Зола былых костров. Эпизод Л

Эпизод Л.ЛЮБОВЬ ОДНАЖДЫ И НАВСЕГДА.


Двадцать девять лет назад.
Колючинск.


      У каждого преподавателя, наверное, есть ЕГО курс. С которым всё началось. Это не обязательно его первый курс, но чаще это просто первый курс. Тabula rasa.

   Его первый курс в Колючинске не был его первым курсом. Самый первый свой курс Семивёрстов довёл до выпуска в педакадемии   в Ключарях. Люди, от которых зависит выстраиваемая  СИСТЕМА. Вынужденно. У них нет выбора. Точнее, выбор всегда есть. Или выстроится, или нет. Зависит от многих факторов, от способностей и рвения самого главного лидера в системе, на которого всё замыкается. Затем идут его помощники. Трудно описать, как происходит их выбор. И чей это выбор. Без выбора Семивёрстова помощники бы оставались рядовыми студентами. Без их качеств и выбора Семивёрстов ничего бы тоже не сделал.

   Нужно миллион условий, чтобы люди встретились и узнали друг друга.

  На кого пал первый выбор, кто справился с возложенной миссией, становится  особой, приближенной… к чему-то там приближённой, об этом или позже, или никогда. Остановимся на слове Особа.

   Лучше ли  люди на этом курсе, чем на предыдущем или последующих? Спустя дюжину лет – может быть. Но вряд ли сильно отличается э т о т  курс и следующий.

   Но места особ уже заняли до последующих.

   Кто-то придётся всем ко двору и раздвинет строй. Но усилий приложить придётся больше. И сейчас не о них. Сейчас о вескости слов Особы, приближенной, именуемой в «школе Отто Николаевича» Сахемом.

   Доцент Семивёрстов перевёлся из Педакадемии в Ключарях на вновь открывшуюся кафедру археологии этнографии в университете Колючинска. Университет тоже начинался Учительским институтом во времена, когда  лучшая профессура Союза считала удачей преподавать в нём – всё лучше  учительствования в школе рабочей молодёжи или того хуже – на общих работах в лагере.

   Профессура была ссыльной. Затем пришли эвакуированные. Эвакуированные прибыли с багажом побольше, и на радостях по поводу возвращения после войны, дарили свои библиотеки  Учительскому институту, который им благодаря, и благодаря ими
подготовленным студентам, дорос до педагогического, а потом и до университета.

   Семивёрстов в Колючинске уже не выделялся так радикально, как в Ключарях, где единственная  звезда прошлых лет  доцент Вольфрамм по кличке «Беня-Сволочь» сходу взревновал выпускника Уральского университета и «Внука Отто Николаича».  Внук – значит ученик ученика. Позже лет на пять Глеба спросят такие же студенты третьего курса из Перми: Вы внуки или правнуки Отто Николаича? – Глеб замялся. Можно было бы назваться и правнуком, по внуку Семивёрстову. Но как же тогда его первый Шеф – геолог с археологическим курсом Пражского университета Волошек? Запутаны пути судьб  жителей Колючинска.

   - Я выскочка, - сказал студент Рябоконь, - Парвеню.


 Тридцать лет назад.
Колючинск.


  - Мне трудно поверить, что тебя, Глеб, кто-то мог приревновать. Ты не жених», - сказала студентка Особого курса Рукавишникова. Её никто не спрашивал, но  Особа не ждёт, когда её спросят, её услышат.

   Поводом послужил фингал под глазом, случившийся в драке на льду, где Глеб был на правой стороне, но ему не повезло подскользнуться и его добивали трое ногами. Но публично плакаться он не стал и отшутился
 
   - Приревновали.

   Слова Рукавишниковой били по больному месту, но он только  отшутился клоунской пантомимой:
   - Ну вот так как-то…

   Больным местом была девочка Женечка из дворцовской секции МАН (Малая Академия Наук).

Глеб ассистировал Семивёрстову со слайдами и вёл свои занятия с кружками по полевой культуре, как он это называл: костры, палатки, песни для костра…

   - Не понимаю, я вас, мужики, - сказал как-то студент  Челыш, - Чего вы на эту девочку запали? Обыкновенная Серая Шейка, ничего интересного…

   Глеб промолчал про его избранницу, яркую хохлушку Максименко: брюнетка, яркая помада с утра, громкий голос, обещание борщей и голубцов, очереди в кооператив и на автомобиль – щобы було.

