Зола былых костров. Эпизод А

Эпизод А. АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ОРГИЯ.

15 августа 20** года
Лагерь на Жилансут.
   
   День археолога начинать надо на раскопе.

   В хорошие дни  аврально подбивался какой-нибудь промежуточный итог, чтоб работу было видно. Выбирался грунт из квадратов под зачистку ,очерчивались ямы и рвы, расчищались каменные сооружения… Старались работу сделать поскорее и идти к празднику готовиться.

В лагере же готовится праздничный обед, непременно десерт. И при достаточно большом числе студентов и волонтёров мистерия посвящения в археологи.

   Этот день Ланни определённо не задался.

   На раскопе  студенты даже имитировать бурную деятельность ленились.
Славик выплясывал  «раскопный стриптиз» вокруг лопаты как вокруг шеста, трагически повисая на ней.
   - Я не понимаю, чего вы от нас требуете, Эльза Тимуровна, - бубнила Диана, уже третий курс, а толку ноль, вот их СПБ бросал в омут как слепых щенков – кто выплывет…С первого-второго курса в разведке, на раскопе начальниками – значит, ответственными за всё…
   - Вот ты зачем пришла на специальность археология?! Я требую всего лишь, чтобы будущий археолог исполнял работу археолога – зачищал эти камни от грязи и пыли. От снега не надо, сейчас лето,  где я вам снег найду? Но с такими темпами мы тут застрянем и до снега.
   - Не застрянем, Эльза Тимуровна, не волнуйтесь, деканат вас вытребует лекции читать. До сентября немножко осталось потерпеть.
   Эльза оглянулась. Славик вовсе бросил лопату и развесил уши:
   - Я работаю, Эльза Тимуровна. Просто ловлю ваши ценные указания, это очень важно для моего отчёта о практике.

   Что было хорошо, так это обед. Он удался. Глеб протушил в казане овощи с мясом большими кусками и слоями,  был традиционный экспедиционный колбасный торт: крошка печенья, сгущенка, масло, арахис, какао…

   Когда же торт подъели, Глеб объявил, что всех ждёт еще монгольский десерт – Тарбаган! Мясо сурка в черемше.

   Глеб волновался.

   Традиционно тарбагана готовят в его собственной шкуре. Тушку вытряхивают из шкурки, отверстия завязывают, а лучше лапки оставляют, мясо отделяют от костей и всего лишнего – не забудьте вонючие железы под мышками – смешивают с диким луком-чесноком и заталкивают обратно в шкуровой мешок. Считается, что шкура не горит, но главным образом блюдо нагревают раскалённые  в углях голыши. Очень древний приём, его практиковали еще неандертальцы.

    Но шкуры, жир – предмет промысла сурколовов.  Глеб с Ромой выменяли пять уже обработанных тушек за соль и сигареты, тем скататься недосуг, сезон, деньги бегают под ногами…

   Глеб решился пожертвовать старой кастрюлей. Для верности обложил её изнутри листьями  лопуха, слой дикого лука, слой мяса, слой лука, слой мяса… Поставил на угли и обложил кастрюлю раскаленными камнями. Другие на смену калились в костре и вокруг казана.

   Поданная к столу кастрюля вид имела страшненький. Но за поднятой крышкой парок разнёс такой запах…
   - Тарбаган! – возвестил Глеб.
   - Рассказывай, что за блюдо… - отреагировал Юрий.
Глеб рассказал. Такой рассказ – последняя приправа от шеф-повара…. Если бы не кислые рожи студентов.
   - Супчик по-креольски, - - сказал  Румпель.
   - Сурок? Я не буду сурка есть – насупилась Диана.
   - Почему?
   - Я никогда его не ела… Дикость какая… - глянцевая полукрасавица Диана в глазах Глеба стала еще несимпатичнее.
   Герман поддержал Диану, городской пёсик больше привык к готовым собачьим кормам и  вкусняшкам со стола. Сурок – не колбаса, - Герман это чуял на расстоянии.
   - Глеб Григорьевич, а вы уверены, что лопухи можно есть? – ага, это Славик, не мог не вставить.
   - Уверен. Лопух съедобен  и в Японии его культивируют. И в России весной тушили корни, а черешки листьев жевали дети.
   - Это когда голодные, они кору ели, вы нас будете корой кормить?
   - Супчик по-креольски, вали в кастрюлю что есть. Археолог не собака, археолог всё съест – подал голос Румпель.

   Студенты поднялись, опрокидывая стульчики и побрели к своим палаткам.
   И здесь праздник не получился, так, набивание живота  питательной и обильной едой.
   Ланни вспомнила про сюрприз. Держала  в рундуке под кроватью на этот случай, ящик пива и бутылку шампанского. И-эх!
   Тут выяснилось, что и запас дров для костра сгорел под кастрюлей с сурками.
   - Застрелиться и не жить – прокомментировала Женька.
   Студенты забрали гитару, чем-то стеклянным позвенели и пробрели на
вершину ближайшей сопки. По пути они  явно собирали высохшие  добела скелеты можжевельника-арчи, потому что там засветился огонёк и вскоре  в полудюжину голосов затянули «Батарейку».
   - Надо же,-  сказал Глеб, -  Собрать для общего второй раз ну  никак нельзя было…
   - А кто тебя просил  расходовать костровые дрова? – вызверился Румпель.
   
