ЛУЖА из прошлого в будущее

               
Часть 1. Житейский фарватер

В далёком 2020-м году мои родители спешно покинули столицу.
- Лёшенька, мы ненадолго, - в слезах говорила мать, облачая меня в дорожные ризы, - вот утихнет ковид, и вернёмся, обязательно вернёмся!
Она так часто повторяла слово «вернёмся», что я, восьмилетний пацан, понял: скорого возвращения не жди.
Жили мы в центре, на улице Зацепский вал в доме №5. Время было весеннее, дождливое. Возбуждённый предстоящим путешествием, я выбежал из дома и тотчас провалился в огромную лужу, подступившую вплотную к ступеням нашего подъезда. За мной вышли с вещами родители.
- О, Господи, Лёшенька! – охнула мать и разбрызгивая сточную голубизну, бросилась ко мне.
Отец в сердцах произнёс:
- Ну, Собянин!..
Так началось наше удивительное 30-летнее путешествие по житейскому фарватеру: домик в Рязанской области – Белоруссия – Португалия – королевство Марокко, что-то ещё и вновь Москва, столица удельного государства Московия…
                * * *
Отец мой, Гаврила Алексеевич, был известным художником-иконописцем. Многие почитали за честь пригласить его на исполнение икон или настенных росписей. Не успели мы обосноваться в дачном посёлке «Мещера», раздался телефонный звонок, и священник Михаил из Минска, давний знакомый отца, обратился к родителю с нижайшей просьбой:
- Прибудь, Гаврилушка, в удел Белорусский, распиши мою храминушку кистью своей чУдной. Богом молю, не откажи!
Что скажешь? Отец Михаил святой жизни человек. Отказать ему, что от Бога отвернуться. Прощайте, несобранные мещерские грибочки!
Прошло два года. Отец подписал Михаилов храм и собрался было в Москву, ан-нет, новая оказия. Родной брат отца Михаила священствовал в Португалии и давненько плакал о добром иконописце. «Ему б тебя, Гаврила Алексеич. Не откажи! - взмолился Михаил за брата. – Благослови тебя Господь!»
Призадумался Гаврила. Эка невидаль Португалия. На русском севере скорбеть спасительней, чем по сытым Европам разъезжать да католиков смущать истиной православной. Но вот ведь какое дело, встряли Гавриле Михайловы слова: «Не откажи!..» А по сему вздохнули, набрали мешочек малорусской землицы и полетели всем своим нехитрым обозком в далёкий иноземный городок Албуфейра.
Год трудился Гаврила на чужой земле. Расписал храм Покрова Пресвятой Богородицы. И вновь по окончании трудов не задалось ему вернуться в Первопрестольную. Увидел Покровскую роспись отец Димитрий, священник русского Воскресенского храма из марокканского города Рабат, да как стоял, так в ноженьки иконописцу и повалился:
- Богом молю, не откажи!
«Да они в самом деле!» - возмутился Гаврила. - Не гоже российскому мастеру скитаться по миру, как перекати поле! Бог везде – это так. Родина не всюду».
- Мягкий ты, Гаврюша, - выговаривала мама отцу, - ездят на тебе, кому не лень.
- Нет, Маша, - отвечал отец, подостыв, - они нас к Богу ведут – се пути Господни. Потерпи, родная, доберёмся и до России.


Часть 2. Возвращение

Тридцать лет непрерывных трудов притомили Гаврилу Алексеича. Душа, известное дело, под старость покой просит. Нет боле нужды удивлять и удивляться, но есть потребность в тихом уголке порассуждать о прожитых временах – кто ты и зачем жил…
- Возвращаемся! – объявил отец своё решение. - Едем в Москву ближайшей аксонометрией!

