ЛУЖА из прошлого в будущее

               
Часть 1. Житейский фарватер

В далёком 2020-м году мои родители спешно покинули столицу.
- Лёшенька, мы ненадолго, - в слезах говорила мать, облачая меня в дорожные ризы, - вот утихнет ковид, и вернёмся, обязательно вернёмся!
Она так часто повторяла слово «вернёмся», что я, восьмилетний пацан, понял: скорого возвращения не жди.
Жили мы в центре, на улице Зацепский вал в доме №5. Время было весеннее, дождливое. Возбуждённый предстоящим путешествием, я выбежал из дома и тотчас провалился в огромную лужу, подступившую вплотную к ступеням нашего подъезда. За мной вышли с вещами родители.
- О, Господи, Лёшенька! – охнула мать и разбрызгивая сточную голубизну, бросилась ко мне.
Отец в сердцах произнёс:
- Ну, Собянин!..
Так началось наше удивительное 30-летнее путешествие по житейскому фарватеру: домик в Рязанской области – Белоруссия – Португалия – королевство Марокко, что-то ещё-ещё-ещё и вновь Москва, столица удельного государства Московия…
                * * *
Отец мой, Гаврила Алексеевич, был известным художником-иконописцем. Многие почитали за честь пригласить его на исполнение икон или настенных росписей. Не успели мы обосноваться в дачном посёлке «Мещера», раздался телефонный звонок из Минска, и священник Михаил, давний знакомый отца, обратился к родителю с нижайшей просьбой:
- Прибудь, Гаврилушка, в удел Белорусский, распиши мою храминушку кистью своей чУдной. Богом молю, не откажи!
Что скажешь? Отец Михаил святой жизни человек. Отказать ему, что от Бога отвернуться. Прощайте, есенинские журавли и паустовские тропинки, зрейте несобранные мещерские грибочки!
Прошло два года. Отец закончил роспись минского храма и собрался в Москву, ан-нет, новая оказия пришла, откуда не ждали. Родной брат отца Михаила священствовал в Португалии и давненько плакал о добром иконописце. «Ему б тебя, Гаврила Алексеич. Не откажи! - взмолился Михаил за брата. – Благослови тебя Господь!»
Призадумался Гаврила. Эка невидаль Португалия. Уж лучше на русском севере скорбеть, чем по сытым Европам разъезжать да католиков смущать истиной православной. Да только встряли Гавриле Михайловы слова: «Не откажи!..» По сему вздохнули, насыпали мешочек малорусской землицы и тронулись нехитрым обозком в далёкий иноземный городок Албуфейра.
Год трудился Гаврила в чужой стороне над росписью храма Покрова Пресвятой Богородицы. Закончил, получил расчёт и... И вновь не судьба ему вернуться в Россию. Увидел Покровскую роспись отец Димитрий, священник Воскресенского храма из марокканского города Рабат, да как стоял, так в ноженьки иконописцу и пал:
- Богом молю, не откажи!
«Да они в самом деле!» - возмутился Гаврила. - Не гоже российскому мастеру скитаться по миру, как перекати поле! Бог везде, это так - родина не всюду».
- Мягкий ты, Гаврюша, - выговаривала мама отцу, - вот и ездят на тебе, кому не лень.
- Нет, Маша, - отвечал отец, подостыв, - они нас к Богу ведут дорожкой Господней. Потерпи, родная, доберёмся и до России.


Часть 2. Возвращение

Тридцать лет непрерывных трудов притомили Гаврилу Алексеича. Душа, известное дело, под старость покоя просит. Нет боле нужды удивлять и удивляться, но есть потребность прикровенно порассуждать о прожитом времени – кто ты и зачем жил…
- Возвращаемся! – объявил отец своё решение. - Едем в Москву ближайшей аксонометрией!