    - Праздник не задался, в тридцать третий раз себе сказала Эльза.

   Тогда, в юности, ощущение праздника приходило легко и просто. А теперь только раздражение. Раздражение искало выход и оно нашло его внизу живота. Как когда-то.

   В той юности был момент, когда Ланни решила, что созрела для любви. И рядом был Румпель.
   Почти высокий и стройный, с рыжеватым пушком в бороде – предмет гордости в 18 лет. «Умные» очки, ироничная улыбка на губах, в меру приправленные солью и перчиком остроты. Румпель был гораздо интереснее на общедевичий взгляд Женькиного – тогда еще Женькиного – Глеба. Глеб не умел танцевать. «Туп в колене» - говорил Румпель, Глеб соглашался – они все тогда читали Стругацких. И всегда в хаки. В общем – не жених. И всё равно было завидно. Глеб любил открыто.

   Матушка называла это д р у г. Ланни тоже хотелось иметь такого д р у г а  интимного и индивидуального. А Румпель был интересен и свободен. Ланни пригласила Юру в «Сластёну» и он слопал три мороженных подряд, и ничего не понял. Болван.
   Эльзу воспитывали правильной девочкой. Эльза всегда знала, что такое хорошо, и что такое плохо. Она не испытала страстей своих друзей, она наблюдала и меньше всех вмешивалась. Её друзья оставались её друзьями уже не вместе, а по отдельности. Но друзья – это всегда друзья, верно? Лишь бы не поубивали друг друга…
   И ещё… С правильными мужчинами старшего возраста как-то не складывалось. Несмотря на старания матушки. Со сверстниками тоже.  Юра Румпель был правильным мужчиной, но он был предназначен Жене. Глеб был неправильным мужчиной, так считали матушка и Борис Николаевич, разрыв с Женькой  только подтверждал  поданную на блюдечке истину. Просто же отдаться чувству – не к лицу блондинке-северянке, sin; ymm;rr;t minua? *(вы понимаете?)


Матушка поддалась горячему татарскому красавцу, и что вышло? Красавчик ушел к токалке** (токал - младшая жена в мусульманском браке, в современности - легальная любовница-содержанка). А карельская  красавица воспитывала  дочь одна. Под рефрен: не верь мужчинам, они все хотят от нас одного…

   - Я тоже хочу одного, - решила Ланни. – Мне скоро пятьдесят лет, я профессор – на радость маме. Сама она не смогла, кандидатской степени в политических науках недостаточно – в её время была только одна политическая наука, история КПСС.
Она помнила, что батюшка с матушкой ругались при ней, ссоры возникали внезапно, горячая карело-финская кровь не терпела возражений. Но вот когда они мирились, Ланни отправляли погулять, а сами  закрывались в спальне. Там явно гасился выброс отрицательной энергии.

   Ланни взяла бутылку шампанского, небьющиеся бокалы  и пошла в палатку Румпеля.

   Румпель нагло храпел.

   Тело его валялось поперек спального места, рядом стояла на три четверти пустая бутылка изюмовки – еврейской кошерной водки, 55 градусов. Ланни уже знала, уже выводила Румпеля из запоя. Ею же, кстати, вначале, потом коньяк, потом пиво… По нисходящей.
   - Сика,  Свинья, - сказала Ланни
   - Свинья – это некошерно, - пробулькал Румпель. Ясно, что на автомате. Сознание в теле отсутствовало. Ланни забрала и эту бутылку.
   - Perhana* (чёрт возьми) и отправилась с обеими бутылками и бокалами в «Лошадку» к Глебу. Всё было не так, но остановиться уже не  могла…не хотела.


   На крылечке  «Белой лошади – не виски» сидела Женька и курила. Надо было ей помахать и позвать распить шампанское,  Но… - Она же точно к Глебу не пойдет, - решила Умная Эльза. – И не время для  громких скандалов, не время и для тихих скандалов с испепеляющими взглядами и тяжелым сопением  – на скандалы у Ланни была с детства аллергия.

   Глеб  лежал на кровати, но в обуви, правда подложив фанерный большой планшет. Голова его была странно запрокинута, так что потолку демонстрировался подбородок, а глаза глядели куда-то в пространство за спиной.

   - И этот пьян в зюзю,  - прорычала Эльза, - Властью начальника отряда экспедиции я могу вас всех уволить без выходного пособия и отправить домой пешком.
   - Не можешь. Это моя «Лошадка» - на удивление Глеб ответил тихим и ровным голосом. Отчетливо произнёс слова. Не «по клеточкам».

