не действовала.

   Тогда почему он подчинялся Рябоконю? Ничего выдающегося, даже нос обыкновенный.

   Со стороны в их Группе Лямбда  лидером опять был Юра. Костя Шереметьев отступал в сторону уже по дворовой привычке, Женя была девочкой с вытекающими… То есть, к ней тянулись, перед ней выпендривались, всё для неё, необходимости в инициативе нет. И Рябоконь не выпячивал свое старшинство, отдавая дань Юриным талантам и игры на гитаре, и знаний химии, и знаний разных сторон взрослой жизни, о которых у Глеба был пробел, с его же слов.

   Но группа делала то, что считал правильным  Рябоконь.

   И возможности добиваться благосклонности Жени он начисто Юре обломал. Без сцен и столкновений. Как-то получалось, что не в этот раз…

   Столкновение могло бы произойти, один раз точно. Тогда студент-выпускник Варламов одолжил кассету с записью концерта Саши Дольского в Политехе. Послушать пришел и Рябоконь.

   Старый магнитофонщик, Юра Роблес держал кишочки своей «Кометы» наружу. Где-то что подкручивалось отверткой, где-то подключались дополнительные контуры, коим не было места в корпусе. Поверх скелета вращались кассеты, связанные магнитной лентой через снимающие звук головки. Когда в комнату вошел Глеб, из колонок как раз звучал престранный, а проще хулиганистый «шедевр» Дольского:

   - Хотите вам я гасскажюу
   Как я любиль медам Анжюу.
  Медам Анже, медам Анжа,
   Она пгелестна и свежяаа…*

   А на строчках «Но тут пришёль Анжов Луи – И вмиг газбиль мэчты мои… _ Юра сделал вроде бы и шутовской жест обвинения или «перст указующий».

   Так Глеб узнал, что и Юра неровно дышит к Жене.

   И то, что Юра поставил в один ряд развратную «Анжюу» с Женей, Глебу не понравилось. Он сдержался . Всё могло оказаться вообще глупой шуткой. А к Женечке грязь не пристанет.

    По молчаливому соглашению Юре и впредь дозволялось блистать интеллектом и остроумием, проявлять таланты – обаять Женечку, она того достойна. Юра  ведь еще не знает, что главное уже произошло: Женя ответила на признание Глеба согласием. Каждый подходит со своим аршином… Юра их большой общий друг, другу можно. Да и истории с одноклассниками и затем сокурсниками Глеб всегда выслушивал с интересом, задавал вопросы, охотно знакомился с её друзьями.

   Догадывались ли они, что Глеб был жуткий сноб? И людей, непричастных к полю, к экспедициям, просто не воспринимал всерьёз. Взять того же Юру Роблеса.  Свой человек, знаток кодексов поведения. Он конечно будет добиваться Женечкиного внимания, но большего себе не позволит из уважения к Жене – он же полевик по прозвищу Румпель. Приличный полевик должен иметь прозвище. Или тебя не заметили.

  Итак,  распускать свой тетеревиный хвост Юре перед Женей было можно. И было нельзя. Потому что друзья.

   И когда гвардейственные дамы при Особе завели с тремя  – Глеба выставили  наружу, тебя не касается, мы будем говорить о будущем ребят – разговор о том, с кем им дружить, Юра отнес мысленно гвардейственных к школьным педагогам (после выпуска всех ждёт школа, ну правда!)  – пусть чешут уши. Мы знаем, с кем нам хочется дружить, а не с кем положено. Как пошло лицо Глеба пятнами, трое видели. И только дождались конца долгого разговора, пошли искать друга.

   Друг сидел на скамейке в конце Каскадной площади, что упирается в Набережную и бесцельно кидал камни в воду. Он поднял глаза и внимательно осмотрел каждого: Юру Румпеля, любимую Женечку, друга Костю Шереметьева, будущего генерала. Настоящие друзья. Такими они остались в памяти навсегда. И через тридцать лет несовпадение образов не стёрло прежнюю картину.

   
   На первый раз не сработало, сработало в другой раз.