                * * *
За тридцать лет в техническом арсенале человечества появились многие забавные новшества. Например, «Аксонометрическая дисторсия» - принципиально новый способ движения в пространстве.
Из начертательной геометрии мы знаем, что аксонометрия – это изображение материального объекта под боковым углом зрения. В 2034 году российский физик Валерий Хлебников совместил два геометрически перпендикулярных друг другу направления и доказал возможность проникновения в пространство, параллельное Декартовой системе координат. В наукограде Сколково его открытие подняли на смех. На том бы всё и закончилось, если б через неделю после провального выступления на конференции, Хлебников не получил приглашение от Оксфордского университета посетить Соединённые Штаты и возглавить лабораторию параллельных коммуникаций.
Не желая метать бисер перед новыми российскими околонаучными выдвиженцами, физик принял приглашение. В тот же вечер он здорово напился водки и, выплакав за ночь весь, имевшийся в его распоряжении патриотизм, наутро улетел в Штаты. В Америке Валерий Ильич запатентовал своё открытие, а через полтора года мир ахнул, увидев невероятные возможности нового способа передвижения в параллельных пространственных структурах.
                * * *
- Странно, - улыбнулся Гаврила Алексеевич, разглядывая через огромное витражное окно привокзальную суету, - такое ощущение, что за тридцать лет ничего не изменилось!
- Что ты говоришь, Гаврюша! Погляди на толпы аэротакси у входа, разве такое было раньше? – отозвалась Мария Ивановна.
- В том-то всё и дело! Я смотрю на скучающих аэротаксистов и вижу картинку тридцатилетней давности. Только вместо аэропанелей, Ситроены, Рено и Киа.
- Что такое «Рено и Киа»? – удивился я.
- Эх, Лёшка, золотая эра автопрома прошла мимо тебя!
Гаврила Алексеевич остановился, чтобы перевести дыхание. Мы с мамой помогли отцу присесть.
- Через пять лет после нашего отъезда из России Илон Маск, ты про него наверняка читал в курсе «История цивилизации», реализовал векторный способ передвижения.
- Ну да, «Аксонометрическая дисторсия» Хлебникова.
- В том-то и дело. Как только американцы запустили в производство аэродинамические платформы, весь мировой автопром – Мерседесы, Тойоты, Рено, Киа - превратился в первобытный хлам. Шумиха тогда поднялась страшная! Рушился вековой бизнес. Чуть до войны не дошло дело. Прогресс – штука обоюдоострая.
Я улыбнулся и первым направился к выходу. Новенькая аэродинамическая платформа за считанные минуты доставила нас из аэропула «Домодедово» на улицу Зацепский вал и мягко опустилась возле дома №5.
- Я волнуюсь… - призналась Мария Ивановна, сходя с платформы на старенький, ещё собянинский асфальт тротуара.
Аэротаксист помог выгрузить вещи и, получив расчёт (деньги никто не отменял!), взлетел над верхушками московских зданий.
Мы подошли к родному подъезду. Вдруг родители рассмеялись.
- Пап, мам, вы чего? – спросил я.
- Лёша, ты посмотри: ЧТО, вернее, КТО нас встречает! – ответила мама, не переставая улыбаться.
В лучах утреннего солнца перед подъездом сверкала огромная лужа. Гаврила Алексеевич обнял меня и, указывая на сточное образование, сказал:
- Сын, перед тобой наглядная иллюстрация российского национального консерватизма – идеальная преграда для желающих покинуть или обрести своё жилище! Помнится, лужа препятствовала нашему отъезду. Теперь она противится нашему возвращению!
- Как египетский сфинкс, - подхватила мама, - стоит на страже российской самобытности.
- И хранит пирамиду государственной власти! – усмехнулся я.

Мы стояли, глядя, как лужа постепенно увеличивалась в размете и всё ближе подступала к сложенным на асфальт вещам. Первым очнулся отец. Он поднял пару чемоданов и… в нерешительности замер. Мама встала за его спиной.
Я смотрел на родителей. Они были похожи на птиц, ещё не посаженных в неволю, но уже пойманных в силки.
- Э-э, так дело не пойдёт, - воскликнул я и решительно шагнул в лужу, - ничего, батя, прорвёмся!