   - Никогда не возьму в жёны украинку, - только и сказал  хохол Рябоконь. И не удержался, обозначил пальцами кавычки: «Обидно, что она Непрочь сходить налево». Челыша перекосило – мол, зачем в открытую напоминать?!

   С какого-то момента приятность встреч в дружеской компании начала обращаться мукой. Мукой было и отсутствие встреч. Видеть Женечку хотелось всё чаще, а поводов больше не становилось. И радость встреч омрачалась близостью друзей. С ними тоже было интересно, лучше без Женечки…нет, без Женечки лучше не становилось.

   Был риск всё испортить, но Глеб решился.

   - Я люблю тебя, Женя…, выдавил он осиплым срывающимся голосом.

   - Я люблю тебя. И хочу, чтобы мы поженились., когда тебе будет восемнадцать. Это долго, но я дождусь…

   Что происходило с лицом Жени, он не увидел. Хотел, но она отвернулась,  сделал шаг, другой, уткнулась в стену и заплакала…

   Причину понять Глеб до конца так и не смог за всю прожитую жизнь.

   Остановился на рабочей гипотезе: все девушки ждут таких признаний. Одно из них будет обязательно первым. Она не думала, что оно будет  вот таким нелепым,  сделано зябким позднеосенним днём, в гололёд на пустынной аллее возле Дворца «Юность». И произнёс желанные слова совсем не принц на коне с серебряными подковами. Нет, не принц…

   Много позже в госпитале он всё же спросил усталую, замученную работой и бытом медсестру, что же значили эти слёзы при его первом признании?

   - Я бы тоже заплакала, - сказала  полная, но бледная от усталости Тётя Лида. – От счастья. Мой муж  выдернул меня на танцах за руку и сказал: Пойдём делать шпили-вили…

   - Я так не могу. Я мог придумать в тридцать от разочарований одностишие «А в сущности, мне всё равно, кому засунуть», но это от того, что моя единственная бесконечно далеко и сближения не предвидится. А так я мечтал всегда о Любви Однажды и Навсегда.

   - Романтик ты, Рябый Конь без подковы. Уже бес в ребро, а ты так и не вырос.

    Сестра Птаха-Натаха как-то выдала:
   - Нашлись общие знакомые. Одноклассница Жени на поболтушках рассказала, что видала тебя на междусобойчиках с Женей.  Не красавец, невысокий и не модный, а всё равно завидно, у Жени уже постоянный поклонник, и ни на кого больше не смотрит.

 «Обещать выйти замуж в пятнадцать много легче, чем в восемнадцать» - решил тогда Глеб.


  12 августа 20** года.
Лагерь на Жилансут.
   
   -Зззззззззззззззззз – от земли отрывается коптер. И проносится над лагерем, над долиной.

   - Гав-гав-гав!!! – вторит ему собачий лай.

   - Герман! Твою ж кабалерию! Место! Фу!

   - Я на своём месте, - - обижается студент Герман Полбин. Он укладывает в «Росинанта» провода от генератора с двумя дюжинами зарядок телефонов и аппаратуры.

   - Да не тебя! Уберите собаку!

   По полю за таксой Германом бежит его хозяйка, профессор Холлопайнен.

   - Герман, убью-ю-ю! Ты почему меня не слушаешь? Место! Иди ко мне немедленно! Место! Убью-ю-ю!

   Всем весело, все  бегают! – Герман доволен. Самого веселья он ждал со вчерашнего вечера, когда так же гонялся за дроном в небе. Дрон в небе, Герман на поле.

   Каждое утро и каждый вечер в небо запускается квадрокоптер с телекамерой. Пилот квадрокоптера с джойстиком Глеб Рябоконь, майор в отставке, и инженер Юрий Роблес у монитора  метр за метром сканируют всё ту же долину.  Участок за участком. Первый раз а натюрель, затем с разбитой по квадратам сетке ориентиров.
Утренние и вечерние тени помогают увидеть то, что замыленным глазом утомлённые дневным солнцем археологи на поверхности не видят. Утром тени ложатся в одном направлении, вечером  в другом.

