Грета. Глава 13. Двери напротив

Декабрь 1937 года. Франкфурт
Отель "Континенталь" был не самым роскошным в городе, но для инженерной командировки — вполне подходящим. Грета занимала номер 247, Эрих — 248. Двери напротив друг друга, как это часто бывает в служебных поездках, когда бронируют места рядом для удобства работы.
Первые дни они стучали. Эрих аккуратно стучал в дверь Греты, когда приходил с документами или вопросами о технических испытаниях нового распределительного вала. Грета стучала к нему, когда нужно было обсудить результаты дневных замеров.
Но к середине декабря стук исчез.
Эрих входил к ней без предупреждения — не от фамильярности, а от той особой близости, которая возникает между людьми, работающими над общим сложным проектом. Грета не возражала. Более того, она сама заходила к нему, когда в голове рождались новые идеи о конструкции двигателя.
Они почти что муж и жена — завтракали вместе в ресторане отеля, обсуждали работу до поздней ночи, Эрих знал, что Грета любит утренний кофе крепким, а Грета помнила, что он не переносит сигаретный дым в помещении.
Но ещё не близки.
24 декабря 1937 года. Сочельник
Франкфурт был укутан снегом. Заводские испытания приостановились на рождественские дни, и инженеры получили три дня отдыха. Большинство коллег уехали домой к семьям, но Грета и Эрих остались — дорога в Штутгарт в такую погоду была сомнительным удовольствием.
Грета сидела у окна в своём номере, наблюдая, как снежинки танцуют в свете уличных фонарей. На столе лежали чертежи, но работать не хотелось. Рождество всегда напоминало о семье, о доме, о тепле камина в гостиной родителей.
Стук в дверь был мягким, почти извиняющимся.
— Грета? — голос Эриха звучал неуверенно. — Я принёс...
Она открыла дверь и увидела его с маленькой еловой веточкой в руке и бутылкой рейнского вина.
— Рождество не должно проходить в одиночестве, — сказал он просто.
Они сидели на диване в её номере — он с одного края, она с другого, между ними почтительное расстояние. Еловая ветка стояла в стакане с водой на подоконнике, вино согревало, разговор тёк неспешно.
— Знаешь, — сказала Грета, глядя на снег за окном, — мой брат обожал Рождество. Всегда требовал, чтобы ёлка была выше потолка.
— Расскажи о нём, — попросил Эрих.
И она рассказывала. О том, как брат учил её водить автомобиль на заброшенной дороге. О том, как они мечтали о скорости и спорили о том, что важнее — мощность или аэродинамика. О том, как он погиб слишком молодым, не успев узнать, что его младшая сестра станет инженером.
Эрих слушал молча, не перебивая. Когда она замолчала, он тихо сказал:
— Он был бы тобой гордиться.
Грета посмотрела на него — серьёзного, понимающего, надёжного. В этот момент она впервые подумала не о том, чем Эрих отличается от Роземайера или брата, а о том, что в нём есть такого, чего не было у них.

Постоянство.

31 декабря 1937 года. Новый год
Ресторан отеля был полупустым. Несколько коммерческих путешественников, пожилая супружеская пара, два инженера из Штутгарта за столиком у окна.
Грета надела своё лучшее тёмно-синее платье — то самое, которое приберегала для важных совещаний. Эрих был в строгом костюме, волосы аккуратно зачёсаны назад.
— За что выпьем? — спросил он, поднимая бокал шампанского.
— За 1938 год, — ответила Грета. — За то, чтобы он принёс нам технические решения, которые изменят автомобильную промышленность.
— За 1938 год, — согласился Эрих. — За то, чтобы он принёс нам ответы на вопросы, которые мы боимся задать.
Они чокнулись, не отводя взглядов друг от друга. В этот момент Грета поняла, что вопрос, о котором говорил Эрих, касается не только техники.
Когда часы пробили полночь, он наклонился к ней через стол и поцеловал — осторожно, нежно, без принуждения. Первый поцелуй за все месяцы их близости.
Грета не отстранилась. Но когда поцелуй закончился, она тихо сказала:
— Эрих... я пока не готова. К тому, что это означает.
— Я знаю, — ответил он. — И я буду ждать. Сколько нужно.
15 января 1938 года
Испытания подходили к концу. Новый распределительный вал показывал выдающиеся результаты — двигатель работал ровнее, мощность возросла на двенадцать процентов, расход топлива снизился.
Грета сидела за техническим отчётом, когда Эрих вошёл в её номер с телеграммой в руках.
— Из Штутгарта, — сказал он. — Караччиола планирует новую попытку рекорда скорости на автобане. 28 января.
Грета подняла глаза от бумаг:
— Роземайер тоже будет участвовать?
— Конечно. Auto Union не пропустит такую возможность.
Она кивнула, вернувшись к отчёту. Но руки дрожали, когда она выводила технические выкладки.
28 января. Роземайер снова будет гнать серебристую стрелу по прямому участку автобана, преследуя абсолютный рекорд. А она будет стоять на обочине с секундомером и молиться.
Глава 12. 28 января 1938 года
Штутгарт, утро

Эрих вошёл в комнату Греты без стука, как делал это уже несколько месяцев. Она сидела у окна с чашкой кофе, глядя на январское утро. На ней была только ночная сорочка, и когда она встала, чтобы одеваться, то не отвернулась от него и не попросила выйти.

Грета спокойно сняла сорочку глядя в глаза Эриху и потянулась за бельём. Эрих молча подошёл и помог ей застегнуть бюстгалтер на спине. Его пальцы задержались на секунду дольше необходимого, и когда она обернулась, он смотрел на неё с такой нежностью, что у неё перехватило дыхание.