   - Вы пили с Румпелем? -
   - Он уболтал. Плакал, что не может пить один. Я  выпил за компанию  на дне кружки. Хотя  и предупредил, что мне нельзя водку, контузия….
   - От водки у вас всех контузия… - Ланни остановилась и посмотрела  на Глеба. На свежеобритой под праздник голове ясно виднелся шрам.
   - Это еще откуда( Ты же…
    - «Черные волки» - эмблема на рукаве.  «Впереди полвека необъявленных войн…» - помнишь кто сказал? Хемингуэй….

   Они еще захватили поколение, знакомое с Хемингуэем и Джеком Лондоном, и кто такой Норгей Тенсинг им не надо было объяснить. Последние…

   Глеб приподнялся на локте, - Ланни, ты можешь заварить очень крепкий чай и очень  много сахара? До сиропа. Мозг нужно подкормить, спазм не пускает к нему кровь. Голова раскалывается – застрелился бы, кабы было чем. Жду главного приступа…

   Он встал, сделал два шага к выходу на нетвёрдых ногах, с трудом спустился по ступенькам на землю, и вдруг побежал к ближним кустам, вломился поглубже и оттуда донесся звук выворачиваемого наизнанку организма.

   Возвращался той же шаткой походкой.
    - Странно, да? Давление вверху, в черепе, а очищать нужно нижние этажи… Но ведь помогает…
   - У тебя есть таблетки?
   - Мы ж, кто из ада, все на таблетках, считай. На обезболивающем, на антидепрессантах… Только при приступе от них может быть даже и хуже, давление все равно прёт вверх. Что там с чаем? Я лягу, ладно? Еще несколько минут.
 
   Потом она снимала котелок с газовой плиточки, заваривала чай из жестяной банки прямо в кружке, засыпала туда пять ложек сахара. Глеба трясло, по лицу бежали струйки пота.

   Ланни нашла полотенца, полила из другой кружки воды, отжала прямо на пол и обтёрла лицо Глеба.
    - Ты Ангел… - сказал Глеб. – Меня еще от приступов никто не спасал. Я когда-нибудь подохну в одиночестве от боли. Хорошо, если не а запертой квартире…
   - А что, у тебя никто не появился? Ты же был женат…
   - Был, и не раз… Секс не заменяет любви, Ланни,  даже самый камасутровый….Как ты думаешь, лимонная кислота хоть немного заменяет лимон? Лимона у меня нет, а кислота есть. Сыпни немного в кружку с сиропом. Или достань фляжку с коньяком, там, в кармане рюкзака… Не бойся, проверенное средство, уже отпаивали камрады.   Ланни обратила внимание, он не сказал товарищи, приятели, друзья… Он выбрал «боевых товарищей»

 Ланни достала   фляжку и долила немного в подставленную кружку с уже отпитым чаем.
   - Прости меня, Ланни, сегодня я никакой и пОтом воняю – самому противно… А в остальном, ты знаешь, что на меня можно положиться… Бутылки заберешь? смотреть даже страшно. Только дай сначала руки…

  Ланни протянула кисти рук, рукава  шелкового комбинезона цвета мяты  с широким поясом на узел  обнажили полные руки , так плохо пристает загар…

  Глеб поцеловал её ладошки, так странно, сначала левую, потом правую.
   - Спасибо тебе, за теплоту, за доброту, за все тридцать лет, как мы знакомы. А теперь иди, отдыхай, сегодня я уже не умру… А на  остальное ещё  не годен.
   И Ланни вышла с  новым чувством спокойного удовлетворения.

   На крыльце «»Не виски» сидела Женька и курила.

   Ланни не удержалась:
    -  Всё куришь и куришь, одну за одной …Ревнуешь? – и поправила поясок шелкового «комбинезона» мятного цвета – праздник же!
   - Попросила вашего Тормоза сигарет привезти, пачку показала. Он и привёз блок, вместо синего LD  серый Мальборо – что покурила, что радио послушала… Картинка ж  как заказывали, и надпись, уверяет, что счёл названием – Гангрена.

   Ланни пропустила в машину Женьку.

   Шампанское, брют,  они выпили вдвоём.

   И уже в постели Ланни подумала, что Глеб всё понял правильно, зачем она к нему  пришла. И  сделал так, чтобы она, Ланни не пожалела завтра. Завтра обо всем знали бы все. И Бог знает, как это сказалось бы на дисциплине, «Репутацию побоку, я же сама решила её подпортить, но вот дисциплина…» - Потом повернулась на другой бок – «Да нет, нафиг, просто он был не в форме… И я сама не хотела, плохой запах…» С этим она и уснула.

   Утром к кастрюле с сурчатиной потянулись обладатели масок  «Похмелюга».
  - Вешайтесь, алкоголики! – возвестила Ланни. -
   - За нарушение  дисциплины в лагере и несанкционированное распитие спиртных напитков, за «Батарейку» , за невнимание к своим товарищам, сегодня вас всех оттрахаю на раскопе, вы у меня навек запомните Жилансут**…(Змеиное молоко)