   А бегающий по полю охотник за дронами отвлекает. Даже масштабированию самоварная труба на ножках послужить не может. Не типичен. Да и съёмка фиксируется, потом показывать коллегам… Да и вероятность повреждения  сильными челюстями «добычи» «имеется в наличии»

   Перед каждым вылетом Ланни запирает Германа в машине, но он умудряется выскользнуть. Стали привязывать на поводок в машине к ножке стола, Герман наловчился выкручиваться из ошейника. Раз за разом.

   - Ззззззззззззззззз! , - Гав-гав-гав!!!

   - Ну что там у нас, - народ интересуется у Румпеля. Румпель на планшете отмечает какие-то точки, преимущественно торчащие из земли камни, проводит на экране меж ними зеленые и красные линии. Никакой системы.

    - Не может такого быть, - расстраивается Ланни.

   - Сюда по цепочке родников и колодцев неизбежно должны были выходить все караваны и отряды, здесь устраивать отдых животным и людям. Прекрасные площадки для биваков и луг для выпаса. Юра, давай еще разок… Дай, я сама взгляну.

   - Эльза Тимуровна… - Румпель не скрывает обиды, начальник систем  безопасности  всей сети банков в себе, в своём профессионализме, уверен. И «не первый год замужем» в разведке.

   - Да, вот такие они сволочи, эти зергерсайцы. Сами предшественников вовсю грабили, все курганы «оленных людей» ими испоганены – искали металл на мечи-«кладенцы». А своих покойников прятали  основательно, никому не верили… Ладно, посмотрим, что покажет Женечка…

   - Зззззз-аах! – дрон посажен снова на землю,  протёрт, уложен в коробку с пенопластовыми гнёздами, батареи сняты для зарядки.

   На поле выходит Женечка и студенты со связками разноцветных кольев из пластмассы. Молотки, мерные рейки и рулетки, штатив с кипрегелем… Поле разбивается  на квадраты десять на десять метров. Углы квадратов отмечаются  кольями разных цветов, Женечка наносит сетку квадратов с отметками цветов, на планшет. Квадрат за квадратом «прозваниваются»  электро-магнитным полем по  металлическим штырям рядом с кольями, но глубже.

Результат высвечивается на планшете, и он не радует. Из лагеря доносится визг ручного точильного агрегата и  слова ненавистной Ланни и Глебу «Батарейки»:

   «О-о- о, любви моей села батарейка…О-о-о, батарейка…»

   Славик точит лопаты.

   Славик всегда напрашивается на задания в лагере. Он под  тентом, в тени. Ему не так жарко, как тем, кто торчит на солнцепёке с рейкой. Или колотит молотком  по нескольку раз по одному и тому же колу, сдвигая по команде его на пару сантиметров. Называется «артиллерийскими стрельбами».
 
   - Кол на себя, много, от себя, чуть-чуть, много, на себя… - Ромка лежит на пузе прямо на земле и руководит «стрельбами». Ромке тоже жарко, пот заливает глаза, голова начинает гудеть. Завидная со стороны работёнка выматывает, не поймёшь, что хуже, с лопатой в раскопе или «весь день валяешься себе и командуешь – только дивана не хватает».
   
   Вечерний облёт. С фиксацией  над красными, над желтыми колышками – квадраты разных размеров. Коптер зависает поочерёдно над ними по команде  из «штаба» в машине «Не виски». За экраном рядом, соприкасаются  голые коленки – все в шортах, Женя и Юра. Летали долго, солнце уже зависло над горизонтом, окрашивая сначала облака, потом и вершины гор в пурпур всех оттенков. На экране краски играли по-своему, выгляни и сравни, и наслаждайся. Юре приятно соседство Жени. По телу бродят токи и соки, в общем, сплошное томленье. И пачка сигарет на столе больше не шокирует, как в юности. О собственной жене, о муже Жени, о Веронике, её дочери, думать не хочется. Дети уже большие. Стартовый пинок в виде образования  и первого взноса на собственные квартиры получили. Есть желание доиграть, чего не доиграли тогда… В правой мышка, но левая свободна, она тянется к талии Женечки...

   - Будет ветер, завтра не полетаем – снаружи под ровное «Ззззззззз» жалуется Глеб.

   - Эх, обломал, - в свою очередь жалуется Румпель. Уточнять не стал, только искоса глянул на Женю Поняла?