Она улыбнулась в ответ. Впервые за много месяцев — просто и искренне.

Оба понимали: сегодня, после заездов, прозвучит её ответ.

Они вышли из дома, держась за руки. W10 Mannheim Эриха завёлся с первого раза, несмотря на январский холод.

Автобан A5, между Франкфуртом и Дармштадтом, 10:30

Команда Mercedes-Benz была на месте с рассвета. Серебристый W125 Rekordwagen стоял на обочине автобана, окружённый механиками. Рудольф Караччиола проверял крепления шлема. В сорок лет он был всё тем же спокойным профессионалом, каким Грета помнила его с первой встречи.

— Ветер усиливается, — сказал главный инженер команды, глядя на флажки — Может, стоит подождать?

— Нет, — ответил Караччиола. — Утром он слабее. После полудня будет только хуже.

Грета стояла рядом с Эрихом у километрового столба. Их работа была закончена. Двигатель V12 мощностью 736 лошадиных сил, который должен был нести Караччиолу к рекорду, был их общим детищем. Теоретически он мог развить 450 километров в час. Практически — предстояло узнать.

В 10:47 Mercedes тронулся с места.

Грета наблюдала через бинокль, как серебристая торпеда набирает скорость. Сначала машина казалась обычной, потом — быстрой, потом... потом она превратилась в нечто иное. На скорости выше трёхсот километров в час автомобиль перестал быть автомобилем. Он стал снарядом, летящим в дюймах от земли.

— Четыреста! — крикнул хронометрист.

— Четыреста двадцать!

— Четыреста тридцать два километра семьсот метров в час!

Новый мировой рекорд.

Когда Караччиола остановился, он вылез из машины спокойно, почти буднично. Как рабочий, закончивший смену.

— Как ощущения? — спросила Грета.

— Машина идеальна, — ответил он просто. — Ваши расчёты работают безупречно. Можно было ехать ещё быстрее, но зачем? Рекорд есть рекорд.

12:30, тот же автобан - первая попытка Роземайера

Auto Union Type C появился на горизонте. Бернд Роземайер готовился отбить рекорд Mercedes. Ветер усилился с утра, но он не мог ждать дольше.

— Четыреста двадцать девять километров в час! — крикнул хронометрист, когда машина финишировала.

Роземайер вылез из кокпита, сняв шлем. На его лице было разочарование.
— Мало, — сказал он механикам. — Двигатель ещё холодный. Мощности не хватает.

13:15 - подготовка ко второй попытке

Механики Auto Union работали лихорадочно. Они частично закрыли радиатор материей, чтобы двигатель быстрее прогрелся до рабочей температуры. V16 должен был показать всю свою мощь — 520 лошадиных сил.

— Ветер усиливается, — сказал кто-то из команды. — Может, отложим?
— Нет, — ответил Роземайер, затягивая ремни безопасности. — Сейчас или никогда.

Грета видела его в кокпите — сосредоточенного, готового к бою. Двигатель теперь работал на полную мощность, прогретый до рабочей температуры.

13:47 - фатальная попытка

На этот раз серебристая торпеда Auto Union разгонялась агрессивнее. Прогретый двигатель выдавал всю заложенную мощность.

— Четыреста тридцать!
— Четыреста сорок!

На скорости четыреста сорок километров в час серебристая торпеда внезапно дёрнулась влево. Совсем чуть-чуть. На такой скорости чуть-чуть означает катастрофу.

Грета поняла всё в тот момент, когда боковой порыв ветра подхватил машину Роземайера. Она видела, как Auto Union начал терять управление. Видела, как молодой пилот пытается удержать машину на траектории. Видела, что шансов у него нет.

И потеряла сознание.

Она упала в обморок не от ужаса происходящего, а от понимания неизбежности. Её инженерный мозг мгновенно просчитал все векторы сил, все возможные траектории. Результат был один: смерть.

Когда Грета пришла в себя, её держал на руках Эрих. Вокруг царила та особая тишина, которая наступает после катастрофы.

— Он... — начала она.

— Да, — тихо ответил Эрих. — Сразу.

Гастхауз "Цур Линде", 16:00

Вся команда собралась в небольшой придорожной пивной. Заказали не пиво — шнапс. Молча, как на поминках.

Грета сидела рядом с Эрихом, держа в руках нетронутую рюмку. В её голове крутилась одна мысль: два её кумира мертвы. Курт разбился в небе. Роземайер — на земле. Остался только тот, кто сидел рядом и выбрал жизнь вместо славы.

Караччиола поднял рюмку:
— За Берндта. За лучшего из нас.

Но Грета не дала ему произнести тост до конца. Не дожидаясь звона стекла, она повернулась к Эриху и сказала:

— Я готова ответить. Я согласна. Я хочу быть твоей женой.

В пивной наступила тишина. Потом Караччиола улыбнулся — впервые за этот страшный день:
— Тогда пьём за жизнь. За тех, кто остался жить.

И они выпили. За жизнь, которую выбрала Грета. За жизнь, которую она наконец позволила себе прожить.

В тот день мировой рекорд скорости унёс одну жизнь и подарил начало другой. Бернд Роземайер остался в истории как человек, разогнавшийся до четырёхсот сорока километров в час и погибший, пытаясь ехать ещё быстрее. Грета Браун стала женой Эриха Мюллера и началом истории, в которой скорость служила жизни, а не смерти.