                * * *
За тридцать лет в техническом арсенале человечества объявились многие забавные новшества. Например, «Аксонометрическая дисторсия» - принципиально новый способ движения в пространстве.
Из начертательной геометрии мы знаем, что аксонометрия – это изображение материального объекта под боковым углом зрения. В 2034 году российский физик Валерий Хлебников совместил два геометрически перпендикулярных друг другу направления и доказал возможность проникновения в пространство, параллельное Декартовой системе координат. В наукограде Сколково его открытие подняли на смех. На том бы всё и закончилось, если б через неделю после провального выступления на конференции, Хлебников не получил приглашение от Оксфордского университета посетить Соединённые Штаты и возглавить лабораторию параллельных коммуникаций.
Не желая метать бисер перед новыми российскими околонаучными выдвиженцами, физик принял приглашение. В тот же вечер он здорово напился водки и, выплакав за ночь весь, имевшийся в его распоряжении патриотизм, наутро улетел в Штаты. В Америке Валерий Ильич запатентовал своё открытие, а через полтора года мир ахнул, увидев невероятные возможности нового способа передвижения в параллельных пространственных структурах.
                * * *
- Странно, - улыбнулся Гаврила Алексеевич, разглядывая через огромное витражное окно привокзальную суету, - такое ощущение, что за тридцать лет ничего не изменилось!
- Что ты говоришь, Гаврюша! Погляди на толпы аэротакси у входа, разве такое было раньше? – отозвалась Мария Ивановна.
- В том-то всё и дело! Я смотрю на скучающих аэротаксистов и вижу картинку тридцатилетней давности. Только вместо аэропанелей, Ситроены, Рено и Киа.
- Что такое «Рено и Киа»? – удивился я.
- Эх, Лёшка, золотая эра автопрома прошла мимо тебя!
Гаврила Алексеевич остановился, чтобы перевести дыхание. Мы с мамой помогли отцу присесть.
- Через пять лет после нашего отъезда из России Илон Маск, ты про него наверняка читал в курсе «История цивилизации», реализовал векторный способ передвижения.
- Ну да, «Аксонометрическая дисторсия» Хлебникова.
- Вот-вот. Как только американцы запустили в производство аэродинамические платформы, весь мировой автопром – Мерседесы, Тойоты, Рено, Киа - превратился в первобытный хлам. Шумиха тогда поднялась страшная! Рушился вековой бизнес. Чуть до войны не дошло дело. Прогресс – штука обоюдоострая.
- Нам пора, - я улыбнулся словам отца и первым направился к выходу.
Новенькая аэродинамическая платформа за считанные минуты доставила нас из аэропула «Домодедово» на улицу Зацепский вал и мягко опустилась возле дома №5.
- Волнуюсь… - призналась Мария Ивановна, сходя с платформы на старенький, ещё собянинский асфальт тротуара.
Аэротаксист помог выгрузить вещи и, получив расчёт (деньги никто не отменял!), взлетел над верхушками московских зданий.
Мы подошли к родному подъезду. Вдруг родители замерли и, не сговариваясь, рассмеялись.
- Пап, мам, вы чего? – спросил я.
- Лёша, ты посмотри: ЧТО, вернее, КТО нас встречает! – ответила мама, не переставая улыбаться.
В лучах утреннего солнца перед подъездом сверкала огромная лужа. Гаврила Алексеевич обнял меня и, указывая на сточное образование, сказал:
- Сын, перед тобой наглядная иллюстрация российского национального консерватизма – идеальная преграда для желающих покинуть или обрести своё жилище! Помнится, лужа препятствовала нашему отъезду. Теперь она противится нашему возвращению!
- Как египетский сфинкс, - подхватила мама, - стоит на страже российской самобытности.
- И хранит пирамиду государственной власти! – усмехнулся я, возвращая разговор к проблемам дня.

Мы стояли, а лужа постепенно увеличивалась в размете и всё ближе подступала к сложенным на асфальт вещам. Первым очнулся отец. Он поднял пару чемоданов и… в нерешительности замер. Мама встала за его спиной.
Я смотрел на родителей. Они были похожи на птиц, ещё не посаженных в неволю, но уже пойманных в силки.
- Э-э, так дело не пойдёт, - воскликнул я и решительно шагнул в лужу, - ничего, батя, прорвёмся!